Kitobni o'qish: «Ренессанс»
Составитель Алексия Сандрин
© Издательство «Четыре», 2023
Анна Агиева
Родилась и проживает в г. Уфе. Окончила Башкирский государственный педагогический университет по специальности «преподаватель дошкольной педагогики и психологии». Писать начала в студенчестве. Анна впервые представила читательской публике свои произведения летом 2018 года в социальной сети «ВКонтакте». Тогда же появилась серия рассказов о Варьке и другие произведения. Ее рассказы размещены на издательских платформах «ЛитРес», «Литнет» и «Литмаркет», в электронной библиотеке современной литературы Author Today. Неожиданно для себя стала писать рассказы в жанре триллера, от сюжетов которых невозможно оторваться.
Байба1
– Ну ма-а-а-ама-а-а! Не хочу горячую воду! – громко и пронзительно, как пожарная сирена, голосила на две ноты Варька.
Варьке четыре года. Одной рукой она намертво прижала к себе полностью покрытую грязью тряпичную куклу, а другой вот уже минут пять размазывает по лицу эту же грязь, только разбавляя ее время от времени то соплями, то слезами.
Короче. Играть с девочками в куклы – занятие не для слабонервных. Все хотят быть мамами. Это понятно. Все хотят. А кто будет? Есть способ как-то решить эту задачу? Конечно, есть. Но драка уже не помогает.
Что делать? Пра-а-авильно! Мамой будет самая добрая. В итоге предвыборной кампании с большим отрывом победила Варька. Она своим дочкам разрешила все! То есть абсолютно. Куда уж добрее-то?
Но вредная Маринка потребовала гарантий:
– А если дочка в грязь захочет зайти попрыгать?
– Пожалуйста! – великодушно повела левой рукой в сторону густой грязевой лужи добрая «мама».
Доброта победила.
– И мы немножечко попрыгали, – рассказывала потом Варька своей маме. – Немно-о-ожечко! – протянула она утешающим тоном, заглядывая маме в глаза и протягивая к этим же глазам совершенно коричневую руку с вытянутыми указательным и большим пальцами.
Между ними и правда было совсем немножечко места. С локтя отколупывались и тихо падали комочки высохшей грязи.
– Хорош-ш-ш-шо-о… – Мама все еще как-то удерживала себя в некоем дзене. – Вы попрыгали. А Байба твоя почему вся в грязи? Она тоже прыгала с девочками?
– Не-ик… Нет! Ик. – Варька даже заикала от удивления. – Это моя Байба! Она с разными там девочками не скакáет. Я прыгала, а она меня ждала.
– Где?!
– Рядышком.
– В луже?
– Ну что ж, я ее где попало, что ли, оставлю? Я же ее не могу далеко положить! Она же плакать будет. И соскучится. И забоится же далеко ждать. Лужа же большая же, ну мама!
И она для убедительности затрясла разведенными в стороны чумазыми руками с растопыренными грязнущими пальчиками.
Вся эта тирада могла обозначать только одно: рядышком – это в луже.
Пока девочка в праведном возмущении трясла «шоколадными» руками, Байба из-под ее локтя снова плюхнулась в грязь.
– Ой. – Варька опустила руки, молча и, как ей казалось, практически незаметно полуприсела, перекосилась телом в сторону лужи и кончиками пальцев подцепила комок жидкой грязи, в который превратилась ее любимица Байба. Потом быстро выпрямилась.
Все это не сводя с мамы самых понимающих и преданных глаз.
Ведь, в сущности, ничего не случилось. Она все та же идеальная, примерная девочка. А с Байбы что возьмешь? И в луже ее тоже не оставишь, так ведь? Ну и… вот.
Мама умоляюще посмотрела куда-то вверх. Дзен ускользал от нее. Поэтому в тихом мамином шипении его уже не было:
– А ну, марш-ш-ш домой!
