Kitobni o'qish: «Обитатели холмов»
Richard Adams
Watership Down
© Richard Adams, 1972
© Т. Н. Чернышева, перевод, 2021
© В. В. Еклерис, иллюстрация на обложке, 2016
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2016
Издательство АЗБУКА®
* * *
Я видел Предводителя кроликов.
У. де ла Мар
Джульет и Розамунде в память о дороге на Стратфорд-он-Эйвон
Благодарности
Я с огромным удовольствием благодарю за помощь не только мою семью, но и моих друзей Рега Сона и Хала Саммерса и их семейства, которые прочли книгу до публикации и сделали полезные критические замечания.
Я также хочу от души сказать спасибо миссис Маргарет Эппс и мисс Мириам Хоббс, которые взвалили на свои плечи все трудности по набору рукописи и помогали мне во всем.
Я в неоплатном долгу перед мистером Р. М. Локли за сведения о кроликах и их поведении, почерпнутые мной в его замечательной книге «Частная жизнь кролика». Каждый, кто хочет получить дополнительную информацию о миграции годовалых особей, о подбородочной железе, о жевательных гранулах, о том, что происходит при перенаселении участков, где водятся кролики, о рассасывании уже оплодотворенных эмбрионов, о способности самцов кроликов сражаться с горностаями и о прочих особенностях жизни длинноухих, должен прочитать эту великолепную книгу.
Замечания
Ферма «Орешник» действительно существует, как и все остальные места, описанные в книге. Но мистер и миссис Кейн, их маленькая дочь Люси и люди, работавшие на ферме, – персонажи вымышленные, и я не собирался делать их похожими на живых или уже ушедших из жизни людей, которых когда-либо знал.
Часть первая. Путешествие
1. Доска с объявлением
Хор: Что вздох твой значит? Что смутило мысль твою?
Кассандра: Пахнуло духом свежей крови пролитой…
Хор: То запах жертв. И туков дым, и ладана.
Кассандра: Не похороны ль в доме? Фимиам и тлен.
Эсхил. Агамемнон. Перевод Вяч. Иванова
Примулы отцвели. И до самой границы леса, где начинался открытый луг, который полого спускался вниз до заросшего куманикой рва возле старой изгороди, только несколько выцветших их островков все еще желтели среди пролесника и меж корнями дубов. Дальше за изгородью вся верхняя часть луга была изрыта кроличьими норами. В траве зияли проплешины и виднелись кучки сухого помета, после которого растет только крестовник. Внизу под склоном, примерно в ста ярдах, бежал узкий – шириной фута три, не больше, – ручей, заросший калужницей, водяным крессом и голубой вероникой. Проселочная дорога, перебравшись через кирпичный мостик, бежала дальше на соседний холм и упиралась в ворота из пяти старых темных жердин, стоявшие в живой изгороди из колючего кустарника. Дальше от ворот в глубину уходила протоптанная тропа.
Майское солнце садилось в багровых тучах, но до сумерек оставалось еще около получаса. Склон весь был усеян кроликами. Одни щипали жиденькую траву, не отходя от норы, другие бежали вниз по склону к ручью искать одуванчики или, если повезет, первоцвет. Кролики-сторожа сидели на муравейниках и, навострив уши и держа нос по ветру, наблюдали за округой. Но дрозды на опушках пели спокойно, давая знать, что в лесу никого нет, а поля за ручьем прекрасно просматривались, и там тоже было спокойно и пусто.
Несколько нор, еле заметных сквозь заросли куманики, расположились на самой вершине склона, у дикой вишни, где на ветке пел дрозд. На пороге одной из нор, в зеленоватом сумраке, сидели бок о бок два кролика. Кролик побольше, собравшись наконец с духом, помчался вниз под прикрытием куманики – по склону, через ров и дальше в поле. Немного погодя за ним последовал второй.
