Kitobni o'qish: «Хильдегарда Бингенская»

© Éditions du Rocher, 1994

© Для русского издания – Централизованная религиозная организация Конференция монашествующих Католической Церкви, 2014

© Для русского издания – НО Издательство Францисканцев, 2014

* * *

Введение
Хильдегарда Бингенская – "тевтонская сивилла" и учитель для нашего времени

Маленький городок Айбинген расположен вокруг бенедиктинского монастыря, на покатых склонах, покрытых виноградниками и спускающихся до самого Рейна. Каждый год 17 сентября по его улицам проносят в золоченой раке останки основательницы этого монастыря Хильдегарды, которая словно вновь пробуждается к своему кочевому призванию среди собравшихся почитателей и паломников. Как много раз происходило на протяжении истории, христианский народ считал ее святой и обращался к ней за помощью и защитой, хотя Церковь официально не канонизировала ее. Еще один немец по происхождению, а именно, Папа Бенедикт XVI, удивил всех, предложив присвоить ей звание учителя Церкви, несмотря на то что большинству верующих в мире она, вероятно, неизвестна.

Хильдегарда Бингенская была человеком невероятно многосторонних дарований; казалось, в ней примиряются контрасты и приходят к гармонии харизмы, обычно несовместимые друг с другом. Не часто случается, чтобы богослов, да к тому же женщина, имела видения и писала о них. Она занималась изучением и разведением лекарственных растений, лечила физические и душевные недуги, писала музыку и стихи, а кроме того, была вовлечена в реформу клира своей эпохи. Затворница и странница, монахиня, удалившаяся от мира, и вместе с тем женщина, не чуждая политики, она имела решительный характер, и от природы слабое здоровье не мешало ей энергично действовать и бесстрашно обличать грехи современной ей Церкви. Всю жизнь она подчинялась внезапным и могучим откровениям Духа, которые переживала с самого детства. Этот необычный опыт заставлял ее жить как бы за пределами самой себя, отдавать свой ум, душу и жизнь Другому, являвшемуся ей с силой апокалиптических откровений Иоанна. Станем ли мы называть эти явления «экстраверсией», «экстазом», или же будет подчеркивать способность к экзистенциальному «расширению», способность вмещать в себя новое и необычайное, как бы то ни было, перед нами то, что очень трудно определить и классифицировать. В первом случае эта женщина была словно «вне себя», то есть безумна. В другом она «одержима» кем-то другим, то есть кажется бесноватой. Непростая дилемма. Сама Хильдегарда жила в страшном напряжении и сомнениях, пока не получила от Церкви удостоверения подлинности и ортодоксальности своего опыта. Однако то, что Бог открывал ей, было даром для других, и поняв это, она решилась предложить миру то, что Он давал ей познать и что она научилась познавать сама в тайниках своего сердца и во всех творениях, исполненных благословения Творца.

Хильдегарде выпало жить в трудное время. Сама она в одном письме к Папе называет его «moderno»; в другом месте говорит о своей эпохе как о «tempus muliebre», «женоподобном» времени, уклонившемся от курса, задуманного Богом, от правильного и  справедливого порядка вещей. Следуя велению Духа, она сумела принести в самое средоточие современных ей проблем немного сердечности, мудрости и человечности. Она обращалась не только к власть имущим – Римским папам, императору, королям, епископам, аббатам; двери ее сердца и монастыря были всегда открыты для людей нищих и всего лишенных, для простонародья, искавшего у нее духовного совета или лекарства для врачевания телесных и душевных ран. Мне кажется, что, предлагая присвоить ей титул учителя Церкви, Бенедикт XVI как бы приглашает нас не бояться мечтать о будущем, не довольствоваться ограниченным опытом нашего ближайшего окружения, расширить горизонт своего восприятия, мысли, духовной жизни и миссии. Мы стоим перед необходимостью научиться видеть и осмыслять мир, человека, культуру и жизнь Церкви в более универсальной, всеобъемлющей перспективе, научиться видеть единство всего сущего, воспринимать мир как великое таинство Божие, ибо все в нем, по словам Хильдегарды, есть как бы «излучение» Творца и исходит от Бога, «как лучи исходят от солнца».

