Kitobni o'qish: «С Востока свет. Проза татарских писателей»

Сборник

Shrift:

Набира Гиматдинова
Грустить не буду…
(повесть)

1

…А ведь у неё был свой мир. Маленький и уютный мирок… С луной и звёздами… Со своими метелями, дождями и ветрами… И ей было в нём легко и приятно. Потому что, если случалось ей заблудиться, то она блуждала в своей метели, если промокала невзначай, – то под своим собственным дождём. Она была в этом мире и царём, издающим законы, и подданным, неуклонно исполняющим их. А что стало теперь? Её насильно загнали в какое-то общее пространство и превратили в раба. Теперь она должна выверять каждый свой шаг, каждое своё слово. Ошибётся – никто её не поправит и… никто не простит. Вот и сейчас она вновь взялась за дело, к которому душа не лежит. Ей ли вести разговоры по душам с Бахтияром Сафаровым! Ведь Бахтияр Сафаров на таких, как Ниса, даже краем глаза не глянет. Вся эта писательская братия-шатия для него – всё равно, что куклы, развлекающиеся игрой в буквы. Когда Нису Ахмерову назначили главным редактором журнала «Молодёжь», она почему-то пришла за помощью в офис Сафарова. А ведь в Казани сотни организаций, сотни богатых чиновников… Но она возложила надежды именно на Сафарова. Человек, мол, всё-таки наш, татарин, не откажется помочь национальной прессе. А чиновник этот дальше приёмной её не пустил… Высокий худой секретарь-референт, похожий на стрекозу, выдворил её восвояси, угостив давно заученными «магическими» словами:

– Бахтияр Бариевич на серьёзном совещании! Освободится не скоро.

А теперь совершенно неожиданно её отправляют прямо в личные владения этого Сафарова. И она не может противиться тому, кто попросил её об этом. Потому что он – её бывший шеф. Вообще-то ради него она согласна даже пройти пешком хоть тысячу километров. Потому что Ильдар Шахриев протянул Нисе руку помощи в очень сложное для неё время. Впрочем… С другой стороны, и в журнал, а точнее – в рабство, она попала тоже благодаря Шахриеву. Он сказал ей тогда: «Это – твоё». Разумеется, намерения у него были самые лучшие. Он хотел, чтобы Ниса «росла». Но читателю плевать на твоё кресло: ему нужны произведения, которые бы трогали его душу! Ниса часто бывала на встречах с читателями и давно заметила – люди не разделяют писателей по званиям и подходят к тем, чьи произведения им интересно читать. А Нису Ахмерову таким счастьем судьба никогда не обделяла.

…Да, выполнить просьбу Ильдара Шахриева было сложно.

– Слушай, Ниса, – сказал он тогда, глядя в окно, словно обшаривая взглядом горизонт. Так Шахриев обычно делал, когда заговаривал о серьёзных вещах. – Ты слышала, Бахтияр Сафаров бросил свой бизнес и сбежал в лес?

Этой новости Ниса не знала, она вообще не интересовалась судьбой тех, кто вылетел из «обоймы».

– От кого сбежал, Ильдар Шамилович? От конкурентов? От врагов?

– Да кто его знает?.. Он всегда казался умнее всех нас. А ведь мы с ним были хорошими друзьями. В руках Бахтияра была самая мощная строительная организация, заказов – море… Я так и не понял: зачем он это сделал, а?..

– Если уж вы не поняли, – сказала Ниса, – что тогда говорить о других…

– А ты не удивляйся. Порой человек закрывается от друзей, но способен открыться перед посторонним. Вы – писатели – можете видеть людей насквозь. Давай-ка ты, под предлогом, что пишешь статью для журнала, разговори этого парня… Говорят, он там ферму построил, овец разводит. Вот номер мобильного телефона фермера Сафарова…

Шахриев не любил, когда его донимали вопросами. Поэтому Ниса сказала «ладно» и, испытывая смешанное чувство удивления и растерянности, вышла из кабинета. Бахтияр Сафаров – один из самых богатых людей города – вдруг бросает свою прибыльную должность и начинает разводить в лесу овец?! Разве это не удивительно?.. Ну хорошо, предположим, Ниса с ним встретится. Но с какой стати этот новоявленный помещик, до сих пор на пушечный выстрел не допускавший до своих владений пронырливых журналистов, вдруг станет подробно рассказывать ей о себе?! Да-а, голова идёт кругом…

Как ни странно, трубку Бахтияр Сафаров взял сразу. Ниса не успела ещё и рта раскрыть, как услышала:

– Ты кто?

