Kitobni o'qish: «Чай, кофе и плитка шоколада. Сказочные истории»

Сборник

Shrift:

Вместо предисловия

В этом сборнике мы делимся с Вами сказками и рассказами об удивительном мире чая, кофе и шоколада. Выбор темы, конечно же, не случаен. Кантата от самых истоков была путеводителем в этой культуре.

Сначала мы просвещали и обучали своих сотрудников, а они бережно по крупице передавали эти знания каждому гостю. Принцип честного и открытого диалога создает семейную, теплую атмосферу в наших галереях. Забота о госте неразрывно связана с желанием делиться душевным теплом и пониманием чудесных традиционных напитков. Нам важно, чтобы Вы знали, как вкусно, правильно и с пользой погрузиться в чайно-кофейную культуру. А также, грамотно и без вреда для здоровья выбрать натуральный десерт.

В ответ наши гости стали делиться своими уникальными знаниями и видением. Круг просвещения замыкается, но сам процесс живет изо дня в день.

Конечно, эти, почти сакральные, напитки и его величество шоколад, отзываются в душе каждого. А иногда становятся источником вдохновения. О них хочется говорить, писать и конечно же, читать.

Так появился наш сборник.

Сама идея родилась в городе Симферополь. Реализовалась она благодаря совместному творчеству кантатовцев и профессиональных писателей. Это разные интересные люди с особенным взглядом. Для Кантаты книги несут большую ценность. Мы много читаем и активно делимся знаниями. Вдвойне приятно, когда появляется возможность издать собственную книгу.

Этот сборник – шанс прожить вместе с авторами их истории. Узнать, как можно чувствовать чай, понимать кофе или открывать для себя шоколад. Это повод вспомнить свои сказочные истории. Вспомнить и обязательно поделиться ими с близкими за чашкой чая, кофе и плиткой шоколада.

Мы желаем вам тепла, уюта и вдохновения в каждой строчке. Мы искренне любим свой продукт. Спасибо, что разделяете эту любовь с нами!

Искренне Ваша, Кантата.

Издательский дом СеЖеГа благодарит Кантату за предоставленные призы и саму возможность издать эту книгу, надеется на дальнейшее сотрудничество и дружбу. И пусть всем нам будет вкусно и приятно выпить чашку горячего напитка с чудесным десертом за чтением этой прекрасной книги…

ИД СеЖеГа.

Илона Волынская, Кирилл Кащеев
Кофейня Совы и Кошки

Кофейня была погружена во мрак. Темными силуэтами громоздились стулья в пыльных чехлах, тускло поблескивали сквозь тьму покрытые зеленой патиной медные весы на стойке. Полка с разнокалиберными джезвами тонула в сумраке, и лишь чашки едва заметно белели боками, но и они кутались во мрак, как в старую ветошь. На столе, сбив скатерть в уютное гнездо, спала крупная серая кошка. Кофейня спала вместе с ней – фитили ламп под колпаками абажуров тлели красными точками, то разгораясь, то затухая в такт дыханию. Ореол серебристого света блекло трепетал вокруг лоснящейся серой шерсти, пробегая по ней едва заметными волнами странных узоров, отчего порой казалось, что вовсе не шерсть это, а чешуя.

– Т-с-с-с… т-с-с-с… т-с-с-с…

Сон. Тишина. Покой.

– Бах!

Круглое окошко под потолком распахнулось, ударив рамой о стену. Темное стекло сверкнуло изумрудной витражной зеленью, точно его на миг пронзило вспышкой молнии. В кофейню хлынул пронзительный запах дождя, крови и мокрых птичьих перьев.

– Ба-бах!

Новая вспышка молнии, громовой удар, яростные всплески крыльев – в окошке забилась серая птица. Рывок, снова грохот грома, еще рывок… во вспышках молний птица вломилась внутрь, колотя крыльями и роняя перья, спланировала на пол, вскрикнула. Небольшая серая сова, ковыляя на когтистых лапах, пронеслась через кофейню, вспорхнула на стойку, ударила кривым клювом по весам…

– Банннгг! – прокатился долгий мелодичный звон. Весы качнулись и начали стремительно светлеть, словно растворяя патину в желтизне ярко начищенной меди.

– Пшшшш! – фитили ламп ярко вспыхнули, выделяя из мрака чеканные бока джезв.