Автор книги, которую мы предлагаем вниманию читателей, – историк-медиевист. Она пишет для людей, уже очень далеких от того времени, вовсе не «темного» и не «мрачного», как все еще часто повторяют наши учебники истории. «Познай пути», – словно говорит нам Хильдегарда, как говорила своим современникам, – чтобы напомнить, что все на свете и все мы исходим из лона Пресвятой Троицы, хотя при этом живем в мире и в собственном теле, связанные с ними неразрывно; что Бог неустанно преображает все сотворенное Им, ведя к совершенству космического Христа – Альфы и Омеги вселенной.

о. Мариано Хосе Седано Сьерра CMF

Глава I
Мир в 1098 году

1098 год. Могучая волна проходит в это время по всему известному миру – и на Востоке, и на Западе. Мир в буквальном смысле стронулся с места. Но не по приказу кесаря, как в прежние времена, когда, чтобы сохранить целостность границ между римским миром и варварами, приводились в готовность целые армии. Нет, совершенно спонтанно толпы народа заволновались и пришли в движение по призыву Папы, прозвучавшему в кафедральном соборе Клермона в день «зимнего» святого Мартина, 18 ноября 1095 года. Урбан II обратился к христианам, призывая их помочь восточным братьям и отвоевать святой град Иерусалим.

Прошедший век доносил из тех мест лишь самые дурные вести. Христиане узнали, что самое святое место – Гроб Господень – было разорено по приказу халифа Хакима; затем до них дошла весть о разрушении 1009 года – а именно, 18 октября, поскольку арабские хроники скрупулезно отметили дату – и о приказе не оставлять камня на камне от ротонды, некогда воздвигнутой на том месте императором Константином. Паломничества христиан в святые места полностью не прекратились, но стали реже, и те, кто оттуда возвращался, рассказывали всяческие ужасы о гонениях и зверствах, жертвами которых становились христиане. С течением времени положение лишь ухудшалось: турки-сельджуки, обращенные в ислам, обрушились на Малую Азию и поколебали силы Византии, пытавшейся остановить их натиск в Малазгерде. После этого они напали на армянские племена, варварски истребили их и разрушили их столицу Ани. Участь сирийцев была не лучше, и Антиохия, несмотря на оборону, в 1084 году попала в руки турок. Призывы о помощи все множились, достигая Европы через Средиземноморье, о котором арабские летописцы самонадеянно говорили, что «больше ни щепки не приплывет по нему с Запада».

Ответ на обращение Папы превзошел все ожидания и вызвал бурное движение по всей Европе. Не только рыцари и сеньоры, большие и малые, «брали в руки крест», но и масса крестьян и городских жителей устремилась в эту авантюру, масштаб которой сами участники осознавали плохо, и, вслед за несколькими страстными проповедниками, самый известный из которых во Франции именовал себя Петром Отшельником, отправились в вооруженное паломничество. Это был порыв настолько же сильный, насколько неорганизованный; и после всех попыток выжить с помощью грабежей он не мог не закончиться поражением. При этом мы можем лишь изумляться организационному духу, который выказали главные сеньоры, назначенные своими правителями возглавить движение, а также выбору трех разных маршрутов для пересечения Европы, с последующей встречей в Константинополе. Ни один глава государства, ни один король или император, не пустился в этот путь. Одно это ясно отличает явление, которое мы называли крестовыми походами (напомним, что сам термин появляется только в XVII в.), от завоевательных набегов, которые с тех пор совершались в Европе один за другим.

