Kitobni o'qish: «Эхо Антеора»

Часть I. Каур

1 Рабский рынок

Рабский рынок Каура был оживлен лишь пару недель в полгода, в отличие от того же продовольственного базара, шумевшего ежедневно. Оно и понятно: в пропитании нуждаешься каждый день, ну а хороший раб, купленный однажды, прослужит долго; да и не слишком часто растратишься на нового раба. На сезонную распродажу в город съезжались иноземные работорговцы, располагаясь с шатрами и клетками на огромной площади и вдоль главной улицы, за счет чего та сужалась вдвое. Сейчас, хотя близился вечер, народу на рынке было – не протолкнуться, и стоял ужасный гомон: продавцы драли глотки, зазывая и расхваливая свой товар, да и покупатели не жалели сил, чтобы поспорить и поторговаться. Мощеные камнем улицы за день раскалились в знойных лучах солнца и до сих пор пылали жаром, заставляя серебриться от пота и темнокожие лица господ, и белые лица невольников.

В колодках на углу одного из шатров стояла девчонка-подросток, по пояс голая. Ее имя было Лу. Сегодня в очередной раз она пыталась сбежать, и опять неудачно. Изысканный шатер из тяжелого белого полотна с золотым узором, возле которого она была закована, подчеркивал состоятельность владельца, который лениво похаживал вокруг колодок с кнутом в руке, примеряясь с ударом.

Лу знала, что все попытки побега обречены на провал, но не могла заставить себя от них отречься. Иногда она думала, что хозяин понимает это и наказывает ее куда менее строго, чем следовало. Но сегодня, на рынке, в духоте и шумихе, тот явно пребывал в самом скверном расположении духа. На его лице даже отразилось некое злорадное довольство, когда девчонку поймала и привела назад городская стража – вероятно, радовался, что будет на ком выместить скопившееся раздражение.

И теперь Лу прочувствовала на собственной шкуре, что так и есть. Столь сильных ударов ей еще не приходилось терпеть, а соленый пот, стекающий в рассеченные раны, в разы ухудшал агонию. Поначалу девчонка корила себя и злилась, размышляя, где сплоховала, организовывая очередной побег, но вскоре уже едва ли могла думать из-за нестерпимой боли. В глазах все плясало, в ушах звенело. В последний раз, когда она посмотрела налево, где под навесом шатра на перевернутых деревянных ящиках сидели двое коротко стриженых верзил – телохранителей хозяина – ей даже привиделось в их глазах сочувствие. Хотя, скорее, они ухмылялись. Она набрала в рот слюны, чтобы плюнуть в их сторону, но так и не смогла, и та струей заскользила по подбородку.

Последняя мысль, острым камнем засевшая в ее голове – не расплакаться. Теперь все лицо стало влажным то ли от пота, то ли от слез, но Лу уже было все равно. Кровь струилась по телу и падала на пыльный булыжник возле ее ног. Она чувствовала, что скоро придет конец, но даже не могла собраться с мыслями и проститься с жизнью.

Внезапно удары прекратились. Сквозь шум в ушах Лу услышала мелодично-зазывающий голос хозяина:

– Прошу вас, господин, только взгляните! Самые лучшие рабы в городе, да нет, на всем побережье! А цена, какая цена! За такую цену нигде не сыщете! Есть все, что ни пожелаете! Прошу вас, подходите, взгляните!

Следом раздалось шлепанье босых ног и бряцанье оков: по повелительному жесту хозяина толпившиеся в первых рядах большой клетки рабы – самые лучшие, предназначенные для привлечения внимания, – быстро одернули свои одежды и выстроились перед потенциальным покупателем, покорно склонив головы. Лу с усилием разлепила глаза, но за сомкнувшейся стеной загорелых плеч не сразу смогла разглядеть нового клиента, который принялся неспешно прохаживаться, присматриваясь к товару.

Наконец, дойдя до края клетки, тот остановился. Весьма высокого роста, он казался дородным из-за своих просторных одежд. Материя их, пусть не украшенная узором или вышивкой, намекала своим качеством, что вовсе не так бедна, как могло показаться на первый взгляд. Хозяин, многие годы торговавший в городе и повидавший немало господ, сразу подметил это, что и объясняло уважение в его голосе, граничащее с заискиванием. Он встал за спиной покупателя, болтая без умолку – нахваливал товар и цену. Незнакомец стоял ровно, не шевелясь. Из-под длинного капюшона, скрывавшего лицо, торчал лишь подбородок с густой черной бородой. Рук тоже было не видно – они покоились, сложенные, в широких рукавах одежд. В застывшей без движения фигуре чувствовалась что-то величественное и вместе с тем пугающее.

