Kitobni o'qish: «Малыш Николя и воздушный шар»

Shrift:

© 2009 IMAV éditions / Goscinny-Sempé

© Crédit photos – DR

© Левин В. Л., перевод на русский язык, 2016

© Издание на русском языке.

ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2016

Machaon®

* * *

Жильберту Госинни



Знакомиться с песней, не зная её мелодии… Присутствовать на опере, где нет костюмов и декораций… Переживать перипетии пьесы, лишь глядя в текст, когда ты сам и предатель, и тот, кого он предал, и любимый, и брошенный… Познакомиться с киносценарием, не узнав, как с ним поступит камера… Окажись мы в таких условиях, что за грустная жизнь нас ждала бы, каким серым бы стал мир!

Вообразите: Фернанда, Пенелопа или жена Гектора – без голоса Брассанса, гитары и контрабаса. Фернанда ни на кого бы не произвела впечатления, Пенелопа довольствовалась бы своим Улиссом из пригорода, а жена Гектора, лишившись мелодии, так и осталась бы со своей нерастраченной нежностью1. Конечно, рифмы никуда не делись бы, но эти истории оказались бы… просто историями.

Моцартовский «Дон Жуан», где Дон Жуан не сталкивается с Командором, где шпагу заменил пюпитр, а в сцене последнего ужина звучит только бас. Опера осталась бы гениальной, но, разойдясь в разные стороны, музыка и драма ослабили бы впечатление друг от друга, а мы лишились бы половины эмоций.

В свете (слишком слабом) ночника быть голосом и Федры, и Ариции. Переживать за одну, ненавидеть другую. Потом переживать за другую и презирать первую. Любя Ипполита, по очереди быть той, кто ему ненавистна, и той, кого он любит. Разрываться от тезеевского2 желания сказать всем этим голосам: «Замолчите!»

Не видеть, как Трюффо показывает историю дикого ребёнка, а лишь слышать голос юного Виктора3. И при этом не терять смысла, который где-то притаился, ожидая нас.

А теперь представьте себе историю о малыше Николя без иллюстраций.

Останутся история, партитура, язык и иллюзия ребячьего мира.

Эмоции рождаются при соединении двух талантов. Слово одного рождает штрих другого. Но без штриха слово обесцвечено. Как же добиться, чтобы улыбка человека, умершего тридцать лет назад, совпала с движением ныне живущего?

Я у Жан-Жака Сампе. Студия на Монпарнасе, на последнем этаже дома номер тридцать. В глаза бросается рабочий стол художника. Кое-что на этом столе привлекает взгляд. Разноцветные облачка-куколки. Художник объясняет:

– Я пробовал кисти.

– Жан-Жак, мне надо с тобой поговорить. Дело сложное. Во всяком случае, непростое.

– Ну?

– Так вот, у меня завалялись десять историй о малыше Николя. И хотя основное – слова – есть, не хватает главного – рисунков.

– Ага.

– Эти слова не имеют смысла без твоих рисунков. Понимаешь, это как…

– Чёрно-белые облака?

– Точно!

И я представляю себе партитуру, ноты в которой – маленькие цветные пятнышки. Партитуру, написанную для двух голосов, один из которых замолчал больше тридцати лет назад. Но остаётся второй.

Я вышла из студии, спустилась на лифте и растворилась в городе. Я представила себе: вот Жан-Жак смотрит, как я иду по этому тротуару бульвара Монпарнас. Маленькая фигурка в акварельном облачке. Персонаж Сампе.

Через несколько месяцев Жан-Жак просит меня зайти к нему. «Хочу тебя кое с кем познакомить», – говорит он.

Его студия, ставшая призрачной, когда в прошлый раз я ушла из неё, сияет ещё сильнее.

Волнуясь, как девушка перед первым свиданием, я поправляю причёску в лифте.

Меня ждал маленький мальчик. Он был тут – в своём дурацком джемпере, грустный оттого, что взрослые его не понимают. Он правда был тут! Под кистью Сампе через тридцать лет после смерти моего (и его) отца малыш Николя снова ожил – я увидела его. От пустыря до новой бакалейной лавки, от витрины, в которой заперты безделушки, до выдуманного цирка, от красного воздушного шарика до театральной ложи – Николя разгуливает по своему детству через пятьдесят лет после рождения.