Путь был долгим: поход длился три года. В 1098 крестоносцы остановились перед Антиохией, в городских укреплениях которой, как говорят, насчитывалось триста шестьдесят башен. Крестоносцам понадобился год усилий и бесчисленных попыток взять город, в которых хитрость тесно переплеталась с мужеством. Однако уже с 1098 года крестоносцы на своем пути приступают к возведению собора, посвященного святому Павлу – в Тарсе, откуда он был родом. Тут мы касаемся еще одной характерной черты этого бурлящего мира: страсти к строительству. Город Клермон, в котором состоялся церковный собор¹, насчитывал не меньше пятидесяти четырех храмов в то время, когда там находился Папа Урбан II. Впрочем, Папа совершает настоящий «обход» произведений романского искусства, поскольку во время своего путешествия он освящает церковь Шез-Дье, главный алтарь только что построенного огромного аббатства Клюни, которое вплоть до XVI в., до воссоздания собора Святого Петра в Риме, останется самым большим строением христианского мира; затем церковь Сен Флур, монастырский храм Сен Жеро д’Орильяк, собор Святого Стефана в Лиможе и церковь монастыря Сен-Совер в том же городе; потом новые алтари в аббатстве Сен-Совер в Шару и Сент-Илер в Пуатье. Он торжественно освящает церковь коллегиального капитула Сен Сернен в Тулузе, соборы в Магеллоне и Ниме и алтарь новой базилики Сен Жиль дю Гар. Мы назвали только главные этапы этого путешествия, которое наши современники, любители романских древностей, могут воспроизвести шаг за шагом. Неудержимое стремление строить неразрывно связано с распространением городов. Древние городища расширяются, множатся новые; и это будет продолжаться больше столетия. Средневековье замков – это вместе с тем и средневековье городов, не говоря уже о монастырях, которые вырастают повсюду. После 910 года Клюнийская реформа вызовет к жизни небывалый расцвет монашества. Нашествия предыдущих двухсот лет способны были уничтожить прекрасный христианский мир VI и VII вв., но теперь он чудесно возрождался из руин. После реформы Клюни, реформы Робера Молемского и с основанием аббатства Сито (как раз в том же 1098 году) жизнь по уставу святого Бенедикта глубоко обновляется, и возникают условия для расцвета монашеской жизни. Решающий импульс ей даст, спустя некоторое время, святой Бернард. Основание Ордена картузианцев святым Бруно в 1104 году, а чуть позже (в 1120 г.) – рождение Ордена премонстратов благодаря святому Норберту, свидетельствуют о духовном огне, которым пылала эта удивительная эпоха.

И вот в этом активно развивающемся мире, трудно точно определить, когда именно, в семье местной знати пфальцграфства родилась девочка, родители которой, Хильдеберт и Матильда (по-немецки Мехтильда), были, вероятно, родом из Бермерсхейма, графства Cпонхейм. Она была десятым ребенком в семье и при крещении получила имя Хильдегарда. Это было неприметное рождение в семье, знатность которой не отразилась ни в каких значительных событиях; но оно оказалось удивительно соответствующим богатой и беспокойной эпохе конца века. В следующем году, 15 июля, крестоносцы взяли Иерусалим.

Казалось, девочка была похожа на всех остальных. Похожа, да не совсем, ведь уже с раннего детства ей случалось порой изумлять свое окружение. Одно свидетельство, приведенное позже (во время процесса канонизации), рассказывает, как она, обращаясь к своей кормилице, воскликнула: «Посмотри-ка на этого хорошенького теленочка внутри коровы! Какой он беленький, с пятнышками на лбу, на ногах и на спинке!». Когда спустя некоторое время теленок появился на свет, он совершенно соответствовал описанию Хильдегарды, которой было тогда пять лет. Но, говорит она сама, даже еще раньше, «когда мне шел третий год, я вдруг однажды увидела такой свет, что душа моя была потрясена, но, поскольку я была еще совсем маленькая, я ничего не могла рассказать». И она продолжает: «На восьмом году жизни меня принесли в духовную жертву Богу, и до одиннадцати лет я видела много вещей, о которых иногда по своей простоте рассказывала, а слушавшие меня недоумевали и спрашивали друг друга, откуда мне это приходит и что это такое. Сама я тоже удивлялась, так как то, что я видела в своей душе, иногда представало мне и как внешнее видение, а видя, что такого не было ни с кем другим, я стала всеми силами скрывать видения своей души. Я не знала многого во внешней жизни, потому что часто болела уже тогда, когда меня кормила мать, и потом тоже; это мешало моему развитию и не давало набраться сил».

Когда Хильдегарде открывалось что-либо, она спрашивала у своей кормилицы, видит ли та. Но та ничего не видала, и девочка стала бояться и не решалась больше ни с кем делиться тем, что ей дано было видеть. И все-таки иногда в разговорах ей случалось сказать о событиях, которым только еще предстояло произойти, а когда ей открывалось какое-либо видение, она начинала говорить о вещах, казавшихся ее слушателям весьма странными. После, когда иссякала сила видения, заставлявшего ее открывать вещи, превосходившие то, что она могла знать и понимать в ее возрасте, ей делалось стыдно, она часто плакала и, сколько могла, пыталась хранить молчание. Опасаясь, чтобы окружающие не спросили ее, откуда приходит у нее такое знание, она вообще не решалась больше ничего сказать.