Варька как-то одной ногой подпрыгнула, мигнула и пошла к дому, на автомате затолкав куклу под мышку. Из-за воротника белела полоска чистой Варькиной шейки. Сама Варька мелко семенила, косолапя серо-буро-малиновыми сандалиями. Из их дырочек выбулькивала склизкая жижа. С ног и рук Байбы шлепались вниз капельки грязи. Глядя на этот маленький апокалипсис, мама сделала брови домиком и, как ни странно, заулыбалась.
А «девочка чумазая» шла, опустив голову с теперь уже неизвестного цвета хвостиками и такими же неопознаваемыми бантиками. И знала, что ничего хорошего ее не ждет.
Мама ох как рассердилась! Ругать будет долго. Мыть горячей водой. Мыло будет лезть везде и щипать ей глаза. И Байбе тоже. Стоп!
– Мама, ты Байбу когда стирать будешь?
Мама молчала несколько секунд. Таких длинных и важных секунд. Было видно, что она просто мечтает провернуть нечто воспитательное. Например: «Когда выстираю, тогда и выстираю, у меня дел полно, подождешь – в следующий раз не будешь пачкаться».
Но педагогика педагогикой, а есть же и святые вещи. Мамин дзен был ей дороже педагогики. Да и Варькин тоже.
– Спать будете вместе.
– Ну, горячей так горячей, – примирительно вздохнула Варька.
P. S. Знайте и цените дзен своих детей!
Осень и папин сюрприз
Все-таки лужи – это здорово! Варька их любила. А на площадке в детском саду была только одна, за верандой. Зато какая! Большая, глубокая, и на дне асфальт. Поэтому – чистая.
Сидя на корточках посреди этого великолепия, Варька осторожно водила растопыренными пальцами по воде. Вода была холодная, но такая прозрачная. Лужа – ровная и блестящая от солнца. Варька не хотела ее взбаламутить.
На лужу тихо спланировал красный лист-звезда. От него пошли медленные круги. Еще один приземлился ей за шиворот. Варька его достала и легонько толкнула по луже к первому. Тот поплыл. Хорошо!
Варька встала, посмотрела на синюю лужу-море, запрокинула голову, а там тоже синее море и много-много листьев-звезд. Она уже знала, что это называется «клен». Красивый. И ей захотелось что-нибудь сделать с этой красотой. Варька сделала букет.
– Варя! – это Лариса Александровна зовет.
Варька пробралась за кусты, которые росли и за верандой, и сбоку от нее. Гусиным шагом проприседала как можно дальше от веранды и как ни в чем не бывало появилась рядом с песочницей. Про партизан и опасность провалить явку им уже читали.
За веранду ходить нельзя. Но Варька планировала. Поэтому с независимым видом шла к Ларисе Александровне. Для нее Варька за кустами веточки собирала. Вот они.
Но Лариса Александровна смотрела не на веточки в руках у Вари, а на ее мокрые резиновые сапожки. Варька покраснела. Лариса Александровна нахмурила брови. Девочка опустила голову. Воспитательница, скрывая улыбку, сказала с укоризной:
– Эх, Варвара, Варвара…
Та вздохнула, рыжее пальтишко в мелкую клеточку поднялось и опустилось. Помпон на шапке повис еще ниже. Было неприятно, что не послушалась, что раскусили, и еще почему-то. Но твердое намерение играть в луже и в следующий раз осталось. Потому что непонятно, что тут такого.
– Иди, за тобой папа пришел.
Варька вскинула голову, посмотрела по сторонам и увидела папу. Внутри как будто взорвался радостный салют. А в животе стало щекотно.
Папа стоял у входа в здание детского сада, а не около площадки. С ним говорила заведующая. И ничего особенного! С ним часто говорила заведующая.
Папа был постоянным гостем в саду: то шкафчик наладит, то канализацию починит, то выключатель сменит. Варька гордилась им. И так любила! Так любила!
Цапнув папу за руку, она прижалась к его локтю. Это было ни с чем не сравнимое чувство: это мой папа! Мой! Такой большой, сильный, такой спокойный.
