Kitobni o'qish: «Русские народные сказки»
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017
Баба-яга
Жили себе дед да баба; дед овдовел и женился на другой жене, а от первой жены осталась у него девочка. Злая мачеха ее не полюбила, била ее и думала, как бы вовсе извести. Раз отец уехал куда-то, мачеха и говорит девочке: «Поди к своей тетке, моей сестре, попроси у нее иголочку и ниточку – тебе рубашку сшить». А тетка эта была Баба-яга костяная нога.
Вот девочка не была глупа, да зашла прежде к своей родной тетке. «Здравствуй, тетушка!» – «Здравствуй, родимая! Зачем пришла?» – «Матушка послала к своей сестре попросить иголочку и ниточку – мне рубашку сшить». Та ее и научает: «Там тебя, племянушка, будет березка в глаза стегать – ты ее ленточкой перевяжи; там тебе ворота будут скрипеть и хлопать – ты подлей им под пяточки маслица; там тебя собаки будут рвать – ты им хлебца брось; там тебе кот будет глаза драть – ты ему ветчины дай». Пошла девочка; вот идет, идет и пришла.
Стоит хатка, а в ней сидит Баба-яга костяная нога и ткет. «Здравствуй, тетушка!» – «Здравствуй, родимая!» – «Меня матушка послала попросить у тебя иголочку и ниточку – мне рубашку сшить». – «Хорошо; садись покуда ткать». Вот девочка села за кросна1, а Баба-яга вышла и говорит своей работнице: «Ступай, истопи баню да вымой племянницу, да смотри, хорошенько; я хочу ею позавтракать». Девочка сидит ни жива ни мертва, вся перепуганная, и просит она работницу: «Родимая моя! Ты не столько дрова поджигай, сколько водой заливай, решетом воду носи», – и дала ей платочек.
Баба-яга дожидается; подошла она к окну и спрашивает: «Ткешь ли, племянушка, ткешь ли, милая?» – «Тку, тетушка, тку, милая!» Баба-яга и отошла, а девочка дала коту ветчинки и спрашивает: «Нельзя ли как-нибудь уйти отсюдова?» – «Вот тебе гребешок и полотенце, – говорит кот, – возьми их и убежи; за тобою будет гнаться Баба-яга, ты приклони ухо к земле и как заслышишь, что она близко, брось сперва полотенце – сделается широкая-широкая река; если ж Баба-яга перейдет через реку и станет догонять тебя, ты опять приклони ухо к земле и как услышишь, что она близко, брось гребешок – сделается дремучий-дремучий лес; сквозь него она уже не проберется!»
Девочка взяла полотенце и гребешок и побежала; собаки хотели ее рвать – она бросила им хлебца, и они ее пропустили; ворота хотели захлопнуться – она подлила им под пяточки маслица, и они ее пропустили; березка хотела ей глаза выстегать – она ее ленточкой перевязала, и та ее пропустила. А кот сел за кросна и ткет: не столько наткал, сколько напутал. Баба-яга подошла к окну и спрашивает: «Ткешь ли, племянушка, ткешь ли, милая?» – «Тку, тетка, тку, милая!» – отвечает грубо кот.
Баба-яга бросилась в хатку, увидела, что девочка ушла, и давай бить кота и ругать, зачем не выцарапал девочке глаза. «Я тебе сколько служу, – говорит кот, – ты мне косточки не дала, а она мне ветчинки дала». Баба-яга накинулась на собак, на ворота, на березку и на работницу, давай всех ругать и колотить. Собаки говорят ей: «Мы тебе сколько служим, ты нам горелой корочки не бросила, а она нам хлебца дала». Ворота говорят: «Мы тебе сколько служим, ты нам водицы под пяточки не подлила, а она нам маслица подлила». Березка говорит: «Я тебе сколько служу, ты меня ниточкой не перевязала, она меня ленточкой перевязала».
Работница говорит: «Я тебе сколько служу, ты мне тряпочки не подарила, а она мне платочек подарила».