Можно предполагать, что это дитя с хрупким здоровьем обладало даром как бы двойного зрения, который вызывал у окружающих то изумление, то беспокойство. Некоторые психологи нашего времени признают за детьми способности к интуитивному постижению, намного превосходящие способности взрослых. В случае Хильдегарды, вероятно, ее семья с самого раннего ее детства поражалась необычайному дарованию девочки, а сама она очень стеснялась его. В нашем веке мать Терезы Мартен, будущей сестры Терезы Младенца Иисуса, тоже очень рано заметила у своей дочери некое предопределение свыше.

Когда Хильдегарде исполнилось семь лет, родители поручили ее воспитание одной молодой женщине благородного происхождения, дочери графа Спонхейма по имени Ютта. Ютта вела затворническую жизнь в монастыре Дизибоденберг, неподалеку от Альзея, где они жили. Она взяла на себя ответственность за девочку, выказывавшую столь необычные задатки. В те времена было в порядке вещей отдавать ребенка – мальчика или девочку – на воспитание в монастырь. Монастырь, где Ютта вступила на путь монашества, был двойным, то есть имел и мужскую, и женскую общину, а основан был тремя или четырьмя веками раньше одним из тех ирландских монахов, которые, вслед за святым Колумбаном, покинули свой остров, чтобы в буквальном смысле засеять монастырями всю Европу. Некоторые, как, например, монастырь Санкт-Галлен (Святого Галла) около Констанцского озера, просуществовали, претерпев изменения, вплоть до наших дней. А Хильдегарда впоследствии напишет житие святого основателя Дизибода.

Итак, Ютта взяла в свои руки воспитание необычной ученицы, которую ей доверили. Биографы Хильдегарды рассказывают, что она научила ее псалмопению и игре на десятиструнном инструменте, под аккомпанемент которого их в то время пели. Всякое воспитание тогда начиналось с обучения пению и пению псалмов, а «научиться читать» означало «изучить Псалтирь». Возможно, потом воспитанники старались отыскать в рукописях Библии тексты выученных наизусть псалмов. Это был в каком-то смысле общепринятый метод обучения: слова были им уже знакомы, так что чтение и письмо, по сути, состояли в том, чтобы найти и воспроизвести то, что память уже запечатлела. Хильдегарда впоследствии скажет, что, хотя она изучила текст Псалтири, Евангелия и главных книг Ветхого и Нового Завета, она никогда не занималась ни исследованием смысла слов, ни разделением их на слоги и не имела представления о грамматических формах и временах. Ютта несколько пренебрегала преподаванием грамматики, устремив все внимание на сами тексты.

Здоровье ее ученицы по-прежнему было слабым. Позднее ее биограф в житийном стиле, который был тогда в ходу, так опишет состояние Хильдегарды: «Сосуды скудельные испытываются в горниле, а мужество совершенствуется в немощи, посему в немощах телесных она не знала недостатка, и обнаруживались они почти с самых нежных лет, были многочисленны и почти непрестанны, можно сказать, она редко держалась на ногах». Она призналась Ютте в своих тайных видениях, и Ютта обратилась за советом к одному из монахов мужской части монастыря по имени Вольмар, который вскоре стал советником, а затем помощником и другом Хильдегарды, каковым и оставался на протяжении почти тридцати лет. Он же исполнял обязанности ее секретаря, когда в этом возникла необходимость.

Детство, полное болезней и тайных, скрываемых от всех, видений, – таково начало жизненного пути Хильдегарды в стенах монастыря Дизибоденберг, в долине реки Наэ. Достигнув соответствующего возраста, она выразила желание принять постриг и стать монахиней из числа тех (кажется, их было немного), которые жили в монастыре под опекой Ютты. Ей было, скорее всего, лет четырнадцать или пятнадцать (возрастом совершеннолетия для девушек в те времена считались двенадцать лет, а для мальчиков – четырнадцать). Ранняя юность Хильдегарды, как и детство, была скрыта от людских глаз, подобно существованию любой монахини, жившей по бенедиктинскому уставу.

