Kitobni o'qish: «Золотая книга старорусской магии, ворожбы, заклятий и гаданий»
Под редакцией В.И. Южина
В.И. Южин, 2015 © ООО «Остеон-Пресс». Оцифровка книги. 2015
ISBN 978-5-85689-019-7
Введение
Русь и волшебство издревле были неразделимы и едины, как рука – и палец, сердце – и его стук, мать – и ее дитя. В русских равнинах, русских лесах, речках есть нечто незыблемо величавое, что не может не затронуть сердца даже следующего мимоходом человека, обозревающего всю эту красоту из окна поезда – что уж говорить про сердца тех, кто издревле живет среди этих полей и лесов и впитал всю эту красоту с молоком матери. На Руси исстари жило преклонение перед силами природы, обожествление сил природы – персонифицированных Весны (Масленицы) и Лета (Ивана Купалы), Зимы (Мороз). Древнерусские божества и их жрецы-волхвы много столетий состояли на службе у народа, пока время их не ушло и христианская вера не приступила к тяжкому и длительному труду – сплочению народа вокруг единого государя. Только это могло позволить в дальнейшем послужить появлению государства русского. Однако древние верования не ушли.
Но несмотря на яростные преследования, вера праотцев не исчезла безвозвратно; она трансформировалась, вобрала в себя все лучшее, что имелось в христианстве и по-прежнему продолжала служить народу. Языческие верования легли в основу русской магии, но использовали при этом христианскую составляющую. Русский человек по природе своей всегда чурался всего нечистого и бесовского, даже прибегая к помощи колдунов, люди сознавали, что совершают дело греховное.
В отличие от своих западных коллег, в старорусской магии не принято было обращаться к силам Зла и призывать на помощь Ад и Сатану. Напротив, даже в приворотных заговорах использовались имена христианских святых. Силы зла всегда упоминались в негативном контексте, клеймились, от них отрекались, призывая к себе на помощь высшие, светлые силы. И тем не менее народная магия всегда преследовалась на русской земле – преследовалась самым жестоким образом. Предоставим слово великому любителю и ценителю народного творчества, однуому из величайших поэтов русской истории Александру Блоку. В своем исследовании «» он пишет: «Те преследования, которые христианские церковь и государство всюду и всегда применяли и применяют к народной старине – к ее верованьям, обычаям, обрядам и поэзии, – коснулись и заклинаний и их носителей. С первых веков христианства соборные постановления осуждали сношения с чародеями и магами. Бесконечные процессы ведьм перешли далеко за черту средних веков. На Западе сложились целые демонологические системы, что вызвало инквизиционные преследования колдунов. Там считались с чертом, а у славян скорее с природой; славяне смотрели на чародеев как на людей исключительно вещих, и потому, например, в Польше имя черта почти не встречается в судных делах. Здесь, несмотря на существование инквизиции (с XIV столетия), колдовство преследуется гораздо слабее.
На Руси знахарство испытывает гонение скорее со стороны церкви и государства, а не со стороны народа. Известный факт народного преследования ведьм, за которых заступился гуманный митрополит Серапион, совершенно пропадает среди бесчисленных постановлений соборов и строгих законов Петра относительно чародейства.
– Чем же объяснить эти упорные гонения, воздвигаемые на одиноких западных магов, приютившихся в монастыре, городе, селении, и на простоватых русских знахарей и баб-шептух, пришедших из лесу в крайнюю избу нищей деревни? Конечно, это «христианская» культура борется с последними остатками «язычества». Место умершего Бога Пана заменил униженный, гонимый маг и знахарь, которого уже не открыто, но втихомолку посещают люди, прося его заступничества перед темными силами природы; эту природу он царственно заколдовал и тем подчинил себе.