Прекрасно понимая, что для этого человека её имя ничего не значит, Ниса тем не менее ответила:

– Я – Ниса Ахмерова.

– Слушаю, Ниса.

– Хотелось бы встретиться. На вашей территории…

– Соскучилась, что ли?

– Да, – ответила Ниса, нисколько не обидевшись на иронию.

– Не знаю, как у меня сложится со временем. Подумаю. Мой человек тебе сообщит. Твой номер у меня в телефоне.

Не попрощавшись, Сафаров положил трубку. Впрочем, другого отношения к себе Ниса от него и не ожидала. А ведь она нисколько не стремилась к встрече с этим грубияном! И прекрасно прожила бы на этом свете и без всякого Сафарова. Но было неловко перед Шахриевым: решит, что она не может справиться даже с самым пустячным его поручением.

И всё-таки в самом дальнем уголке души Нисы затаилась капелька надежды, и, выполняя свои обычные дела в редакции, выходя то в один, то в другой кабинет, она ни на минуту не выпускала из рук мобильный телефон. Эх, слишком уж она гордая! Надо было разговаривать в просительном тоне и через каждое слово повторять: «пожалуйста!» Держать себя так, будто завтра в лесу у Сафарова может случиться страшная буря, которая будет рвать деревья с корнем, а она, Ниса, может научить, как избежать этой катастрофы… Примерно в этом смысле и должен был прозвучать её недавний звонок Сафарову. Вот тогда в душе гордеца зародилась бы тревога… Ох, какая ты наивная, Ниса! Да разве под силу тебе вывести из равновесия подобных людей – высоких, как гора, и крутых, как гора!..

…В конце недели они – три девушки, точнее, три женщины, обычно плавали в бассейне. Хозяйка бассейна – Сандугач – ещё утром напомнила:

– Не забудь, что по пятницам у нас день здоровья! Бадри Саматович улетел в Москву на конференцию.

Бадри Саматович – это муж Сандугач. Чего только не проделал с собой старый чиновник в дорогих салонах, стараясь угодить молодой жене – и волосы пересадил на свою лысину, и морщины на лице и шее подтянул при помощи пластических хирургов. Поскольку Бадри Саматович часто уезжал на разные совещания и семинары, огромный, с ханский дворец, дом почти всегда был без хозяина.

С годами многое меняется: что-то, казавшееся некогда важным, просеивается через сито судьбы и больше никогда не возвращается в твою жизнь. От чего-то ты избавляешься сам, посчитав ненужным… А Ниса так и не смогла расстаться с двумя своими подружками. Сандугач и Шакира были словно одной из веточек в её судьбе. Все трое учились в одном институте, на разных факультетах. Жили в одной комнате. Дружили так, что, собираясь на свидание, Шакира могла надеть Нисино платье, а Ниса – бусы Сандугач. И хотя уже тогда у каждой из них был свой нрав, свой характер, они казались равными. Но сегодня между ними разница – как между небом и землёй. От прежних наивных подружек на память остались лишь их имена: Ниса, Сандугач, Шакира… Уступив приставаниям девчонок, мол, ты у нас писатель, давай напиши что-нибудь про нас, Ниса завела для них особую тетрадь. Но дело это оказалось непростое, потому что она видела их насквозь! Ведь люди предпочитают, чтобы их хвалили. Наверно, это в природе человека. Ведь Аллах создал человека как своё лучшее творение. Поэтому совершенства людей – от Всевышнего, а их недостатки – результат происков шайтана. И если человеку ткнуть пальцем в его ошибки, совершённые из-за неумеренности его желаний, он кривит лицо. Ниса старалась, искренне старалась представить своих подруг ангелами, но перо не слушалось её, сопротивляясь на каждом слове. К тому же Ниса и сама не любила все искусственное и никогда не украшала свои произведения узорами да позолотой. Она догадывалась: девчонкам правда не понравится. Возможно, после этого их отношения испортятся. Она была готова и к этому. Горькая правда лучше сладкой лжи!