Нам более или менее известно, как протекала жизнь монахинь-бенедиктинок в стенах монастырей. Их день и ночь размерены каноническими часами, так как, за исключением особо уважительных причин (например, слабого здоровья), ночной сон прерывался службой Утрени, которая совершалась сразу после полуночи. Час восхода был для монахов и монахинь часом Хвалы, за которой следовало богослужение Первого часа. Затем, как правило, совершалась Евхаристическая Литургия, а после нее в большинстве монастырей следовал завтрак. Затем наступало время Третьего часа, название которого означало третий час после восхода солнца (то есть 8 или 9 часов, в зависимости от времени года), а потом – время работы, вплоть до Шестого часа (то есть 11 или 12 часов). После этой службы был обед, а потом – свободное время до Девятого часа (14 или 15 часов), по завершении которого монахини вновь брались за труд, физический или интеллектуальный, личный или совместный. Час вечерни означал окончание дня (18 или 19 часов); за ним следовали вечерняя трапеза и свободное время, то есть часы рекреации, которые, как правило, проводились вместе. Затем часто происходило собрание в зале капитула, где все обитательницы монастыря собирались вокруг аббатисы. Затем, на закате, совершалось последнее богослужение – Повечерие. В монастыре воцарялось молчание, чтобы не мешать отдыху и молитве.

Вся Псалтирь – сто пятьдесят псалмов – за неделю прочитывалась полностью. Молитва, молитвенное размышление и труд на протяжении дня чередовались, с поправками, которые вносили разные литургические периоды: время покаяния (Адвент и Великий Пост), праздники, то есть, прежде всего, конечно, Рождество и Пасха, и многочисленные праздники памяти святых, из которых самым торжественным был день Сретения, праздник Пресвятой Девы², потому что в этот день в память о Христе – свете народов, явленном в Храме Его Пречистой Матерью, богослужение совершалось при зажженных свечах.

Ютта умерла в 1136 году, и, по-видимому, число монахинь ее общины в монастыре Дизибоденберг к этому времени возросло. Тотчас после ее смерти монахини выбирают Хильдегарду аббатисой. Ей должно было вскоре исполниться сорок лет. Она не имела понятия, что близка к решающему событию своей жизни, которое направит ее на совершенно новые пути.

Глава II
Откровение Хильдегарде о ее пути

«И вот на сорок третьем году моего земного странствия, когда я с великим страхом, трепеща, вглядывалась в небесное видение, я увидела великолепное сияние, посреди которого раздавался глас с небес, говоривший мне: «О немощный человек, прах от праха, персть от персти, говори и пиши то, что видишь и слышишь. Но как ты слишком робок, чтобы говорить, и неумел, чтобы излагать, и непросвещен, чтобы записывать это, говори и пиши не от человеческих уст и не человеческим разумом и не человеческой волей, но так, словно видишь и слышишь небесные чудеса, от Бога исшедшие. Повторяй их так, как они тебе открываются, словно внемля словам наставника, и излагай сообразно тому, как они задуманы, явлены тебе и как тебе велено. И так, человек, говори, что видишь и слышишь. Но не по-твоему и не по-человечьи, но по воле Того, Кто ведает, зрит и обладает всякой вещью в потаенной глубине Своих тайн». Это решительное повеление, в котором определяется роль Хильдегарды, подобная роли ветхозаветных пророков, бывших «устами Всевышнего» и лишь передававших то, что они слышали, не заботясь ни о том, чтобы придать своим словам вид вразумительной речи, ни о том, чтобы привести содержание Божественного послания в соответствие с правилами логики или диалектики.

Хильдегарда настойчиво повторяет: «И вновь я услышала глас с небес, говорящий мне: «Иди и поведай об этих чудесах и запиши их так, как они явлены и поведаны тебе». Это было на тысяча сто сорок первом году от Воплощения Христа, Сына Божия, когда мне было сорок два года и семь месяцев. Необычайно яркий огненный свет излился с отверстого неба, почил на моей голове и на всем теле, и на груди моей, подобно пламени, которое не обжигает, но воспламеняет своим жаром, как солнце, согревающее все, на что падают его лучи». И она прибавляет: «Я ощутила силу тайн, сокровенных вещей и восхитительных видений, посещавших меня с самого юного возраста, то есть со времени, когда мне было около пяти лет, и до сего дня, внутри меня, как и теперь; я не показывала этого почти никому из людей, разве некоторым благочестивым мужам, избравшим тот же путь, что и я; в противном случае я бы мирно сохраняла молчание все это время, до сей минуты, когда Богу по благодати Его угодно было явить мне сие». Потом она говорит о словах, к которым мы еще вернемся: «Видения, которые меня посещали, приходили не во сне, не в дреме и не в исступлении; не через внешнее телесное зрение или слух. Я воспринимала их не в каком-то потаенном месте, но, бодрствуя, видела своими человеческими очами и слышала своим слухом, хотя внутри, лишь в уме и духе, и принимала их в местах, открытых по воле Божией».