Первый кролик остановился на солнечном пятачке и принялся быстро-быстро чесать задней ногой за ухом. Хотя от роду ему был год и он еще не набрал взрослого веса, смотрел он прямо, и в глазах у него не было той вечной тревоги, выдающей «задворника», у которого нет ни аристократических предков, ни выдающегося роста, ни могучей силы. Рядовые кролики-первогодки всегда живут, как могут, на задворках, стараясь быть незаметными для старших, и у большинства нет даже нор. Но этот, судя по виду, умел о себе позаботиться. И когда он, начесавшись, принялся тереть передними лапками нос, взгляд у него был сметливый и жизнерадостный. Потом, довольный, кролик прижал уши к спине и принялся за траву.
Второй, похоже, был не так уверен в себе. Маленький, с большими внимательными глазами, он постоянно вскидывал голову, озирался, но в этих его движениях сквозил не столько страх, сколько всегдашняя настороженность. Нос непрерывно двигался, а когда у него за спиной из цветущего чертополоха с жужжанием вылетел шмель, кролик так подпрыгнул на месте, что два приятеля, пасшиеся неподалеку, со всех ног кинулись к норам, но один, черноухий, оглянувшись, узнал прыгуна и вернулся, снова принявшись за еду.
– А-а, – сказал черноухий, – опять этот Пятик от мух шарахается. Так о чем ты там говорил, Алтейка?
– Пятик? – переспросил второй кролик. – Это еще что за имя?
– «Маленький пятый». Видишь ли, он родился в помете последним и был самым маленьким. Те, кто с ним знаком, его штучкам не удивляются. А я так думаю, что лиса на него не позарится, а человек вообще не заметит. И уж кто-кто, а этот Пятик1 себе укромное местечко всегда найдет – это точно!
Маленький кролик тем временем приблизился к первому, высоко подбрасывая длинные задние ноги.
– Давай-ка уйдем отсюда, – сказал он. – Понимаешь, Орех, мне сегодня весь вечер мерещится, будто что-то не так, но не пойму, в чем дело. Давай лучше сбегаем к ручью?
– Ладно, – согласился Орех, – а ты найдешь мне там первоцвет. Если уж ты не найдешь, то, значит, и никто не сможет.
И он первым помчался по склону, а за ним понеслась его длинная тень. Добежав до ручья, кролики засновали по обочине дороги в поисках хорошей травы.
Пятик довольно быстро нашел что искал. Кролики любят первоцветы, и обычно в тех местах, где есть хоть несколько кроличьих нор, к концу мая их не остается. Пятик нашел кустик, почти скрытый высокой травой, с еще не распустившимся бутоном. Но не успели они приняться за листья, как тут их заметили двое старших, подбежавших с другой стороны луга, от коровьего брода.
– Нашли первоцвет? – поинтересовался один. – Молодцы, отойдите в сторону. Ну-ка, ну-ка, быстро, – добавил он, когда Пятик замешкался в нерешительности. – Ты что, не слышал?
– Ленок, это Пятик его нашел, – сказал Орех.
– А мы съедим, – заявил Ленок. – Все первоцветы отдавать аусле, ты что, никогда не слышал? Если нет – мы живо объясним, что к чему2.
Пятик помчался прочь. Орех догнал его у канавы.
– Сыт я по горло, – заявил он. – Всегда одно и то же. «У кого когти, тому и первоцвет». «У кого зубы, тому и нора». Знаешь, если я когда-нибудь попаду в ауслу, то буду относиться к задворникам все же помягче.
– Тебе-то хоть надеяться можно, что ты когда-нибудь туда попадешь, – откликнулся Пятик. – Вон ты как потолстел. А мне и мечтать нечего.
– Ты же знаешь, я тебя одного не брошу, – сказал Орех. – По правде говоря, иногда хочется сбежать. Ну да ладно, давай-ка плюнем на все и попробуем поднять себе настроение. Может, сгоняем за ручей? Наши туда почти не бегают – отдохнем немного. Если, конечно, ты думаешь, что там не опасно, – добавил он.
