Вокруг денег (сборник)

Гипербореец^[4]

Данная повесть представляет собой исключительно художественное произведение. В этой связи все действующие лица, равно как и места действия, упомянутые в ней, являются вымышленными.

– Отчего ты плачешь, мой юный господин? – спросил Старший Визирь, согнув спину в почтительном поклоне. – Вспомни о цветущей стране, оказавшейся у твоих ног. Той, что сотворил твой великий дядя. Его путь наверх был труден и тернист. А сладкий вкус побед перемешан с горечью разочарований. Тебе же, наследнику, можно просто наслаждаться. Пусть мои слова помогут тебе отвлечься от печали по его безвременной кончине.

– Но я скорблю вовсе не о нем, а о том славном пути, что мне теперь не суждено пройти самому, и том, что не смогу создать все это своими руками, – ответил юноша.^[5]

Пролог

Среди прочих многочисленных достоинств, которых и не перечесть, Юлиана всегда отличала хорошая память. Так, с его слов, он отчетливо помнит себя годовалого.

Вот лежит себе, кроха, в уютной коляске. А заботливая мамаша, как орлица над орленком, так и вьется вокруг, так и вьется. То поправит одеяло, то одернет чепчик, то склонится над малышом, а то вдруг гордо распрямит спину, бросит тревожный взгляд куда-то за окно, словно силясь разобрать там, в синей мути московской пурги, светлое будущее своего дитяти. Сама же нараспев тихонько сказ ведет. Да не простой, а наполненный смыслом. Восприимчивый же Юлиан, словно губка, с молоком матери впитывает в себя все премудрости мироздания, познает малыш, кто он, откуда пришел и куда движется.

Песнь первая

«Обратимся к себе. Мы гиперборейцы – мы достаточно хорошо знаем, как далеко в стороне мы живём от других. “Ни землёй, ни водой ты не найдёшь пути к гиперборейцам”, – так понимал нас еще Пиндар. По ту сторону севера, льда, смерти – наша жизнь, наше счастье. Мы открыли счастье, мы знаем путь…»^[6]

Так когда-то говорил великий Заратустра!

Так зимней ночью 1966 года от рождества Христова, смиренно склонив голову на сторону, говорила и Екатерина, мать Юлиана.

Были у нее и другие песни.

Песнь вторая

Сын мой, знай! Тут, под Москвой находится то самое место! На крутом берегу – вековой сосновый бор стоит, а под ним река бежит. Давным-давно один боярин надел отдал старшему сыну, Григорию. Оттуда и название пошло: Григорьев Бор.

Манит Григорьев бор к себе великанов интеллекта. По праву расселившись там, несут они высокую миссию служения духу. Григороборейцы борются с невежеством, сражаются за преумножение знаний. Все материальное им чуждо, они творят.

Мой сын, помни, и мы принадлежим к этой касте атлантов духа! Так иди же смело своим великим путем. И отворятся пред тобой врата Григоробореи!

Блистай же в школе, поражай всех в университете и аспирантуре! Пиши кандидатскую, защищай докторскую, путь изберут тебя академиком! Ты станешь ученым с мировым именем и великим музыкантом. По-настоящему талантливые люди талантливы во всем. К тебе придет почет и уважение!

Песнь третья

Сын мой, в этой песне я поведаю о себе. Твоя мама тоже когда-то была маленькой несмышленой школьницей. Но однажды на нее снизошло видение. Было начало мая, набухшие почки раскрывались, превращаясь в листья, птицы заливались трелями, а моя душа томилась в ожидании чего-то большого, светлого. После уроков я возвращалась домой. Вдруг набежали тучи, полил дождь, ярко молния сверкнула – и снизошло на маленькую Катерину осознание, что не такая она, как все, что исключительная, что предначертан ей великий путь. Это чувство принялось стремительно расти во мне, пока не заполнило всю до остатка. И я услышала глас Господень.

Какую радость я тогда испытала! С сожалением посмотрела я на обычных прохожих и, окрыленная, словно птица полетела домой – скорее поведать обо всем маме и папе.

То великое чувство по сей день со мной.

Песнь четвертая

Сегодня, сын мой, я расскажу тебе о том, что же случилось дальше с твоей мамой, которая не сидела, сложа руки, а постоянно искала, напряженно думала, упорно занималась в школе с математическим уклоном и брала частные уроки игры на скрипке. И везде была отличницей. Родители прочили мне большое музыкальное будущее.