А ведь сколько её били за эту правду! Наверно, она из тех, кто умеет сам себе вырыть яму… Иногда следовало бы удержать правду в душе и промолчать. И Ниса молчала, но всем своим нутром сопротивлялась каждому проявлению лжи и двуличия. В то время как другие соглашались признать чёрное белым и приспосабливались к обстоятельствам, она всеми своими поступками, отношением и, наконец, пером говорила этим обстоятельствам «нет». И разве не это – самое трудное?! Ведь в такие моменты ты остаёшься один на один с этим тяжким грузом на плечах. И Вселенная не слышит твоих криков и не пошлёт тебе помощи и сил. Может, потому и живут писатели так недолго, что сгорают изнутри?..

Мобильник звонил не переставая. Девчонки, видимо, уже окончательно потеряли терпение. А Ниса задержалась и в этот раз. К вечеру коридор редакции пустел, измаявшиеся за день от безделья журналисты расходились по домам, и Ниса оставалась наедине с тишиной. Как счастлив человек, сумевший хотя бы на мгновение убежать от суеты жизни. В доме у Сандугач тоже спокойно, но там донимают подруги, которые беспрестанно молотят языком. У Нисы через некоторое время перегревались уши, и она в таких случаях либо уезжала под предлогом «дело горит», либо читала книгу, забившись в одной из дальних укромных комнат. Наверно, это было наивно. Невозможно построить дворец своего одиночества посреди бурного человеческого потока, всё равно кто-то прикоснётся, проходя мимо тебя, кто-то постучит в твоё окно, толкнётся в дверь. На худой конец, птичка сядет на твою крышу и зачирикает…

Подружки уже плескались в огромном летнем бассейне, которому могло бы позавидовать даже море. Вода, целый день нагревавшаяся под горячим солнцем, была накрыта лёгким маревом и рябила в глазах.

– Прыгай! – крикнула Сандугач.

Ниса боялась воды. Из-за этого страха она и плавать не научилась. Поэтому Сандугач обычно – «по блату» – наполняла бассейн лишь наполовину. Но сегодня каменный резервуар был наполнен до краёв!

Раздевшись, Ниса осторожно, придерживаясь рукой за металлические поручни, спустилась в воду. Она даже не заметила, как поплыла. Её мысли были полностью заполнены Бахтияром Сафаровым. Похоже, этот человек пугал её даже больше, чем опасность утонуть, и совсем затмил разум.

Подруги начали энергично махать ей руками:

– Сюда, сюда плыви!

Добравшись до середины огромного, словно футбольное поле, бассейна, Ниса судорожно ухватилась за надувной мяч. Да, пока ей рано хвастаться, что она научилась плавать. Острая на язык Сандугач тут же начала её поддразнивать:

– Вы только посмотрите, она обнимает земной шар! Отпусти, а то раздавишь!

Но сегодня Ниса не была расположена к шуткам. Её мысли сейчас были похожи на бельё, высохшее на ветру, – если сейчас же не разобраться в них и не привести в порядок, они скомкаются ещё больше. Ну хорошо, допустим, она встретилась с Сафаровым. Надо сделать так, чтобы с первого же её слова он насторожился. Иначе этот грубиян вполне может заявить: «Говори по существу, у меня нет времени», – и проводить её восвояси. Какое же могущественное и особое слово она должна сказать, а?..

Появилась молчаливая служанка и поставила на плетёный столик узкогорлые чайнички. Завернувшись в уютные полотенца, женщины устроились в глубоких креслах.

– Фу, снова мята! – сказала Шакира, наморщив нос. – Сто раз было сказано, что женщинам нашего возраста полезен липовый цвет, но наша птичка, похоже, не слышит. Липа омолаживает, липа придаёт силы!

– То-то, я смотрю, в лесу все липы ободранные. Надо полагать, местные женщины постарались… – засмеялась Сандугач. Затем легонько толкнула Нису. – Послушай, товарищ главный редактор, ты язык, что ли, проглотила?.. Молчишь и молчишь…

– Писатели лишнего болтать не любят, – с авторитетным видом заявила Шакира. – Если она замолкла, значит, занята тем, что клюёт корм – собирает материал для нового произведения о нас. Это только тебе, птичке нашей, нет разницы – что пшеница, что овёс…

Ниса ещё в студенческие годы привыкла к привычкам своих подруг. Свет им становился не мил, если они не подкалывали друг друга в разговоре. Так и не освободившись мыслями от Сафарова, Ниса тем не менее наконец обрела дар речи:

– И как это можно заявиться к человеку без какого-либо правдоподобного предлога?..