В селах девушки водят хороводы, тешатся играми, поют песни; задаются темные загадки, толкуются сны, плачут над покойником, копают клады, вынимают следы; но все лучи этих радостей, горестей, утех и песен народных незримо скрещиваются, как бы переплетаются, в одном лице колдуна. Он – таинственный носитель тех чар, которыми очарован быт народа; и такой очарованный быт становится каким-то иным, не обыденным, он светится магическим светом и страшен другому, ежедневному быту – своею противоположностью ему. Обряды, песни, хороводы, заговоры сближают людей с природой, заставляют понимать ее ночной язык, подражают ее движению. Тесная связь с природой становится новой религией, где нет границ вере в силу слова, в могущество песни, в очарование пляски.
Эти силы повелевают природой, подчиняют ее себе, нарушают ее законы, своею волей сковывают ее волю. Опьяненный такою верой сам делается на миг колдуном и тем самым становится вне условий обихода. Это страшно для спокойствия домашнего очага, для здравой правовой, нормы, для обычая, который обтрепался и потерял смысл, протянувшись сквозь столетия, для церковного догмата, который требует слепой веры и запрещает испытывать тайну. Колдун – самодовлеющий законодатель своего мира; он создал этот мир и очаровал его, смешав и сопоставив те обыденные предметы, которыми вот сейчас пользовался другой – здравый государственный или церковный законник, создающий разумно, среди бела дня, нормы вещного, государственного, церковного права. И предметы, такие очевидные и мертвые при свете дневного разума, стали иными, засияли и затуманились. От новых сочетаний их и новых граней, которыми они никогда прежде не были повернуты, протянулись как бы светящиеся отравленные иглы; они грозят отравить и разрушить тот – старый, благополучный, умный быт – своими необычными и странными остриями.
Вот почему во все века так боятся магии – этой игры с огнем, испытующей жуткие тайны. Кудесник-законодатель перевертывает календарь, вместо церковных праздников он отмечает иные благоприятные дни для чудес – дни легкие и черные; он создает условия для успешности всех начинаний, и эти условия – иные, чем правовые или нравственные нормы; между тем они так же строго формальны, как эти нормы: так, заговор должен быть произносим с совершенной точностью, так же следует исполнять обряд; зубы у заговаривающего должны быть все целы; передать силу заговора можно только младшему летами; некоторые заговоры нужно произносить под связанными ветвями березки, над следом; другие – натощак, на пороге, в чистом поле, лицом к востоку, на ущерб Луны. Власть кудесника так велика, что в любой момент он может выбить из бытовой колеи, причинить добро или зло – простым действием, которое в руках у него приобретает силу: у галицких русинов знахарь втыкает нож по рукоятку под порог первых дверей хаты; тогда зачарованный, охваченный вихрем, он носится по воздуху до тех пор, пока заклинатель не вытянет потихоньку из-под порога воткнутый нож.
Но всего страшнее чары при исполнении религиозных обрядов; задумавший на «безголовье» врага ставит в церкви свечу пламенем вниз или постится в скоромный день.
И таких предписаний, – исходящих как бы от самой природы и от знающего тайны ее знахаря, строгих и точных, совершенно напоминающих по форме своей нормы любого права и, однако, столь отличных от них по существу, – так много записано и рассеяно в устном предании, что приходится считаться с этим древним и вечно юным правом, отводить ему почетное место, помнить, что забывать и изгонять народную обрядность – значит навсегда отказаться понять и узнать народ.
Профессиональный заклинатель или тот, кого тоска, отчаянье, любовь, беда приобщили к природе, кому необычные обстоятельства внушили дар заклинаний, – обращаются к природе, стремясь испытать ее, прося, чтобы она поведала свои тайны. Такое обращение напоминает молитву, но не тожественно с нею. Молитва, говорит Е. В. Аничков, предполагает известное религиозное состояние сознания, по крайней мере в молитве обращаются к известному лицу – подателю благодати. В молитвенной формуле вся сила сосредоточивается на упоминании имени и свойства этого лица. В заклинательной формуле, наоборот, весь интерес сосредоточен на выражении желания (по-немецки Wunsch значит и желание и заклятие). Имена Божеств, упоминаемые в ней, изменяются, но сама формула остается неизменной; так, например, у старообрядцев сохранилось много «двоеверных» заговоров, где упоминаются архангелы, святые, пророки; но имена их расположены на полустертой канве языческой мифологии, и сами заговоры сходны вплоть до отдельных выражений с чисто языческими заклинательными формулами и молитвами.