Они шли домой через парк. Вот где была красота! Варька поняла, что она очень любит осень. Когда деревья разноцветные. И когда листопад. И когда идешь среди кленов и берез почти по колено в желто-красных лиственных сугробах и шуршишь, шуршишь.
Папа никогда ее не торопил. Просто стоял невдалеке, опершись на одну ногу и наклонив голову набок, слегка улыбался. Курил. И ждал. И в такие моменты она чувствовала, что он ее любит. Это было так естественно: чувствовать папину любовь – как дышать, как смотреть, как пинать ногами осенние листья.
– Ну пойдем, а то дома сюрприз прокиснет, – улыбаясь, сказал папа.
– Какой сюрприз? – Варька даже подпрыгнула от любопытства.
– Маленький, но приятный. – И он протянул ей свою огромную ладонь.
– Ну па-а-ап! – заканючила она. – Скажи-и…
Он тихо посмеялся, но промолчал. Дальше канючить не имело смысла. Это Варька уж знала. Поэтому она почти побежала рядом с папой. Почему побежала? Потому что ходил он всегда очень быстро и шаги у него большие, не то что у нее. Почему «почти»? А потому, что бегает она с ним давно и к своим пяти годам натренировалась.
Пришли быстро. По пути обсудили много важных вещей. Например, как пускать листики по луже, а сапожки не мочить. Или как выходить из-за веранды, не дожидаясь, когда позовет Лариса Александровна, и тут же поиграть в песочнице. Чтобы сапоги не выдали.
Самое интересное, что папа с ней так разговаривал, что Варька сначала сама ему про лужу и воспитательницу все рассказала, а потом сама же догадалась, что делать, чтобы не попадаться.
Рядом с папой она чувствовала себя такой умной.
Вот и их двор. Сразу за калиткой росла большая рябина. Весь август Варька ходила в оранжевых и красных бусах, поясах, браслетах и даже диадемах. Собственного производства. Производила все это она с большим удовольствием и старанием. И обилием. Бижутерией были обеспечены все соседи и, за неимением на их маленькой улице девчонок, все мальчишки тоже.
Варька заулыбалась. Хорошо было. Очень хорошо.
– Ты домой-то идешь? – спросил папа.
Оказывается, она застыла, глядя на роскошную рябину.
Ой, сюрприз же! А она и забыла.
Быстро разулась, повесила на крючок пальто и шапку. И встала вся готовая.
– Где сюрприз?
– А вон там, за печкой посмотри.
Варька жила очень радостно. Конечно, она не думала никогда, счастлива она или нет, не размышляла. Только слышала от взрослых такое слово, и все.
Но глядя на этот сюрприз, она так обрадовалась, так сильно обрадовалась! Никогда ей не было так… так… Надо спросить у папы, как это называется.
– Папа, это счастье, да? – прошептала Варька, зарывшись носом в серо-полосатый пушистый комок в ее руках.
– Тебе виднее, Варюшка, тебе виднее, – улыбался папа.
Принцесса
Погода была ужасная.
Принцесса была прекрасная.
В четверг, во втором часу…
Ну, дальше все помнят…
Погода и правда была мерзопакостная. А сказать, что Принцесса заблудилась, нельзя, потому что выгнали Ее Высочество. Вы-гна-ли.
– Да понятное дело, – скажете вы, – мачеха есть мачеха.
Ах, если бы… Юную Принцессу выгнала из дома родная мать. Так и сказала: «Уходи с глаз моих!»
Будто Вселенная перевернулась и земля ушла из-под ног красавицы. Вскинула она соболиные брови, взмахнула длиннющими черными как смоль ресницами и посмотрела на мать своими прекрасными, полными слез глазами.
А матушка стояла грозная и неприступная. Даже красная стала от злости.
Опустила Принцесса голову, свесились до самой земли ее длинные косы. И пошла она куда глаза глядят. Беда застилала дорогу. Горько плакало ее сердечко. Принцесса вытирала косами слезы.
Шла она, шла и пришла в лес густой и темный. Деревья роняли сучья, что-то шептали, а иногда наклоняли свои стволы к ее головке, украшенной золотым обручем с жемчужными подвесками.