– Ахххх! – чашки сверкнули белизной тонкого, как бумага, фарфора.

На стойке, свесив ноги в аккуратных башмачках, сидела дама в наглухо закрытом сером платье. На груди приколоты золотые часики – так одеваются директрисы дорогих пансионов для детишек столичной аристократии. Только рукава ее платья оторачивали манжеты из мягких серых перышек, и такие же перышки были вплетены в строгий «учительский» пучок волос.

Кошка на столе медленно подняла голову:

– Доррррогая! У вас вот тут… хвостик. – касаясь когтистой лапкой уголка рта, мурлыкнула она.

Дама на стойке несколько раз судорожно моргнула – ярость охотничьей птицы медленно угасала в круглых, ярко-желтых глазах. И вдруг отчаянно смутилась и торопливо втянула в рот свисающий мышиный хвостик. Хвостик напоследок дернулся.

– Простите, дорогая! – дама прикрыла рот ладошкой и деликатно икнула.

Кошка растянула пасть в совершенно человеческой ухмылке и снова свернулась клубком.

Дама соскочила на пол, и мягко постукивая башмачками, засновала за стойкой: взвешивая, отсчитывая, измеряя… Негромко взвизгнула рукоятка кофейной мельнички. С каждым ее поворотом в кофейне становилось все светлее: разгорались лампы, разноцветные абажуры наливались изумрудной зеленью, солнечной желтизной, темной кровью граната…

Синим огнем вспыхнули спиртовки на стойке. Поплыл тонкий запах свежесмолотого кофе…

Дама ловко сняла джезву со спиртовки – и в два глотка опустошив крохотную белую чашечку кофе, вывернула ее на блюдце. Подхватила свисающее на цепочке пенсне, водрузила его на нос и пристально всмотрелась в кофейные разводы на белизне фарфора.

– Переодевайтесь, дорогая! – отрывисто ухнула она. – У нас дела!

Кошка шевельнула кончиком хвоста… повернулось чуткое шелковистое ухо…

В свете разгорающихся ламп мягкой охрой вспыхнула кирпичная стена, и словно карандаш невидимого художника прочертил в ней прямоугольник дверного проема. Золотистая ручка дрогнула, сверкнула разноцветная мозаика витражных стеклышек и громко звякнул дверной колокольчик:

– Дланг-дилинг-дан!

Стремительно, с места, кошка взмыла в прыжке… Серая мохнатая тушка на миг зависла в воздухе – победно вился пушистый хвост…

Лампы полыхнули светом, отражаясь в крахмальной белизне скатертей и острых гранях кружевных салфеток… и вторая дама, в платье чешуйчатого шелка, мягко опустилась на высокий ореховый стул с гнутой спинкой.

– Вечно вы в последний момент! – укоризненно покачала головой Сова, протирая пенсне.

Кошка лишь легкомысленно фыркнула, оправляя на плечах пушистую горжетку серого меха и с треском захлопнула перламутровый веер.

– Динг-донг! – звякнул колокольчик, и через порог ступил молодой мужчина.

– Я… никогда не замечал, что тут есть кофейня. – пробормотал он, окидывая взглядом зал. – Простите, дамы… Здравствуйте…

Дверь с легким звоном захлопнулась у него за спиной, отрезая шум дождя, цокот копыт и шорох колес экипажей по мокрой булыжной мостовой.

– Если вы нас нашли, значит, вам это нужно. – погружая губы в чашку, где сливок было изрядно больше, чем кофе, томно мурлыкнула Кошка.

Юноша судорожно чихнул. Потянулся к карману… и растерянно уставился на некогда бывшую носовым платком мокрую грязную тряпку. Кажется, некоторые из украшавших ее темных пятен были пятнами крови. Руки у него дрогнули, платок упал на пол, неопрятно растопырившись на медовом паркете.