Баба-яга костяная нога поскорей села на ступу, толкачом погоняет, помелом след заметает и пустилась в погоню за девочкой. Вот девочка приклонила ухо к земле и слышит, что Баба-яга гонится, и уж близко, взяла да и бросила полотенце: сделалась река такая широкая-широкая! Баба-яга приехала к реке и от злости зубами заскрипела; воротилась домой, взяла своих быков и пригнала к реке; быки выпили всю реку дочиста. Баба-яга пустилась опять в погоню. Девочка приклонила ухо к земле и слышит, что Баба-яга близко, бросила гребешок: сделался лес такой дремучий да страшный! Баба-яга стала его грызть, но сколь ни старалась – не могла прогрызть и воротилась назад.
А дед уже приехал домой и спрашивает: «Где же моя дочка?» – «Она пошла к тетушке», – говорит мачеха. Немного погодя и девочка прибежала домой. «Где ты была?» – спрашивает отец. «Ах, батюшка! – говорит она. – Так и так: меня матушка посылала к тетке попросить иголочку с ниточкой – мне рубашку сшить, а тетка, Баба-яга, меня съесть хотела». – «Как же ты ушла, дочка?» Так и так – рассказывает девочка. Дед как узнал все это, рассердился на жену и расстрелил ее; а сам с дочкою стал жить да поживать да добра наживать, и я там был, мед-пиво пил: по усам текло, в рот не попало.
Белая уточка
Один князь женился на прекрасной княжне и не успел еще на нее наглядеться, не успел с нею наговориться, не успел ее наслушаться, а уж надо было им расставаться, надо было ему ехать в дальний путь, покидать жену на чужих руках. Что делать! Говорят, век обнявшись не просидеть.
Много плакала княгиня, много князь ее уговаривал, заповедовал не покидать высока терема, не ходить на беседу, с дурными людьми не ватажиться, худых речей не слушаться. Княгиня обещала все исполнить.
Князь уехал; она заперлась в своем покое и не выходит.
Долго ли, коротко ли, пришла к ней женщина, казалось, такая простая, сердечная!
– Что, – говорит, – ты скучаешь? Хоть бы на божий свет поглядела, хоть бы по саду прошлась, тоску размыкала.
Долго княгиня отговаривалась, не хотела, наконец подумала: по саду походить не беда – и пошла.
В саду разливалась ключевая хрустальная вода.
– Что, – говорит женщина, – день такой жаркий, солнце палит, а водица студеная так и плещет, не искупаться ли нам здесь?
– Нет, нет, не хочу!
А там подумала: ведь искупаться не беда! Скинула сарафанчик и прыгнула в воду. Только окунулась, женщина ударила ее по спине.
– Плыви ты, – говорит, – белою уточкой!
И поплыла княгиня белою уточкой. Ведьма тотчас нарядилась в ее платье, убралась, намалевалась и села ожидать князя.
Только щенок вякнул, колокольчик звякнул, она уж бежит навстречу, бросилась к князю, целует, милует. Он обрадовался, сам руки протянул и не распознал ее.
А белая уточка нанесла яичек, вывела деточек: двух хороших, а третьего заморышка; и деточки ее вышли – ребяточки.
Она их вырастила, стали они по реченьке ходить, злату рыбку ловить, лоскутики сбирать, кафтаники сшивать, да выскакивать на бережок, да поглядывать на лужок.
– Ох, не ходите туда, дети! – говорила мать. Дети не слушали; нынче поиграют на травке, завтра побегают по муравке, дальше, дальше – и забрались на княжий двор.
Ведьма чутьем их узнала, зубами заскрипела. Вот она позвала деточек, накормила-напоила и спать уложила, а там велела разложить огня, навесить котлы, наточить ножи.
Легли два братца и заснули; а заморышка, чтоб не застудить, приказала им мать в пазушке носить – заморышек-то и не спит, все слышит, все видит.
Ночью пришла ведьма под дверь и спрашивает:
– Спите вы, детки, иль нет?
Заморышек отвечает:
– Мы спим – не спим, думу думаем, что хотят нас всех порезати; огни кладут калиновые, котлы высят кипучие, ножи точат булатные!
– Не спят!
Ведьма ушла, походила-походила, опять под дверь:
– Спите, детки, или нет?
Заморышек опять говорит то же:
– Мы спим – не спим, думу думаем, что хотят нас всех порезати; огни кладут калиновые, котлы высят кипучие, ножи точат булатные!
«Что же это все один голос?» – подумала ведьма, отворила потихоньку дверь, видит: оба брата спят крепким сном, тотчас обвела их мертвой рукой – и они померли.