Такие слова трудно воспринять безоговорочно и сразу. Хильдегарда говорит о своей тревоге, но настаивает на том, что данное ей повеление было, совершенно очевидно, непререкаемо: «Как же это сделалось? Трудно плотскому человеку уразуметь подобное, но случилось так: по прошествии юности, достигнув зрелых лет, когда приобретается совершенная сила, я услыхала глас с неба, говоривший: “Я есмь Свет живой, просвещающий всякую тьму. Человека, которого Я избрал и, как Мне было угодно, чудным образом посвятил в великие чудеса, Я отделил от древних людей, видевших во Мне многие тайны. Но Я распростер его на земле, дабы он не превознесся надменностью духа своего. Мир не познал от него ни радости, ни услады, ни помощи ни в чем, что дано было ему в принадлежность, ибо Я лишил его всякого дерзновения и упорства, оставив в боязни и ужасе от своих скорбей. Ибо он страдал до самой глубины плоти своей, терпя пленение духа и чувств, терпя великие телесные страсти; никакой безопасности ему не осталось, но во всем вокруг себя он видел себя виновным. Ибо Я затворил его разоренное сердце, чтобы дух его не превознесся гордыней или тщеславием, но чтобы он находил в них не радость и ликование, а страх и муку. И так он, в силе Моей любви, стал искать в своем духе то, что открыло бы ему путь к спасению. И был найден некто, кого он возлюбил, сочтя верным и подобным ему самому в деле спасения Моим Промыслом – дабы открылись Мои сокровенные чудеса и деяния. Тот же не отрекся и не отступил, но пришел к нему, возвысившись смирением и добрым произволением, и приклонился со многими воздыханиями. Потому ты, человече, принимая то, что Я обращаю к тебе ради явления вещей сокровенных, не в смятении обманутых надежд, но в чистоте простого духа напиши, что видишь и слышишь”».

«Я же, – продолжает Хильдегарда, – видев и слышав все это, сомневалась и боялась неверно уразуметь и из-за разноречивости человеческих слов долгое время отказывалась писать, не по упрямству, но по смирению, пока не была к этому принуждена на ложе скорби, на котором распростерлась, пораженная язвой Божией так, что занемогла многими недугами сразу. Я испросила и обрела [ответ] в свидетельствах благородной молодой девы доброго нрава, а также мужа, к которому я, как уже говорила, втайне прибегала за советом, и приступила к писанию. И пока я это делала, ощущая великую глубину [священных] книг, я восстала от одра болезни и вновь обрела силы. Посвятив этому труду десять лет, я едва смогла завершить его. Во дни Генриха, архиепископа Майнцского, и Конрада, короля Румынского, а также Конона, аббата обители Святого Дизибода, во времена Папы Евгения мне были явлены эти видения и написаны эти слова. И я сказала и написала не по склонности моего сердца или иного кого из людей, но так, как я видела их в небесном видении, как слышала и приняла сокровенные тайны Божии. И вновь услышала я голос с неба, говорящий: «Возопи же и напиши так».

Язык видения удивителен. Удивительно, прежде всего, это слово – «человече», то есть человеческое существо, человеческое создание. Оно свидетельствует, что Хильдегарда действительно была призвана пророчествовать, быть устами Бога, лишь воспроизводя слова, которые ей диктуются. На этом она будет настаивать всю жизнь, утверждая, что не говорит ничего, что исходило бы от нее самой, но лишь передает то, что глаголет «Свет живой».

Это предисловие к первой книге, написанной Хильдегардой, говорит о важнейшем повороте в ее жизни, которая с этих пор примет новое направление. Момент этого поворота можно определить довольно точно. На составление первой книги, которую она назвала «Scivias» – «Познай пути [Господни]», ушло десять лет. То есть она работала над ней примерно с 1141 по 1151 годы. Но книга отнюдь не была единственным занятием Хильдегарды, которая на протяжении этого времени занималась множеством других дел и начала ту неутомимую деятельность, которая была ей так присуща.

