Kitobni o'qish: «От царства к империи. Россия в системах международных отношений. Вторая половина XVI – начало XX века»

© Институт Российской истории РАН, 2015

© Коллектив авторов, 2015

® Центр гуманитарных инициатив, 2015

Предисловие

История международных отношений и внешней политики России в их контексте всегда привлекала внимание исследователей. Но заметно возросший в последнее 20-летие интерес к этой проблематике способствовал появлению целого ряда новых работ. Среди них – коллективные и индивидуальные монографии, учебники и учебные пособия, касающиеся как истории, так и теории международных отношений, статьи, освещающие региональные вопросы и конкретные сюжеты. Эти труды различны по проблемно-хронологическому охвату событий, по подходам и задачам, которые ставили их авторы, по формулировкам ключевых понятий и определению базовых факторов и основных тенденций в развитии международных отношений, наконец, по авторским оценкам¹.

Интерес учёных вызван желанием попытаться выявить и осмыслить закономерности процессов, происходящих в этой сфере деятельности человеческого общества, опираясь на изучение опыта прошлого. Между тем, даже понятие «система международных отношений» толкуется специалистами по-разному. Этот вопрос, поднятый в отечественной историографии Б. Ф. Поршневым в конце 1960-х гг., пока не получил общепринятой трактовки. В своё время Поршнев поставил под сомнение тезис французского социолога Р. Арона, утверждавшего, что система международных отношений складывается лишь тогда, когда возникает «всеобщая универсальная связь всех со всеми», что произошло только в середине XVIII века². Поршнев же полагал, что понятие «система международных отношений» применимо и к более ранним периодам³. Авторы книги согласны с таким подходом.

Спорные вопросы этим далеко не исчерпываются. Одни исследователи считают возможным говорить о «системности» международных отношений в целом, другие – о «модели» международных отношений, действовавшей в тот или иной период. Не до конца выяснена периодизация и хронологические рамки существования той или иной системы. Отсутствует единая терминология: например, используются как равнозначные выражения «равновесие сил» (с вариантами «европейское равновесие», «равновесие Европы»), и «баланс сил» и «баланс интересов». Разное содержание вкладывается в понятия: «европейский концерт», «великая держава» и т. д. По-разному трактуются «конфликт интересов», соотношение «государственного» и «национального» интересов и многие другие. Бытует утверждение, что всю систему международных отношений, начиная с Вестфальского мира, следует называть Вестфальской, а Венскую, Крымскую и Берлинскую – рассматривать как «подсистемы» (А. Д. Богатуров), или как «модели» (А. С. Маныкин).

Но если одни историки заявляют об отсутствии претензий «на полное освещение всех событий и окончательные выводы» (А. С. Протопопов, с. 4), то другие подчёркивают свой субъективизм и «право на собственное видение вещей» (В. В. Дегоев, с. 4, 5). Не считая целесообразным втягиваться в дискуссию, авторы этой книги касались спорных вопросов лишь по мере необходимости. Включение в неё историографического аспекта в полном объёме неизбежно усложнило бы задачу и существенно увеличило объём текста.

Авторы книги считают возможным определять Вестфальскую, Утрехтско-Ништадтскую, Венскую, Крымскую и Берлинскую системы, как самостоятельные. Та или иная система возникала после крупного военного конфликта и оформлялась обычно на международном конгрессе, который фиксировал в договорах или трактатах новое территориально-политическое устройство и сложившееся соотношение сил. Все системы рассматриваются авторами в динамике: становление, оформление, развитие, происходящее через ряд кризисов, развал и складывание новой системы. Двигателем изменений являлась борьба держав за военно-политическое и экономическое лидерство в системе.

Задача, которую ставили перед собой авторы книги, заключалась в том, чтобы проследить изменение места и роли России в системах отношений между государствами на протяжении второй половины XVI – начала XX вв. под влиянием совокупности различных причин, в том числе и субъективно-личностных. В работе авторы опирались не только на широкий круг отечественной и зарубежной литературы, но и на опубликованные и извлечённые из отечественных архивов неизвестные ранее материалы. К сожалению, по объективным для авторского коллектива причинам, не все периоды этого процесса могли быть освещены в равной степени и с достаточной полнотой, поэтому имеются хронологические лакуны. Кроме того, каждая глава написана в стиле свойственном её автору, который акцентировал тот или иной аспект изучаемой им проблемы.