Подруги с улыбкой переглянулись.

– Что за человек, скажи сначала! – И Шакира начала делить вопрос на маленькие составляющие: – Это мужчина? Женщина? Молодой, старый? Богатый, бедный?..

– Мужчина…

– Ага, да ты в него влюблена! – сказала Сандугач, и глаза у неё заблестели. – Тебе нужен наш совет, да? Значит, сделаем так…

Но Сандугач не успела развить свою мысль, Шакира перебила её:

– Сначала мы одеваем тебя в самом крутом фирменном бутике. Делаем причёску, макияж. Так чтобы этот мужик, увидев тебя, сразу упал в обморок. Ну-ка, дай я позвоню мастеру…

– Эй, дурында, помолчи! – Сандугач шлёпнула подругу по руке. – Ты, пожалуй, оденешь – с твоим-то вкусом! Сначала сама научись разбираться в тряпках. Ей твои прически и макияж ни к чему. У нашей Нисы природная красота. Это только ты привыкла с утра мазать на себя семь слоёв пудры. На брови и ресницы переводишь вёдра краски. Если тебя мужики умытой увидят, перепугаются насмерть: что за обезьяна? А тебе, Ниса, мой совет: при разговоре с мужчинами будь помягче. Вы когда познакомились-то?

– Девчонки, это совсем не то, что вы подумали. Я встречаюсь с ним по делу.

– Ин-те-рес-но! – с сомнением протянула Шакира. – Только что сама говорила, что нет повода к нему заявиться, а теперь, значит, по делу…

– Ну, дело так дело! Тогда не морочь нам голову. Пойдёшь к нему и скажешь: «здрасьте!»

Сандугач плюхнулась в воду. За нею зашевелилась и Шакира. Ниса всегда была для них словно нераскрывшийся бутон. Поэтому, попытавшись, по привычке, растормошить её и не добившись успеха, они оставили её в покое. А Ниса, наслаждаясь одиночеством, направилась в сауну. Муж Сандугач, словно не желая лишний раз утруждать ножки своей молодой жены, построил сауну возле самого бассейна. Однако не успела Ниса войти в обшитую сосновыми досками парную, как в кармане оставленного в предбаннике халата зазвенел телефон. На том конце провода послышался грубоватый голос:

– Я от Сафарова. Через час буду ждать на повороте в сторону Высокой Горы, – сказал он и так же резко, как Сафаров, отключился.

Кое-как впопыхах одевшись, Ниса устремилась наружу. Ах, если бы у неё выросли крылья, чтобы быстрее преодолеть эти километры!..

2

Сандугач, наполовину высунувшись из воды, с завистью проводила её взглядом. Ниса постоянно куда-то спешит, потому что она всегда нужна кому-то. Сандугач тоже рада была бы бежать, только в ней-то никто не нуждается… Она объездила весь мир. Благодаря богатому мужу побывала в самых красивых уголках мира, отдыхала в самых роскошных отелях. Муж кормил её райскими плодами, только что сорванными с ветки, поил дорогими винами, одевал её в шикарные одежды, но всё это не могло утолить её душевной жажды – тоски по родной деревне… Все эти красивые страны, восхитительная еда, высококлассные тряпки не стоили одного куста крапивы, росшей в её родном Кызыл Тау. Ведь там был её собственный рай. Эх, с каким бы удовольствием, накинув на плечи старенькую фуфайку и нацепив галоши на босу ногу, она прошла бы сейчас по улицам деревни… Искупалась бы в звёздах, заполнивших небо от края до края, опьянела бы от запаха трав на лугах… Сказать об этом она не могла никому, так как непременно услышала бы в ответ: «Что же ты так мучаешься, поезжай в свой Кызыл Тау и живи там». Но это было невозможно… Все дороги, все тропинки, ведущие в деревню, были для неё закрыты… А ведь, сказать по правде, Сандугач не должна была отдаляться от деревни ни на шаг. Потому что она всем своим нутром, всей душой была деревенской. Потому и к городу не смогла привыкнуть. А ведь сколько пыталась!.. Ну, скажите на милость, что такого хорошего в этом бассейне, например?! По сравнению с прохладным ясноглазым Лебяжьим озером, это же просто лужа! Поплывёшь направо – лбом в железку упрёшься, налево поплывёшь – снова те же границы. Наверно, только Нисе и Шакире этот бассейн кажется морем, потому что обе они – городские, и выросли в этом своём тесном и твёрдом панцире, словно черепахи.