Некоторые из рукописей Хильдегарды иллюстрированы. В частности, в великолепном томе ее третьего сочинения, хранящемся в Государственной библиотеке в Лукке, есть десять прекрасных иллюстраций на всю страницу, изображающих видения монахини. Внизу, под главным образом, в небольшом украшенном квадрате, мы видим саму Хильдегарду с лицом, обращенным вверх, откуда на нее сходят потоки пламени. Она сидит на стуле с высокой спинкой перед пюпитром и держит в руках таблички для письма, где, вероятно, поспешно записывает видение, которое ей предстоит потом изложить более подробно. Она одета в черное платье, поверх него наброшена коричневая накидка, под которой угадывается белая котта³. Рукава охватывают запястья обеих рук – той, которая держит таблички, и той, которая пишет. Таблички имеют совершенно обычную форму и сделаны из черного воска, и на каждой можно различить две колонки. Прямо перед Хильдегардой – монах, сидящий, как и она. Он пишет гусиным пером на свитке пергамента, который, по обычаю того времени, линован. Этот весьма немолодой монах, по-видимому, Вольмар. На некоторых иллюстрациях, в том числе на первой миниатюре луккской рукописи, за спиной Хильдегарды мы видим стоящую монахиню, явно более молодую, в длинном черном платье, с белым покровом на голове, из-под которого виден другой, черный, ниспадающий набок. Очень возможно, что это Рихарда – монахиня Бингенского монастыря, которую Хильдегарда, по ее собственным словам, любила, «как Павел любил Тимофея».

Таков отныне образ Хильдегарды. Суть ее жизни сосредоточилась на том, чтобы принимать и передавать то, что говорит ей «Свет живой». Монах Вольмар, ее исповедник и – вероятно, не без посредничества Ютты – ее первое доверенное лицо, будет ее секретарем вплоть до своей смерти, то есть до 1165 года. Скорее всего, именно благодаря ему монахи монастыря Дизибоденберг окажутся посвященными в новую деятельность аббатисы и в ее видения. Это не могло не вызвать беспокойства у церковных властей, в том числе у аббата самого монастыря, Конона. Он сообщил о своих опасениях Майнцскому архиепископу Генриху, управлявшему епархией, к которой принадлежал его монастырь. Несмотря на благоприятные отклики о содержании видений, и тот, и другой были ими смущены. В это время, в конце 1147 года, начинаются разговоры о желании Папы Евгения III созвать в Реймсе Собор. Для подготовки Собора он намеревался провести синод в Трире. К тому моменту тексты Хильдегарды уже составляли начало ее первого труда – «Scivias». Это стало подходящей возможностью для того, чтобы представить на суд собравшихся священнослужителей труд монахини, сподобившейся откровения.

Великолепным местом для синода был этот город Трир, о котором в наше время любят говорить как о древнейшем городе Германии. Знаменитые Черные врата, «Porta Nigra», еще и сегодня свидетельствуют о его древности. Они были частью укреплений, возведенных императором Константином, который до 316 года жил в этом городе вместе со своей матерью Еленой, ставшей потом одной из христианских святых. В их эпоху Трир был важнейшей митрополией Римской империи. Поскольку он был узлом, через который проходили самые активные пути сообщения, средоточием легионов, которые квартировали там на случай отпора варварским набегам, и к тому же речным портом на правом берегу Мозеля, он оставался императорской резиденцией до конца IV в. В прекрасном здании современного кафедрального собора еще можно различить общий план храма, возведенного Константином и образующего нечто вроде ядра строения. Дважды разрушенный – франками в VII в. и норманнами в конце IX, – он был перестроен в 1037 году. Приезд Папы стал подходящим случаем для того, чтобы его расширить и устроить новый алтарь в восточной части. В то же время архиепископ Хиллин решил купить то, что до наших дней носит название «Aula palatina» – бывший дворец Константина, превратившийся к тому времени в руины. Он был отчасти восстановлен, чтобы послужить местом встречи церковнослужителей, собравшихся на синод.

Чтобы оценить важность этого синода, надо вспомнить о долгих распрях, кипевших на германской земле между Римскими папами и императорами, которые не соглашались отказываться от своих привилегий и привычек, сложившихся в эпоху Каролингов, и продолжали вмешиваться в назначение епископов и аббатов монастырей. Реформа, проведенная деятельным Папой Григорием VII, была принята лишь двадцатью годами раньше, в 1123, во время соглашения, получившего название Вормсского конкордата. Однако Папа Евгений III, созвавший синод, был цистерцианцем, воспитанником Клерво, то есть самого святого Бернарда. Для этого понтифика святость оставалась главной заботой в исполнении его обязанностей. Целью собора, который он созовет в Реймсе, будет утверждение тенденции к реформе Церкви, начавшей проявляться после Григория VII.