И вот, исподволь, как приходит все главное, на меня снизошло понимание, чему нужно служить, чем в жизни заниматься. То – математика и музыка.

Пойми, ведь все, что тебя окружает, содержит в себе математику. Она основа всех наук. Все великие философы были математиками. Например, Кант. Музыканты тоже. Музыка Баха основана на математике. Да будет тебе известно, что центры мозга, отвечающие за музыку и математику, располагаются рядом. Математики и музыканты – это люди особенные. Их интеллект и нормы морали неизмеримо выше, чем у других. Математику ничего не стоит разобраться в любом деле. Только стоит ли отвлекаться на второстепенное?

И ты, мой сын, услышишь глас Господень, и тебе уготовано великое будущее служения высокому. А пока спи, Юлиан, спи, будущий великий ученый.

И что же Юлиан?

Глава 1. Этапы большого пути

Начало

Вдоволь наслушавшись таких песен, малыш преисполнился осознанием своей великой миссии. Вот только гласа Господня, наставляющего на путь истинный, как ни пытался, расслышать никак не мог, о чем искренне сожалел аж до пятого класса средней школы. А в шестом, чтобы не расстраивать впечатлительную мамашу, которая пребывая в ожидании этого великого события, донимала тревожными расспросами, как-то раз соврал ей: «Да, мама, слышал я глас Господень». Екатерина тут же успокоилась, а сметливый мальчик про себя отметил, что ложь – не такая уж плохая штука и порой помогает не хуже успокоительных таблеток.

С детства малыш был окружен любовью и заботой. Бабушка, дедушка – доценты разных кафедр, и их дочь Катерина, – знали, что есть правильное воспитание. Юлиану читали сказки Пушкина, водили на оперу и балет, приучали к классической музыке. Начинали, чтобы не отбить охоту, с малого. Шли от простого к сложному.

В пять лет ребенок благополучно освоил букварь. В семь во время летних каникул самостоятельно одолел свой первый томик Диккенса. Все прочитанное за день обязательно обсуждали всей семьей за ужином. Уже в зрелые годы Юлиан будет поражать окружающих неожиданными цитатами из классики.

В младших классах Юлиан учился почти на одни пятерки. А когда ему по недоразумению доводилось получить четыре, а то и три, то дома его не ругали, нет. Просто мама долго смотрела на него, смиренно склонив голову на сторону. Взгляд ее отражал то непереносимую тоску, то страшное разочарование, а то и некоторую брезгливость, как будто она случайно раздавила лягушку. В эти моменты мальчугану хотелось немедленно объясниться, доказать, что он не такой. Юлиан густо краснел, сопел, а потом, потоптавшись в прихожей, отправлялся с поникшей головой в свою комнату, где немедля усаживался за письменный стол, чтобы оправдать возложенные на него высокие ожидания.

В соответствии с разработанным Катериной планом подающий надежды ребенок с пяти лет приступил к занятиям на фортепьяно. Наняли частного учителя. Поначалу дело шло туговато. Но об этом, как и о любых других неудачах, было не принято упоминать за пределами семейного круга. Между тем мальчика даже приходилось привязывать к табуретке. Но с кем, спрашивается, не бывает? Так что Катерина не унывала. А своим подругам среди прочих достижений сына, как то: лепка, рисование – внимательная мать никогда не забывала упомянуть о выдающихся музыкальных успехах.

И вот на пятый год обучения юный Юлиан действительно почувствовал тягу к музыке и даже взял привычку садиться за инструмент по нескольку раз в день без всякого к тому принуждения. В своих же смелых мечтах мальчик пошел и того дальше: уже видел себя знаменитым дирижером, которому рукоплещет полный зал Московской консерватории. Бывало, поставит сороковую симфонию на заезженной пластинке и, вообразив себя властителем симфонического оркестра, давай размахивать отточенным карандашом. А когда настанет пора аплодисментов, театрально шаркнет ножкой и отдаст грациозный поклон воображаемой публике.

Но жизнь вносила свои коррективы. Выяснилось, что ребенок не обладал достаточным слухом. Вердикт был вынесен в музыкальном училище при консерватории, куда было решено определить мальчугана. В глубине души Катерина и сама давно догадывалась об этом, но тянула до последнего. И пусть злые языки говорят о ее уязвленном тщеславии – этом могучем стимуле человеческих достижений, мы же лишь ограничимся предположением, что всему виной великое чувство материнской любви, которое не позволяло Катерине взглянуть правде в глаза. Да и что есть правда? Говорят, у каждого она своя. А Катерина за свою правду постоять умела.