Когда-то наука, в лице мифологической школы, считала заговоры остатками молитв, обращенных к стихийным Божествам. Так, например, заговор на остановление руды (крови), по мнению Афанасьева, относился к Богу-громовнику, как властителю небесной влаги – крови, истекающей из ран, наносимых стрелами Перуна облачным демонам. Точно так же Потебня считал заговоры «выветрившимися языческими молитвами», но впоследствии отказался от этого мнения: «в заговорах, – говорит он, может вовсе не заключаться представление о Божестве».
Чары и до сих пор могут не иметь отношения к небесным и мировым явлениям. Заговоры и чары, видимо стоящие вне сферы богопочитания, созданные даже вчера и сегодня, могут быть по своему характеру более первобытны, чем заведомо древние – со следами языческого Божества». По словам Е. В. Аничкова, «в народном сознании заклинание и молитва хотя и сосуществуют, но довольно отчетливо различаются». Так, например, в белорусских молитвенных песнях христианского Бога просят допустить до «заклинания» весны» (3).
Предприняв исследование русской народной магии мы рассматриваем различные ее виды, ищем в ней соотнесения с конкретными историческими событиями, происходившими на Руси в различные исторические периоды и стараемся опираться лишь на подлинные события и подлинные документы, избегая спекуляций на темы народной магии, которые позволяют себе недобросовестные исследователи, не считающие для себя зазорным досочинить тот или иной заговор или заклинание. Мы также сочли своим долгом пояснить те или иные заговоры и заклинания, дабы человек осмысленно произносил их. Хотим уточнить, что магическая практика исключает возможность тупого заучивания заклинаний. Народный целитель он не только использует заклинание, он еще и творит его. Мало знать его наизусть, надо еще вложить всего себя, свои духовные силы и психическую энергию в эти волшебные слова – и только тогда перед вами откроется все тайное могущество великорусских заклинаний.
Надо также уточнить, что в русской традиции – непременно отличать белую магию от черной. При этом к черной относились вызывание мертвецов, наведение порчи, выведывание тайн и секретов у посторонних людей, в то время как белая служила предсказанию будущего, целительству, вызыванию нужных для села погодных условий.
«В старину олицетворителей тайных сказаний оглашали разными названиями. Одних величали: кудесниками, чародеями, ведунами, колдунами; других называли: волхвами, ворожеями, знахарями, доками. Но все эти люди были известны под общим именем чернокнижников», – пишет великий знаток русской старины и собиратель фольклора И.П.Сахаров (2). И приводит старинную легенду о Черной книге. «Черная книга хранилась на дне морском, под горячим камнем Алатырем. Какой-то злой чернокнижник, заключенный в медном городе, получил завет от старой ведьмы отыскать книгу. Когда был разрушен медный город, чернокнижник, освободясь из плена, опустился в море и достал Черную книгу. С тех пор эта книга и гуляет по белому свету. Было когда-то время, в которое Черную книгу заклали в стены Сухаревой башни. Доселе еще не было ни одного чернокнижника, который мог бы достать Черную книгу из стен Сухаревой башни. Говорят, что она связана проклятьем на десять тысяч лет…
В нашей книге вы узнаете о тех книгах, которые в старину именовались «черными» или «отреченными», о секретах русских колдунов, об их преследованиях, об уникальных методиках гадания и предсказания будущего и о том, как их применяли.
Глава 1. Любовная ворожба
Любовная магия, любовная ворожба издревле процветали на Руси. И до сих пор в нашей стороны любовные привороты остаются одним из наиболее популярных видов магических практик. Однако всегда с этой магией связывали нечто черное, нечистое, особенно в допетровские времена, когда чародеек и волшебниц опасались всюду. Тем более – в царском дворце. В 1638 году, при дворе, одна из мастериц, Дарья Сновидова «показала» на свою подругу, тоже мастерицу, Дарью Ломанову, будто бы последняя «пепел сыпала на след государыни-царицы». Немедленно началось следствие. По ходу следствия выявились «жонки-колдуньи» Настасьица, да Манька-Козмиха и другие, «которыя мужей к жон– кам привора живают».