Начал моросить дождь. С неба, как бисер по шелковой ниточке, тихо скользили-опускались дождинки. Около самой земли они вдруг превращались в острые блестящие иголочки и пронзали землю. Дождь въедался в землю и в красивый плащ Принцессы.
Она вздохнула.
– Так и умру тут одна-одинешенька, – сказала, уже с трудом передвигая ножки в туфельках с серебряными пряжками и золотыми каблуками. – А потом (всхлип) деревья позовут гномов. А гномы положат меня на красивую (всхлип) лежанку и позовут ма-а-аму. Мама придет, увидит, что я мертвая, и заплачет сильно-сильно. Скажет…
Бедняжка снова споткнулась и всхлипнула.
– Скажет: «Доченька, и зачем я тебе выгнала? Зачем поругала?!» А я скажу…
– Как же ты скажешь, если мертвая лежишь? – раздался удивленный мамин голос. – Это ж надо придумать – все лицо вымазала! Кто тебе разрешил мою косметику трогать?! А ну-ка, марш умываться!
Варька поплелась к двери. Опять громко, с подвыванием всхлипнула.
– Да не реви, не реви. Подумаешь, в угол ее поставили! Как умоешься, убери свой бардак, развела дома черте что! Не маленькая уже – шесть лет лошадушке!
«Лошадушка», тихонько закрывая дверь, мазанула по щекам остатки слез. Последнее, что она услышала, было:
– И сними наконец с головы эти колготки. Всю «прическу» тушью извозякала!
Варька вздохнула, достала из кармана маленькое зеркальце и посмотрела на себя: Принцесса!
Детектив Варька
Варька нагулялась и шла домой. На родной улице среди деревянных домов было прохладно. Тихий августовский вечер не предвещал ничего плохого. Но на крыльцо вышла мама. И Варька поняла, что все хорошее на сегодня закончилось.
– Идешь? – Мама говорила тихо, почти спокойным голосом.
Вслед за ней появился и папа. Да, похоже, и завтра ничего хорошего не будет. Вот только почему?
А мама сложила руки на груди и уже не спрашивала – утверждала:
– Идешь. А Маришка где?
– Дома, наверное, где же еще?
Ноги сами понесли ее к двери, но там стояла мама и уходить с дороги не собиралась.
– Утром ты ушла из дома с сестренкой. Я тебе велела за ней смотреть. А ты возвращаешься одна. Где Маришка?
И тут Варька вспомнила: «Да, уходили же вместе. А… а где?.. А и правда, где она?» И девочка даже осмотрелась вокруг, как будто Маришка могла вот сию же секунду вдруг появиться рядом. Как будто она стоит где-то тут в своей вечной панамке с арбузиками, в увешанном значками платьице и, как всегда, что-то грызет. Пряник, наверное. Она без НЗ из дома ни ногой.
Но Маришки не было.
Варька шумно и длинно шепотом втянула ртом воздух: «А-а-а». А утром – была. И днем – была. А потом – она не помнит.
– Иди и ищи, раз потеряла!
И Варька пошла. А куда идти-то? Вздохнув, пошла, откуда пришла – к девятиэтажкам. По пути пыталась вспомнить по прядку весь длинный-предлинный летний день.
Сначала они с Маришкой пришли на ближнюю детскую площадку. Там везде полазили и на всем покатались. Потом громко кричали: «О-ля, Ка-тя, О-ля, Ка-тя!» – чтобы те вышли. Но сначала вышла злая бабушка из первой квартиры, а потом только Олька и Катька.
Маришке понравилось и кричать, и убегать от строгой бабушки, и бросать мелкие камушки в уже Светкины окошки. Пока вызванные девочки собирались, две сестренки сгоняли на лифте и позвали еще и Наташку.
Когда почти вся компания собралась во дворе, площадка была облажена, обкатана, все частушки пропеты и стихи продекламированы. Громко. Часто хором. А Маринка про «идет по крыше воробей» выучила. Она уже много стихов знала, два с половиной года как-никак.