Они вели разговор так, что любому было понятно, кто из них самый умный.
– Нет, там неопасно, – ответил Пятик. – Я предупрежу, если вдруг почую неладное. Но похоже, там не опасность, а что-то… другое. Это… не знаю… что-то большое, как гроза: не знаю, что это. Но туда все равно можно.
Они перепрыгнули на другой берег. Трава вдоль ручья была густой и влажной, и они побежали вверх поискать местечко посуше. Солнце садилось у них за спиной, по склону уже побежали тени, и Орех, которому очень хотелось найти теплый солнечный пятачок, добежал почти до самых ворот. Там он остановился и вытаращил глаза.
– Что это, Пятик? Смотри!
Всего в нескольких шагах от них площадка была разворочена. На траве высились две земляные кучи. Над изгородью возвышались, словно священные деревья, два столба с прибитой доской, от которых несло краской и креозотом и тянулась длинная тень. Рядом с одним столбом валялись забытый молоток и несколько гвоздей.
Высоко подпрыгивая, кролики подскакали к столбам и спрятались в кустах крапивы, морщась от запаха брошенного неподалеку сигаретного окурка. Вдруг Пятик испуганно задрожал.
– Орех! Это шло отсюда! Я понял… это что-то очень плохое! Что-то ужасное… и совсем близко. – Он захныкал от страха.
– Что? Что ты имеешь в виду? Ты, кажется, говорил, что тут все в порядке.
– Я не знаю что, – ответил Пятик с несчастным видом. – Тут-то спокойно. Но опасность… Она исходит отсюда… Да, отсюда. Орех! Посмотри! Все поле в крови!
– Не валяй дурака, Пятик, это просто отсветы заката. И хватит, перестань, мне и так уже страшно!
Пятик в крапиве дрожал и плакал, а Орех, пытаясь привести в чувство брата, никак не мог взять в толк, в чем дело. Если бы страшное было на этом берегу, то почему Пятик, как всякий благоразумный кролик, не спешит удрать в безопасное место? Но тот ничего не мог объяснить, а лишь становился несчастней и несчастней. Наконец Орех сказал:
– Пятик, ну не сидеть же тут и плакать. В конце концов, скоро стемнеет. Пора домой.
– Домой? – прохныкал Пятик. – И не думай, там еще хуже! Говорю же тебе, все поле в крови…
– Ну хватит, – твердо сказал Орех. – Теперь решать буду я. Беда бедой, а пора возвращаться.
И он помчался вниз, через ручей, к коровьему броду. Беспомощный Пятик, так и не сумевший объяснить брату, чего он испугался посреди спокойного летнего вечера, скованный страхом, не сразу бросился догонять Ореха. Дома, куда он все же вернулся вслед за братом, не хотел входить в нору, и Ореху пришлось втолкнуть его чуть ли не силой.
За вершиной противоположного склона село солнце. Подул холодный ветер, посыпался дождь, и меньше чем через час окончательно стемнело.
Все краски в небе погасли, а большая доска у ворот слегка поскрипывала от ночного ветра (будто бы говоря, что она не растаяла в потемках, а крепко держится там, куда ее приколотили), хотя некому было прочесть четкие буквы, врезавшиеся в белую древесину, как черные ножи. Буквы гласили:
ИДЕАЛЬНЫЙ УЧАСТОК ДЛЯ ПОМЕСТЬЯ.
ШЕСТЬ АКРОВ.
ВЕЛИКОЛЕПНАЯ СТРОИТЕЛЬНАЯ ПЛОЩАДКА.
РАЗРАБОТКА ПРОЕКТА ЖИЛЫХ ЗДАНИЙ ЭКСТРА-КЛАССА.
ФИРМА «САТЧ И МАРТИН, ЛИМИТЕД», НЬЮБЕРИ, БЕРКШ.