Дарья на допросе призналась, что ходила к ворожейкам, что бы научиться приговору, вроде: «Как де соль в естве любят, так бы муж жену любил» или «Сколь де мыло борзо(быстро – А. А.) смоется, так бы и муж (скоро) полюбил…» и т. п.
Всех выявленных бабок пытали в том, что не имели ли они чего-либо против государя и его семейства oбвиняли в «порче» царицы Евдокии.
Пытка была произведена огнем, но, несмотря на такие ужасные мучения, нечего предосудительного не оказалось, кроме вздорного нашептывания.
На всякий случай, тем не менее, после пыток Ломанову с мужем сослали в Пелым (поселение в Сибири), Маньку-Козлиху в Соликамск, слепую Феклицу с мужем – в Вятку, а слепую Дуньку – в Сольвычегодск, всех же соприкосновенных с указанной мастерицей выгнали из дворца.
Чем же занимались упомянутые «вещие жонки»: Улька, Наська Черниговка, Дунька, Феклица, Машка-Козмиха? «Чаровницы» эти предлагали свои услуги посредством наговоров над какой-либо вещью. Так к московской чародейке Наське-Черниговке прибега ли женщины, страдавшие от побоев, которыми их награждали мужья.
Колдунья должна была «отымать сердца и ревность от мужъев» а когда жены жаловались на холодность мужей – приворожить их к разлюбленной жене и отнять «сердце и ум».
Наська наговаривали «волшебные слова» на «соль, мыло и белила». После – приказывала женщинам мылом умываться, а белилами – белиться. Соль же велено было класть в питье и яство мужьям. Забирала у женщин ворот рубашки и сжигала его, наговаривала на пепел и – так же приказывала сыпать в питье мужу.
Завораживая соль, чародейка приговаривала: «Как тое соль люди в естве любят, так бы муж жену любил…» Над мылом уже упомянутое: «сколь скоро мыло с лиса смоется, столько бы муж жену полюбил».
Когда сжигался ворот рубашки, колдунья говорила: «Какова была рубашка на теле, таков бы муж к жене был…» Сожженый ворот рубашки служил также и для умилостивления господ. Вот для этого-то и надобно было посыпать пеплом на след, когда господин или госпожа будут идти.
О произнесении заговоров
Заговоры принадлежат к древнейшим временам народного творчества. В них выражается желание вызвать или устранить какое-нибудь явление. В происхождении других заговоров видно иноземное влияние. Почти каждый заговор разлагается на 5 частей.
В первой части заговора перечисляются действия, совершаемые заговаривающим лицом.
Во второй части обозначаются желания, указывающие на цель заговора.
Третья часть представляет собой символический образ желаемого действия.
Четвертая часть заговора мифологическая. В нее вводятся одухотворенные силы природы или фантастические существа, влияющие на жизнь человека.
Пятая часть – заключительная, «замыкание» («замыкаю свои словеса замками, бросаю ключи под бел-горюч камень Алатырь»). Замыкание можно рассматривать как самостоятельный заговор, произносимый для усиления первого. Замыкание является особенностью русского заговора. Восточные заговоры также очень много походят на русские. Более всего заговоры практиковались на территории Малороссии (нынешней Украины).
Также «замыкательными» словами служат и такие выражения: «Будьте мои слова крепки и легки до веку, нет моим словам переговора и недоговора, будь ты мой приговор крепче камня и железа». А начинаются большею частью заговоры словами: «Встану я, раб Божий, благословясь, умоюсь водою-росою, утруся платком тканым, поеду, перекрестясь, из избы к двери, из ворот в ворота на восток» и т. д.
Заговоры и заклятия совершают знахари и знахарки. В заговорах эти люди обращаются к силам природы и явлениям, к солнцу, к луне, к звездам, заре, ветрам, грому, огню, молнии, дождю, граду, снегу, буре и к другим проявлениям природы.