Из-за нежности, которую вызывают эти рисунки, мои глаза блестят, и Николя, рассерженный и усталый, проказливый и драчливый, улыбается изнутри историй, которые с ним ещё не случались.

Смотритель маяка снова таращится на Фернанду, Дон Жуан красуется в пышном костюме, статуя Командора ужасающе правдоподобна, голос у Федры гуще, чем у Ариции, а юный Виктор убедительно рассказывает о себе с помощью камеры Трюффо. Сампе остановил время, не прикасаясь к часам. Взгляд Николя, пожалуй, стал немного печальнее. Взгляд ребёнка, за которым стоят пятьдесят лет, полных историй. Не стоит стирать то, что вызывает у нас грусть; надо жить с этим, а шрамы оправдывают время, подарившее их.

Анн Госинни

На рабочем столе – рукопись рассказа Рене Госинни «Конкурс», написанного в 1960-е годы, и акварель Сампе, нарисованная весной 2008 года.


От издателя

Начать эту книгу о малыше Николя с «Пасхального яйца» не такое уж бессмысленное дело.

Посудите сами: мы очутимся в далёком 29-м дне месяца марта 1959 года, когда этот рассказ, потом не попавший в книги, появился на страницах воскресного издания «Сюд-Уэст Диманш» – первый из длинной серии историй. Многие читатели открывают его для себя через пятьдесят лет… Полвека? Уже? Эту самую первую историю мы и предлагаем вам в том виде, в каком она была напечатана более пяти десятилетий назад: с теми самыми иллюстрациями и персонажами. А ведь, по сути, из «Пасхального яйца» и родился малыш Николя.

К остальным рассказам иллюстраций вообще не было. Эти истории были написаны в прошлом столетии, нарисованы в начале нынешнего и вот сегодня публикуются для вас.


Пасхальное яйцо



Я очень люблю Пасху. В этот день дома так весело! С утра папа принялся раскрашивать яйца; он не хотел, чтобы я помогал, и назвал меня криворуким, сказал: весь в мать пошёл. Папа начинает красить яйца в столовой, но каждый год – во всяком случае, из тех двух, что я помню, – заканчивает свою работу на чердаке, потому что всегда разбивает одно-два яйца на обеденном столе (в этом году), на ковре (в прошлом году) или на мамином платье (в позапрошлом году, когда я ещё был совсем маленьким), а мама идёт жаловаться своей маме, и все плачут.

Когда папа спустился с чердака, яиц стало ещё меньше, чем было, зато они такие красивые! Синие, красные, зелёные, разноцветные – точь-в-точь как папины брюки. Он был очень горд, когда я сказал, что никогда не видел такой красоты. Мама тоже сказала:

– Можешь гордиться собой.

Она не шутила, потому что совсем не смеялась, когда это говорила.

Потом папа пошёл в сад и спрятал яйца в траве. Трава высокая, и яйца найти очень трудно. Папа сказал маме, что здорово прятать там пасхальные яйца и как кстати он давно не включал газонокосилку. Тут случилось маленькое происшествие: папа подрался с большой собакой, которой были очень нужны яйца и она пришла за ними в сад. Папа победил. Но мне нельзя сразу искать яйца, потому что должны прийти мои друзья, чтобы помочь и ещё чтобы немножко полакомиться.

Мои друзья приходят с подарками: с шоколадными яйцами, шоколадными зайцами и другими шоколадными штуками. Мама говорит, что, когда она это видит, у неё болит печень. Потом, когда я всё съем, мне бывает плохо, но это так вкусно!

Когда мои друзья пришли, папа повёл всех нас в сад и там сказал:

– А теперь, ребята, ищите яйца!

У меня для папы был сюрприз – ведь он никогда с нами не веселился! Я сказал ему:

– Ты тоже, папа! Ищи вместе с нами! Я спрятал в траве твои часы!

