«Русские народные сказки» kitobiga sharhlar

Вспомнилось детство. Помнила эти сказки именно такими, сейчас с удовольствием читаю их своим детям. Классические сказки о добре и зле, о волшебстве и справедливости.Надеюсь привить детям любовь к чтению!

Художник Кузнецов подарил огромному количеству детей мир сказки, каким мы его знаем. Изображения Серго Волка, Ивана-царевича, Василисы Премудрой, Царевны-лягушки – вот так и представляет этих сказочных героев несколько поколений, кому читали эти сказки. Это классика в самом традиционном виде, и я очень рада, что она не устарела! у меня когда-то была старая чудесная книга 50-х годов издания с иллюстрациями этого художника, поэтому я с таким теплом листала электронный вариант. Приятно было встретиться со старыми знакомыми :)

Конспект 1: "Мы" Евгения Замятина. Впечатления.

Открываю книгу и опять закрываю. Что я могу сказать о "Мы"? О нас... О таких вещах не говорят, перечисляя по пунктам достоинства и недостатки. Наверное, нет. Но ведь что-то сказать нужно непременно, хотя бы немного. Отбросить сомнения. Писать.

Итак, общество, существующее в искусственно ограниченном пространстве, в буквальном смысле - под стеклянным колпаком. Инстинкт толпы, возведенный в идеологию. Нет ни индивидуальности, ни самобытности личности: всё стремится к усреднению. Вместо любви - половые отношения, знаки внимания заменены розовыми талонами; вместо имен - номера и буквы. Это тоталитарный режим во всем его ужасе. Жизнь в комнатах с прозрачными стенами, под постоянным пристальным наблюдением, по часам; жизнь, фактически замененная существованием.

Если назвать жандармов ангелами-хранителями, а диктатора - Благодетелем, суть не изменится, но изменится отношение. Ведь так удобна вера в необходимость злодеяний, совершенных во имя общего блага! Так легко быть частью толпы! И можно назвать это счастьем: зачем двигаться, развиваться, стремиться, если знаешь, что уже достиг вершины? Разве грамм может хоть в чем-то сравняться с тонной? Нет, конечно, нет, это же основы математики. То, что у грамма нет и не может быть прав - логично, а значит, единственно правильно. При таких условиях алгебра становится философией.

Поэтому неслучайно, что главный герой произведения, D, - математик. К числам и формулам он относится с трепетным восхищением, из его уст они звучат поэзией. Он истовый патриот; на самом деле "Мы" - это его конспекты, первоначально писавшиеся во славу Единого Государства, во славу счастливого среднего арифметического, наконец, во славу идеальной прямой - воплощения идеи всеобщей одинаковости. Эта прямая будто бы тянется из Истории одного города Салтыкова-Щедрина, от Угрюм-Бурчеева и его безумного плана. Линия, по которой можно будет маршировать в бесконечность. Отрицание всех естественных проявлений жизни - отрицание жизни как таковой. Но все математические доводы ничего не стоят перед этой самой жизнью, - и пусть чувства давно пылятся в музеях вместе с книгами, она не побеждена, не подчинена, она бушует за Стеной и проникает внутрь. Ею полна до краев встреченная героем девушка: величественное мы тускнеет перед ее именем - I, я.

Но эта книга - не сказка, и зарождение любви к I не означает безраздельного принятия ее мировоззрения; не равно внезапному озарению. Невозможно разом опровергнуть внушавшееся на протяжении многих лет, и чувство D порождает в нем мучительные сомнения и ощущение вины; оно ставит его один на один со смыслом всего сущего, лишая указаний и защиты, которую дает толпа. Это любовь-болезнь: слово "ненависть" герой употребляет по отношению к I почти так же часто, как и "страсть", "обожание".

Вместе с изменением мироощущения героя-рассказчика становится иным и его язык: всё точнее, острее, эмоциональнее делаются метафоры, заменяя собой газетные эпитеты и сравнения. Жизнь предстает перед ним совсем иной, и ее описания требуют других слов.

Казавшееся немыслимым - бунт одного против системы - становится реальностью. D не просто перестает быть страстным патриотом; он оказывается частью другого мы - революционеров. Но по-настоящему слиться с этой, новой толпой - значит полностью отказаться от старых идеалов. Поиск истины в перевернувшемся мире - всё мучительнее с каждым днем, всё больше вопросов без ответов. предложения в конспектах все чаще обрываются тире. Эти тире - как протянутые в пустоту руки.

Поразительное умение Замятина нарисовать предельно полный портрет персонажа одной деталью, единственным штрихом, охватив не только внешнее, но и внутреннее, проявляется с каждым конспектом (а следовательно - с каждой ступенью внутреннего освобождения его героя) всё ярче. Эта особенность стиля делает чтение произведения настоящим наслаждением, по крайней мере, для меня.

Я поверила в мир этого романа; поверила в абсурд и хаос идеально симметричного Единого Государства. "Мы" было предсказанием в 1920 году и остается (пусть частично осуществившись в XX столетии) им сегодня. Я надеюсь, что и через века оно будет только предсказанием.

Наверное, самая необычная антиутопия из всех мною прочитанных. Если меня попросят определить "Мы" одним словом это будет "удивление" с первой до последней строчки. Первое, что поразило - это год написания, 1920. То есть истинный антиутопический тоталитаризм мир только начинал узнавать. Сейчас это не воспринимается как сатира, скорее как нечто близкое к горькой правде, но тогда нужно было обладать определенной смелостью создать такую откровенную насмешку над утопическими мечтами о светлом коммунизме. Самим сюжетом сейчас никого не удивишь... но опять таки, тогда это было открытием. Все эти бодрые одинаковые нумеры в одинаковых одежках, радостно вышагивающие ровными рядами и выкрикивающие лозунги во славу своего царства Разума. И тут один винтик выпадает, ломается... сомневается. Впрочем, если там все такие "разумные" как главный герой, "разумность" всей системы вызывает огромное сомнение. Создается впечатление, что он не осознал ошибочность своего предыдущего мировоззрения, а просто-напросто сошел с ума со своими "иксами её бровей", "улыбками-укусами", "шторами глаз" и прочим лепетом жертвы подростковой влюбленности. Поначалу это дико раздражает, но потом втягиваешься, пытаешься вжиться в образ, и понимаешь, что по-другому быть не могло. Если человек всю жизнь жил с определенными идеалами и свято их чтил, он не мог вот так взять и вдруг понять, что все было ложью. Любовь к женщине отнюдь не вселяет в него разум, она наоборот вносит еще большую путаницу в его и так не слишком стройный внутренний мир. Кого не понимаю, так эту самую женщину. Доверить такое важное дело этому чудику, нужно быть самой немного не в себе. Манера написания такая же раздражающе-завораживающая. Текст просто перегружен метафорами, неоконченными предложениями и тире... Тире вообще любимый знак препинания Замятина, возникает вне зависимости от требований пунктуации. Поэтому финал действует шокирующие вовсе не из-за своей жестокости, а именно этой внезапной нормализацией (что-то вроде "эй, а где тире?" вместо "как ты мог её предать?"). Я долго сомневалась - может все таки 5? Но в пяти звездах для "1984", написанной уже по следам Замятина и вовсе не такой "удивительной", я не сомневалась ни секунды, так что оценка именно такая.

Это переиздание книги Русских народных сказок, составителя В.Аникина с прекрасными иллюстрациями И.Кузнецова и К.Кузнецова(книг с иллюстрациями этих художников в продаже практически нет и переиздают редко и всё быстро раскупают что появляется) . В конце книги есть раздел с разъяснением малоупотребительных слов и выражений !