«Что ж, пусть будет только гениальным ученым. Сконцентрируем усилия теперь на этом», – решила мать.

Учительницу музыки отменили. И с тех пор, стоило маленькому Юлиану ненароком сесть за инструмент, вместо привычной бурной материнской похвалы его ожидали косые взгляды. А если несостоявшийся музыкант упорствовал, то до его слуха начинали доноситься неодобрительные звуки, похожие на фырканье. Катерина умела доходчиво продемонстрировать свою неприязнь, когда того требовали обстоятельства. В обстановке нетерпимости музыкальный энтузиазм мальчика быстро угас. Но рана в сердце долго не заживала.

Родители Юлиана расстались вскоре после рождения сына и с тех пор не виделись. Тем не менее ребенка лет с пяти на лето стали забирать к себе на дачу в поселок Григорьев Бор дедушка с бабушкой по линии отца – пенсионеры-академики. Отца, подающего надежды профессора, ввиду его большой занятости, мальчик видел крайне редко. Но само окружение, как внутри большого дома, так и по соседству, где все было пропитано спокойной уверенностью и многозначительностью, произвело неизгладимое впечатление на малыша. Не забывал он и материнских напутствий. Бывало, набегавшись вдоволь с именитыми отпрысками, присядет Юлиан под высокими соснами, закинет голову, заглянет в синюю небесную даль, и накатит на него осознание своей причастности к этому прекрасному месту, переполнит чувство духовного родства со всеми великими обитателями Григорьева бора.

Увы, этой гармонии не суждено было длиться вечно. То ли из-за того, что отец Юлиана во второй раз женился, то ли еще по какому недоразумению, в приеме мальчику было отказано. И приоткрывшийся было элитарный мир уехал в прошлое. Но жгучее желание вернуться туда осталось, и Юлиан стал грызть гранит науки с удвоенной силой.

В просторной квартире, полученной отцом Катерины, где протекало счастливое детство мальчика, не знать что-либо – будь то писания великого Гомера, стихи Бодлера, творения Босха или работы Дега – всего не перечислить – считалось постыдным. Вечерами приходили гости – подруги Катерины, слушали музыку и, соревнуясь в своей образованности, вели долгие беседы, разгадывали кроссворды, играли в буриме. Засиживались за полночь, благо никому из них не нужно было к девяти утра спешить на работу. Юлиан тоже встревал в разговор и демонстрировал свою эрудицию, а Катерина сияла от счастья.

В правильно подобранной мамой спецшколе вплоть до старших классов царил дух здорового соревнования за высокие оценки, получать которые сообразительному и усидчивому потомку академиков не составляло чрезмерного труда. Помимо уже перечисленных талантов разносторонне развитого Юлиана отличало хорошее чувство юмора, и даже некоторая самоирония. Полноватый юноша был доброжелателен и отзывчив. У него было много друзей.

По окончании школы Юлиан, как утверждали завистники, не без сторонней поддержки, поступил на мехмат МГУ и с энтузиазмом приступил к обучению. Все складывалось самым лучшим образом. Ему прочили великое будущее.

Отчет о достигнутых успехах

Всякий человек, даже из ряда достойных, будет выглядеть самым непривлекательным образом, стоит присмотреться к нему недобрым взглядом.^[7]

Очень крупный мужчина лет пятидесяти степенной поступью направился к лифту. Нос его украшали очки в роговой оправе, а мощные пальцы железной хваткой сжимали туго набитый кожаный портфель. Спутанные волосы наползали на уши, но не закрывали их полностью. Почувствовав вибрацию в кармане пиджака, мужчина неторопливо достал мобильный телефон.

– Юлиан, привет! Тебя ждать? Все уже собрались!

– Да, буду, – коротко ответил Юлиан Дмитриевич, как к нему теперь обычно обращались коллеги, и разъединился.

Уже совсем скоро он вальяжно входил в помещение ресторана, где собрались на встречу его одноклассники. На крупных устах у Юлиана Дмитриевича играла тонкая улыбка состоявшегося человека.

Первой, кого он заметил сквозь толстые стекла очков, была, конечно же, Анна Петрова.

«Постарела! – удовлетворенно отметил про себя Юлиан, а потом мысленно добавил: – Хотя…»

Парадоксально, но в те редкие случаи, когда ему доводилось ее увидеть, сердце Юлиана начинало биться быстрее. Наверное, по привычке.

Ведь когда-то, лет тридцать пять назад… Перед его мысленным взором порой вновь всплывал ее чудный образ. Май месяц. Девятый класс. Школьные окна открыты. Пение птиц заглушает голос учителя. В воздухе витают ароматы весны. Он сидит на первой парте у двери. Анна, почему-то в легком светлом платье, а не в форме – и кто ее пустил в школу в таком виде? – отвечает у доски. Ее гибкий стан отчетливо виден на просвет на фоне окна. Она божественна! Желанна! Неотразима!

– Юлиан! Юлиан! Юлиан! – откуда-то издалека доносится голос учительницы. А он никак не сообразит, что обращаются к нему.

– О чем мечтаем? – спрашивает учительница, а Олег Лисянский тихо смеется. Этому смазливому хлыщу, видите ли, все весело, как и все дозволено.

Юлиан уже давно подозревал, что у Лисянского что-то было с Петровой. Это читалось в их взглядах. Хуже того, по слухам, на одной из вечеринок – Юлиан тогда болел гриппом и не смог придти – Лисянский и Петрова уединились в комнате, где оставались какое-то время. Узнать бы точнее! И главное, этот тип не прикладывал никаких видимых усилий, чтобы понравиться! Девчонки так и висли на нем, стоило ему повести бровью. При этом он не отличался разборчивостью. Но и Петрова тоже хороша. При всех уединиться! Сколько раз Юлиан убеждал себя, что питать слабость к такой распутнице ниже его достоинства. Но сказать проще, чем сделать. В легкомысленную красавицу Петрову была влюблена половина класса. Как уж тут устоять?

– Проводить тебя до дома? – насупившись от волнения, тихо проговорил Юлиан. После уроков он подкараулил Петрову за углом школы, так, чтобы никто не видел, и теперь старательно делал вид, что их встреча совершенно случайна.

– Привет, Юлиан. Проводи, но я сейчас в музыкальную школу, – с легкой улыбкой на очаровательных устах отвечала Петрова. Она всегда была ко всем очень доброжелательна.

«Ты другим ведь так же улыбаешься», – мрачно подумал Юлиан и в который раз безрезультатно потащился провожать Петрову до музыкальной школы.

Ныне солидный Юлиан собрался было удостоить Анну покровительственным кивком: он был наслышан о ее семейных неурядицах и сложностях на работе. Но Анне было как всегда не того – она что-то оживленно щебетала на ухо Максиму Верховцеву в дальнем конце длинного стола, за которым собралось человек пятнадцать.

Юлиан Дмитриевич обосновался на свободном стуле, который жалобно скрипнул под опустившейся на него тяжестью. По правую руку сидела Елизавета Плаксина, а по левую – Толстопальцев, невысокий человек средних лет ничем не примечательной наружности.

С Костей Толстопальцевым одно время они были очень дружны, особенно в студенческие годы: вместе выпивали и выступали по женской части. Тот, правда, пошел учиться на экономиста, а потом преуспевал в какой-то крупной коммерческой компании. Тогда-то их отношения и подпортились. Толстопальцев начал сильно действовать Юлиану на нервы. Главным образом раздражали бесконечные упоминания коммерсанта о дорогих ресторанах и австрийских горнолыжных курортах, которые молодой математик не мог себе позволить и презирал.

Но с некоторых пор много воды утекло. В частности, Костя лет пять, как потерял работу, и теперь они с сыном жили на зарплату жены – завуча в школе.

Что же касается Елизаветы Плаксиной, то это была изможденного вида женщина, суховатого телосложения, осанка и выражение лица которой сохранили следы былой привлекательности. Всю жизнь она проработала преподавателем биологии в университете и уже лет десять упорно писала кандидатскую диссертацию. К своему мужу, старшему преподавателю той же кафедры, она имела большие претензии. По мере того, как их дочь взрослела, взаимопонимания между членами семьи становилось все меньше. Временами вспыхивающий взгляд Елизаветы говорил о том, что она продолжала надеяться на лучшую долю.