Хозяин продолжал распинаться, но покупатель не выказывал никакой реакции. Его мул, навьюченный несколькими туго набитыми тюками, переминался с ноги на ногу, пофыркивая от жары. Вскоре торговец угомонился, потому как незнакомец за все это время не проронил ни слова. По спрятанному под капюшоном лицу трудно было судить о его намерениях. Быстро поразмыслив, хозяин решил показать других рабов. Он постучал рукоятью кнута по прутьям клетки и бросил внутрь:

– Ну-ка, переменитесь! Живо!

Те, кто находился сзади, вышли на свет и заняли свои места, потупив взоры. Должно быть, торговец ожидал, что незнакомец решит осмотреть новоприбывших, но тот не сдвинулся с места и лишь медленно повел головой из стороны в сторону. В явном замешательстве хозяин потоптался на месте, вытирая о штаны вспотевшие ладони. Уже не так уверенно, он снова начал на разные лады расхваливать товар. Покупатель молчал. Самые смелые из рабов позволили себе поднять головы, осторожно разглядывая его. Они рисковали получить нагоняй за такую дерзость, однако едва ли могли сдержать любопытство. Даже скучавшие на ящиках телохранители потеряли отсутствующий вид, наблюдая за происходящим.

Исчерпав свое красноречие и окончательно стушевавшись, хозяин вновь замолк. Тонкие струйки пота текли по его вискам, но он был слишком озадачен, чтобы утереть их.

– А эта?

Голос, который все-таки прозвучал из-под капюшона, оказался низким, с холодной, властной глубиной. Рука незнакомца выскользнула из рукава, указывая в самый край клетки. На темном запястье белела татуировка – несколько концентрических треугольников, похожих на угловатую мишень. И, что важнее, на всеобщее обозрение предстали несколько усеянных драгоценными камнями колец, которые говорили – нет, кричали – о куда более значительном богатстве, чем могло показаться на первый взгляд. Хозяин нервно сглотнул, вероятно, вспомнив, что только что собирался надерзить излишне молчаливому клиенту. Это стало бы крайне опрометчивым поступком, ведь большое богатство в этом городе означало также большую влиятельность.

Но хозяин недаром слыл умелым торговцем и смог быстро совладать с собой. Отвесив незнакомцу почтительный поклон, он отпер клетку и сделал резкий знак рабыне, которой, как ему показалось, заинтересовался покупатель. Стройная девушка в довольно опрятном для ее положения наряде склонила голову и шагнула наружу, звякнув наручниками. Она была одной из тех, кем особенно гордился хозяин. Предвкушая удачную сделку, тот принялся нахваливать выбор господина, распевая на все лады, как хороша стоящая перед ними невольница.

– По хозяйству все умеет! Верна, послушна, знает танцы! Поет, точно канареечка! А как красива! Настоящий самородок! А как она…

– Нет, вон та, – вдруг резко прервал его покупатель. И хозяин, и исподтишка все рабы проследили за вновь взметнувшейся дланью; деревянная щепка, которую жевал один из телохранителей-верзил, выпала из приоткрывшегося рта и шлепнулась на землю.

Лу с запоздалым ужасом осознала, на кого указывает клиент.

Ужас блеснул и в глазах хозяина. Расхваливая рабыню, он активно жестикулировал, и теперь так и застыл с разведенными в стороны руками.

– Вы… Вы про девчонку, господин? – наконец выдавил он.

Лу не видела глаз незнакомца, но чувствовала на себе его взгляд. Невзирая на нестерпимую боль она ощутила, как жара вокруг превратилась в холод и тело покрылось гусиной кожей.

– Именно.

– Про эту девчонку? – по-прежнему не веря своим ушам, пробормотал хозяин.

Другие рабы уже, не стесняясь, переглядывались. Еще чуть-чуть, и они, совсем потеряв страх, начнут перешептываться. Хозяину уже давно следовало одернуть их, но он пребывал в слишком сильном недоумении, чтобы обратить внимание на их поведение. Почесав затылок, он взглянул на Лу, потом снова на загадочного господина. Казалось, даже в царившей вокруг суматохе рынка был слышен натужный звук мыслительного процесса в его голове.