На процесс складывания системы межгосударственных договоров Русского государства с сопредельными странами во второй половине XVI в. влиял ряд факторов. Самым значимым среди них была перманентная конфронтация Русского государства с двумя основными геополитическими противниками – Польско-Литовским государством и Швецией. В геополитическом отношении все межгосударственные договоры Русского государства были тесно связаны, прежде всего, с Балтийским вопросом, составной частью которого с середины XVI в. стало исторически сложившееся противостояние Москвы и Польско-Литовского государства. Важную роль играла также практика фиксирования в межгосударственных договорах Русского государства фактов прекращения войны или продления перемирия (Польско-Литовское государство и Швеция) и отказа от прямой конфронтации (Крымское ханство).

После окончания Тридцатилетней войны 1618–1648 гг. и подписания Вестфальского мира положение Русского государства на международной арене изменилось. Хотя в числе гарантов Вестфальского мира значился великий князь Московский, Русскому государству потребовалось значительное время, чтобы стать полноправным членом международной лиги. На этот процесс влиял комплекс причин. Русское государство, сближаясь с габсбургской коалицией, не могло войти в её состав в силу противоречий с Речью Посполитой. Но Русское государство сумело стать незаменимым союзником последней в борьбе с Османской империей, несмотря на то, что претензии Москвы на польский престол (при условии заведомой неприемлемости русской кандидатуры) создавали серьезные затруднения на этом пути. В результате Европа – в первую очередь австрийские Габсбурги и папская курия – была вынуждена смириться с усилением роли России за счёт Речи Посполитой, которой пришлось заключить с ней Вечный мир на условиях Андрусовского перемирия. Присоединение к антиосманской коалиции определило положение России в Вестфальской системе.

Свою главную геополитическую задачу в конце XVIII в. – выйти к Балтийскому морю – Россия решала в контексте назревшего в 1690-х годах кризиса Вестфальской системы. Политика России стимулировала развитие кризиса, поскольку Северная война началась почти на полтора года раньше войны за испанское наследство, с которой обычно связывают кризис этой системы. Спорный в историографии вопрос о хронологических рамках становления России, как великой европейской державы, получает новое освещение во взаимосвязи с переменами в Европе.

В конце XVII в. ведущие европейские державы – Англия, Франция, Габсбургская монархия – видели в России второстепенную страну, которую хотели использовать при решении собственных проблем как противовес в соперничестве с Османской империей или Швецией. Заключив Ништадтский мир в 1721 г., Россия не только решила свою главную задачу, но сумела воспрепятствовать созданию антироссийского блока. Превратившись в решающую силу в Северном союзе, Россия стала важным звеном в формировании Утрехтско-Ништадтской системы международных отношений.

Дипломатам елизаветинской России пришлось бороться за повышение статуса империи в сообществе европейских великих держав того времени. В ходе завершающего этапа кризиса Утрехтско-Ништадтской системы Россия меняла своё отношение к складывающимся в Европе противостоящим блокам, чтобы достичь собственных целей. В годы Семилетней войны (1756–1763 гг.) Россия превратилась в главную силу антипрусской коалиции, а после окончания войны могла бы в перспективе играть ведущую роль в Европе. Будущее соотношение сил должен был определить Аугсбургский конгресс, созываемый по завершении войны. Однако из-за династических коллизий Россия вышла из войны, надолго утратив завоёванные прежде позиции на международной арене. Общеевропейский мирный конгресс не состоялся, и юридического оформления новой европейской системы международных отношений с ведущей ролью России в ней не произошло.

В XVIII в. императрица Екатерина II и её сотрудники по внешнеполитическому ведомству проделали колоссальную работу, позволившую обеспечить подобающее место империи в мире. Россия становится ведущей морской и сухопутной державой на Европейском континенте. Коренная перемена ранее существовавших отношений между державами привел к складыванию новой системы международных отношений (автор называет её «Петербургской»), в которой Россия заняла лидирующие позиции.

После окончания наполеоновских войн Россия наряду с Великобританией играла ведущую роль в европейском концерте великих держав, что отразилось в истории создания, развития и разрушения Венской системы международных отношений. Выступив инициатором создания Священного союза, Россия стала непременным участником всех европейских конгрессов, конференций и совещаний, на которых решались вопросы общеевропейской жизни. Более того, когда, по мнению стран-участниц союза, отдельным странам угрожала «революционная зараза», проблемы внутренней политики также выносились на общее обсуждение. Если Венская система была создана с целью урегулирования постнаполеоновских изменений территориальной карты Европы, то Священный союз был призван не допустить произвольных изменений в социальной и политической жизни европейских стран, что и являлось основным условием его существования.