Тут папа стал красным, посмотрел на меня большими глазами, наверное, чтобы было смешно, и тоже принялся искать.

Месье Бледур, наш сосед, глядел на нас из-за забора, а потом сказал папе:

– Ты не великоват, чтобы искать яйца? – и начал смеяться.

Тогда папа, который ещё не нашёл свои часы, поднял голову и сказал:

– Ты и свой нос не нашёл бы, чтобы высморкаться, если только тебе не сообщили бы, где его искать на твоём толстом теле.



А месье Бледур сказал, что на спор найдёт яйцо за тридцать секунд. Он перепрыгнул через забор и выиграл, потому что, когда свалился в нашем саду, то раздавил одно яйцо своей замшевой туфлей.

Папа долго смеялся, оттого что туфля господина Бледура стала жёлтой и синей.

Месье Бледур посмотрел на папу большими глазами (но не для смеха) и толкнул его. Папа упал и закричал, потому что нашёл свои часы, только немного сломал, когда сел на них.

Мы не видели, чем у них всё закончилось, так как мама позвала нас к столу. Мы ушли из сада, а там остались кричать месье Бледур и папа, а ещё пришла большая собака, чтобы под шумок отыскать яйца, которые мы не нашли.

В доме мы так повеселились! Мама дала нам шоколад, а ещё она сделала шоколадный торт, и заодно мы ели подарки.

Толстяк Альцест всегда ест очень быстро. Он заболел первым. Потом все остальные, кроме Жозефа – он самый худой, но может съесть много, потому что придумал отличную хитрость: он завёл червя-солитёра, который болеет вместо него.




Мама позвонила мамам всех моих друзей, чтобы их быстрее забрали. Мамы пришли и когда входили, то все странно качали головой. Они хватали своих сыновей за руки, тащили на улицу, а маме говорили, что непонятно, зачем так перекармливать детей.

Потом я понял, почему мамы странно качали головой. По дороге в дом они проходили через сад, а там на траве сидел папа в разорванной рубашке, из носа у него текла кровь, и он говорил такие вещи, которые мне не надо понимать, как сказала мама.

Мама сидела в кресле, и глаза у неё никуда не смотрели. Надо сказать, в столовой был небольшой беспорядок и повсюду какие-то пятна. Папа увидел это и захотел, чтобы у мамы стало хорошее настроение. Он сказал, что сейчас будет шутить. Я обрадовался, потому что знал эту шутку: папа повторял её каждый год. У папы есть друг, которого зовут месье Клош. В Пасху папа звонит ему и желает счастливого пути в Рим, а я всегда смеюсь.

Но на этот раз всё вышло не как обычно, потому что месье Клош, кажется, сказал, что на самом деле завтра едет в Рим со своей женой. Тогда мама начала плакать и говорить, что никогда никуда не ездит и годится только на то, чтобы приводить в порядок эту столовую, которая всё равно лучше не станет.

Тогда папа, чтобы её успокоить, пообещал на Троицу тоже съездить с ней в Рим.

Да, мы здорово повеселились в Пасху, я никогда не забуду этот день. Папа тоже – он так и сказал:

– Я ещё ему припомню!

Надеюсь, у вас будет так же весело, как у нас, и потому говорю вам: «Весёлой Пасхи!»


1.Фернанда, Пенелопа, жена Гектора Андромаха, Улисс – персонажи песен популярного французского автора и исполнителя Жоржа Брассанса.
2.Федра, Ариция, Ипполит, Тезей – здесь: персонажи трагедии французского драматурга Жана Расина «Федра».
3.Речь идёт о фильме французского режиссёра Франсуа Трюффо «Дикий ребёнок» (1970); Виктор – имя главного героя.

Bepul matn qismi tugad.

22 857,87 s`om
Yosh cheklamasi:
0+
Litresda chiqarilgan sana:
03 avgust 2017
Tarjima qilingan sana:
2016
Yozilgan sana:
2009
Hajm:
90 Sahifa 67 illyustratsiayalar
ISBN:
978-5-389-13726-4
Mualliflik huquqi egasi:
Азбука-Аттикус
Yuklab olish formati: