Kitobni o'qish: «Поэты XXI века. Выпуск 2.0»

Shrift:

Главный редактор Юлия Гриценко

Поэты Серебряного века

Сергей Есенин
(1895–1925)

Появился на свет Сергей Александрович Есенин 21 сентября 1895 года в Рязанской губернии (село Константиново). Мать Есенина была крестьянкой, отец уезжал на заработки в столицу, работал в типографии. Кроме сына, в семье Есениных были еще две сестры.

Начало учебы русского поэта прошло в земском училище. Окончив его, поэт поступает в церковно-приходскую школу, а в 1913 году покидает родную губернию и уезжает в Москву с целью поступить в университет Шанявского. Там поэт живет на Большом Строченовском переулке, служит помощником корректора (подчитчиком) в Сытинской типографии на Пятницкой.

В 1916 году издается первый сборник стихов поэта, названный «Радуница», который приносит известность поэту. С 1914 года его произведения печатают в детских изданиях. Позже, в двадцатых годах, Есенин увлекается еще одним поэтическим направлением – имажинизмом, став одним из создателей этого «ордена». 1920 год был «богат» на «вирши» автора. Выходят поэмы: «Страна негодяев», «Черный человек», «Русь уходящая», «Русь советская» и другие. Поэт занимается и изданием своих произведений и их продажей, сам арендует лавку на Большой Никитской.

Личная жизнь поэта была не менее увлекательной, чем творчество. С первой гражданской женой он прожил мало, так как очень увлекся Айседорой Дункан. Но внезапно вспыхнувшая страсть также резко угасла, поэт вернулся в Москву, а позже уезжает в путешествие по Закавказью. Издается сборник его стихов «Персидские мотивы», стихотворения «Письмо к женщине», «Письмо матери» и «Русь уходящая». Вскоре Есенин женится на Зинаиде Райх, подарившей ему двоих детей.

Последний брак – с внучкой Льва Толстого Софьей Толстой – был несчастливым. У поэта начались проблемы с властями, на него заводят уголовное дело. Обеспокоенная супруга определяет его в клинику для психических больных. 21.12.1925 года поэт покидает больницу, забрав сбережения, выезжает в Ленинград, где через неделю его находят мертвым в гостинице «Англетер». По одной из версий он повесился, по другой – убийство было организовано сотрудниками ОГПУ.

«Годы молодые с забубенной славой…»

Годы молодые с забубенной славой,
Отравил я сам вас горькою отравой.

Я не знаю: мой конец близок ли, далек ли,
Были синие глаза, да теперь поблекли.

Где ты, радость? Темь и жуть, грустно и обидно.
В поле, что ли? В кабаке? Ничего не видно.

Руки вытяну – и вот слушаю на ощупь:
Едем… кони… сани… снег… проезжаем рощу.

«Эй, ямщик, неси вовсю! Чай, рожден не слабым!
Душу вытрясти не жаль по таким ухабам».

А ямщик в ответ одно: «По такой метели
Очень страшно, чтоб в пути лошади вспотели».

«Ты, ямщик, я вижу, трус. Это не с руки нам!»
Взял я кнут и ну стегать по лошажьим спинам.

Бью, а кони, как метель, снег разносят в хлопья.
Вдруг толчок… и из саней прямо на сугроб я.

Встал и вижу: что за черт – вместо бойкой тройки…
Забинтованный лежу на больничной койке.

И заместо лошадей по дороге тряской
Бью я жесткую кровать мокрою повязкой.

На лице часов в усы закрутились стрелки.
Наклонились надо мной сонные сиделки.

Наклонились и храпят: «Эх ты: златоглавый,
Отравил ты сам себя горькою отравой.

Мы не знаем, твой конец близок ли, далек ли, —
Синие твои глаза в кабаках промокли».

1924

«Быть поэтом – это значит то же…»

Быть поэтом – это значит то же,
Если правды жизни не нарушить,
Рубцевать себя по нежной коже,
Кровью чувств ласкать чужие души.

Быть поэтом – значит петь раздольно,
Чтобы было для тебя известней.
Соловей поет – ему не больно,
У него одна и та же песня.

Канарейка с голоса чужого —
Жалкая, смешная побрякушка.
Миру нужно песенное слово
Петь по-свойски, даже как лягушка.