Заговор знахари обыкновенно начинают произносить громким голосом и с какими-либо жестами или с серьезным выражением лица и глаз. Если заговор произносится над больным, или над какой-либо болезнью, то его произносят шепотом, а потом дуют и плюют или машут рукой.
Заговоры имеют силу и значение только от людей, произносящих их, сильных духом и волей, иначе заговор не имеет никакой силы и влияния на заговаривающего.
По преданиям древних «ведунов» и «заговорщиков», из «заговора» ни одно слово не должно быть выкинуто, а также и прибавлено; каждое слово имеет свое значение, и если заговорщик его почему-либо пропустит или скажет лишнее слово, то заговор ле подействует. «Заговор» передается заговорщиком лицу моложе себя, и после третьего лица заговор теряет силу для старбго заговорщика, т. е. каждый заговорщик может передать «заговор», чтобы не потерять силу, только двоим.
У заговорщика должно быть крепкое здоровье, нравственная жизнь, воздержание от вина и от других излишеств. Многие «заговоры» произносятся утром, на заре, или перед восходом солнца и обязательно натощак, или перед заходом солнца, и чаще всего в легкие дни, в понедельник заговоров произносить никогда не следует, потому что они в этот день не имеют силы. А также заговор лучше всего произносить в первые дни по новолунии. Заговоры бывают «личные» и «заочные», т. е. можно заговаривать кого-либо лично или в его отсутствие; заговоры произносятся перед водой, хлебом, над прутьями, ветками, на пороге, на дороге, на перекрестке, в бане, в избе, в конюшне, на сеновале, в поле, на огороде, на мельнице, на вечере, на свадьбе, на вечеринках, на ветре, на дожде, на снегу, на льду, на песке, на болоте, в лесу, на дороге, на колосьях ржи, на ячмене, на арбузах, яблоках и других плодах.
Заговоры на девичью любовь (говорит мужчина)
Лягу я, раб Божий, помолясь,
Встану я, благословясь,
Умоюсь я росою, утрусь постельной пеленою,
Выйду я в чистое поле, во зеленое поморье.
Стану я на сырую землю,
Погляжу я на восточную стронушку,
Как красное солнышко возсияло,
Припекает мхи, болота, черныя грязи.
Так прибегала бы, присыхала бы раба Божия (такая-то).
Очи в очи, сердце сердце, мысли в мысли.
Спать бы она не засыпала,
Гулять бы не загуляла.
Аминь тому слову.
Примечание: Если бы заговоры произносились «сами по себе», то они могли бы посчитаться «нечистыми». Однако упоминание имен святых, и тем более слов, часто используемых в христианских молитвах придавало заговорам в глазах заговаривающего некую извинительную чистоту.
Одним из таких постоянно приговариваемых обязательных слов в «чистых» заговорах было слово богослужения «Аминь», из древнееврейских колдовских заклятий(по-гречески – «amen»)», означающее, буквально «Истинно, верно», а в современном нашем обществе равносильно подписи-резолюции начальника на бумаге, типа: «Утверждаю».
* * *
Исполнена есть земля дивности.
Как на море на Окиане, на острове на Буяне,
Есть бел-горюч камень Алатырь.
На том камне устроена огнепалимая баня,
А в той бане лежит разжигаемая доска,
На той доске – тридцать три тоски.
Мечутся тоски, кидаются тоски, и бросаются тоски
Из стены в стену, из угла в угол, от пола до потолка,
Оттуда через все пути и дороги и перепутья,
Воздухом и аером(«аер» – тот же воздух, напр.»аэрация» – Авт.).
Мечитесь, тоски, киньтесь, тоски, и бросьтесь, тоски,
В буйную ее голову, в тыл, в лик, в ясные очки,
В сахарные уста, в ретивое сердце, в ее ум и разум.
В волю и хотение, во все ее тело белое,
И во всю кровь горячую, и во все ее кости, и во все составы,
В 70 составов, полусоставов и подсоставов.
И во все ее жилы,
В 70 жил, полужил и поджилков,
Чтобы она тосковала, горевала, плакала бы и рыдала,
По всяк день, по всяк час, по всякое время,
Нигде б пробыть не могла, как рыба без воды.