– Куда опять помчалась эта Ниса, а? Хотя… когда это она перед нами отчитывалась… Пока, красотка! – Шакира, не обращаясь ни к кому, помахала в воздухе рукой.

– Не трогай её, это её жизнь, – грустно проговорила Сандугач.

– Наверно, познакомилась с каким-нибудь страшилищем чуть краше обезьяны. На Нису клюют только некрасивые мужики.

– А хоть бы и познакомилась. Нам-то какое дело…

– Ой! Ты что это поёшь, птичка? Разве мы не подруги? Мы не должны таить друг от друга даже самых маленьких секретов.

– Тебе только дай волю, Шакира, и ты разденешь человека до самой души. Так нельзя, подружка. Душа – это тебе не капуста, в ней слоёв гораздо больше…

– Да? Ты так считаешь?.. – Шакира подняла вверх полные руки. – Раз-два, раз-два… Слушай, говорят, что гимнастика в воде способствует похудению… Сандугач, ты иногда бываешь очень странной. Когда мы поступили в институт, нам было всего по семнадцать лет. Я что-то не пойму: ты, птичка, похоже, успела до этого полетать в греховном саду, да?.. Раз-два, раз-два…

– Я пошла в сауну… – Сандугач вышла из воды, с её длинных волос водопадом стекали струи. Дверь парной была открыта. Ниса очень торопилась… Вообще-то она аккуратная. Значит, торопилась… Куда? К кому? Не всё ли равно? Зачем Сандугач знать её тайну? У неё и собственная чаша полна до краёв. Почему в последние годы она всё сильнее тоскует по деревне? И эта тоска не только усилилась, теперь она стала нестерпимой и терзает сердце. Ну что, что она потеряла в этом Кызыл Тау?! Если бы она знала, то послала бы туда на поиски хоть десять человек. Ах, если бы она знала!.. Вот эта самая неизвестность и мучила её.

Сандугач ковшиком плеснула воду на раскалённые камни. Пар опалил её мокрые от слёз щёки. Всё чаще ей казалось, что и из груди у неё торчит раскалённый камень. Иногда, в моменты, когда тоска становилась совсем невыносимой, кто-то словно распинал на этом камне её чувства и сжигал заживо её сердце… Она полюбила неправильно! Оказывается, бывает и любовь по ошибке, которую уже невозможно исправить, и она будет с тобою всю жизнь, подобно горбу на спине, и не выпрямится, сколько ты её ни приглаживай и ни растирай. Оказывается, любовь – это кому как повезёт… Кто-то ведёт ей счет: одна, две, три… десять-двадцать, а Сандугач сгорела в огне одной-единственной своей неправильной любви… Её израненное и обугленное сердце так и не оправилось.

Зазвенел телефон. Обернувшись в покрывало, женщина вышла в предбанник. Звонила прислуга – дальняя родственница её мужа, «седьмая вода на киселе», которая жила у них в доме. Безмолвная, словно тень, Рокия в жизнь «молодых» не вмешивалась, мыла, готовила, убирала, а вечерами, уединившись в своей каморке, вязала шаль.

– Слушаю, Рокия-апа, – сказала Сандугач.

– Тут у ворот мужчина. Твой Бадри шофёра искал, вот он самый и пришёл. Мне открывать, что ли, пустить его?

– Но ведь Бадри Саматовича нет дома. Не буду же я за него выбирать шофёра!

– Так ведь шофёр-то не для него, а для тебя. Он уж, бедняга, третий раз приходит.

– Мне шофёр не нужен, Рокия-апа. Я и сама умею рулить!

– Так ведь Бадри боится, что ты куда-нибудь врежешься…

– Рокия апа, давай не будем за меня переживать, ладно?!