Со своими соседями по столу Юлиан не виделся очень давно, но быстро сообразил, что перед ним благодарная аудитория. Вскоре, разгоряченный двумя рюмками водки, он полностью завладел вниманием своих двух слушателей. Свою речь Юлиан для большей доходчивости подкреплял наглядными пособиями – великолепными фотографиями. В его планшете их было великое множество.

Вот он еще молодой преподаватель сурово взирает на студентов с кафедры. Черная доска за его спиной испещрена формулами. Вот снисходительно улыбается – за ним величественная громада здания МГУ^[8].

А вот он на каком-то вокзале.

– Где это ты? – спрашивает Елизавета.

– Страсбург, Франция. Я там работал не один год, – небрежно отвечает Юлиан.

– Даа… – протягивает Елизавета в восхищении.

– Приглашают, – комментирует рассказчик.

– Даа… – опять протягивает Елизавета. Ее интонация красноречивее междометий передает потаенный смысл: «Мне бы так!».

– Ты, наверное, французский знаешь в совершенстве?

– Само собой. А это я в Мексике.

– Ты и туда добрался!

– На конференцию в прошлом году летал. Такое впечатление, что только там по-настоящему ценят математиков. Между прочим, Мехико не так ужасен, как его малюют.

Во взгляде Елизаветы нетрудно прочесть: «Мне бы в этот “ужасный Мехико” попасть хоть на денек. Но с ££моим”-то далеко не уедешь! Хоть бы в Турцию еще раз свозил этим летом!»

Юлиан делает вид, что не замечает произведенного эффекта, и легко продолжает:

– Хотя, конечно, я бы предпочел Буэнос-Айрес. Там все-таки и климат мягче, да и с преступностью дело обстоит не так плохо. Ну, и экология, конечно, принципиально другая. Вот, кстати, фото.

Все разглядывают изображение Юлиан на фоне высоких зданий, а он уже спешит вперед:

– А недавно я познал мир гор!

На фотографии раскрасневшийся Юлиан стоит у горнолыжного подъемника. В одной руке зажаты лыжи, в другой палки – Франция!

– А почему ты в джинсах? – неожиданно вклинивается в разговор бывалый горнолыжник Толстопальцев.

«Этот как всегда не к месту! Намекает, что у меня на горнолыжный костюм денег нет», – с досадой подумал Юлиан и, не удостоив бывшего товарища ответом, перешел к следующей фотографии:

– А это я в Гонконге, на конференции.

– Я забыла, что ты заканчивал? – спросила Елизавета.

– Как? – удивился рассказчик. – Мехмат МГУ^[9], конечно. Ну, в десятом классе были небольшие сомнения, куда поступать. Не поверишь, думал даже о биофаке, – снисходительно улыбнулся Юлиан. – Это, конечно, тоже МГУ, но… В общем, потом умные люди подсказали, чем надо в жизни заниматься.

При этих словах щеки выпускницы биофака Елизаветы заметно порозовели от смущения. А Юлиан непринужденно продолжал:

– Математика – это же основа всего, что тут говорить. Сама среда общения в этой области, как говорили у нас на факультете, очень «вкусна». Обмен мыслями, идеями. Ежедневное творчество. Вы же понимаете!

– А ты как? Чем занимаешься? Все коммивояжерствуешь небось? – покровительственно обратился математик к бывшему другу Толстопальцеву.

Последний стеснялся своего статуса безработного, отчего смешался и тихо произнес:

– Я теперь все больше на своем хозяйстве, – Толстопальцев достал мобильный и тоже продемонстрировал фотографию симпатичного домика с благоустроенной прилегающей территорией.

– Вначале я себе квартиру купил, но потом понял, что в городе задыхаюсь. Построил дом. Когда еще работал. Там я сам себе хозяин.

– И по какому же шоссе ты сам себе хозяин? – ухмыльнулся Юлиан.

– Юго-восток, шестьдесят километров.

– Да. Неважное направление, конечно. И далековато будет…

– Так у меня и квартира на юге. Это чтобы удобнее ездить было, – попытался оправдаться Толстопальцев, но математик был неумолим:

– Я в Григорьевом Бору обосновался, на берегу реки. Запад! Смотрите.

На планшете под ловким воздействием больших пальцев Юлиана тут же замелькали изображения дома средних размеров, непритязательной архитектуры образца советского периода, окруженного вековыми соснами.

