«Мне некогда, или Осторожные советы молодой женщине» kitobidan iqtiboslar
Русская культура – по преимуществу “культура вины”. Американская культура – по преимуществу “культура стыда”. В Америке не принято быть несчастным. У нас – не принято быть счастливым.
Мне тоже некогда. У меня работа, по объему – «безразмерная», как у всякого исследователя. У меня семья, а значит – стирка, уборка, пришивание пуговиц, поддержание порядка. Я не отличаюсь крепким здоровьем и вынуждена соблюдать диету, а значит, ни при каких обстоятельствах не могу питаться только бутербродами. Уже поэтому на кухне я провожу больше времени, чем мне бы хотелось.
У меня, как и у вас, есть друзья, которые иногда приходят в гости. Из-за московских расстояний и перегруженности, они нередко звонят по телефону, чтобы хоть так всласть пообщаться.
И еще у меня есть ученики, а также бывшие ученики, их дети и иногда – их родители. Одни приходят по делу, то есть приносят свои труды, задают вопросы и делятся сомнениями. Другим нужно посоветоваться со мной как с человеком, пережившим немалые жизненные и житейские трудности. Звонят ради всяческих справок, включая медицинские (у меня есть разные справочные издания), лингвистические (наиболее ходовые словари я держу на самой доступной полке) и просто хозяйственные.
Еще у меня немалая переписка с близкими мне людьми, которые нынче живут в разных странах. К счастью, большинству из них можно писать по электронной почте.
Единственная сфера домашних дел, на которую я почти не трачу времени, – покупка еды. Это, а также плата за квартиру, дачу и вообще наши финансы – обязанности моего мужа. Но он тоже работает не только там, где учит студентов, но еще и дома. Так что времени нет не только у меня.
С учетом вала изменений, происходящих вокруг, работы у нас обоих стало еще больше, соответственно времени – еще меньше. И все же мне, несмотря на возраст, оказалось проще справиться с нехваткой времени, чем моим друзьям, многие из которых годятся мне уже не только в дети, но и во внуки.
Я объясняю это привычкой к весьма жесткому режиму, которая сформировалась у меня еще в средней школе, причем задолго до вынужденной горячки выпускного класса. Отчасти склонностью дорожить временем и заранее его распределять я обязана отцу, который, не будучи по характеру педантом, отличался размеренностью и упорядоченностью образа жизни, сохраняя свой ритм в самых, казалось бы, невозможных условиях. От него я никогда не слышала фразы «Мне некогда!». Вместо этого он говорил: «Давай отложим это, я сейчас занят (ухожу, спешу, устал, не успею)».…Когда я еще была круглощекой первоклассницей, то, помимо ежедневных четырех уроков в школе, три раза в неделю у меня были занятия в школе музыкальной. Музыкой следовало заниматься и дома, притом не менее полутора часов ежедневно. К счастью, кто-то объяснил моим родителям, что эти полтора часа надо разбить пополам, и я усаживалась за фортепьяно в два приема.
Родителям оставалось лишь верить, что все идет как надо, потому что они были допоздна на работе, а я оставалась дома с няней. Няня моя никогда не вмешивалась в школьные уроки, да и не могла бы, даже если бы захотела: она была практически неграмотна. Видимо, она чувствовала, что я с ними справляюсь легко, потому что я рано начала много читать, так что в первом-втором классе училась только чистописанию в прямом смысле слова – писала я всегда без ошибок.
Но точно так же няня чувствовала, что занятия музыкой я терпеть не могу Поэтому дважды в день она садилась рядом с инструментом и смотрела на часы, чтобы я не «жульничала».
Между тем мне полагалось, как и всякому ребенку, сколько-то времени проводить на свежем воздухе, а также есть вовремя, а не когда вздумается. За всем этим няня следила неукоснительно. Получалось, что, придя из школы и пообедав, я неизбежно вначале должна была сесть за фортепьяно, потом – сделать уроки, потом съесть полдник, далее – идти гулять (если во двор – то одна, но чаще мы с няней пересекали Тверскую и гуляли в сквере напротив Моссовета), а вернувшись домой – еще раз заниматься музыкой не менее 45 минут.