Магомет перехитрил в Коране,
Запрещая крепкие напитки.
Потому поэт не перестанет
Пить вино, когда идет на пытки.

И когда поэт идет к любимой,
А любимая с другим лежит на ложе,
Влагою живительной хранимый,
Он ей в сердце не запустит ножик.

Но, горя ревнивою отвагой,
Будет вслух насвистывать до дома:
«Ну и что ж, помру себе бродягой, —
На земле и это нам знакомо».

Август 1925

К покойнику

Уж крышку туго закрывают,
Чтоб ты не мог навеки встать,
Землей холодной зарывают,
Где лишь бесчувственные спят.

Ты будешь нем на зов наш зычный,
Когда сюда к тебе придем.
И вместе с тем рукой привычной
Тебе венков мы накладем.

Венки те красотою будут,
Могила будет в них сиять.
Друзья тебя не позабудут
И будут часто вспоминать.

Покойся с миром, друг наш милый,
И ожидай ты нас к себе.
Мы перетерпим горе с силой,
Быть может, скоро и придем к тебе.

1911

Папиросники

Улицы печальные,
Сугробы да мороз.
Сорванцы отчаянные
С лотками папирос.

Грязных улиц странники
В забаве злой игры,
Все они – карманники,
Веселые воры.

Тех площадь – на Никитской,
А этих – на Тверской.
Стоят с тоскливым свистом
Они там день-деньской.

Снуют по всем притонам
И, улучив досуг,
Читают Пинкертона
За кружкой пива вслух.

Пускай от пива горько,
Они без пива – вдрызг.
Все бредят Нью-Йорком,
Всех тянет в Сан-Франциск.

Потом опять печально
Выходят на мороз
Сорванцы отчаянные
С лотками папирос.

1923

«Тихий вечер. Вечер сине-хмурый…»

Тихий вечер. Вечер сине-хмурый.
Я смотрю широкими глазами.
В Персии такие ж точно куры,
Как у нас в соломенной Рязани.

Тот же месяц, только чуть пошире,
Чуть желтее и с другого края.
Мы с тобою любим в этом мире
Одинаково со всеми, дорогая.

Ночи теплые, – не в воле я, не в силах,
Не могу не прославлять, не петь их.
Так же девушки здесь обнимают милых
До вторых до петухов, до третьих.

Ах, любовь! Она ведь всем знакома,
Это чувство знают даже кошки,
Только я с отчизной и без дома
От нее сбираю скромно крошки.

Счастья нет. Но горевать не буду —
Есть везде родные сердцу куры,
Для меня рассеяны повсюду
Молодые чувственные дуры.

С ними я все радости приемлю
И для них лишь говорю стихами:
Оттого, знать, люди любят землю,
Что она пропахла петухами.

1925

Свое

Цветы на подоконнике,
Цветы, цветы.
Играют на гармонике,
Ведь слышишь ты?

Играют на гармонике,
Ну что же в том?
Мне нравятся две родинки
На лбу крутом.

Ведь ты такая нежная,
А я так груб.
Целую так небрежно
Калину губ.

Куда ты рвешься, шалая?
Побудь, побудь…
Постой, душа усталая,
Забудь, забудь.

Она такая дурочка,
Как те и та…
Вот потому Снегурочка
Всегда мечта.

Федор Сологуб
(1863–1927)

Федор Сологуб – русский писатель, поэт, публицист, переводчик и педагог. Он был одним из ярчайших представителей Серебряного века и апологетом русского символизма. Сологуб, биография и творчество которого до сих пор являются предметом изучения и поиска новых символов, – многогранный творец поэзии и прозы.

Настоящее имя поэта – Федор Кузьмич Тетерников. Журнал «Северный вестник» стал стартовой площадкой для поэта. В 90-е годы XIX века поэзия Сологуба публиковалась именно в этом издании. В редакции журнала и были придуманы первые варианты псевдонимов, среди которых был предложен вариант «Соллогуб». Эту фамилию носил знатный род, ярким представителем которого был Владимир Соллогуб – писатель, прозаик. Чтобы иметь различия, Федор решает убрать одну букву. В 1893 году в журнале выходит стихотворение «Творчество», подписанное псевдонимом Федор Сологуб.