– Позвольте… – с трудом произнес он, – нижайше… Простите… Мою дерзость… Позвольте спросить лишь, о, простите за мою дерзость… Позвольте узнать лишь, для чего господину нужен раб?

Повисла очередная тяжелая пауза. Испарина покрыла лоб и щеки торговца, он шумно сглотнул.

– Для работы, – коротко ответил господин. Хозяин ждал от него уточнений, например, для какого рода работы. Однако по тону незнакомца и вновь затянувшемуся молчанию стало ясно, что он не собирается ничего уточнять.

Хозяин стрельнул глазами туда-сюда, оглядывая свой товар. Затем энергично закивал:

– Ты, вот ты.

Он вывел из клетки крепкого юношу, закованного в прочную цепь. Толкнул его в плечо, и тот согнулся в неуклюжем поклоне.

– Вот прекрасный, славный работник… Сильный, как слон… Трудился в полях, пахать может без продыху с рассвета до заката, здоровье отменное… При всем, соображает что-то… Можно считать, читать-писать обучить… Правда, с грамотными мороки… Но это господину решать… А так он может… Верный, послушный… Что скажете?

– Как имя? – в третий раз упрямо ткнув пальцем на Лу, вопросил господин.

Кто угодно на свете знал: чем больше у раба на спине отметин от кнута, тем хуже он себя вел. А раб, которого публично иссекают до полусмерти, не просто плохо себя вел – он вел себя ужасно. А значит, он не просто плохой – он ужасный раб. Такой раб и даром никому не нужен. Любой ребенок знает это. А если приглядеться и увидеть, что под свежими ранами кроются старые шрамы, коим нет счета, становится более чем понятно, что это уже не первое подобное наказание. К тому же, если присмотреться к самой девчонке… Кости, обтянутые кожей, бледность, слабость… На что она сгодится, даже если бы была послушна? Кому такая нужна?

Вот что крутилось в голове у хозяина, его телохранителей и рабов, а заодно и у соседних торговцев, становившихся невольно свидетелями происходящего. Однако возражать или спорить с гостем было бы непочтительно. Понимая это, хозяин запер клетку и подвел его ближе к наказанной невольнице.

– Звать Лу. Непокорная дуреха.

Он уставился на господина в ожидании реакции. Тот встал прямо перед девчонкой, загораживая заходящее солнце своей мощной фигурой.

– Почему в колодках?

– Беглянка, – пожал плечами хозяин. – Столько секу, а все никак не сдается. Упрямая. Хотя после наказания обычно послушная. Но сбежать постоянно пытается. Ловлю. Секу. Становится послушной. Потом опять бежать. Ловлю, секу. И так без конца. Увы, держу. Приходится держать. А что поделать? Руки всегда нужны, рабы нужны. Для себя держу, кому такая сдалась…

– Лет сколько? – перебил его господин.

– Что?.. А, лет? Двенадцать недавно стукнуло. Взрослая уже, соображать должна. А ведь ни черта не соображает. Сколько раз говорил: ну на кой черт деру давать? Все равно не удастся. У меня еще никто не сбегал. А коль и сбежишь… Ну вот куда ты денешься? Отымеют да забьют в подворотне… От голоду сдохнешь… Или другие поймают… Перепродадут… Будет другой хозяин, который такого терпеть не станет… Будет бить сильнее, гонять сильнее… Ну вот надо оно тебе?

Последние слова он уже говорил укоризненным тоном, задумчиво глядя на Лу. Затем осекся. Снова повернулся к господину. Открыл рот, чтобы добавить еще что-то, но затем передумал. Снова воцарилось молчание, самое долгое из всех. В конце концов, незнакомец кивнул в сторону колодок и с все тем же бесстрастием в голосе спросил:

– Сколько за нее?

Торговец опешил. Рабы, прежде рассредоточенные по клетке, теперь столпились у решетки и без стеснения наблюдали за ними.

– Господин… Не сочтите за дерзость… Девчонка – беглянка… Непокорная, понимаете? Не слушается, будет пытаться вырваться… Я ведь ее для себя держу… Из жалости только… Да на моем месте любой другой хозяин уже давно заколол бы ее, да и дело с концом…

– Сколько за нее? – с расстановкой повторил незнакомец.