Кидалась бы, бросалась бы из окошка в окошко,
Из дверей в двери, из ворот в ворота,
На все пути и дороги и перепутья,
С трепетом, тужением, с плачем и рыданием,
Зело спешно шла бы и бежала,
И пробыть без (такого-то) ни единой минуты не могла.
Думала бы о (таком-то) не задумала, спала б не заспала,
Ела бы не заела, пила б не запила, и не боялась бы ничего,
Чтоб он ей казался милее свету белого,
Милее солнца пресветлого, милее луны прекрасной,
Милее всех и даже милее сну своего, по всякое время,
На молоду, под поля, на перекрое, и на исходе месяца.
Сие слово есть утверждение и укрепление,
Им же утверждается, и укрепляется и замыкается.
Аще ли кто от человек, кроме меня,
Покусится отмыкать страх сей,
То буди яко червь в свище ореховом.
И ничем, ни аером, ни воздухом, ни бурею, ни водою
Дело сие не отмыкается.
Примечание: Заговоры-приказы подобного рода, произносимые с верою в достижимое желание, а значит со страстью, автоматически вселяли в заговаривающего уверенность в собственных силах. Он – менялся, он начинал бросать торжествующие «покровительственные» взоры на уже «взятую»(в его глазах) девицу. Он вел себя куда увереннее и наглее.
Подобные изменения не проходили незамеченными. Начинались толки, и родители девицы, да и она сама начинали иначе смотреть на этого человека – во всяком случае, куда большим интересом, чем раньше.
Окончательно «закрепляя» этот заговор колдун упомянул «аер», а затем – «воздух». Под «аером», понимался сам «воздух», слова «аэрофлот» и, уже устаревшее, «аэроплан» – это, производные именно «аера». Под «отмыканием» с помощью «аера» имелось в виду, видимо, отпаривание сургучной печати с ленты, запечатывающей
почтовое письмо или посылку. Заговор, тем самым, уподоблялся «печати».
* * *
На море, на Окияне есть бел-горюч камень,
Алатырь, никем не ведомый.
Под тем камнем сокрыта сила могуча, и силы нет конца.
Выпускаю я силу могучу на (такую-то) красную девицу.
Cажаю я силу могучу во все составы (суставы – АА),
Полусоставы, во все кости и полукости,
Во все жилы и полужилы.
В очи ее ясные, в ее щеки румяные,
В белу грудь, в ее ретиво сердце,
В утробу, в ее руки и ноги.
Будь ты, сила могуча, в (такой-то) красной девице неисходно!
А жги ты, сила могуча, ее кровь горючую,
Ее сердце кипучее на любовь,
К (такому-то) полюбовному молодцу.
А была бы красная девица (такая-то)
Во всем послушна полюбовному молодцу (такому-то)
По всю его жизнь.
Ничем бы красная девица не могла отговориться,
Ни заговором, ни приговором,
И не мог бы ни стар человек, ни млад Отговорить ее своим словом.
^ово мое крепко, как бел-горюч камень Алатырь Кто из моря всю воду выпьет,
Кто из поля всю траву выщипит,
И тому мой заговор не превозмочь,
Силу могучу не увлечь!
Примечание: Чем более красочен и продолжителен был любовный приворот, а данное заклинание – он и есть, тем действеннее он считался. Разумеется очень многое решалось и способом применения приворота.
Если, например, влюбленный знал, что его подслушивают или что за ним подсматривают, он мог нарочно и специально начитать столь страшный заговор, чтобы легковерная любопытствующая девица, ее родственница или подружка могла стать полностью убежденной в «неотвратимости» любви и последующих событий.
Фактически, в который раз, речь вновь и вновь шла о «народных» стихийно возникших методах внушения, самовнушения и гипноза.