Творчество Н. А. Некрасова было ему близко по духу, образы бедняка и его тяжелой судьбы трансформировались и нашли свое место и отражение в будущей поэзии преемника. Также значительное влияние на формирование мировоззрения и таланта писателя имело творчество С. Надсона. Осенью 1892 года Федор Сологуб переезжает в Санкт-Петербург. Здесь он находит место учителя в городском Рождественском училище. Оживая здесь, писатель смягчал и многие сцены своих гениальных, но тяжелых романов «Мелкий бес» и «Тяжелые сны».

В 1908 году Сологуб Федор Кузьмич (биография писателя недостаточно полно описывает этот жизненный этап) оставляет карьеру учителя и женится на Анастасии Чеботаревской – писательнице и переводчице. В 1913 году с женою он отправляется в поездку по городам России, посетив их в количестве почти четырех десятков. В 1918 году поэту выпадает честь быть председателем Союза деятелей художественной литературы. 5 декабря 1927 года писатель уходит из жизни в возрасте шестидесяти четырех лет, оставив после себя огромное наследие ярчайшей поэзии и прозы символизма.

«Кто понял жизнь, тот понял Бога…»

Кто понял жизнь, тот понял Бога,
Его законы разгадал,
И двери райского чертога
Сквозь дольный сумрак увидал.

Его желанья облетели,
Цветы промчавшейся весны.
К недостижимой вечной цели
Его мечты устремлены.

1899–1906

«Кто же кровь живую льет?..»

Кто же кровь живую льет?
Кто же кровь из тела точит?
Кто в крови лохмотья мочит?
Кто же кровь живую льет?
Кто же кровь из тела пьет
И, упившийся, хохочет?
Кто же кровь живую льет?
Кто же кровь из тела точит?

11 октября 1913 года.

Тула – Серпухов. Вагон

Костер

Забыт костер в лесной поляне:
Трещат иссохшие сучки,
По ним в сереющем тумане
Перебегают огоньки,
Скользят, дрожат, траву лобзают,
В нее ползут и здесь, и там,
И скоро пламя сообщают
Еще могучим деревам…

И я, томясь в немой кручине,
Изнемогая в тишине,
В моей безвыходной пустыне
Горю на медленном огне.
О, если б яростным желаньям
Была действительность дана,
Каким бы тягостным страданьям
Земля была обречена!

8 июля 1894

Клевета

Лиловая змея с зелеными глазами,
Я все еще к твоим извивам не привык.
Мне страшен твой, с лукавыми речами,
    Раздвоенный язык.

Когда бы в грудь мою отравленное жало
Вонзила злобно ты, не возроптал бы я.
Но ты всегда не жалом угрожала,
    Коварная змея.

Медлительный твой яд на землю проливая
И отравляя им невинные цветы,
Шипела, лживая и неживая,
    О гнусных тайнах ты.

Поднявши от земли твоим холодным ядом
Среди немых стволов зелено-мглистый пар,
Ты в кровь мою лила жестоким взглядом
    Озноб и гнойный жар.

И лес, где ты ползла, был чудищами полон,
Дорога, где я шел, свивалася во мгле.
Ручей, мне воду пить, клубился, солон,
    И мох желтел в золе.

1921

«Как мне с Коленом быть, скажи, скажи мне, мама…»

Как мне с Коленом быть, скажи, скажи мне, мама.
О прелестях любви он шепчет мне упрямо.

Колен всегда такой забавный,
Так много песен знает он.
У нас в селе он самый славный,
И знаешь, он в меня влюблен,

И про любовь свою он шепчет мне упрямо.
Что мне сказать ему, ах, посоветуй, мама!

Меня встречая у опушки,
Он поднимает свой рожок,
И кукованию кукушки
Он вторит, милый пастушок.

Он про любовь свою все шепчет мне упрямо…
Но что же делать с ним, скажи, скажи мне, мама.

Он говорит: «Люби Колена.
Душа влюбленная ясна,
А время тает, словно пена,
И быстро пролетит весна».

Все про любовь свою он шепчет мне упрямо.
Что мне сказать ему, ах, посоветуй, мама!

Он говорит: «Любви утехам
Пришла пора. Спеши любить,
И бойся беззаботным смехом
Мне сердце томное разбить».