2. Старшина
Правитель мрачный, чей удел тяжел,
Как сырость ночи, павшая на дол,
Скорее полз, чем шел…
Г. Воэн. Вселенная. Перевод Д. Щедровицкого
В тепле и темноте Орех неожиданно проснулся оттого, что пинал кого-то задними лапами. Кто-то на него наседал. Не пахло ни хорьком, ни лаской. Инстинкт не подсказывал бежать. Орех быстро пришел в себя и тут сообразил, что в норе их только двое – он да Пятик. И это именно Пятик, царапаясь и цепляясь, в страхе пытается перелезть через него, будто через ограду.
– Пятик! Пятик, да проснись ты, балбес! Это же я, Орех. Ты меня исцарапаешь. Проснись!
Орех стряхнул с себя Пятика. Тот забил в воздухе лапами и проснулся.
– Ох, Орех! Ой, что мне приснилось! Кошмар! Ты тоже приснился. Мы сидели в воде или на воде и плыли вниз по большой глубокой реке, а потом я сообразил, что мы плывем на доске, такой, как та, что видели в поле, только белой с черными полосками. Плыли мы не одни, и все прыгали и веселились. А затем я посмотрел под ноги и увидел, что доска эта из костей, обвязанных проволокой, и закричал, а ты сказал: «Поплыли! Поплыли все!» – а потом я искал тебя и хотел вытащить из какой-то дыры, а ты заявил: «Идет один старшина» – и уплыл в темный водяной тоннель.
– Бок, во всяком случае, ты мне расцарапал. «Водяной тоннель» – надо же! Чушь какая! Может, все-таки дашь мне поспать?
– Орех, беда! Дело дрянь. «Это» не ушло. Оно где-то здесь… рядом. И не уговаривай меня. Надо уходить, пока не поздно.
– Уходить? Ты хочешь сказать: уходить отсюда? Из нашего городка?
– Да. И побыстрее. Не важно куда.
– Вдвоем?
– Нет, нам всем.
– Всем? Не валяй дурака. Никто и с места не двинется. Решат, что ты просто спятил.
– Пусть решат, но мы должны пойти к старшине, можешь сам ему все рассказать. Или я. Вряд ли, конечно, он будет в восторге.
Орех первым побежал вниз по склону, потом снова вверх, туда, где темнел куманичный полог. Верить Пятику он не хотел, а не верить боялся.
Было чуть позже ни-Фрита, то есть полудня. Почти все кролики спрятались в норах и спали. Пробежав немного поверху, Орех и Пятик нырнули в широкий открытый ход, прорытый под песчаной проплешиной, выскочили с другой стороны и дальше помчались замысловатыми петлями, пока не углубились в лес футов на тридцать и не оказались меж дубовых корней. Там их остановил крупный, грузный гвардеец из ауслы. Шерсть у него смешно нависала над глазами, что придавало ему забавный вид, будто он был в шлеме. За это его и прозвали Тлайли, что означает Мохнатая Шапка, или, как еще можно сказать, Шишак.
– Орех? – произнес Шишак, принюхиваясь к нему в глубоких сумерках, стоявших под деревьями. – Тебя ведь зовут Орех, да? Что тебе здесь понадобилось? Да еще в такое время? – На Пятика, который ждал в стороне, он внимания не обратил.
– Нам нужно увидеть старшину, – заявил Орех. – Дело важное. Помоги, пожалуйста.
– «Нам»? – удивился Шишак. – Он что, тоже идет к старшине?
– Так надо. Поверь, Шишак. Я ведь не каждый же день прихожу сюда вот так «поболтать». Разве я когда-нибудь спрашивал разрешения увидеться с ним?
– Что ж, сделаю это для тебя, хотя наверняка получу по макушке. Скажу, что ты научился предсказывать. Он, конечно, и сам тебя знает, да вдруг по старости запамятовал. Подожди тут, понятно?
Шишак пробежал вперед по тропинке и остановился у входа в большую нору. Он что-то сказал – что именно, Орех не расслышал, – а потом его, наверное, позвали внутрь. Два брата остались ждать в тишине, которую нарушало лишь нервное ерзанье Пятика.