Поутру белая уточка зовет деток; детки нейдут. Зачуяло ее сердце, встрепенулась она и полетела на княжий двор.
На княжьем дворе, белы, как платочки, холодны, как пласточки, лежали братцы рядышком.
Кинулась она к ним, бросилась, крылышки распустила, деточек обхватила и материнским голосом завопила:
Кря, кря, мои деточки!
Кря, кря, голубяточки!
Я нуждой вас выхаживала,
Я слезой вас выпаивала,
Темну ночь недосыпала.
Сладок кус недоедала!
– Жена, слышишь небывалое? Утка приговаривает.
– Это тебе чудится! Велите утку со двора прогнать!
Ее прогонят, она облетит да опять к деткам:
Кря, кря, мои деточки!
Кря, кря, голубяточки!
Погубила вас ведьма старая,
Ведьма старая, змея лютая,
Змея лютая, подколодная;
Отняла у вас отца родного,
Отца родного – моего мужа,
Потопила нас в быстрой реченьке,
Обратила нас в белых уточек,
А сама живет – величается!
«Эге!» – подумал князь и закричал:
– Поймайте мне белую уточку!
Бросились все, а белая уточка летает и никому не дается; выбежал князь сам, она к нему на руки пала.
Взял он ее за крылышко и говорит:
– Стань, белая береза, у меня позади, а красная девица впереди!
Белая береза вытянулась у него позади, а красная девица стала впереди, и в красной девице князь узнал свою молодую княгиню.
Тотчас поймали сороку, подвязали ей два пузырька, велели в один набрать воды живящей, в другой – говорящей.
Сорока слетала, принесла воды. Сбрызнули деток живящею водою – они встрепенулись, сбрызнули говорящею – они заговорили.
И стала у князя целая семья, и стали все жить-поживать, добро наживать, худо забывать.
А ведьму привязали к лошадиному хвосту, размыкали по полю: где оторвалась нога – там стала кочерга; где рука – там грабли; где голова – там куст да колода. Налетели птицы – мясо поклевали, поднялися ветры – кости разметали, и не осталось от ней ни следа, ни памяти!
Бобовое зернышко
Жили-были петушок да курочка. Рылся петушок и вырыл бобок.
– Ко-ко-ко, курочка, ешь бобовое зернышко!
– Ко-ко-ко, петушок, ешь сам!
Съел петушок зернышко и подавился. Позвал курочку:
– Сходи, курочка, к речке, попроси водицы напиться.
Побежала курочка к речке:
– Речка, речка, дай мне водицы: петушок подавился бобовым зернышком!
Речка говорит:
– Сходи к липке, попроси листок, тогда дам водицы.
Побежала курочка к липке:
– Липка, липка, дай мне листок! Отнесу листок речке – речка даст водицы петушку напиться: петушок подавился бобовым зернышком.
Липка говорит:
– Сходи к девушке, попроси нитку.
Побежала курочка:
– Девушка, девушка, дай нитку! Отнесу нитку липке – липка даст листок, отнесу листок речке – речка даст водицы петушку напиться: петушок подавился бобовым зернышком.
Девушка отвечает:
– Сходи к гребенщикам, попроси гребень, тогда дам нитку.
Курочка прибежала к гребенщикам:
– Гребенщики, гребенщики, дайте мне гребень! Отнесу гребень девушке – девушка даст нитку, отнесу нитку липке – липка даст листок, отнесу листок речке – речка даст водицы петушку напиться: петушок подавился бобовым зернышком.
Гребенщики говорят:
– Сходи к калашникам, пусть дадут нам калачей.
Побежала курочка к калашникам:
– Калашники, калашники, дайте калачей! Калачи отнесу гребенщикам – гребенщики дадут гребень, отнесу гребень девушке – девушка даст нитку, нитку отнесу липке – липка даст листок, листок отнесу речке – речка даст водицы петушку напиться: петушок подавился бобовым зернышком.
Калашники говорят:
– Сходи к дровосекам, пусть нам дров дадут.