* * *
Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Стану, раб Божий, благословясь, пойду перекрестясь, выйду в чистое поле, в широкое раздолье; навстречу мне средь чистого поля и широкого раздолья – семьдесят буйных ветров и семьдесят вихров, и семьдесят ветрович и семьдесят вихорович. Пошли они на Святую Русь зеленого лесу ломать и на земль из корня вон воротить, пещеры каменные разжигать. И тут я, раб Божий (имя), помолюсь им и поклонюсь: Ой вы, 70 буйных ветров и 70 вихров, и 70 ветрович и 70 вихорович, не ходите вы на Святую Русь зеленого лесу ломать, из корня вон воротить, пещеры каменные разжигать, пойдите разожгите у рабы Божьей (имя) белое тело, ретивое сердце, памятную думу, черную печень, горячую кровь, жилы и суставы и всю ее, чтобы она, раба Божья (имя), не могла бы ни жить, ни быть, ни пить, ни есть, ни слова говорить, ни речи творить без меня, раба Божья (имя). Как меня она, раба Божья (имя), увидит или голос мой услышит, то радовалось бы ее белое тело, ретивое сердце, памятная дума, черная печень, горячая кровь, кости и жилы, все суставы веселились.
И как ждет народ Божьего владычного праздника, светлого Христова Воскресенья и звону колокольного, так бы она раба Божья (имя) дожидалась: на который день меня не увидит или гласа моего не услышит, так бы она сохла, как скошенная трава в поле; как не может быть рыба без воды, так не могла бы быть она без меня, раба Божья (имя). Тем моим словам и речам ключевые слова. Аминь, аминь, аминь.
Примечание: Этот заговор говорится на пищу и питье.
Психология народных обрядов коренится в религиозном миросозерцании. Заклинающий человек властен над природой, она служит только ему; оттого он сам чувствует себя Богом. Это подтверждается массой фактов, собранных о людях-Богах. Состояние сознания заклинающего природу, по словам Е. В. Аничкова, еще не религия, но то смутное мировоззрение, в котором таились уже зачатки религии. Заклинание – это древнейшая форма религиозного сознания.
Приемы обрядов-заклинаний, а отсюда и всех народных обрядов, можно сблизить с магией, как позитивной наукой. Этим объясняется твердая вера в силу чар и осуществимость заклинаний. Заклинатель всю силу свою сосредоточивает на желании, становится как бы воплощением воли. Эта воля превращается в отдельную стихию, которая борется или вступает в дружественный договор с природой – другою стихией. Это – демоническое слияние двух самостоятельных велений; две хаотические силы встречаются и смешиваются в злом объятии. С этим связано обращение к духам ветра – «ветровичам и «вихоровичам».
Стану я, не благословясь, пойду, не перекрестясь, из избы не дверями, из двора не воротами, в чистое поле. В том поле есть океан-море, в том море есть Латырь-камень, на том камне стоит столб, от Земли до Неба огненный, под тем столбом лежит змея жгуча, опалюча. Я той змее поклонюсь и покорюсь: ой ты, змея! не жги, не пали меня, полети под восточную сторону, в высок терем, в покои, пухову перину, шелкову подушку, к девице (имя); разожги и распали у той девицы белое тело, ретивое сердце, черную печень, горячую кровь; чтоб она не могла ни жить, ни быть, часучасовать и минуты миновать; поутру вставала – обо мне бы вздыхала; ни с кем бы она думы не думала, мысль не мыслила, плоду не плодила, плодовых речей не говорила; ни с отцом, ни с матерью, ни с родом, ни с племенем, кроме меня, раба Божья (имя).
Все бы она, девица (имя), со мной думу думала, мысль мыслила, плод плодила, плодовые речи говорила – на старый и новый Месяц.
Будьте те мои слова недоговорены, переговорены, все сполна говорены. Ключ сим словам в зубы, замок в рот.