Старшину, согласно обычаю, звали Треарах, что означает Господин Рябинового Дерева. По какой-то причине иногда его называли еще и Тот Самый Треарах, может быть, потому – так уж вышло, – что рядом с городком рос только один треар – рябиновое дерево. Старшиной Треарах стал еще в молодости. Он и в те времена был не только силен, но и рассудителен, тверд и уравновешен, чем очень отличался от большинства кроликов, которые частенько действуют по настроению. Все прекрасно знали, что Треарах никогда не теряет головы и его не пугают ни слухи, ни настоящая опасность. Он хладнокровно – а злые языки поговаривали даже, что «холодно», – вел себя во время обрушившегося на городок миксоматоза, выдворив из городка каждого, кого посчитал больным. Тогда Треарах избежал всеобщего переселения, обеспечив полную изоляцию племени, и таким образом почти наверняка его спас. Именно Треарах справился однажды с одним необыкновенно назойливым горностаем, которого с риском для жизни увел к птичнику, где его и пристрелил фермер. Теперь Треарах, как и сказал гвардеец, постарел, но ум у него оставался достаточно ясным. Когда Ореха и Пятика впустили внутрь, старшина встретил их вежливо. Это гвардейцы из ауслы, вроде Ленка, могли нагрубить или испугать. А Тот Самый Треарах умел обходиться и без этого.
– А-а, Фундук. Ты ведь Фундук, верно?
– Орех, – ответил Орех.
– Орех, да-да, конечно. Орех. Как это мило с твоей стороны зайти в гости к старику. Я хорошо знал твою мать. А твой приятель…
– Это мой брат.
– Твой брат… – повторил за ним Треарах, и Орех услышал в голосе легкое предупреждение: «Не нужно больше меня исправлять, понял?» – Располагайтесь поудобнее. Не хотите ли немного салата?
Салат для старшины ребята из ауслы таскали с огорода, который был за полем, в полумиле от их городка. Задворники салат видели редко, кое-кто и вовсе никогда. Орех взял маленький листик и вежливо куснул, а Пятик отказался и сел с несчастным видом, хлопая ушами и глазами.
– Вот теперь можно и поговорить. Как ваши дела? – спросил старшина. – Чем могу быть полезен?
– Сэр, – довольно неуверенно начал Орех, – это все мой брат Пятик. Он всегда чувствует, если что-то неладно, и каждый раз оказывается прав. Вот, например, прошлой осенью он заранее знал, что нас затопит, а иногда заранее знает, где проволока. А сейчас он говорит, что нас ждет большая беда. Нас всех, весь городок.
– Большая беда? Что ж, понятно. Какая жалость, – произнес Треарах, но вид у него при этом был нисколько не огорченный. – А что за беда, интересно знать? – Он посмотрел на Пятика.
– Не знаю, – ответил Пятик. – О-очень большая беда. Т-так-кая б-большая! – Он замолчал, вконец потерявшись.
Треарах несколько минут вежливо подождал, а потом спросил:
– Ну и что же нам делать, хотел бы я знать?
– Уходить, – твердо сказал Пятик. – Уходить. Всем. Немедленно. Сэр Треарах, мы должны уйти. Все.
Треарах помолчал. А потом, обращаясь к Пятику, произнес на редкость проникновенным голосом:
– Мне никогда не приходилось переселять все племя. Это непростая задача. Как сам-то думаешь?
– Сэр, – начал Орех, – дело в том, что мой брат не умеет объяснять свои чувства. Он просто чувствует, и всё. Может быть, я непонятно говорю. Но вы наверняка разберетесь, что нам делать.
