Kitobni o'qish: «Играя не по правилам», sahifa 2

2. Диктаторы, хулиганы и кровь

Мой базовый принцип – жизнь трудна, поэтому требуются сила и решимость для того, чтобы двигаться вперед и преуспевать. Смерть господина Иваты напомнила мне об этом ценном принципе. Но сформировался он намного раньше.

До восьми лет я жил в Бронксе. В этом возрасте мало что знаешь об альтернативных перспективах и жизненных ситуациях. Ты осведомлен только о собственной реальности, и для нашей семьи из четырех человек реальность состояла в проживании в двухкомнатной квартире на пятом этаже без лифта в здании, полном тараканов и мышей.

Родители отдавали себе отчет, что наша жизнь тяжела. Они выросли на Гаити в относительно привилегированных условиях. В 1940–1950-е годы государство Гаити было совсем не таким, как сейчас. Его экономика была более здоровой, существовали средний и высший классы, а их представители могли давать детям хорошее образование.

В то время оба моих деда занимали видные должности в правительстве. Мой дед по отцовской линии Анри был одним из высших офицеров гаитянской армии. Впоследствии я слышал истории о нем и видел его фотографии с президентом Дуайтом Эйзенхауэром, посещавшим Гаити, а также с представителями высшего военного и политического руководства других стран Карибского бассейна и Центральной Америки. Позже я узнал, что дедушка был вторым по рангу офицером в армии страны.

Он жил в великолепном доме. У моего отца было шесть братьев и сестер, так что и здание, и территория при нем были достаточно вместительными, настолько, что после того, как дети выросли, его переоборудовали под отель. Сам дом имел цвет яичной скорлупы, а полы были из блестящего красного дерева. При доме был большой бассейн, а в саду цвели гибискусы. Я был там один раз, лет в десять, – и до сих пор хорошо помню щебет птиц и экзотические растения, которых больше не видел, пока во взрослом возрасте не побывал на других тропических островах.

Мой дед по материнской линии Камиль был врачом, получившим образование в лучших учебных заведениях Гаити. Он повышал квалификацию в Канаде и в США, в том числе в Гарварде. Впоследствии дед стал профессором Национальной медицинской школы Гаити и министром здравоохранения и образования в демократическом правительстве страны.

Он сразу привлекал к себе внимание: высокий, эффектный, не лезущий за словом в карман, свободно говорящий на парижском французском и английском. Помню, как в детстве он заставлял меня читать ему вслух и строгим голосом поправлял мои ошибки в произношении.

Камиль покинул правительственные посты в 1951 году, столкнувшись с коррупцией на высшем уровне и не желая иметь с ней ничего общего. Чтобы заставить замолчать, его лишили всех званий и на некоторое время бросили в тюрьму.

В 1957 году руководителем страны стал жестокий диктатор Франсуа Дювалье. Когда тот начал злоупотреблять властью и угнетать народ Гаити, мой дедушка стал выступать против него еще более активно. Камиль готовился поехать в Нью-Йорк и на конференции ООН произнести речь по поводу ситуации в Гаити и того тревожного пути, на который вставала страна. Перед отъездом он узнал, что если выступит в ООН, то вернуться на родину ему уже не разрешат. Будучи человеком принципов, он решил, что нужно ехать, несмотря на перспективу изгнания. Его жена, моя бабушка Роланда, и их младший сын, мой дядя Жак, не поехали в США и остались на Гаити.

Как и предупреждал Дювалье, выехав из страны, дедушка Камиль навсегда потерял возможность вернуться. Бабушка строила планы на отъезд и воссоединение с мужем, но в правительстве ей заявили, что никогда не выпустят из страны ни ее, ни сына. Ей с моим дядей пришлось скрываться под защитой друзей и родственников. Бабушка так больше и не увидела мужа.

Примерно в то же время, когда мой дедушка по материнской линии вел агитацию против Дювалье, мой второй дед получил назначение в консульство Гаити в Майами. Моему отцу в то время было около девятнадцати, и он поехал с Анри. Именно тогда ему пришлось впервые в жизни столкнуться с расизмом и ксенофобией. Кожа моего отца была светлее, чем у большинства чернокожих, и его, вероятно, часто принимали за латиноамериканца или представителя какой-то другой национальности. В итоге он не мог находиться ни в зонах для белых, ни в помещениях, выделенных для черных.

Ему было некомфортно в Майами, и через несколько месяцев он переехал в Нью-Йорк, где в Куинсе, Бронксе и Бруклине формировалась гаитянская община. Там он вновь увидел мою мать: подростками они пересекались на Гаити на балах высшего общества и других мероприятиях. В 1958 году они поженились и переехали в многоквартирный дом в Бронксе. Только вот этот район становился хуже день ото дня.