После поражения в Крымской войне 1853–1856 гг. Россия во многом утратила позиции в мире. Созданная победителями Крымская система отношений поставила империю в жёсткие рамки международной изоляции. Российская дипломатия прилагала значительные усилия для восстановления статуса державы на международной арене. Политика сдерживания, проводившаяся западными державами, вынуждала Петербург использовать тактику лавирования и временных союзов. Личность канцлера А. М. Горчакова, с его сильными и слабыми сторонами отложила отпечаток на характер внешней политики России, строившейся на компромиссах, не всегда выгодных, а зачастую в перспективе не плодотворных. Тем не менее отмена постановлений Парижского мира о нейтрализации Черного моря, которую сумел осуществить Горчаков, в известной мере способствовала росту престижа Российской империи.

Созданное на Берлинском конгрессе территориально-политическое устройство оказалось непрочным. Выявление причин, хода и итогов кризисов, постепенно подрывавших Берлинскую систему, показывает, что противоречия между европейскими великими державами в других регионах мира определяли общую расстановку сил на международной арене. Эти противоречия на Ближнем и Дальнем Востоке, в Центральной Азии и Африке, разрешавшиеся договорами и соглашениями по колониальным вопросам, существенно влияли на перегруппировку держав, корректировали их позиции в ходе кризисов на Балканах. С другой стороны, положение осложняли усиление воздействия финансово-экономических факторов на внешнюю политику, рост соперничества между балканскими государствами за доминирование в регионе, а также появление на международной арене новых влиятельных игроков – Японии и США.

В ходе Первой мировой войны одновременно с крушением прежней системы межгосударственных отношений в результате постепенно происходившего изменения соотношения сил держав исподволь закладывались основы системы послевоенного мироустройства. Поражения на фронте, экономическая разруха и внутриполитическая нестабильность существенно ослабляли внешнеполитические позиции России. Важный этап этого процесса пришёлся на март – октябрь 1917 г., когда у власти в стране после падения самодержавия оказалось Временное правительство. Его руководители пытались добиться от союзников подтверждения данных ими обязательств учитывать интересы России после окончания войны. Эти попытки оказались безуспешными. Утрата авторитета военной силы, рост финансово-экономической зависимости от западных стран-кредиторов неизбежно и закономерно вели к падению международного престижа государства.

Последовательное рассмотрение складывавшихся на протяжении второй половины XVI – начала XX в. систем международных отношений показывает, как и почему менялись роль и место России в них. Авторы книги надеются, что их труд будет способствовать дальнейшему изучению внешней политики России в контексте развития международных отношений.

* * *

Авторы приносят сердечную благодарность начальнику АВПРИ МИД РФ И. В. Поповой, заведующей читальным залом архива А. В. Абраменковой, сотруднику архива О. Ю. Волковой; директору ГАРФ С. В. Мироненко; сотруднику ИТД «Остров» А. С. Гребенщикову, сотруднику журнала «Родина» д. ф. н. С. А. Экштуту.

Глава первая
Русское государство в системе межгосударственных договоров в 70-х – начале 80-х гг. XVI в. (А. В. Виноградов)

В договорные отношениями с сопредельными странами Русское государство вступает с конца XV в. В отношении Великого княжества Литовского – это договор 1494 г. положивший конец русско-литовскому конфликту 1492–1493 гг.; в отношении Крыма – это союзный договор 1474 г.; в отношении Швеции – это мирный договор 1483 г. Практика заключения договоров с Крымом продолжалась на протяжении всего XVI столетия, причем речь шла уже не о долговременном союзе, как это имело место в эпоху Ивана III и Менгли-Гирея I, а о соглашениях, имеющих целью нейтрализовать возможный союз Крыма с Польско-Литовским государством.

Вопрос о соответствии форм и методов внешней политики Русского государства эпохи правления Ивана Грозного, нормам дипломатической практики, принятым в сопредельных странах, давно поднят в отечественной историографии. Особое место занимает вопрос о принципах заключения договоров Русского государства с сопредельными странами. При этом традиционно превалирует рассмотрение ситуации сложившейся к концу правления Ивана Грозного, когда с заключением ряда договоров с западными и северо-западными соседями России Речью Посполитой и Швецией был положен конец Ливонской войне.