– Что ж, очень мило с твоей стороны. Надеюсь, так оно и есть. А теперь, дорогие мои, давайте минуточку порассуждаем вместе. Согласны? Сейчас у нас май. Так? Все заняты рытьем нор, все наслаждаются жизнью. Вокруг, на целые мили во все стороны, нет врагов, по крайней мере, насколько известно мне. Все здоровы, погода хорошая. И вы хотите, чтобы я сказал всему племени, что этот юный… э-э… юный… э-э… что у твоего юного брата предчувствие и что все мы должны сорваться с места и бежать куда-то – бог знает куда, – рискуя навлечь на себя всевозможные бедствия? Как вы думаете, что мне на это скажут? Все ведь обрадуются? Правда?
– Вам они не посмеют перечить, – неожиданно заявил Пятик.
– Очень любезно с твоей стороны, – снова сказал Треарах. – Что ж, может, не посмеют, а может, и посмеют. В любом случае мне нужно все как следует обдумать. Это, безусловно, чрезвычайно серьезный шаг. И кроме того…
– Но, сэр Треарах, у нас нет времени, – пробормотал Пятик. – Я чувствую опасность. Она как проволока на шее… как проволока… Орех! – пронзительно вскрикнул он, упал на песок и забился, словно в силках.
Орех прижал его к полу передними лапами, и Пятик затих.
– Прошу прощения, старшина, – сказал Орех. – Иногда с ним такое случается. Через минуту он будет в порядке.
– Какой стыд! Какой стыд! Бедняга, ему, наверное, лучше пойти домой да привести себя в порядок. Вот именно. Отведи-ка его домой немедленно. Что ж, чрезвычайно любезно с твоей стороны, Фундук, зайти в гости. Очень тронут. Я обдумаю твои слова, будь уверен. Шишак, ты не мог бы задержаться на минутку?
Расстроенные Пятик с Орехом бежали по тропинке назад, а из норы доносился набравший теперь резкость голос Треараха и отрывистые «да, сэр» и «нет, сэр».
«Предчувствие» Шишака оправдалось – он получил по макушке.
3. Орех принимает решение
Чего это я разлегся?.. Мы спим, как будто позволительно предаваться покою… А я?.. Неужели я сам не достиг еще подходящего возраста?
Ксенофонт. Анабасис. Перевод М. И. Максимовой
– Дело в том, Орех, что ты сам не верил, будто старшина нас послушает. Ведь не верил? Чего же ты тогда от него хотел?
Снова наступил вечер, и Орех с Пятиком и еще два их приятеля щипали траву в лесу. Черничка, кролик с черными пятнышками на кончиках ушей, тот самый, которого накануне испугал Пятик, внимательно выслушал рассказ Ореха о доске на столбах и сказал, что, по его мнению, люди оставляют такие штуки – вроде знаков или посланий – так же, как кролики, когда нужно отметить тропинку или дырку в ограде. Второго кролика звали Одуванчик, и это он завел разговор о Треарахе и страхах Пятика.
– Да не знаю я, на что надеялся, – сказал Орех. – Я никогда раньше даже близко к нему не подходил. Но тут я подумал: «Пусть. Пусть он вообще не захочет нас выслушать, но, по крайней мере, никто потом не сможет сказать, будто мы не сделали все, что в наших силах, и никого не предупредили».
– Тогда, значит, ты и в самом деле думаешь, что нам надо чего-то опасаться?
– Уверен. Я, видишь ли, хорошо знаю Пятика.
Черничка открыл было рот, чтобы ответить, но тут из густого подлеска выскочил еще один кролик и с шумом свалился в яму под куманикой. Это был Шишак.
– Привет, Шишак, – поздоровался Орех. – Сдал дежурство?
– Сдал, – ответил Шишак, – и, похоже, навсегда.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ушел я из ауслы, вот что.
– Не из-за нас ли?