Люблю ли я его, меня он спросит прямо.
Тогда что делать с ним, скажи, скажи мне, мама…

24 апреля 1921

«Как ярко возникает день…»

Как ярко возникает день
В полях оснеженных, бегущих мимо!
Какая зыбкая мелькает тень
От беглых белых клочьев дыма!

Томившая в ночном бреду,
Забыта тягость утомлений,
И память вновь приводит череду
Давно не мной придуманных сравнений.

И сколько б на земле ни жить,
Но радостно над каждым утром
Все тем же неизбежным перламутром
И тою и бирюзою ворожить.

Людей встречать таких же надо снова,
Каких когда-то знал Сократ,
А к вечеру от счастия земного
Упасть в тоске у тех же врат,

И так же заломивши руки,
И грудью жадною вдыхая пыль,
Опять перековать в ночные муки
Земную сладостную быль.

3 февраля 1917

Демьян Бедный
(1883–1945)

Демьян Бедный (настоящее имя Ефим Алексеевич Придворов; 1 (13) апреля 1883 -25 мая 1945) – поэт, писатель, публицист, революционный общественный деятель. Член РСДРП(б) с 1912 года, в 1938 году исключен из партии, восстановлен посмертно в 1956 году.

Родился в Херсонской области в семье чернорабочего. Четыре года обучался в сельской школе, затем обучался на военного фельдшера, поступил в Петербургский университет.

В 1911 году опубликовал стихотворение «О Демьяне Бедном», стал известен под этим именем, вел частную переписку с Лениным. Его первое собрание сочинений было опубликовано в 1913 году.

Во время Первой мировой войны служил фельдшером, был награжден. Писал песни, басни, сатирические фельетоны, стихи. Написал поэму «Про землю, про волю, про рабочую долю», которая была опубликована в 1917 году. Собрал одну из крупнейших частных библиотек в СССР – свыше 30 тысяч томов. С 1922 года избирался депутатом Моссовета. В 1929 году Демьян Бедный работал уполномоченным по проведению коллективизации в Избердеевском районе Тамбовской губернии.

В стихах 1930-х гг. Демьян цитирует Сталина, использует слова Сталина в качестве эпиграфов. Приветствовал снос храма Христа Спасителя: «Под ломами рабочих превращается в сор. Безобразнейший храм, нестерпимый позор» (1931, «Эпоха»). В стихотворениях «Пощады нет!» (1936) и «Правда. Героическая поэма» (1937) заклеймил Троцкого и троцкистов. В 1933 году был награжден орденом Ленина, его постоянно избирают во всевозможные президиумы и правления.

В 1937 году поэму Демьяна «Борись иль умирай» Сталин расценил как «литературный хлам», как басню, содержащую «глупую и прозрачную» критику советского строя. В июле 1938 года Демьян Бедный был исключен из ВКП(б) и из Союза писателей с формулировкой «моральное разложение». Его перестали печатать.

В 1941 году публиковался под псевдонимом Д. Боевой, затем под первоначальным псевдонимом. В антифашистских стихах и баснях Бедный утверждал, что верит в свойнарод, и восхвалял Сталина. Но расположение Сталина вернуть не смог.

Скончался 25 мая 1945 года в санатории от паралича сердца. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.