– Ну-ка, ну-ка, посмотрим, – раздался до боли знакомый женский голос сзади. Юлиан не мог его не узнать. Петрова подкралась незаметно, как кошка. А с ней вместе еще несколько бывших одноклассников.

– Какой у тебя дом, ух ты! – рука Анны легла на плечо рассказчика, ее горячее дыхание обожгло шею. Настало время действовать!

– Господа, всех приглашаю к себе! – непроизвольно вырвалось из его уст.

– К себе? Всех? А когда? – со всех сторон защебетали женские голоса.

– В эту субботу, послезавтра. В Москве как раз будет наш одноклассник – Илья Резин, а ныне – для тех, кто не в курсе – первая скрипка Токийского оркестра. Обещался сыграть и даже сорганизовать целый струнный квартет: две скрипки, альт, виолончель. Приходите, господа, должно получиться очень недурно, – и Юлиан царственно повел рукой куда-то в сторону и наверх. Лицо его раскраснелось. Душа парила, обычно напряженные мышцы лица расслабились, а губы растянулись в сердечной улыбке. Он находился в центре внимания. В такие минуты математик преображался.

– Вот здорово! Илья Резин!!! На даче! А как добираться? А во сколько? – радостно понеслось со всех сторон.

Юлиан начал было объяснять, как проехать, но его перебила Петрова.

– Организацию я возьму на себя, как бывшая староста класса. У меня есть телефоны всего класса. И мои координаты есть у всех. На крайний случай имеются соцсети.

– Отличная идея, а я тебе завтра с утра позвоню уточнить время и как лучше проехать. Какой у тебя номер телефона? А то только в «Одноклассниках»^[10] и встречаемся, – обрадовался Юлиан.

– Записывай… – Петрова продиктовала свой номер и добавила, – впрочем, я сама тебе наберу.

На том и договорились. Анна направилась в сторону туалета.

Юлиан проворно поднялся, чтобы проследовать за ней, обсудить кое-какие детали, но столкнулся нос к носу с проходившим мимо Олегом Лисянским.

– Как дела, старина? – расплылся в широкой вальяжной улыбке Лисянский.

– Все хорошо. Как ты?

– Не на что времени не хватает. Мотаюсь по всей Европе. Бизнес, знаешь, такое дело. Без остатка захватывает.

– Музыку, значит, совсем забросил? – с кислой миной спросил Юлиан.

– Ну почему. Не поверишь, пытаюсь тоже перевести в бизнес-проект.

– Музыку? В бизнес-проект? И что же ты играешь?

– Сейчас полностью ушел в джаз. Недавно в Доме музыки давал концерт с… – и Олег назвал именитого джазового саксофониста. – Я всем приглашение в «Одноклассниках» рассылал.

– В Доме музыки? – в недоумении проронил математик и, внезапно ощутив накопившуюся за день усталость, слегка ссутулился. И как он, активный участник соцсетей, мог пропустить сообщение в «Одноклассниках»?

– Кстати, я тебе свои диски не дарил? Сейчас наберу водителю, принесет, – деловито трещал Лисянский, прикладывая к уху мобильный телефон.

– Сейчас за деньги все, что хочешь, можно, – пробурчал Юлиан.

– Что? – не расслышал Лисянский.

– Я слышал, ты развелся? – прибавил громкости математик, нащупывая слабые места у оппонента.

– Да. Но уже опять женился.

– Наверное, дети остались?

– Да.

– Без отца детям плохо.

– Мы с моей «бывшей» ладим. Ее с сыном я обеспечиваю.

– Этого не достаточно. Детям нужно родительское тепло. Кстати, сколько у тебя детей?

– Всего двое.

– А у меня четверо, – козырнул Юлиан.

Тут со сцены раздались оглушительные звуки разудалой ретромузыки, и все потонуло в каком-то хаосе. Бывшие одноклассники повставали со своих мест, сбились в группы, а некоторые даже пустились в пляс. Среди последних был и наш математик, который, несмотря на свои крупные габариты, с энтузиазмом участвовал в быстром танце, вклинившись в круг незнакомой молодежи.

Глядя на него восторженными глазами, преподаватель биологии Елизавета в изумлении говорила печальному Толстопальцеву:

– Какой Юлиан молодец! Сколько всего успел сделать: построить дом, полмира объехать. Слышал, у него четверо детей! Глава большой семьи и выдающийся математик. Надо же, все-то у него в жизни получилось!