– Я… я сейчас уйду! – пробормотал юноша, покачнулся и без сил опустился на краешек стула, стараясь не касаться белоснежной скатерти грязным, будто в канаве валялся, сюртуком. Вокруг замызганных сапог стремительно натекала лужа, и он смущенно подтянул их под стул. – Простите… Я только посижу… пару минут… всего пару минут, дамы! У вас тут так тепло… Посижу и уйду! – подергивающиеся частой мелкой дрожью пальцы он зажал между колен. – Все! Уже ухожу… уже! – лихорадочно твердил он, съеживаясь на стуле, словно хотел спрятаться за переплетением спинки как за нерушимой оградой. – Иду! – рывком, точно дернув самого себя за шиворот, он поднялся со стула, тяжело оперся о спинку – та громко скрипнула под его ладонью. Торопливо отдернул руку и заковылял к дверям, мучительно подволакивая ногу.

– Там дождь. – водружая пенсне на нос, обронила Сова.

– И какой-то господин в дождевике напротив нашей двери. Крайне неприятный господин, крайне… – томно протянула Кошка, взмахом веера указывая на дверь.

– Но… вам же не видно от вашего столика!

– Столик, юноша, вовсе не повод ограничивать поле зрения! – наставительно сказала Сова.

Юноша бросил лишь беглый взгляд на залитое дождем витражное стекло. На губах его играла мечтательная улыбка:

– Вы говорите совсем как моя гувернантка! Да вы на нее и похожи, сударыня! Ее наняли сестре, но на учителя еще и для меня у родителей денег не было, и она учила нас обоих. Очень строгая была, но… с ней было так интересно! И… она всегда была на нашей стороне! – с тоской прошептал он. – Знаете, это очень много, когда кто-то всегда на твоей стороне.

– Знаю. – обронила дама в пенсне. – Многие гувернантки этого мира похожи на меня. А вам, юноша, следует выпить горячего кофе. Пока совсем не разболелись! – неодобрительно глядя на его покрасневшие щеки и мокрый от пота лоб, распорядилась она, и потянулась за кофейной мельничкой.

– Вы не понимаете! – юноша попятился. – Если там и вправду человек в дождевике… Если меня выследили… Я должен немедленно уйти! Они ведь могут ворваться сюда… и навредить вам тоже! – выкрикнул он, продолжая пятиться к двери. – Вы не подумайте, я ничего плохого не сделал! Ничего такого, за что мне было стыдно! Просто есть человек… очень плохой человек… он убивал и… и люди пропадали… и много чего еще… Я сперва-то случайно наткнулся, а потом уж специально искал, доказательства собирал, и… Я написал! И про него, и про его сообщников! Мне поверили! Скоро будет суд, но… но теперь он меня ищет! Меня предупредили, но его люди уже перекрыли выезды из города и…

– Жалеете? – холодно спросила Сова.

– Я? Нет! Нет! Я бы… жить не смог, если бы ничего не сделал! – отчаянно выпалил он. – Просто… – он пошатнулся, прижимая ладонь ко лбу. – Я… вторую ночь не сплю и… почти ничего не соображаю, иначе я никогда бы не зашел к вам и… мне страшно. Немножко. – он поежился и уже почти неслышно добавил. – Очень, очень страшно. Я… я видел… он… и его подручные… такое с людьми делают… – он замотал головой и даже на миг прижал ладони к глазам, точно отгоняя жуткое видение. – Но… сейчас я так устал, что мне уже все равно. Только бы скорее все кончилось! Я… простите… напрасно я вам… свои беды… Я все-таки пойду! – он схватился за дверную ручку и принялся дергать, нажимая раз за разом…

– Щелк-щелк! – ручка отчетливо щелкала. Дверь не открывалась.

– Кофе-карамель? – задумчиво мурлыкнула у него за спиной Кошка. И коротко кивнула в ответ Сова.

– Вы не понимаете! – прижимаясь горячим лбом к кобальтово-синему прохладному стеклу, повторил юноша.

– Или понимаем больше вашего. Сядьте, юноша! – непреклонно скомандовали из-за спины. – Сядьте и ждите ваш кофе!

Переставляя ноги как деревянный манекен, он заковылял обратно к столику. Глаза его не отрывались от рук Совы, колдующей над весами.

– Десять гран сахару – для сладости, пять гран муската и корицы – для пряности, и ледяной воды – для ясности! – она ловко водрузила на спиртовку медную джезву.