Поступать правильно

Когда моему брату было около шести лет, а мне около четырех, мы спускались с пятого этажа и проходили пару кварталов до магазинчика, чтобы купить родителям воскресный выпуск New York Daily News. Каждый из нас получал по четвертаку, и на сдачу можно было купить конфет. Как-то воскресным утром по пути к магазину нам перегородили дорогу несколько подростков и потребовали отдать деньги. На самом деле и я, и особенно мой брат были крепкими мальчуганами, но не собирались ввязываться в драку. Мы отдали деньги и бегом вернулись домой.

Маму ограбление возмутило. Она повела нас обратно на улицу. Подростки всё еще были там. Она спросила: «Кто из них?» Мы указали на виновных, и те дали деру. А мать кинулась за ними. Представьте: двое подростков бегут по тротуару, за ними гонится тридцатилетняя женщина, а следом еле поспевают два карапуза. Вот это было зрелище.

Наконец подростки остановились перед каким-то домом. Около него стояли пятеро мужчин в возрасте примерно от двадцати до тридцати лет. Самый опасный на вид спросил наших обидчиков, что происходит. Один из них ответил, что за ними гонится «эта чокнутая баба». Моя мама ответила: «Да, потому что ты украл деньги у моих мальчиков!» Подростки, конечно, стали всё отрицать. Мужик угрожающе посмотрел сначала на нас, потом на подростков, и через какое-то время сказал им: «Отдайте мне деньги». Вздохнув, один вытащил пятьдесят центов. Мужик взял их и вернул моей маме. И вот мы в пяти кварталах от дома, и нужно как-то отсюда выбираться. Мать крепко взяла нас за руки, развернулась и ушла с высоко поднятой головой. Она так ни разу и не обернулась… А я и брат, конечно, не удержались. Мужчины выговаривали подросткам. Мы вернулись в магазин и купили отцу газету.

ЧТО С ТОГО

Поступать правильно, какими бы ни были последствия, – это не просто слова. Давать отпор тем, кто совершает дурное, и стремиться к наилучшему результату должно войти в привычку. Дедушка Камиль бросил вызов диктатору Дювалье. Мама не дала спуску подросткам, укравшим наши деньги.

Подкрепление своих убеждений действиями стало моей привычкой с ранних лет. И сейчас, во взрослом возрасте, я все еще понимаю разницу между добром и злом.

Когда жизнь становится тяжелее, вкладывайтесь с большим усердием

Проблемы в нашем районе Бронкса достигли апогея одним летним воскресным утром. Мы часто выбирались всей семьей на озеро в северной части штата Нью-Джерси. Там было основное место встречи нашей многочисленной родни, разбросанной по всему Нью-Йорку и пригородам. Обычно мы выезжали в восемь утра, чтобы успеть занять хорошее место на берегу. Отец заранее несколько раз поднимался и спускался по пяти лестничным пролетам, вынося в машину одеяла и сумки-холодильники, и только потом из квартиры выходили мама и мы с братом.

Однажды утром поднялся какой-то шум. Когда отец вернулся после первого спуска к машине, у них с матерью начался оживленный разговор. Когда настало время идти, мама отвела меня с братом в сторонку и сказала: «Когда мы выйдем из квартиры, я прошу вас кое-что ради меня сделать. Смотрите все время вверх, а не вниз. Сделайте это для меня».

Что ж, когда тебе шесть и твоя мать умоляет сделать что-то, кажущееся бессмысленным – ведь мы собирались спускаться по лестнице, – что ты будешь делать? Конечно, прямо противоположное!

Переступив порог, я посмотрел вниз – и стало понятно, что именно от нас хотели скрыть: всё усеивали капли крови; они начинались на ступенях на крышу и шли мимо нашей двери к следующему пролету. По мере того как мы спускались, капли становились более многочисленными и крупными, меняясь в размерах от десятицентовика до четвертака. Дойдя до первого этажа и покинув подъезд, мы увидели огромное бурое пятно, размазанное во всех направлениях – по нему явно ходили люди. Потом мы узнали, что предыдущей ночью на крыше пырнули ножом какого-то мужчину, и он, истекая кровью, спускался с лестницы, чтобы покинуть здание. Раненый выжил, но эта история побудила родителей еще активнее пытаться переехать из Бронкса, чтобы предоставить нам с братом больше возможностей в жизни. Отец работал на двух работах по шесть дней в неделю. Наша семья экономила на всем и наконец смогла позволить себе маленький домик в пригороде, в Брентвуде на Лонг-Айленде.