– Может, и из-за вас. Треарах, если его будят после ни-Фрита, может очень даже выйти из себя, особенно когда думает, что разбудили из-за пустяка. И он отлично знает, кого и как задеть за живое. Я знаю немало кроликов, кто жил бы себе спокойненько да думал, как не потерять места «правой лапы» старшины, но, боюсь, для меня это слишком большая честь. И я сказал себе: «Мне наплевать на привилегии ауслы, настоящий кролик сам сумеет добыть себе все, что нужно для жизни». Треарах сказал, чтобы я сначала подумал, а я думаю, с меня хватит, я ухожу. Никогда не считал, что таскать салат да стоять возле его норы на карауле – цель всей моей жизни. Так что настроение, я бы сказал, у меня прекрасное.
– Скоро здесь никто не будет таскать салат, – спокойно произнес Пятик.
– А-а, это ты, Пятик? – Шишак впервые обратил на него внимание. – Вот и отлично. Я как раз шел на тебя посмотреть. Я все размышлял о том, что ты сказал. Слушай, а ты, часом, не решил всех нас разыграть, чтобы прославиться? Или ты серьезно?
– Я серьезно, – ответил Пятик. – Хотел бы я, чтобы это оказалось шуткой.
– Значит, вы уходите?
Прямота Шишака ошеломила всех. Одуванчик пробормотал:
– Уходим? О Фритрах!
А Черничка шевельнул ушами и очень внимательно посмотрел сначала на Шишака, потом на Ореха.
– Мы с Пятиком уходим сегодня ночью, – подумав, сообщил Орех. – Не знаю точно куда, но если кто хочет, может к нам присоединиться.
– Отлично, – отозвался Шишак, – тогда я с вами.
Меньше всего Орех рассчитывал на столь серьезную поддержку. В голове у него мелькнула мысль, что хотя Шишак пригодится, конечно, в трудную минуту, но ладить с ним нелегко. И уж точно, старый гвардеец не будет за просто так выполнять то, что ему скажет – хоть и не прикажет – какой-то задворник. «Да какое мне дело, гвардеец он или нет, – подумал Орех. – Если мы уйдем вместе, я никому не позволю своевольничать. А может, и идти не стоит?» Но вслух сказал только:
– Отлично. Мы тебе рады.
Он оглядел остальных. Те не сводили глаз с него и Шишака. Первым нарушил молчание Черничка:
– Наверное, я тоже пойду. Я еще не совсем понял, из-за тебя это, Пятик, или нет. Но так или иначе, нас в городке стало слишком много, и тем, кто не в аусле, приятного в этом мало. Смешно! Ты боишься оставаться, а я боюсь идти. Ли́сы здесь, ласки там, а посредине Пятик… и ни минуты покоя!
Черничка сорвал привядший листок и принялся медленно жевать, изо всех сил пытаясь скрыть охватившую его тревогу, потому что весь прошлый опыт говорил об опасностях, подстерегающих кроликов в неизведанных землях за пределами городка.
– Если мы Пятику верим, – начал Орех, – значит считаем, что уходить надо всем. Так что с этой минуты и до отхода каждый должен уговорить как можно больше наших.
– Думаю, я побеседую кое с кем из ауслы, – отозвался Шишак. – Если удастся кого-нибудь убедить, вечером приведу с собой. Но за Пятиком никто не пойдет. Никто не захочет потерять звание гвардейца из-за задворника, да и я не захотел бы. Чтобы ему поверить, надо услышать его собственными ушами. Как я. Я-то понимаю, что ему было что-то вроде послания, и я этим штукам верю. Не понимаю, почему не поверил Треарах.
– Потому что Треарах не любит, когда что-нибудь приходит в голову не ему, – ответил Орех. – А второй раз к нему не пойдешь. Попытаемся собрать как можно больше кроликов и встретимся, когда наступит фа-Инле́. Тогда же и тронемся. Времени в обрез. Беда – какой бы она ни была – всё ближе с каждой минутой. И вот что, Шишак: Треараху вряд ли понравятся разговоры с гвардейцами. Капитану Падубу, думаю, тоже. Они, конечно, не станут возражать, если задворники вроде нас уберутся отсюда подальше, но тебя они вряд ли захотят потерять. На твоем месте я хорошенько подумал бы, с кем там говорить.