По крутым бокам джезвы бежали узоры чеканки – казалось, они шевелятся, несутся куда-то, уводя за собой взгляд и сознание…

– Пшшш! – кофе вскипел карамельно-белой пеной, и Сова, ловко сдернув джезву со спиртовки, пустила ее по стойке, прямиком караулящей Кошке. – Пшшш! – лихо поймав за ручку, та перевернула джезву над чашкой и тихонько заурчала:

– Клочок тумана – для скрытности, лепесток огня – для отваги, кошачьи шаги – чтоб легко на пути… И сливки! Ох, конечно же, сливки, никому не будет все равно, никто не захочет, чтоб все кончилось, когда сливки! Сливки не должны кончаться никогда! – короткий пирует, взвихрился шелк… и увенчанная снежной шапкой сливок чашка опустилась перед ним на столик.

– Пейте, юноша! – потребовали на два голоса.

Подрагивающей рукой он взялся за чашку и поднес к губам, сам не замечая, как жадно принюхивается к пьянящему аромату. Облизнул пересохшие губы, и опустошил чашку в три глотка, как измученный жаждой путник – долгожданную кружку воды.

– Кто же так пьет отличный кофе! – глядя на его измазанную сливками физиономию, укоризненно ухнула Сова. – А впрочем… – она потянулась к чашке, и перевернув ее на блюдце, принялась внимательно рассматривать потеки.

– А… разве можно гадать на кофе со сливками? – дрогнувшим голосом спросил он.

– Гадать, юноша, можно на чем угодно! – надменно сообщила Кошка. – На чайных листьях…

– …и на танце чаинок! – подхватила Сова.

– И даже на плитках шоколада! – в руках у Кошки, словно карточные веера, раскрылись шоколадные плитки в разноцветной упаковке. – Плитку? – светски поинтересовалась она.

– Нет! Нет, спасибо! – словно боясь поддаться необоримому соблазну, юноша спрятал руки за спину. – Мне и за кофе расплатиться нечем!

– О, вы расплатитесь! – предвкушающе мурлыкнула Кошка.

– Всем, чем располагаете! – подхватила Сова.

– Всем отчаянием…

– И стылым ужасом в сердце…

– И усталостью…

– И тоской…

– И безнадежностью…

Вокруг него вились шелка, то и дело обдавая его запахом нагретого меха и птичьих перьев… а потом обе хозяйки отпрянули, оставляя окончательно замороченного юношу держаться за голову, будто боясь, что та вдруг взовьется, как семечко клена, и улетит.

– Теперь можете идти, юноша! – выставляя перед собой невесть откуда взявшиеся флаконы с угольно-черной, кроваво-алой, грязно-бурой и тоскливо-серой жижей, мурлыкнула Кошка.

– Чашку возьмите с собой – на добрую память. – добавила Сова.

Баюкая еще теплую чашку в ладонях, он пошел к дверям – ноги его больше не дрожали. И никто его не останавливал. Он сам остановился, схватившись за дверную ручку.

– А я… я еще смогу прийти сюда?

– Нет уж! – фыркнула Кошка и кажется, шерсть на ее горжетке встала дыбом. – Сюда приходят только один раз! – и задумчиво добавила. – Так или иначе – только один.

– В следующий раз, если случайно на что-то наткнетесь, а потом будете специально искать и писать… – насмешливо прогудела Сова. – …извольте уж сами позаботиться о своей безопасности! А сейчас идите домой, юноша! Да-да, домой! Сестра волнуется…

– Уж она-то всегда на вашей стороне! – фыркнула Кошка.

Он рванул легко распахнувшуюся створку и кинулся наружу.

– Долгой жизни, юноша! – ухнуло с одной стороны.

– Удачи, юноша! – мурлыкнули с другой.

– Да! Спасибо! – прокричал он и дверь за ним захлопнулась.

Сквозь ставшие прозрачными витражи видно было, как по скользкой мостовой он выкатывается чуть не под ноги хмурому громиле в надвинутом на самый нос капюшоне дождевика, замирает на миг… и быстро уходит прочь, прижимая к себе кофейную чашку. Громила не шелохнулся, не повернул головы, продолжая все также мрачно и пристально буравить взглядом дверь кофейни.

– Мррр? – вопросительно протянула Кошка.

– Уху! – ответила Сова.

Грохот копыт расколол спокойствие проулка. Запряженная четверней карета с небрежно замазанным грязью гербом на дверце ворвалась в проулок, распугивая редких прохожих. Из нее вылез еще один громила, казавшийся близнецом того, что караулил у двери. Следом, легко опершись на трость, на брусчатку спрыгнул подтянутый седой господин.