Хозяин замолчал, уставившись на лицо, скрытое под капюшоном. Долго думал. Затем все-таки посмотрел на своих рабов, цокнул языком:

– Ну, пшли вон!

Испуганные, точно стая птиц, они отпрянули от решетки, звеня цепями, в которые были закованы. Зыркнув по сторонам и убедившись, что его не услышат посторонние, торговец тихо, но отчетливо произнес:

– Две сотни.

Подобная стоимость была просто заоблачной для обычной невольницы. За такие деньги продавали лишь специально обученных рабынь, взращенных в местных элитных питомниках. Приезжие торговцы с их шатрами на улицах не стали бы загибать столь высокую цену даже за лучший свой товар: самой крупной суммой, звучавшей здесь, было примерно сто золотых – подобные сделки еще долго обсуждались, а провернувших их торговцев считали счастливчиками.

Пот еще обильнее заструился по лицу хозяина, когда он осознал, что именно ляпнул. Он, вероятно, подумал, что нужно извиниться, сказать – оговорился, солнце голову напекло. Но слова застряли у него в глотке. Он украдкой огляделся по сторонам на соседей-торговцев. Поймут ли они, что случилось, когда загадочный клиент разъярится и позовет стражников?

– По рукам, – кивнул господин. – Оформляй купчую.

Торговец поежился и отвесил очередной несмелый поклон, приглашая покупателя в шатер. Вскоре господин вышел оттуда, держа в руках пергамент. Спрятав его в один из нагружавших мула тюков, из другого он извлек два кошеля, наполненных звонким металлом, и протянул торговцу. Тот взял, отупело уставившись на них. Опомнившись, взвесил в ладонях. Открыл, взглянул внутрь. Сомневаться не приходилось: оба кошеля были доверху наполнены золотом, в каждом – по сотне монет.

Убрав деньги, хозяин открыл колодки. Девчонка при этом не пошевелилась, так и оставшись на коленях, глаза прикрыты, ресницы подрагивают.

– Ну, подъем, – скомандовал хозяин.

С заметным усилием Лу выпрямилась. Пошатнулась, но устояла на ногах. Ее трясло, но все же она дерзко, с вызовом уставилась на незнакомого господина.

– Вот о том я и говорю, – пробормотал торговец себе под нос. Помедлив, снял с пояса и вручил незнакомцу кнут – свой любимый, с костяной рукоятью в виде изящно выгнувшего шею журавля. – Вот… Прошу. Пригодится.

Журавль лег в украшенную кольцами руку. Покупатель внимательно изучил рукоять, затем указал ею на ноги Лу:

– Цепи.

Вздохнув, торговец вытащил связку ключей и открыл замок. Все это время Лу стояла, пошатываясь, но продолжая упрямо пялиться на своего нового владельца. Затем отвернулась. Сделала несколько мучительных шагов в направлении тряпки, лежавшей поодаль на земле, медленно склонилась за ней. Это оказалась грязная, местами рваная туника, которую девчонка натянула, морщась от боли. На спине ткань тут же пропиталась кровью.

– Идти не сможет, – заключил господин.

– О, вам не о чем беспокоиться. Она пойдет. Эта только кажется хилой. На ней все заживает, как на собаке. И сил у нее предостаточно.

– Она не сможет идти, – вновь повторил господин почти по слогам, словно разговаривал с неразумным ребенком. Торговец замер, не понимая, что тот от него хочет.

– Седлай лошадь.

Торговец опешил. Нет, за ту сумму, что он получил за Лу, он мог без сожалений отдать хоть двух лошадей – просто сам факт того, что рабыня поедет верхом, был неслыханным.

Господин ожидал. Плечи торговца поднялись и опустились.

– Будет лошадь… Сейчас.

И вот один из телохранителей, которому хозяин дал распоряжение, вывел перед шатром оседланную кобылу. Незнакомец указал Лу в ее сторону смотанным кнутом, который не выпускал из рук. Девчонка побрела к скакуну, стараясь держаться ровно или, по крайней мере, не упасть. Все, кто наблюдал за происходящим, разинули рты еще шире, когда незнакомец сам помог ей сесть в седло.

Хозяин хлопнул себя по лбу:

– А как же… Связать ее?