По деревенской привычке Сандугач разговаривала громко. Действительно, хоть она и прожила в городе немало лет, деревенские привычки не оставили её. Но Сандугач и не стеснялась этого. Разве это – недостаток? Конечно, нет. Человек, выросший на свободе и никогда в жизни – ни дома, ни у себя во дворе, ни в лесу не испытывавший чувства тесноты, не станет разговаривать шёпотом.

– Ты чего орёшь? – В дверях сауны возникла Шакира. – Кого ругаешь? От твоего крика на улице воробьи с проводов попадали…

Сандугач нажала на кнопку телевизора.

– Там кого-то сватают мне в шофёры. Хочешь, тебе отдам.

– Молодой?

Они вдвоём уставились на экран. От ворот, сгорбившись, уходил какой-то мужчина.

– У-у, но это очень древний экземпляр! Из бронзового века, – сказала Шакира, щёлкнув языком. – Смотри, смотри, еле ноги волочит… Зачем тебе ещё один старик? Мало того, что в доме имеется?

– Я же говорю: это тебе, Шакира, тебе.

– Хе, умная какая! Мне, значит, можно и старика, да? Спасибо, птичка ты наша!..

Сандугач ещё раз посмотрела в спину удалявшегося человека. Он показался ей чем-то неуловимо знакомым. Когда-то она знавала одного, который так же шаркал при ходьбе ногами. Она до сих пор помнит его…

– Что-то у нас сегодня не заладилось с отдыхом, – ворчливо сказала Шакира. – Ниса сбежала, эта шофёров себе подбирает… Сейчас пару раз проплыву из конца в конец и – тоже домой.

Уговаривать подругу Сандугач не стала. Если нет Нисы, то с Шакирой у них обычно не клеилось. Только Ниса, как смола, могла соединять их друг с другом. Ради приличия Сандугач предложила:

– Бассейн твой, плавай на здоровье.

– В другой раз пообщаемся как следует. Ты, птичка, меня не провожай. Я ещё поем горячих блинчиков Рокии. Этот вкусный запах долетел даже сюда… – Запрокинув руки вверх, Шакира с удовольствием потянулась. – Как хорошо! Ты, птичка, хотя бы понимаешь, что живёшь в раю?

Сандугач не стала отвечать. Потому что не смогла бы никому объяснить, что творится в её душе. Кому – рай, а кому-то – ад…

Ну почему в этой сауне газовое отопление? От этого воздух сухой и невкусный. Надо будет сказать Бадри Саматовичу: пусть закажет каменную печь, чтобы топить берёзовыми дровами. Ради молодой жены он, конечно, сделает всё. Хотя нет… кое-что он сделать не сможет. У него не хватит сил заставить её забыть деревню. Ведь до сих пор не хватило. Характер жены – как расстроенная гармонь: как ни пытайся попасть в такт её мелодии, всё равно не угадаешь. А потом ведь деревенскую душу трудно чем-то завлечь и обмануть. На первый взгляд она кажется простой и бесхитростной, но, по сравнению с городскими, она – всё равно что лес дремучий. Иногда и сама запросто в этой чаще заблудишься…

Впервые приехав в Казань на экскурсию ещё подростком, в возрасте десяти лет, Сандугач была поражена красотой города. Вечерами на улицах зажигались яркие фонари… На каждом шагу продают мороженое… А в магазинах чего только нет! Но… куда ни ступишь – везде асфальт. На лицах людей, суетливо бегающих вокруг, – выражение какой-то отрешённости, в глазах – муть безразличия. Через дорогу перейти страшно – на огромной скорости на тебя несутся машины…. К тому же и учительница предупредила их: «Ночью в Казани опасно» и, с вечера загнав их в гостиничные номера, уложила спать. Именно таким Сандугач и вплела каменный город в полотно своей памяти и, вернувшись домой, дала себе клятву: «Буду жить в деревне». Когда ей исполнилось тринадцать, она два дня вела уроки в первом классе. Случилось так, что мама заболела и утром не смогла подняться с постели. Сандугач, недолго думая, прямиком пошла в её класс. Это самоуправство маленькой «учительницы» в педколлективе осталось незамеченным. Но первоклашки с тех пор на большой перемене с завидным постоянством начали собираться возле неё, а она устраивала с ними игры, вместе пела, танцевала. Когда Сандугач перешла в одиннадцатый класс, её мать умерла… Всё, что осталось после неё в кабинете – цветы, стопки тетрадей, которые она проверяла, исписанная белым мелом доска – всё здесь было пропитано теплом и светом её глаз. Вынести это было невозможно, и девочка то и дело плакала… «Ты заменишь свою маму, – сказал директор. – И, даст бог, будешь учиться заочно в институте…»