– Сюда, хозяин! – прогудел громила в дождевике и…

– Динг-диланг-донг-донг! – колокольчик на двери зашелся тревожным звоном.

На пороге встали трое.

Медленно поводя головами – точно боевые линкоры дулами орудий – парочка громил оглядела кофейню…

– Точно говорю, хозяин, сюда он забежал! – прогудел громила в дождевике.

– Я даже и не знал, что тут – кофейня! – оглядываясь по сторонам, хмыкнул седовласый.

– Если вы нас нашли, значит, вам это нужно. – проскрежетала Сова, и круглые стеклышки пенсне сверкнули желтым в свете ламп.

– Еще как нужно, милочка! Мои люди доложили, что сюда зашел один юноша, с которым мне бы весьма хотелось… побеседовать… – его пальцы до белизны сомкнулись на набалдашнике трости, а в глазах промелькнуло бешенство. – Но сейчас я его тут не вижу…

– Дык спрятали… бабы, они такие, жалостливые… – авторитетно прогудел громила.

– Полагаешь? – протянул седовласый.

– Ну дык… А вот ежели их как след тряхнуть… так вся жалостливость и посыплется… – стискивая пудовые кулачищи, громила шагнул вперед…

– Ну-ну-ну… – останавливая его взмахом трости, проворковал седовласый, и губы его сложились в сладенькую улыбочку. – Наверняка это разумные дамы, мы вполне сможем договориться… Милые сударыни! Лучше вам отвечать… – и щелчком плети вопрос. – Где мальчишка?

– Он ушел! – небрежно бросила Кошка, перебирая выставленные перед ней флаконы.

– Ушел! – согласно ухнула Сова, возясь со спиртовкой.

– Не мог он уйти, хозяин! Я глаз с двери не сводил, вас дожидаючись! – возмутился громила. – Врут они все!

– Видите, дамы? – постукивая тростью по ноге, протянул седовласый. – Мой человек вам не верит.

Мой человек полагает, что вы зачем-то прячете от меня этого… юного негодяя. Весьма опрометчиво с вашей стороны! И не то чтоб я вам угрожал, дамы, вовсе нет! Просто… юноша опасен! Мы хотим вас защитить!

– Ыгы… – осклабился второй громила. – Спасти… – оба громилы дружно гыгыкнули.

– От каких только разнообразных опасностей меня пытались спасти самые разные мужчины! – томно мурлыкнула Кошка. – Верите, дорогая, один раз – даже от мышей!

– Это потому, что вы им позволяете, дорогая! – с чопорным неодобрением откликнулась Сова. – А их воспитывать надо, воспитывать…

– Мышей?

– Мужчин, дорогая, мужчин… Мышей-то зачем, с мышами разговор короткий… Хотя и с некоторыми мужчинами…

Седовласый стремительно шагнул вперед… и схватил Кошку за плечо:

– А ты… ты похожа на ту актриску, что отказала мне, когда я был наивным и юным, и еще не знал, как с такими правильно обращаться! – хрипло сказал он, вглядываясь в янтарно-желтые глаза под опущенными веками. – Ну уж тебя-то я не упущу! – тростью он подвинул к себе стул и уселся рядом. – Обыщите здесь все!

На миг громилы замешкались… и тут же заметались по кофейне, заглядывая во все углы, и даже срывая со столов низко свисающие крахмальные скатерти.

– Могу предложить кофе… пока ваши люди ищут мужчину под моей стойкой! – равнодушно провожая взглядом слетевшую со стола лампу, ухнула Сова.

– Кофе? – не сводя глаз с Кошки, пробормотал седовласый. – Пусть будет кофе, черный и горький как…

– Как грех! – подаваясь к нему, мурлыкнула Кошка.

– Как грех смертоубийства! – откликнулась Сова. – С пеной желтой, как гной…

Чашка кофе скользнула по стойке… и первым Кошка опрокинула в нее угольно-черный флакон:

– И отчаяния полной мерой, и ужаса, чтоб рвалось сердце, и тоски, чтоб хоть волком вой!

И чашка с резко, до слез, пахнущим кофе появилось перед самым его лицом.