Пошла курочка к дровосекам:
– Дровосеки, дровосеки, дайте дров! Отнесу дрова калашникам – калашники дадут калачей, калачи отнесу гребенщикам – гребенщики дадут гребень, гребень отнесу девушке – девушка даст нитку, нитку отдам липке – липка даст листок, листок отнесу речке – речка даст водицы петушку напиться: петушок подавился бобовым зернышком.
Дровосеки дали курочке дров.
Отнесла курочка дрова калашникам – калашники дали ей калачей, калачи отдала гребенщикам – гребенщики дали ей гребень, отнесла гребень девушке – девушка дала ей нитку, нитку отнесла липке – липка дала листок, отнесла листок речке – речка дала водицы. Петушок напился, и проскочило зернышко.
Запел петушок:
– Ку-ка-ре-куу!
Василиса Прекрасная
В некотором царстве жил-был купец. Двенадцать лет жил он в супружестве, и родилась у него только одна дочь – Василиса Прекрасная. Когда мать скончалась, девочке было восемь лет. Умирая, мать призвала к себе дочку, вынула из-под одеяла куклу, отдала ей и сказала:
– Слушай, Василисушка! Помни и исполни последние слова мои. Я умираю и вместе с родительским благословеньем2 оставлю тебе вот эту куклу. Носи ее всегда при себе и никому не показывай. А когда приключится тебе какое горе, дай ей поесть и спроси у нее совета. Покушает она и скажет тебе, чем помочь несчастью.
Затем мать поцеловала дочку и померла.
После смерти жены купец потужил, как следовало, а потом стал думать, как бы опять жениться. Он был человек хороший – за невестами дело не стало, но больше всех по нраву пришлась ему одна вдовушка. Она была уже в летах, имела своих двух дочерей, почти однолеток Василисы, – стало быть, и хозяйка, и мать опытная. Купец женился на вдовушке, но обманулся и не нашел в ней доброй матери для своей Василисы. Василиса была первая на все село красавица, а мачеха и сестры завидовали ее красоте, мучили всевозможными работами, чтобы она от трудов похудела, а от ветра и солнца почернела, так что совсем житья не было.
Василиса все переносила безропотно и с каждым днем все хорошела и полнела, а мачеха с дочками худели и дурнели от злости, хотя всегда сидели сложа руки, как барыни.
Как же это так делалось? Василисе помогала ее куколка. Без этого где бы девочке сладить со всей работой! Зато Василиса сама, бывало, не съест, а уж куколке оставит самый лакомый кусочек, и вечером, как улягутся, она запрется в чуланчике, где жила, и потчует ее, приговаривая:
– На, куколка, покушай, моего горя послушай! Живу я в доме батюшки, не вижу себе никакой радости. Злая мачеха гонит меня с белого света. Научи ты меня, как мне быть и жить и что делать?
Куколка покушает да потом и дает ей советы и утешает в горе, а наутро всякую работу справляет за Василису. Та только отдыхает в холодочке да рвет цветочки, а у нее уж и гряды выполоты, и капуста полита, и вода наношена, и печь вытоплена. Куколка еще укажет Василисе и травку от загара. Хорошо было жить ей с куколкой.
Прошло несколько лет. Василиса выросла и стала невестой. Все женихи в городе присватываются к Василисе, на мачехиных же дочерей никто не посмотрит. Мачеха злится пуще прежнего и всем женихам отвечает:
– Не выдам младшую прежде старших! – А проводя женихов, побоями вымещает зло на Василисе.
Вот однажды купцу понадобилось уехать из дому на долгое время по торговым делам. Мачеха и перешла на житье в другой дом. А возле этого дома был дремучий лес, а в лесу на поляне стояла избушка, а в избушке жила Баба-яга. Никого она к себе не подпускала и ела людей, как цыплят. Перебравшись на новое место, мачеха то и дело посылала за чем-нибудь в лес ненавистную ей Василису, но она всегда возвращалась домой благополучно: куколка указывала ей дорогу и не подпускала к избушке Бабы-яги.
Пришла осень. Мачеха как-то раздала всем троим девушкам вечерние работы: одну заставила кружева плести, другую чулки вязать, а Василису прясть. И погасила огонь во всем доме, оставила только одну свечку там, где работали девушки, сама же легла спать. Девушки стали работать. Вот нагорело на свечке, и одна из мачехиных дочерей взяла щипцы, чтоб поправить светильню, да вместо того, по приказу матери, как будто нечаянно и потушила свечку.