Выучила. Значит, тогда она еще была.
На горке в этом дворе мама кататься не разрешала. «У вас трусы от нее ржавые», – говорила она. Поэтому с горки пошли кататься в другой двор. Где Маришка свои трусы все-таки «проржáвела». Варька еще сказала всем, что надо идти стирать, менять.
Но… но она вообще-то всего-то два раза только прокатилась! Два! Поэтому ноги ее уже бежали туда, на горку. Вот она взлетела по ступенькам на самый верх горы. Маринка внизу. Еще тут.
Варька вспомнила, что Людка, еще одна девочка, которая пришла позже, кричала ей снизу: «Варь-ка! Варь-ка! Можно я Маринку возьму поиграть?» – «Можно!» – на весь двор счастливо крикнула ответственная старшая сестрица и лихо съехала с горы. А потом еще. И еще. И еще. Вверх, вниз, одна, вдвоем с Катькой, вдвоем с Олькой, втроем паровозиком, вчетвером, по очереди.
Мелькают свежеиспачканные в гудроне и краске коленки, развеваются ситцевые платья, «ржáвеют» трусы.
А потом играли в магазин. Так хорошо играли! Никто не мешал. Стоп! И на горке никто не мешал. Значит, уже тогда Маришки не было. Так Людка же забрала. Вот! Вот где сестренка. И Варька помчалась к Людке. Солнце уже было у горизонта.
Она, запыхавшись, подбежала к пухлой черной двери Людкиной квартиры. Пахло дерматином. У Варьки кололо в боку. Она встала на цыпочки и нажала кнопку звонка. Дверь открылась почти сразу же. Там стоял Людкин дедушка. Был слышен голос диктора в телевизоре.
– Здрасьте! А Люда дома? – задала Варька сакраментальный вопрос.
– Дома. Люська! – гаркнул дед.
Людка припрыгала на скакалке и, не переставая скакать, спросила:
– Чего тебе?
– Маринка где?
Людка остановилась, и у нее стало такое лицо, как у Варьки, когда она вспоминала: «А-а-а, там же еще когда-то сестренка была…»
– А я не знаю. Мы поиграли, и я ее Ольке отдала.
– Как отдала? Кто разрешил? Это моя сестренка! – сердито сказала Варвара Людке.
– Ну и че даешь тогда? – безразлично пожала та плечами. – Маринка сама захотела поиграть с Олькой. Вот пусть она и спрашивает тогда.
Кто «она»? Почему «она»? Ай! Сейчас не до этого! Варька вихрем сорвалась с места и, на ходу крикнув Людке: «Дура!», умчалась в закат.
И вот она уже подпрыгивает у Олькиной и Катькиной двери. Эх, звонок высоко! А стучать их мама не разрешает. Это некультурно. За некультурное поведение гостей мама своих дочек наказывает, а гостей отлучает от дома.
А там, наверное, Маришка сидит в чужой квартире и домой хочет… Она же домашняя, одна нигде никогда не была. Даже у бабушки за Варькой все время как хвостик ходит и спит там только с Варей. Всегда!
Варька потопталась, решительно вздохнула и постучала. Костяшками пальцев по мягкой двери. Пф-ф! Даже ей не слышно. Ну ладно. И она забарабанила кулаком. Дверь открыла величественная Ангелина Андреевна. И та-ак посмотрела на Варьку!
Спустя десять лет, уже переехав в пятиэтажку, Варька с таким же выражением лица будет смотреть на внезапно появившихся у них тараканов. Противно, но неотвратимо. У Вари с Ангелиной Андреевной это было взаимно.
– Здравствуйте! А Олю можно?
– Нельзя. – И дверь закрылась.
Девочка поморщилась. Захотелось разреветься. Сердце бухало так, будто по нему саданули этой самой дверью. Нет, ну всему же есть границы! Даже взрослой Олькиной маме.
Варька поджала губы, решительно развернулась спиной к двери, уперлась руками в косяки, ногой в пол и застучала в дверь второй ногой. Прямо всей сандалией. Громко, размеренно, как в набат.