Задним числом такой режим выглядит чуть ли не казарменным, но меня он не тяготил, потому что оставлял время для чтения и слушания радио.
В остальном позиция относительно необходимости режима, занятая моим отцом, как главным в семье, касалась двух моментов: проснувшись, мне следовало немедленно встать, а ложиться спать полагалось строго в одно и то же время. Этот распорядок сохранялся даже во время каникул.
«Жаворонки» не притворяются, когда говорят, что после 6 вечера они тупеют и могут заниматься только пустяками. И «совы» вовсе не капризничают, когда уверяют, что работать они могут, только когда вся семья мирно спит. Переделать себя труднее «совам», но именно они чаще всего вынуждены это делать, дабы подстраиваться под ритм общей жизни. Здесь надо отдать себе отчет в том, что единственный способ остаться «совой» и не пребывать в состоянии постоянного напряжения – это в рамках своей «совиности» придерживаться абсолютно жесткого режима. Жизнь не всегда это позволяет, но поскольку все больше людей начинают использовать дом в качестве офиса, то и «совам», быть может, полегчает.
Есть размеренно живущие «совы», которые работают до трех утра, потом спят до девяти, потом работают до семи вечера и спят час-другой перед тем, как снова взяться за работу. Этот режим кажется одним «жаворонкам» дикостью, а у других вызывает зависть.
Завидуют те «жаворонки», которые еще не расстались с иллюзией возможности бесконечного рабочего дня. Я как раз помню себя в этой роли, хотя завидовала я тоже «жаворонку».Да и вообще дело не в общем времени, отводимом на сон или отдых, а в регулярности образа жизни. «Жаворонок» не должен злоупотреблять своей способностью включаться на полные обороты с полшестого утра, а «сова» – способностью не выключаться с полуночи до полудня следующего дня. Если обстоятельства время от времени складываются так, что на сон вам нужно восемь часов, а работу надо завершить срочно, то лучше лечь в обычное для вас время и спать меньше, но в два приема.
В год моего поступления в университет меня этому научила женщина, занимавшая какой-то ответственный пост в тогдашнем послевоенном Сталинграде. Мы с ней вместе лежали в больнице, и она рассказала, что такой режим ей иногда помогает справляться с немыслимым числом обязанностей.С тех пор каждую сессию накануне экзамена я ложилась в шесть вечера на полтора часа, затем усаживалась за стол и занималась до тех пор, пока куранты на Красной площади не пробьют три раза (из нашего дома на Тверской ночью их бой был отчетливо слышен). Затем можно было спать до 7.30 и явиться на экзамен с совершенно свежей головой.
У меня хватило ума не злоупотреблять такими резервами организма и позволять себе спать те девять часов, которые мне необходимы в темное время года.
От него я никогда не слышала фразы “Мне некогда!”. Вместо этого он говорил: “Давай отложим это, я сейчас занят (ухожу, спешу, устал, не успею)”.
Но мало что заменяет собственный опыт, тем более запоминающийся, когда из-за его отсутствия попадаешь в глупое положение.
малофункционален – вода в нем быстро остывает, а в качестве заварочного он велик.
Неуверенность в будущем парализует, уверенность в его отсутствии – убивает наповал.
Стильность, в отличие от простого следования моде, предполагает чувство меры и адекватное понимание разнообразия ролей, которые каждому человеку приходится играть.
Девиз «как у людей» всегда предполагает существование позиции «не как у людей», то есть снабжает нас двухполюсной шкалой. Стоит осознать, что эта шкала по необходимости субъективна: «как у людей» всегда означает нечто вроде «у тех, на кого я хотел бы быть похож».
Чтобы твердо решить не носить то, что все, надо все же знать, что именно эти “все” носят.
Я вспоминаю двух женщин, внешность которых меня поразила. Обеих я наблюдала со стороны, не будучи с ними знакома. Обе они в высшей степени выражали стиль своего времени, что в моем понимании куда более выделяет, чем просто обладание красивой внешностью.