– Что теперь нам делать? – запричитали девушки. – Огня нет в целом доме, а уроки наши не кончены. Надо сбегать за огнем к Бабе-яге!
– Мне от булавок светло! – сказала та, что плела кружево. – Я не пойду.
– И я не пойду, – сказала та, что вязала чулок. – Мне от спиц светло!
– Тебе за огнем идти, – закричали обе. – Ступай к Бабе-яге!
И вытолкали Василису из горницы.
Василиса пошла в свой чуланчик, поставила перед куклою приготовленный ужин и сказала:
– На́, куколка, покушай да моего горя послушай: меня посылают за огнем к Бабе-яге, а Баба-яга съест меня!
Куколка поела, и глаза ее заблестели, как две свечки.
– Не бойся, Василисушка! – сказала она. – Ступай куда посылают, только меня держи всегда при себе. При мне ничего не станется с тобой у Бабы-яги!
Василиса собралась, положила куколку в карман и, перекрестившись, пошла в дремучий лес.
Идет она и дрожит. Вдруг скачет мимо нее всадник: сам белый, одет в белое, конь под ним белый и сбруя на коне белая, – на дворе стало рассветать. Идет она дальше. Вдруг скачет другой всадник: сам красный, одет в красное и на красном коне, – стало всходить солнце.
Василиса прошла всю ночь и весь день, только к следующему вечеру вышла на полянку, где стояла избушка Бабы-яги: забор вокруг избы из человеческих костей, на заборе торчат черепа людские с глазами, вместо дверей у ворот – ноги человечьи, вместо запоров – руки, вместо замка – рот с острыми зубами. Василиса обомлела от ужаса и стала как вкопанная.
Вдруг едет опять всадник: сам черный, одет во все черное и на черном коне. Подскакал к воротам Бабы-яги и исчез, как сквозь землю провалился, – настала ночь.
Но темнота продолжалась недолго: у всех черепов на заборе засветились глаза, и на всей поляне стало светло как днем. Василиса дрожала со страху, но, не зная куда бежать, оставалась на месте.
Скоро послышался в лесу страшный шум: деревья трещали, сухие листья хрустели. Выехала из лесу Баба-яга – в ступе едет, пестом погоняет, помелом след заметает. Подъехала к воротам, остановилась и, обнюхав вокруг себя, закричала:
– Фу, фу! Русским духом пахнет! Кто здесь?
Василиса подошла к старухе со страхом и, низко поклонясь, сказала:
– Это я, бабушка! Мачехины дочери прислали меня за огнем к тебе!
– Хорошо, – сказала Баба-яга, – знаю я их. Но ты поживи наперед да поработай у меня, тогда и дам тебе огня, а коли нет, так я тебя съем!
Потом обратилась к воротам и вскрикнула:
– Эй, заборы мои крепкие, отомкнитесь, ворота мои широкие, отворитесь! – Ворота отворились, Баба-яга въехала, посвистывая, и за ней вошла Василиса, а потом опять все заперлось.
Войдя в горницу, Баба-яга расселась за столом и говорит Василисе:
– Подавай-ка сюда, что там есть в печи: я есть хочу!
Василиса зажгла лучину3 от тех черепов, что на заборе, и начала таскать из печки да подавать яге кушанья, а кушаний настряпано было человек на десять. Из погреба принесла квасу, меду, пива и вина. Все съела, все выпила старуха. Василисе оставила только щец немножко, краюшку хлеба да кусочек поросятины.
Стала Баба-яга спать ложиться и говорит:
– Когда завтра я уеду, ты, смотри, двор вычисти, избу вымети, обед состряпай, белье приготовь да пойди в закром4, возьми четверть пшеницы и очисти от чернушки. Да чтоб все было сделано, а не то – съем тебя!
После такого наказа Баба-яга захрапела, а Василиса поставила старухины объедки перед куклою, залилась слезами и сказала:
– На́, куколка, покушай, моего горя послушай! Тяжелую дала мне Баба-яга работу и грозится съесть меня, коли всего не исполню. Помоги мне!
Куколка в ответ:
– Не бойся, Василиса Прекрасная! Поужинай, помолися да спать ложися – утро мудренее вечера!