– Нет нужды, – бросил господин, скручивая в одной руке поводья лошади и своего навьюченного мула.

– Что ж… – начал торговец, но так ничего и не смог сказать. Провожаемый множеством взглядов, покупатель отправился восвояси.

Как только оживленная суета рынка осталась позади, новый хозяин Лу остановился. Подошел к своей поклаже, достал длинную накидку из той же материи, что и его одеяние, и протянул девочке:

– Накинь.

«Испачкаю же», – промелькнуло в голове у Лу, хотя она была на грани потери сознания. Впрочем, она могла понять желание господина не привлекать к себе внимания. Взяв накидку, укуталась в нее, скрывая и окровавленную спину, и рабский ошейник.

Они возобновили движение. В этом городе Лу бывала уже не впервые, но всегда приходила и покидала его одной дорогой. Маршрут, по которому следовали приезжие караваны работорговцев, начинался от массивных ворот в высокой каменной стене, шел мимо грязных, дурно пахнущих районов с приземистыми тростниковыми хижинами, которые по мере продвижения вглубь становились все менее неопрятными и в какой-то момент сменялись глинобитными постройками в традиционном южном стиле. Казалось, существовала какая-то невидимая, но хорошо известная всем местным граница – Лу как-то заметила двух ребятишек-оборванцев, которые играли в салки и в одночасье замерли, будто перед незримой преградой, не решаясь сделать хоть один лишний шаг в сторону чужой, менее нищей улицы. Должно быть, подобная граница отделяла и дома среднего класса от района зажиточных горожан, на окраине которого и находился рынок работорговцев, а те в свою очередь – Лу не бывала там, но слышала – от роскошных аристократских владений, окружавших султанский дворец, сияющие золотом купола которого возвышались над Кауром.

Первое время Лу пыталась сориентироваться и глазела по сторонам – ей показалось, что они держат путь именно туда, в центр города, но улочки петляли, а силы совсем скоро начали покидать ее. Она легла вперед, обхватив руками лошадиную шею, и прикрыла глаза. Хотелось погрузиться в небытие, но тело лихорадило, и мрачные, тяжелые думы наводняли разум.

Что за человек ее новый хозяин? Молчаливый, странный. Ждать от него хорошего явно не придется. Зачем ему понадобилась Лу? Очень скверное предположение на этот счет возникло у девочки еще в тот момент, когда незнакомец в первый раз указал пальцем на нее, исхлестанную, в колодках. И потом это предположение показалось еще более верным, когда она услышала сумму сделки. Кому в здравом уме может понадобиться никчемная рабыня-беглянка за такие баснословные деньги?

Лу слышала, что среди рабовладельцев есть определенный сорт людей. Те, кто любит истязать. Сами по себе наказания были обычным делом для любого невольника, однако это были наказания за провинности, пусть иногда и пустячные. Но существовали господа, которые издевались над рабами исключительно потехи ради, и речь шла не о простой порке, заточении в чулане или лишении еды – Лу вспоминались леденящие душу истории о хозяевах, которые получали извращенное удовольствие, лишая рабов конечностей, выкалывая им глаза, вырывая зубы… И теперь она окончательно уверилась, что ее новый владелец из таких людей, ведь иного объяснения произошедшему быть не могло. Наверное, увидев боль и страдания девчонки в колодках, господин ощутил, как его жажда истязаний разыгралась, и не смог совладать с нею. Лу вспомнила, как тот навис над ней черной тенью – должно быть, любовался следами от кнута на ее спине и предвкушал, как ухудшит ее агонию. Поэтому он даже не задумался, выкладывая деньги. Он вполне мог себе позволить подобное, судя по кольцам. Да и к чему еще могла быть вся эта таинственность? Довольно странно для человека такого достатка идти пешком, ведя мула под уздцы, тогда как ему куда больше подошло бы путешествовать в паланкине или повозке, окруженному телохранителями и рабами. Но он, очевидно, заранее спланировал свой поход на рабский рынок, чтобы тот остался в тайне; ведь намеренное издевательство над рабом или его убийство все-таки каралось штрафом. И хотя там, на рынке, господин привлек к себе немало внимания подобной сделкой, он был в капюшоне и остался неузнанным. Поэтому и Лу он заставил накрыться плащом – чтобы тайком привезти ее в свой дом, запереть в самой дальней комнате и держать на цепи, приходя туда лишь, чтобы насладиться очередным изощренным наказанием…

С этими мыслями девочка, упав грудью на шею лошади, все-таки провалилась в забытье.