– Перестань хулиганить! – раздалось из-за двери.
Ага! Раз не выходит, значит, боится.
– Отдайте Маришку!
– Нет у нас никакой Маришки! Я запрещаю девочкам брать чужие игрушки!
Варька застыла, вспомнив Людкино «можно я возьму Маринку поиграть». Ей стало стыдно. Так стыдно! Отдала сестренку, как куклу, как игрушку, как жирафа Йосю. Ф-фу-у!..
Но не им же отдала! И что, сейчас ее им насовсем оставлять, что ли?! Пусть возвращают!
Только она замахнулась ногой, как дверь открылась. Из-за монументальной Ангелины Андреевны в длинном цветастом халате с обеих сторон выглядывали Олька и Катька. Они мотали своими одинаковыми белыми головами и в один голос говорили:
– А Маринки нет!
– Где она? Людка сказала, что тебе отдала. – И Варька ткнула пальцем в Ольку.
– А она домой захотела, но Наташка ее забрала.
– Наташка?! – выдохнула Варька, и у нее округлились глаза.
Ей казалось, что сестренка потерялась совсем, навсегда. И что, Варька так и будет всю жизнь ходить от двери к двери, звонить, стучать, спрашивать. И все время слышать один и тот же ответ: «А Маринки нет», «А ее нет».
Варька не бежала – летела. Как же долго едет лифт! И его двери никак не закрываются. Вот. Восьмой этаж. Запах дерматина. Пухлая дверь. Звонок. Наташка выглянула и говорит шепотом:
– Ну да, я ее еще днем домой отвела. Она пить хотела. Мы поиграли немного, и потом я ушла.
– Угу. – Варька слабо помахала ей и побрела домой.
Если бы она была взрослой, то наказала бы своих родителей: ну, там в угол бы поставила, ремнем перед носом пощелкала для устрашения. Но сначала она бы на-о-ра-ла! Громко и от души.
Она тут бегает вся в мыле, а Маришка, оказывается, дома. Давно! Варька вспомнила самое неприятное слово из всех, которые мама говорит, когда ее ругает, слово, которое пробивает, слово, которое не хочется слышать. Бессовестная!
Бессовестные! Вот кто они такие!
И она побежала. И ворвалась домой. И высказала им все-все. И услышала в ответ:
– А если бы Наташа не привела Маришку? Оставила бы на площадке и ушла. Ведь не она ее сестра. И утром не она увела ее из дома.
И Варькина голова сразу – бряк! – и повисла ниже плеч.
– Поняла?
Вздох.
– Поняла.
– Что поняла?
– Раз я не могу смотреть за Маришкой, то и нечего ее с собой брать на улицу.
Папа вдруг закашлял, отвернулся, плечи его затряслись. Подавился, наверное. Варька побежала к баку с водой – папу поить. Папа попил, вытер слезы и обозвал дочку детективом.
– Кто это?
– Человек такой. Если преступление какое произойдет, украдут что-то или просто пропало, то детектив спрашивает, ищет, думает и находит. А ты, – папа приобнял дочь и погладил по голове, – провела расследование, нашла пропажу и, – тут он посмотрел на маму внимательно-внимательно, – сделала правильный вывод. Так что ты – настоящий детектив и можешь после школы смело поступать на юридический.
Он снова внимательно посмотрел на маму. А у нее стало непонятное лицо, как у Варьки, когда она заупрямится, «упрется», как говорила мама. И папа тогда обзывал «Варягом» и пел: «Врагу не сдается наш гордый “Варяг”…»
В общем, за этот вечер Варька много чего поняла.
И то, что она – детектив, и что она может выступать на «ридический» (наверное, там надо с редиской танцевать, только ей зачем?), и что мама тоже иногда – «Варяг», а главное, что она, Варька, так любит Маришку, так любит, что теперь будет всегда-всегда хорошо за ней смотреть.
Потому что быть еще раз детективом в свои почти семь лет она больше не хотела.