Ранешенько проснулась Василиса, а Баба-яга уже встала, выглянула в окно: у черепов глаза потухают. Вот мелькнул белый всадник – и совсем рассвело. Баба-яга вышла во двор, свистнула – перед ней явилась ступа с пестом и помелом. Промелькнул красный всадник – взошло солнце, Баба-яга села в ступу и выехала со двора: песто́м погоняет, помелом след заметает.
Осталась Василиса одна, осмотрела дом Бабы-яги, подивилась изобилию во всем и останови́лась в раздумье: за какую работу ей прежде всего приняться? Глядит, а вся работа уже сделана – куколка выбирала из пшеницы последние зерна чернушки.
– Ах ты, избавительница моя! – сказала Василиса куколке. – Ты от беды меня спасла!
– Тебе осталось только обед состряпать, – отвечала куколка, влезая в карман Василисы. – Состряпай с Богом да и отдыхай на здоровье!
К вечеру Василиса собрала на стол и ждет Бабу-ягу. На́чало смеркаться, мелькнул за воротами черный всадник – и совсем стемнело, только светились глаза у черепов. Затрещали деревья, захрустели листья – едет Баба-яга. Василиса встретила ее.
– Все ли сделано? – спрашивает яга.
– Изволь посмотреть сама, бабушка! – молвила Василиса.
Баба-яга все осмотрела, подосадовала, что не на что рассердиться, и говорит:
– Ну хорошо!
Потом крикнула:
– Верные мои слуги, сердечные други, смели́те мне пшеницу!
Явились три пары рук, схватили пшеницу и унесли вон с глаз. Баба-яга наелась, стала ложиться спать и опять дает наказ Василисе:
– Завтра сделай ты то же, что и нынче, да сверх того возьми из за́крома мак да очисти его от земли по зернышку: вишь, кто-то по злобе земли в него намешал!
Сказала старуха, повернулась к стене и захрапела, а Василиса принялась кормить свою куколку. Куколка поела и сказала ей по-вчерашнему:
– Молись Богу да ложись спать: утро вечера мудренее, все будет сделано, Василисушка!
Наутро Баба-яга опять уехала в ступе со двора, а Василиса с куколкой всю работу тотчас справили. Старуха воротилась, оглядела все и крикнула:
– Верные мои слуги, сердечные други, выжмите из мака масло!
Явились три пары рук, схватили мак и унесли с глаз. Баба-яга стала обедать. Она ест, а Василиса молча стоит.
– Что же ты ни о чем не говоришь со мной! – сказала Баба-яга. – Стоишь как немая?
– Не смею, – отвечала Василиса, – а если позволишь, то мне хотелось бы спросить тебя кой о чем.
– Спрашивай! Только не всякий вопрос к добру ведет: много будешь знать, скоро состаришься!
– Я хочу спросить тебя, бабушка, только о том, что видела: когда я шла к тебе, меня обогнал всадник на белом коне, сам белый и в белой одежде. Кто он такой?
– Это день мой ясный, – отвечала Баба-яга.
– Потом обогнал меня другой всадник – на красном коне, сам красный и весь в красное одет. Это кто такой?
– Это мое солнышко красное! – отвечала Баба-яга.
– А что значит черный всадник, который обогнал меня у самых твоих ворот, бабушка?
– Это ночь моя темная. Все мои слуги верные!
Василиса вспомнила о трех парах рук, но смолчала.
– Что же ты еще не спрашиваешь? – молвит Баба-яга.
– Будет с меня и этого. Сама ж ты, бабушка, сказала, что много узнаешь – состаришься!
– Хорошо, – сказала Баба-яга, – что ты спрашиваешь только о том, что видела за двором, а не во дворе! Я не люблю, чтоб у меня сор из избы выносили, и слишком любопытных ем! Теперь я тебя спрошу: как успеваешь ты исполнять работу, которую я задаю тебе?
– Мне помогает благословение моей матери, – отвечала Василиса.
– Так вот оно что! Убирайся же ты от меня, благословенная дочка! Не нужно мне благословенных!
Вытащила она Василису из горницы и вытолкала за ворота. Потом сняла с забора череп с горящими глазами и, наткнув на палку, отдала ей:
– Вот тебе огонь для мачехиных дочек, возьми его: они ведь за этим тебя сюда послали!