ЧТО С ТОГО

Я с детства осознал, что возможности не даются прямо в руки, как конфеты в магазинчике в Бронксе. Жизнь тяжела, и нужно стараться изо всех сил. Проявлять упорство. Быть непоколебимым. Жизненный опыт либо закаляет, либо перемалывает, все зависит от тебя самого. Я стал крепче. Я научился бороться за то, чего хочу. Такой пример подала мне семья, и я продолжаю следовать ему и сегодня.

3. Воспарив над водами Каюги

В Брентвуде я чувствовал себя замечательно. В конце 1960-х и 1970-х годах этот городок выглядел совсем не так, как сейчас. Он был густонаселенным, так что школьный округ подразделялся на четыре более мелких в соответствии с географическим положением. Мы жили в Северном Брентвуде. Когда я учился в старших классах, Северный и Западный Брентвуд объединили в одну школу, а Восточный и Южный – в другую. Каждую оканчивали более семисот учеников в год.

В мое время Брентвуд населяли в основном белые. Бедняков было мало, оба родителя, как правило, работали. Моя семья выделялась: мы были единственными чернокожими на несколько кварталов. Большинство детей в школе спокойно восприняли наше появление, но случались и драки: меня или моего брата всё же иногда задирали. Мы могли за себя постоять, и повторно в драку лезли или самые тупоголовые, или откровенные расисты. Находились и взрослые, которые смотрели на нас с подозрением и предупреждали своих отпрысков держаться от нас подальше. Но здесь было куда безопаснее, чем в Бронксе.

Учеников со сходной академической успеваемостью объединяли в один класс. Мне повезло оказаться в числе самых способных ребят. С седьмого класса у нас начинались занятия для отличников, а в любом классе средней школы можно было посещать уроки университетского уровня. По завершении каждого учебного года штат Нью-Йорк проводит тесты для оценки уровня овладения материалом. К их результатам имеют доступ колледжи и университеты, и с конца первого года обучения в средней школе я стал получать от них рекламные проспекты. Это было очень кстати, потому что ни мои родители, ни методический отдел школы не знали, как помочь мне подготовиться к жизни после выпуска.

Родители разбирались в школьной системе на Гаити и окончили то, что мы бы назвали университетом, но образовательная система США была для них загадкой. Они не могли помочь мне отличить университеты штатов от частных колледжей, не говоря уже об учебных заведениях Лиги плюща³.

Найти себе применение

Методический отдел школы был перегружен. На семьсот человек из предпоследнего класса и столько же из выпускного приходилась буквально пара сотрудников. Ученики могли получить только самую базовую информацию: эти университеты хорошие, а в те колледжи легко поступить. Мне пришлось не только самостоятельно выбрать себе колледж, но и самому разбираться с процессом подачи документов.

В конце 1970-х годов не существовало общего образца анкеты для университета. Каждое учебное заведение требовало бумаги по своему шаблону. Одни настаивали на заполнении заявления от руки, другие – на использовании выдаваемых формуляров и печатной машинки. То и другое отнимало много времени.

Кроме того, за каждую подачу документов нужно было платить. Я не помню точной суммы, сколько нужно было потратить, чтобы колледж получил доступ к результатам моих стандартизированных тестов. Но в то время для меня даже 25 долларов звучали как все 250. Я не мог рассылать заявления на прием пачками.

Непонятно было и как платить за образование. У родителей почти не было сбережений, и они не могли взять кредит. Требовалось придумать, как платить за образование самому, так что цена стала ключевым критерием при выборе университета.

Один мой школьный приятель обратился в Корпус подготовки офицеров запаса⁴ с просьбой оплатить его обучение в колледже, что побудило и меня изучить такую возможность. Стипендии предлагали и от армии, и от флота, и от ВВС. Каждая организация имела программы в лучших университетах. Стипендии полностью покрывали обучение, проживание, учебники и оставляли немного на житье. Первые два курса обходились без какой-либо службы. Но с третьего года начинались военные сборы. Если бы я встал на этот путь, летом между вторым и третьим курсом университета мне предстоял бы нелегкий выбор.

Игры ради развлечения и стипендий

Был и другой вариант оплаты колледжа – спортивная стипендия. В детстве я занимался различными видами спорта, но моей главной страстью был баскетбол. Родители повесили кольцо на нашей подъездной дорожке, и я часами бросал в него мяч. Даже дождь не мог меня остановить. Зимой я расчищал дорожку от снега, чтобы продолжать тренироваться. В седьмом классе я пытался попасть в школьную команду, но не преуспел… Меня отсеяли одним из последних. В результате я стал заниматься еще упорнее.