Примечание: Интереснее и красивее всего объяснение камня Алатыря, данное Веселовским. Этот Алатырь, Латырь или Алатр-камень белый, горючий, светлый, синий, серебряный – светится в центре массы заклинаний и обладает чудотворной силой. Лежит он на море-Окияне, на острове Буяне, который мифологи считали страною вечного лета. Под камнем лежат три доски, под досками – три тоски. «На Воздвиженье, – рассказывают крестьяне, – змеи собираются в кучу, в ямы, пещеры, яры на городищах, и там является белый, светлый камень, который змеи лижут и излизывают весь». Таковы темные сказания о таинственном камне. Рассказ о том месте, где он лежит, можно найти в новгородской былине: Василий Буслаев, бахвалясь в Ерусалиме, пихал ногой череп (голову Адама); череп этот лежит не доезжая камня Латыря и соборной церкви на Фаворе. Скача через бел-горюч камень Латырь – тот самый, на котором преобразился Иисус Христос, – новгородский революционер сломил себе голову – убился до смерти. Изучая западные легенды и показания русских путешественников, Веселовский сближает заповедный камень Алатырь с алтарем: народная фантазия, говорит он, нашла символический центр сказаний – алтарный камень, алтарь, на котором впервые была принесена бескровная жертва, установлено высшее таинство христианства (3).
* * *
Встану я, раб Божий (имя), благословясь, пойду, перекрестясь, из избы дверями, из двора воротами в чистое поле, погляжу и посмотрю под восточну сторону; под восточной стороной стоят три печи: печка медна, печка железна, печка кирпична.
Как они разожгись и распалились от Неба и до Земли, разжигаются Небо, Земля и вся Вселенная, так бы разжигало у рабы Божьей (имя) к рабу Божьему (имя) легкое, печень и кровь горячу, не можно ей ни жить, ни быть, ни пить, ни есть, ни спать, ни лежать, все на уме меня держать. Недоговорены, переговорены, прострелите мои слова пуще вострого ножа и рысьего когтя.
* * *
Примечание: для того чтобы вызвать силу, заставить природу действовать и двигаться, это действие и движение изображают символически. «Встану», «пойду», «умоюсь» – так часто начинаются заговоры, и, очевидно, так делалось когда-то; с такими словами заклинатель входит в настроение, вспоминает первоначальную обстановку, при которой соткался заговор; но, очевидно, ему нет нужды воспроизводить эти действия, довольно простого слова; притом же это слово и не всегда выполнимо: «Оболокусь я оболоком, обтычусь частыми звездами», – говорит заклинатель; и вот он – уже маг, плывущий в облаке, опоясанный Млечным Путем, наводящий чары и насылающий страхи (3).
* * *
Четыре зорницы, четыре сестрицы: первая – Мария, вторая – Марфа, третья – Марина, четвертая – Макрида, – подите сюда, снимайте тоску и великую печаль с гостей, с властей, с кручинных тюремных людей, солдатовновобранцев и с малых младенцев, которые титьку сосали и от матерей остались; наложите тоску и телесную сухоту, великую печаль на рабу Божью (имя), чтобы она не могла бы ни жить, ни ходить, ни лежать, ни спать, все по мне, рабе Божьем (имя), тосковать. Тем словам и речам ключевые слова. Аминь, аминь, аминь.
Примечание: Макрида – святая великомученица, именины которой приходились на 1 августа. С этим днем были связаны различные приметы, как то: «Вёдро на Макриду – осень сухая. Коли на Макриду мокро – страда ненастная. На Мокрицы если дождь – сев озимых хлебов будет хорош. Если в этот день будет дождь, не будет орехов. Оводы кусают последний день. Полетел пух с осины – иди за подосиновиками».
Соответсвенно и заговор был особенно действенным в ночь на 1 августа.
* * *
Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Стану я, раб Божий (имя), благословясь, пойду, перекрестясь, из избы дверьми, из двора воротми, выйду в чистое поле. В чистом поле стоит изба, в избе из угла в угол лежит доска, на доске – тоска. Я той доске, раб Божий (имя), помолюся и поклонюся. Ой, тоска, не ходи ко мне, рабу Божью (имя), а пойди, тоска, навались на красную девицу, в ясные очи, в черные брови, в ретивое сердце. Разожги у нее, рабы Божьей (имя), ретивое сердце, кровь горячую по мне, рабе Божьем (имя), чтоб не могла бы ни жить, ни быть. Вся моя крепость. Аминь, аминь, аминь.