В начале сентября к ним в школу прислали нового учителя труда. Это был невысокий голубоглазый парень. Точно так же, как мороз рисует на стекле замысловатые узоры, так и годы «поиграли» на лице этого человека. Однако, хотя и повзрослевший раньше времени, Авзал был живым и подвижным, словно ртуть. Он сразу же организовал в школе несколько кружков; в один из них – кружок баянистов – записалась и Сандугач. Сначала в группе их было пятеро, потом ряды поредели: кому-то было лень ходить, у кого-то, как оказалось, медведь на ухо наступил… Так и вышло, что девочка осталась одна в этом мире музыки. И она уже была пленницей Авзала… До самой ночи в школе не гас свет и звучали протяжные, томительные переливы гармони. А Сандугач заучивала мелодии быстро…

– Не зря же тебя назвали именем благородной птицы, – подбадривал её Авзал. – Ты не должна играть плохо, душенька Садриева! Посмотри, какие у тебя изящные пальчики, как они легко бегают по клавишам гармони… – Превознося её до небес, Авзал частенько старался погладить девушку по руке.

…После смерти матери Сандугач жила со своей тётей – Хайриёй. Однажды та не выдержала и сделала ей замечание:

– Не пристало молодой девушке каждый день торчать до ночи в школе и терзать гармонь. В этом году, дочка, у тебя экзамены, почитала бы лучше учебники…

– У меня успеваемость хорошая, тётя.

– В этом я не сомневаюсь. Коли ты в мать пошла, то винтики в твоей голове не заржавеют. Однако, дочка, ты намёка моего не поняла… Этот Авзал, хоть и учитель, но прежде всего – мужчина. По нашим обычаям девушкам запрещается оставаться наедине с мужчиной. Может, он ещё и женат.

– Я не спрашивала, тётя.

– А ты спроси, дочка. Женатые мужчины – они вдвойне опаснее. Так что давай-ка ты с этого дня занимайся музыкой дома. Вон, вся деревня с вас глаз не спускает. Всех интересует, что вы ночью делаете в школе.

Девушке не хотелось ругаться с тётей. Сейчас она уже играла достаточно хорошо. Мелодии, которым научил её Авзал, с каким-то особым волшебным звучанием сочились из мехов гармони и рвались наружу.

Встретившись на следующее утро с учителем в коридоре во время перемены, девушка сказала:

– Авзал-абый, дайте мне какое-нибудь задание на дом, я в кружок, наверно, ходить больше не буду…

Воровато оглядевшись по сторонам, парень зашептал:

– Что ты говоришь, душенька Садриева! Я умру без тебя! Ты – моё единственное утешение в этом бесприютном мире. Люб-лю-у!..

Щёки Сандугач зарделись, словно вечерняя заря, корни волос вспыхнули огнём. На уроке она едва дышала. Любовь всегда жила в её мечтах… И она всегда была далеко-далеко… Но вдруг оказалось, что любовь – рядом с нею… Она смотрит на неё из синих глаз влюблённого в неё человека, который шепчет ей: «Люблю…»

К вечеру Сандугач заболела. Всё тело горело, кости ломило. Тётя Хайрия то и дело прикладывала к её горячему лбу смоченное в холодной воде полотенце, а девочка уже бредила наяву:

– Говорит, что любит… Что умрёт…

Вечером к ним в дом постучался Авзал. Но тётка не пустила его дальше порога:

– Сандугач болеет, говори, что надо…

– Вот, принёс ей гармонь, потому что её уже очень старая. – Голос у Авзала был неуверенный, словно он чувствовал за собой вину. – А она завтра придёт в школу?

– Если выздоровеет, то придёт, – жёстко ответила женщина. – Сколько стоит твоя гармонь? Сейчас отдам деньги. Не люблю оставаться в долгу.