Бегом пустилась Василиса при свете черепа, который погас только с наступлением утра. И наконец к вечеру другого дня добралась до своего дома. Подходя к воротам, она хотела было бросить уж череп: «Верно, дома, – думает себе, – уж больше в огне не нуждаются». Но вдруг послышался глухой голос из черепа:
– Не бросай меня, неси к мачехе!
Она взглянула на дом мачехи и, не видя ни в одном окне огонька, решилась идти туда с черепом. Впервые встретили ее ласково и рассказали, что с той поры, как она ушла, у них не было в доме огня: сами высечь никак не могли, а который огонь приносили от соседей – тот погасал, как только входили с ним в горницу.
– Авось твой огонь будет держаться! – сказала мачеха. Внесли череп в горницу, а глаза из черепа так и глядят на мачеху и ее дочерей, так и жгут! Те было прятаться, но куда ни бросятся – глаза всюду за ними так и следят. К утру совсем сожгло их в уголь, одну Василису не тронуло.
Поутру Василиса зарыла череп в землю, заперла дом на замок, пошла в город и попросилась на житье к одной безродной старушке. Живет себе и поджидает отца. Вот как-то говорит она старушке:
– Скучно мне сидеть без дела, бабушка! Сходи купи мне льна самого лучшего: я хоть прясть буду!
Старушка купила. Василиса села за дело – работа так и горит у нее, и пряжа выходит ровная да тонкая, как волосок. Набралось пряжи много, пора бы и за тканье приниматься, да таких берд5 не найдут, чтобы годились на Василисину пряжу. Никто не берется и сделать их. Василиса стала просить свою куколку. Та и говорит:
– Принеси-ка мне какой-нибудь старый берд, да старый челнок, да лошадиные гривы: я все тебе смастерю.
Василиса добыла все, что надо, и легла спать, а кукла за ночь приготовила славный стан. К концу зимы и полотно выткано, да такое тонкое, что сквозь иглу вместо нитки продеть можно. Весною полотно выбелили, и Василиса говорит старухе:
– Продай, бабушка, это полотно, а деньги возьми себе.
Старуха взглянула на товар и ахнула:
– Нет, дитятко! Такого полотна, кроме царя, носить некому: понесу во дворец!
Пошла старуха к царским палатам да все мимо окон поха́живает. Царь увидал и спрашивает:
– Что тебе, старушка, надобно?
– Ваше царское вели́чество, – отвечает старуха, – я принесла диковинный товар. Никому, кроме тебя, показать не хочу!
Царь приказал впустить к себе старуху и как увидел полотно – вздивова́лся.
– Что хочешь за него? – спросил царь.
– Ему цены нет, царь-батюшка! Я тебе в дар его принесла!
Поблагодарил царь и отпустил старуху с подарками.
Стали царю из того полотна сорочки шить. Раскроили, да нигде не могли найти швеи, которая взялась бы их сшить. Долго искали, наконец царь позвал старуху и говорит:
– Умела ты напрясть и соткать такое полотно, умей из него и сорочки сшить!
– Не я, государь, пряла и ткала полотно, – сказала старуха, – это работа приемыша моего – девушки.
– Ну так пусть и сошьет она!
Воротилась старушка домой и рассказала обо всем Василисе.
– Я знала, – говорит ей Василиса, – что эта работа моих рук не минует!
Заперлась в свою горницу и принялась за работу. Шила она не покладая рук, и скоро дюжина сорочек была готова.
Старуха понесла к царю сорочки, а Василиса умылась, причесалась, оделась и села под окном. Сидит себе и ждет, что будет. Видит: на двор к старухе идет царский слуга. Вошел в горницу и говорит:
– Царь-государь хочет видеть искусницу, что сшила ему сорочки, и наградить ее из своих царских рук!
Пошла Василиса и явилась пред очи царские. Как увидел царь Василису Прекрасную, так и влюбился в нее без памяти.
– Нет, красавица моя, – говорит он, – не расстанусь я с тобой, ты будешь моей женою!
Взял царь Василису за белые руки, посадил ее подле себя, а там и свадебку сыграли. Скоро воротился и отец Василисы, порадовался ее судьбе и остался жить при дворе дочери. Старушку Василиса взяла к себе, а куколку по конец жизни своей всегда носила в кармане.