Диво-дивное
Сказка

Ну, вот:
Жил-был мужик Федот —
«Пустой Живот».
Недаром прозвищем таким он прозывался.
Как черный вол, весь век
Трудился человек,
А все, как голым был, так голым оставался —
Ни на себе, ни на жене!
Нет к счастью, хоть ты что, для мужика подходу.
Нужда крепчала год от году
И наконец совсем Федотушку к стене
Прижала так – хоть с моста в воду.
Ну, хоть живым ложися в гроб!
«Весна-то… Ведрышко!.. И этаку погоду
Да прогулять?! – стонал несчастный хлебороб,
Руками стиснув жаркий лоб. —
Святитель Миколай! Мать пресвятая дева,
Избави от лихой беды!»
У мужика зерна не то что для посева,
Но горсти не было давно уж для еды.
Затосковал Федот. Здоровье стало хуже.
Но, явно тая с каждым днем,
Мужик, стянув живот ремнем
Потуже,
Решил говеть. Пока говел —
Не ел,
И отговевши,
Сидел не евши.
«Охти, беда! Охти, беда! —
Кряхтел Федот. – Как быть? И жить-то неохота!»
А через день-другой и след простыл Федота:
Ушел неведомо куда!
Федотиха, в слезах от горя и стыда,
Сама себя кляла и всячески ругала,
Что, дескать, мужа проморгала.
А муж,
Сумев уйти тайком от бабы,
Не разбирая вешних луж,
Чрез ямы, рытвины, ухабы,
По пахоти, по целине
Шагал к неведомой стране, —
Ну, если не к стране, то, скажем, так куда-то,
Где люди, мол, живут и сыто и богато,
Где все, чего ни спросишь, есть,
Где мужику дадут… поесть!
Худой да легкий с голодовки,
Федот шагал без остановки,
Порой почти бежал бегом,
А как опомнился уж к ночи,
Стал протирать в испуге очи:
Дождь, ветер, а кругом… дремучий лес кругом.
Искать – туда, сюда… Ни признаку дороги.
От устали Федот едва волочит ноги;
Уж мысль была присесть на первый же пенек, —
Ан только в поисках пенька он кинул взглядом,
Ни дать ни взять – избушка рядом.
В окне маячит огонек.
Кой-как нащупав дверь, обитую рогожей,
Федот вошел в избу.
«Здорово, землячок! —
Федота встретил так хозяин-старичок. —
Присядь. Устал, поди, пригожий?
Чай, издалека держишь путь?»
«Из Голодаевки».
«Деревня мне знакома.
Рад гостю. Раздевайсь».
«Мне малость бы соснуть».
«Располагайся, брат, как дома.
А только что я спать не евши не ложусь.
Ты как на этот счет?»
«Я… что ж? Не откажусь!..»
«Добро. Мой руки-то. Водица у окошка».
«Ну, – думает Федот, – хороший хлебосол:
Зовет за стол,
А на столе, гляди, хотя бы хлеба крошка!»
«Умылся? – между тем хлопочет старичок. —
Теперь садись да знай: молчок!»
А сам залопотал: «А ну-тка, Диво, Диво!
Входи в избушку живо,
Секися да рубися,
В горшок само ложися,
Упарься,
Прижарься,
Взрумянься на огне
И подавайся мне!»
В избу, гагакнувши за дверью,
Вбежало Диво – гусь по перью.
Вздул огонечек гусь в золе,
Сам кипятком себя ошпарил,
В огне как следует поджарил
И очутился на столе.
«Ешь! – говорит старик Федоту. —
Люблю попотчевать гостей.
Ешь, наедайся, брат, в охоту, —
Но только, чур, не трожь костей!»
Упрашивать себя мужик наш не заставил:
Съел гуся начисто, лишь косточки оставил.
Встал, отдувался:
«Ф-фу! Ввек так не едал!»
А дед опять залопотал:
«Ну, кости, кости, собирайтесь
И убирайтесь!»
Глядь, уж и нет костей: как был, и жив и цел,
Гусь со стола слетел.
«Эх! – крякнул тут Федот, увидя штуку эту. —
Цены такому гусю нету!»
– «Не покупал, – сказал старик, – не продаю:
Хорошим людям так даю.
Коль Диво нравится, бери себе на счастье!»
– «Да батюшка ж ты мой! Да благодетель мой!»
На радостях, забыв про ночь и про ненастье,
Федот с подарком под полой,
Что было ног, помчал домой.
Примчал.
«Ну что, жена? Здорова?»
И молвить ей не давши слова,
За стол скорее усадил,
Мясцом гусиным угостил
И Диво жить заставил снова.
Вся охмелевши от мясного,
«Ахти!» – раскрыла баба рот,
Глядит, глазам своим не веря.
Смеется радостно Федот:
«Не голодать уж нам теперя!»