– Не издевайтесь, это же подарок…

– Подарок?! Что ещё за подарок ребёнку?! – разгорячилась хозяйка. – Ты, парень, давай тут воду не мути, ладно? Вали отсюда со своей гармонью!

А после Сандугач стонала, царапая подушку:

– Почему ты его прогнала, тётя?! Почему?!

– Ещё бы его не гнать! Что это он ходит возле тебя, как кот вокруг сметаны?.. Ты что же, думаешь, что этот твой красавчик весь из себя такой чистенький? Наверняка проныра три раза был женат и разведён…

Кто первым впишет своё имя в чистую тетрадь любви неопытной девушки – тот и станет её хозяином. Авзал в этом вопросе оказался примером скорости и сообразительности: он, словно ветер, проник в душу Сандугач, и одну за другой отомкнул все дверцы в её сердце. На следующий вечер, услышав под окнами надрывные звуки гармони, девушка рванулась на улицу. Тётя Хайрия только и успела крикнуть ей вдогонку:

– Бог с тобой, ты куда, ненормальная?!

Перекинув гармонь на правый бок, Авзал порывисто прижал Сандугач к груди.

– Выздоровела, душенька Садриева?..

– Ну да, простудилась, наверно… – схитрила девушка, пытаясь выбраться из его объятий. Ей почему-то было ужасно стыдно.

Тем временем тётя зажгла во дворе свет.

– Пошли в переулок! – Парень потянул Сандугач за собой, но тут послышался сердитый голос Хайрии:

– А ну-ка, домой!

Спорить с тёткой перед посторонними было бы неприлично, и Сандугач, переполненная недовольством, была вынуждена вернуться. Однако дома она дала волю чувствам:

– Мне семнадцать лет, тётя! Уже семнадцать! Ты что, хочешь засолить меня впрок? Все девчонки встречаются с парнями, общаются, никто дома за занавеской не сидит!

– Ты тоже общайся! Но зачем тратить время на таких скользких типов?! Что, разве нет подходящих ребят в классе?

– Кто это мне там подходит? Кто?! Кривоногий Гамир? Или тупица Гараф, который даже по складам читать не научился?..

– Ну и что, дочка, ничего в этом такого нет. Жизнь их сама всему научит. А такие, как Авзал, – всё равно что дерево с гнилой сердцевиной – ты от него зелёных листьев не жди. Я человека понимаю по глазам и по словам…

– Я тоже понимаю, – заспорила Сандугач. – В Авзала все влюблены. А вот он ни на одну не смотрит, любит только меня.

– Эх, дочка, такие, как он, способны заговорить самого чёрта, – а уж на что чёрт – хитрый пройдоха! А ведь серьёзный мужчина никогда конфетничать, мол, «люблю, сю-сю», не станет…

Разумеется, тётя остановить её уже не могла. Сандугач словно сошла с ума. Это было какое-то странное чувство. Оно затмило разум и стало командовать сердцем: теперь дыши, думай, смейся, ходи так, как велю тебе я… Но, как ни странно, девушка была согласна на такое рабство.

И хотя она каждый вечер не твердила, как Авзал, «люблю», но вся – изнутри и снаружи – была пронизана невидимыми нитями любви. И как ни старалась Сандугач скрыть свои чувства, запрятать их за семью печатями, вскоре их отношения уже были известны деревне: и то, какие ветры веют между ними, какие планы строят эти двое – всё это, разбухая, как на дрожжах, уже открыто выплёскивалось в уличных пересудах. «Авзал строит новый дом… Мастера работают и в снег, и в метель, потому что к лету Авзал посватается к Сандугач… Сама она учится в институте на заочном, работает в школе… В одной семье будет две гармони, так что если даже поссорятся, то не страшно: сыграют вместе да и помирятся…»

Девушке было приятно слышать даже сплетни…

3

Наевшись вдоволь блинчиков с мёдом, Шакира сухо поблагодарила:

– Спасибо.

Можно было, конечно, добавить: «Очень вкусно», но женщине не хотелось доставлять прислуге такого удовольствия. У Шакиры и так много тех, перед кем приходится подлизываться. Их даже слишком много. Порою язык устает молотить: «Ах, вы такой!.. О, вы сякой!..»