– Пей! – шепнули с двух сторон. – Все безнадежно… Пей!

Голову повело, седовласый отчаянно ухватился за стойку и прохрипел:

– Я не буду это пить!

– Поздно! – раздался двойной звонкий хохот. – Ты уже согласился!

Седовласый замахнулся тростью, толстая трость встретилась с изящным перламутровым веером и с треском переломилась.

Один из громил кинулся через стойку, пытаясь ухватить Сову за шкирку. Та плавным, летящим движением скользнула в сторону – громила грохнулся на пол, сверху посыпались тяжелые джезвы.

Второй громила попытался схватить Сову за плечи. Женщина крутанулась в его руках, взвихрив широкую серую юбку… жесткое серое крыло хлестнуло громилу по лицу. Последнее, что он видел, был ярко-желтый, до краев налитый яростью глаз охотничьей птицы…

– Прекрати это! – седовласый кинулся на Кошку и наткнулся на выставленную вперед ладонь. В груди вспыхнула ослепительная боль – словно в нее впились кинжально-острые когти. Мир стремительно выцветал перед его глазами: таял охристый кирпич стен, растворяясь в темноте, окутывались чехлами теней стулья, одна за другой гасли лампы… На глазах покрываясь патиной, качнулись на другую сторону медные весы.

Он еще успел увидеть, как последний его телохранитель пытается отмахаться стулом от налетающей, кажется, со всех сторон птицы. А потом рухнул навзничь…

– Сладко больше не будет. Никогда. – женское лицо потекло, как расплавленный свечной воск, сменяясь оскаленной кошачьей мордой – клыки жутко мерцали в сгущающемся сумраке. – Ведь если кому-то сюда нужно – это вовсе не значит, что ему сюда хочется!

Чашка с черной, горькой, кипящей жижей ткнулась в губы.

Через пару глотков ему стало все равно, и единственное, чего хотелось – чтобы все скорее закончилось.

* * *

– Их обнаружил дворник. – молоденький стажер очень старался докладывать четко и по существу, и трогательно пламенел оттопыренными ушами, когда у него не получалось. – Свалили посреди улицы… как мусор.

– Хм, да тут известные ли-ичности! – протянул комиссар, когда брошенное ничком тело перевернули. – Этот господин, вместе с двумя телохранителями… и постоянными сообщниками… – он перевел взгляд на остальные два тела. – Должны сейчас находиться под домашним арестом в ожидании суда! И что же все трое делали на другом конце нашего милого городка?

– К… кофе пили? – заикаясь, спросил стажер.

– Кофе? Какой еще кофе? – отрывисто бросил комиссар.

– А… так рядом с трупом… вот… кофейная чашка! – явно нервничая, стажер подал открытую коробку. На дне лежала расколотая кофейная чашка.

– «Кофейня Совы и Кошки»… – поднеся обломок к самым глазам, прочитал комиссар и небрежно уронил обломок обратно. – Нет такой кофейни в городе.

– К… как?

– А вот так! Хоть обыщите все улицы – не найдете. – хмыкнул комиссар. – Впрочем, если хотите… поищите. Вдруг да найдете… если вам очень нужно. – и отсалютовав подчиненным тростью, неторопливо направился по улице к комиссариату.

Коротко кивая на приветствия, взбежал на второй этаж, зашел в кабинет, и облегченно вздохнув, швырнул цилиндр на крючок над дверью. Он знал, что никто не войдет: подчиненные давно привыкли – кто сунется к комиссару раньше его утренней чашки чая, пусть пеняет на себя. Комиссар постоял у окна, глядя на просыпающиеся улицы, развернул шоколадку – был сладкоежкой и не скрывал этого – и принялся священнодействовать над заварочным чайником. Накрыл его крышечкой, загремев ключами, отпер сейф и вынул оттуда белую толстостенную чайную чашку. Торжественно, почти благоговейно налил чаю, полюбовался его темно-янтарным цветом, уселся за стол и раскрыл папку с документами. Отхлебнул, зажмурился от удовольствия… и уткнулся в бумаги.

– Найдет – если нужно… – тихонько бормотал он. – Нужно – найдет…

Пальцы его поглаживали слегка потертую надпись позолотой по ободку чашки: «Кофейня Совы и Кошки».