Я играл и в футбол. Им страстно увлекался мой отец, и в детстве я часто смотрел вместе с ним матчи по телевизору. О чемпионате мира по футболу я узнал раньше, чем о баскетбольном «Мартовском безумии»⁵. Я был крупным парнем с отличной координацией движений – прекрасные природные данные для защитника.

Спорт был для меня способом проявить свой соревновательный дух и напористость. Все мои товарищи занимались спортом и при этом хорошо учились – общие интересы и смышленость объединили нас в небольшую спаянную группу. Нас привлекали не только подвижные, но и прочие виды игр, в том числе и видеоигры. Всей компанией мы часто рубились в них на приставках Magnavox Odyssey⁶, Atari⁷ и Coleco⁸. Лучшее развлечение на наших тусовках.

Осенью я занимался футболом, зимой – баскетболом, а весной просто ради интереса участвовал в легкоатлетических соревнованиях, причем в самых разных дисциплинах: толкании ядра, метании диска, прыжках в высоту, тройном прыжке и беге на средние дистанции. Это было уникальное сочетание силовых и скоростных видов. По большей части я просто хотел держать себя в форме для двух основных видов спорта, но мне случалось выигрывать турниры и получать награды во всех трех.

Я был достаточно хорошим спортсменом, чтобы вызвать интерес на университетском уровне. Конечно, не у колледжей с командами из первого дивизиона, а у менее крупных, из третьего. Я получил письма из ряда учебных заведений, которые расхваливали свои программы и просили меня заполнить их анкеты. Бывший тренер моей школьной команды по баскетболу теперь работал в колледже и руководил баскетбольным лагерем, который я посещал. Все это льстило самолюбию, но в глубине души я понимал, что спортсменом элитного уровня стать не смогу. У меня было больше шансов попасть в университет благодаря мозгам, чем благодаря мускулам.

Школа мечты

В итоге я подал три заявления: в Сиракьюсский университет, Колледж Хобарта в Джениве и Корнеллский университет в Итаке. Сиракьюс выглядел самым надежным вариантом: никаких сомнений, что меня примут, плюс несколько сильных, заинтересовавших меня программ. Хобарт попал в список, поскольку из-за их перспективной мужской футбольной команды они подумывали предоставить мне стипендию.

Но моей мечтой был Корнелл – сильнейший из всех академически, так как входил в Лигу плюща. Были в нем и программы Корпуса подготовки офицеров запаса, что позволило бы покрыть все издержки на первых двух курсах. Кроме того, в Корнелле исторически реализовывалась программа лэнд-гранта. Она была запущена в конце 1860-х годов и предусматривала льготное обучение в определенных колледжах для студентов того же штата. Интересовавшая меня программа бакалавриата по бизнесу предлагалась как раз одним из таких колледжей, так что я мог позволить себе Корнелл, даже отказавшись от стипендии Корпуса подготовки офицеров запаса после двух первых курсов.

ЧТО С ТОГО

Сейчас я понимаю, что уже тогда использовал метод, который применял для решения многих проблем на протяжении своей карьеры.

Я начал с определения конечной цели: получить наилучшее университетское образование. Четкое определение цели станет наиболее примечательной чертой моего делового подхода.

Перед каждым совещанием в роли топ-менеджера я стремился убедиться в том, что всем кристально ясны как цель встречи, так и конечное решение, которое нам необходимо оценить. Если что-то было непонятно, я прерывал процесс вопросами: «Какова наша цель? Зачем мы здесь?»

Без четко поставленной цели трудно найти наилучший путь к ее достижению. Многие современные организации слишком стихийны: они хватаются за возможность или фиксируются на проблеме, не определив предварительно конечную цель.

После определения цели я исследовал и проверял различные способы ее достижения. Я разрабатывал план с возможными сценариями, все из которых, однако, вели к успешному исходу. Можно подумать, что это холодный аналитический процесс принятия решений. На самом же деле в нем всегда присутствовали и спонтанность, и эмоциональная составляющая: если что-то казалось мне правильным и соответствующим поставленной цели стратегически, я доверял этому ощущению. Наконец, я не боялся принимать решение, а приняв, сразу двигался вперед.

В итоге все три колледжа готовы были зачислить меня. Все предлагали финансовую помощь. Получил я и стипендию от Корпуса подготовки офицеров запаса ВВС. Выбрав Корнелл, я приехал к озеру Каюга и впервые ступил на территорию кампуса, когда переезжал в общежитие. Этот выбор стал одним из немногих, что определили мою жизнь.