Она очнулась, когда движение прекратилось, и почувствовала, как что-то надежно удерживает ее в седле. Открыв глаза, поняла, что накрепко привязана к шее кобылы рукавами плаща. Должно быть, дело рук нового хозяина – чтобы рабыня не сбежала, или не упала, или и то, и другое. За время пути солнце окончательно скрылось, и теперь над городом сгущались сумерки. Услышав шорох позади, Лу обернулась и увидела, что господин как раз распрягает своего мула – тюки, которыми было навьючено животное, исчезли. Новый хозяин скинул свой капюшон; темное лицо с густой бородой показалось Лу угрюмым, но она не могла рассмотреть его лучше в надвигавшемся мраке.

Они находились на небольшом заднем дворике двухэтажного дома, бурно поросшем кривыми пальмами и неаккуратными кустарниками, среди которых угадывались очертания колодца и стойла; вокруг виднелись лишь такие же бурые стены, башенки и оконные проемы плотно застроенных каурских домов. Заметив, что девчонка очнулась, хозяин развязал ее и помог спешиться. Истощенная и изможденная, Лу покачнулась: голова кружилась, перед взором плыло. Тем временем хозяин повел животных в стойло, и она удивилась, что тот самолично делает такие вещи, тогда как для этого существует прислуга… но тут же вспомнила свою пугающую догадку о причине подобной секретности.

И, несмотря на плачевное состояние, с трудом подавила в себе желание дать деру. В какой-то момент ей даже показалось, что, собери она волю в кулак, сбежать удастся – столь велико было ее желание свободы. Но страх, охвативший ее и пригвоздивший к земле, был не менее сильным. Да и голос прежнего хозяина зазвучал в голове: «ну вот куда ты денешься?..» И ведь он прав, с отчаянием осознала девчонка. Но тут же подавленный, но не сломленный дух в ней отказывался принимать это. Уж лучше попробовать сейчас… Нет, успехом побег не увенчается, глупо тешить себя надеждой… Но, возможно, он заставит хозяина рассвирепеть и в приступе ярости убить непослушную невольницу на месте, а это лучше предстоящих мучений.

Ведь лучше, так?..

Лу обреченно усмехнулась. После сегодняшнего она осознала, что готова стерпеть многое, лишь бы остаться в живых.

– Заходи, – приказал тем временем хозяин, распахивая входную дверь.

Очутившись на пороге, Лу ощутила приторный запах не то зефира, не то каких-то других сладостей, который делал обстановку в доме еще более жуткой. Господин зажег масляную лампу и повел невольницу по узкому коридору, а затем наверх по деревянным ступеням. Вскоре они оказались в небольшой каморке с одним окном, в которое пробивался бледный свет луны. Мужчина поджег пару свечей на столе, и в их тусклом свете Лу увидела, что убранство комнаты выглядит совсем не богато.

– Сними это тряпье, – велел господин.

Лу заставила себя отрешиться от всего. Это оказалось нетрудно, ведь она была вконец обессилена. «Ну вот и все», – лишь подумала она напоследок. Повинуясь приказу, стянула грязную тунику и бросила под ноги.

– Ложись вот туда. На живот.

Кнутом, который все это время держал при себе, господин указал на кровать, стоявшую у стены.

«Ну вот и все».

Лу легла и закрыла глаза.

Она услышала шаги хозяина, плеск воды и скрип дверцы деревянного сундука в углу комнаты. Когда мужчина подошел обратно, Лу зажмурилась. Но вместо хлыста на ее спину легла прохладная ткань, смоченная водой. Тщательно промыв раны, господин нанес на них липкую субстанцию, источавшую специфический травяной запах. Вещество вызывало ужасную, нестерпимую боль, но девчонка не издала ни звука, стиснув зубы. А затем неприятные ощущения схлынули так же внезапно, как и начались. И, не успев ничего осознать, Лу провалилась в сон.

Ей снилась мать. Наяву Лу не могла толком вспомнить ее лица – слишком маленькой девочку отняли работорговцы. Но во сне порой чувствовала тепло, слышала тихий голос, напевающий одну песенку. И помни, Антеора дочь, хранить мечты поклялись мы…

Лу не знала, что это такое – Антеор.