Поживши на мясном денька примерно два,
И телом и душой Федот совсем воспрянул.
Вот в лес на третий день ушел он по дрова,
А следом поп во двор к Федотихе нагрянул:
«Слыхали!.. Как же!.. Да!.. Пошла везде молва
Про ваше Диво.
Из-за него-де нерадиво
Блюсти ты стала с мужем пост.
Как?! Я… отец ваш… я… молюсь о вас, пекуся,
А вы – скоромиться?!» Тут, увидавши гуся,
Поп цап его за хвост!
Ан руки-то к хвосту и приросли у бати.
«Постой, отец! Постой!
Ведь гусь-то не простой!»
Помещик, глядь, бежит соседний, сам не свой:
«Вцепился в гуся ты некстати:
Хоть у деревни справься всей, —
Гусь этот – из моих гусей!»
«Сей гусь?!»
«Вот – сей!!»
«Врешь! По какому это праву?»
Дав сгоряча тут волю нраву,
Помещик наш отца Варнаву
За бороденку – хвать!
Ан рук уже не оторвать.
«Иван Перфильич! Вы – забавник!»
Где ни возьмися, сам исправник:
«Тут дело ясное вполне:
Принадлежит сей гусь казне!»
«Гусями вы еще не брали!..»
«В казну!»
«В казну! кому б вы врали
Другому, только бы не мне!»
Исправник взвыл:
«Нахал! Вы – грубы!
Я – дворянин, прошу понять!» —
И кулаком нахала в зубы.
Ан кулака уж не отнять.
Кричал помещик, поп, исправник – все охрипли,
На крик охотников других несло, несло…
И все один к другому липли.
Гагакал дивный гусь, а жадных душ число
Росло, росло, росло…
Огромный хвост людей за Дивом
Тянулся по горам, пескам, лесам и нивам.
Весна испортилась, ударил вновь мороз,
А страшный хвост у дивной птицы
Все рос да рос.
И, бают, вот уж он почти что у столицы.
Событья, стало быть, какие у дверей!
Подумать – обольешься потом.
Чем все б ни кончилось, но только бы скорей!
Федот! Ну, где Федот?.. Все дело за Федотом!

Конец был сказки очень прост.
Самою жизнью нам досказан он правдиво:
Федот, вернувшися и вызволяя Диво,
Как зверь, набросился на мироедский хвост.
Хоть жадной сволочи порядочно влетело,
Но как окончится все дело,
Покамест трудно угадать.
Вся свора злобная еще весьма ретива.
Держись, Федотушка! Без Дива
Тебе равно ведь пропадать!
Федотушка, держись! Не заражайся страхом
Ни пред хлыстом, ни пред крестом!
Знай: все, чем жизнь твоя красна, пойдет все прахом,
Коль не расправишься ты начисто с хвостом.

Зинаида Гиппиус
(1869–1945)

Поэтесса появилась на свет 20 ноября (по старому стилю) 1869 года. Родной город Зинаиды Гиппиус – Белев (ныне это Тульская область).

Революция 1905 года и расстрел рабочих 9 января оказали сильное влияние на творчество поэтессы. В ее стихах появились политические мотивы. Она и ее муж яростно отрицали самодержавие, считая, что оно пришло от Антихриста. В 1906 году супруги были вынуждены уехать в Париж, где пробыли почти 2 года. При этом они продолжали творить и сотрудничать с русскими изданиями.

В 1908-м Мережковские вернулись на родину. Помимо прозы и стихов, Зинаида Гиппиус писала критические статьи под псевдонимом Антон Крайний. Ее критика была остра и саркастична, подчас субъективна и капризна. Но в ее профессионализме не было никаких сомнений.

Персонажи Гиппиус – абстракции. Два романа Гиппиус «Чертова кукла» (1911) и «Роман-царевич» (1914) – мистические изыскания в политической психологии, – слабые отростки от могучего ствола Бесов Достоевского. Пьеса «Зеленое кольцо» (1914) – типичный пример стиля Гиппиус.

В 1917 году налаженная жизнь супругов вновь рухнула. Мережковские не приняли Октябрьскую революцию. Зинаида Николаевна писала: «…на развалинах рухнувшей культуры бушует озверение…».

В 1920 году Гиппиус с мужем нелегально пересекла русско-польскую границу. Но после недолгого пребывания в Польше супруги навсегда иммигрировали в Париж. Здесь они продолжали писать стихи и прозу и даже основали философское общество «Зеленая лампа», которое просуществовало до 1940 года.

Легенда Серебряного века ушла из жизни 9 сентября 1945 года, когда ей было 76 лет. Ее похоронили на русском кладбище Сен-Женевьев де Буа вместе с ее мужем.

Виталий Яковлевич Вульф, российский искусствовед, театровед, литературовед, киновед, переводчик и телеведущий, включил имя Зинаиды Гиппиус в список величайших женщин XX века, которые «определили лицо своей эпохи».