Тактика дипломатических сношений России

При этом некоторые историки приходят к неожиданным выводам. Так, А. И. Филюшкин, рассматривая практику заключения московскими дипломатами межгосударственных договоров в 60-х – начале 80-х гг. XVI в., отметил, «что заключение договора не обязательно означало его соблюдение, мало того, нередко обе стороны с самого начала знали, что договор соблюдаться не будет»⁴. Этот «правовой нигилизм» А. И. Филюшкин объяснял особенностями политической культуры Московской Руси главным образом тем, что отношения московских государей с сопредельными державами определялись категориями христианской этики. Данная точка зрения неоднократно высказывалась отечественными историками.

Несомненно, что в московской посольской документации различались «братские» и «суседские» державы. Достаточно четким были определения «любовь и дружба», «дружба и братство», «недружба». Важное (но не ключевое) значение имел вопрос о титулатуре – в рассматриваемый период о признании сопредельными монархами царского титула Ивана Грозного. Все это приводило к многократно рассматриваемым историками коллизиям при заключении межгосударственных договоров в правлении Ивана Грозного. При этом упускается главное – наличие системы межгосударственных договоров Московской Руси.

Договорными отношениями на постоянной основе, т. е. с постоянно заключаемыми договорами о продлении перемирия Русское государство к 70-м гг. XVI в. была связана Речью Посполитой и Шведской короной. Отношения с ними определялись к этому времени затяжным военным конфликтом, получившим в отечественной историографии наименование «Ливонская война». Этот конфликт традиционно датируется 1558–1583 гг., однако в последнее время такая датировка и правомерность применения термина «Ливонская война» ко всем войнам, которые вело Русское государства на западном и северо-западном направлении в 50–80-х гг. XVI в. подвергается критике. Так, А. И. Филюшкин предлагает разделять собственно Ливонскую войну – 1558–1561 гг. т. е. войну Русского государства против Ливонского ордена, русско-литовскую войну 1561–1570 гг., московскую или «Баториевую войну» Речи Посполитой против Русского государства 1578–1582 гг. и русско-шведскую войну 1578–1583 гг.⁵ Его точка зрения не бесспорна, поскольку хронологически разграничить эти военные конфликты можно только условно. Так, с 1570 г. по 1579 г. между Речью Посполитой и Русским государством формально не было состояния войны, однако Москва вела в 1577 г. военные действия против польско-литовских владений в Ливонии. Конфликт Русского государства со Шведской короной касался не только Ливонии, но и так называемой Ингрии (побережья Финского залива) и Карелии.

Взаимоотношения Русского государства с западными соседями – участниками борьбы за Ливонию – выстраивались в тесной связи с взаимоотношениями с Крымом, имевшими традицию договорных отношений. В силу ряда обстоятельств эта традиция исчерпала себя к началу 40-х гг. XVI в., однако с 60-х гг. возродилась.

Для московской дипломатии главной целью заключения русско-крымских договоров было предотвращение крымских нападений на территорию Русского государства. Большинство договоров заключаемых Русским государством с Крымом, так и не были окончательно ратифицированы и введены в действие. В истории русско-крымских дипломатических связей в XVI в. существовали значительные периоды, когда после срыва заключенных договоров обе стороны не предпринимали действий с целью возобновления договорных отношений. Однако после разрыва крымской стороной договора 1539 г. (затем последовало нападение 1541 г.) следующая попытка заключить договор была предпринята только в 1563 г.

Таким образом, практически все договорные отношения Русское государство устанавливало с враждебными соседями. У Москвы не было долговременных союзников. Попытки русской дипломатии обеспечить продолжительный союз с Англией и Габсбургской монархией не удались. В современной историографии, правда, имеется предположение, что с Англией в результате миссии А. Г. Совина в 1570 г. «тайное союзное соглашение все-таки было заключено, хотя и не оформлено должным образом»⁶.

К 70-м гг. XVI в. система международных договоров Русского государства определяется наличием взаимных договорных обязательств по сохранению мира и за исключением Крыма по установлению пограничных рубежей. При этом все договорные акты тесно связаны с общими геополитическими проблемами России. Так, договоры с Речью Посполитой, Швецией, Данией обуславливались в первую очередь Балтийским вопросом. Второй составляющей системы договоров Русского государства с Речью Посполитой являлся вопрос о спорных территориях отвоеванных Москвой у Великого княжества Литовского в ходе многочисленных военных конфликтов XV–XVI вв. Договорные акты Русского государства и Крыма увязывались с взаимоотношениями Москвы и Речи Посполитой.

Все внешнеполитические партнеры Русского государства стремились внести в двусторонние договоры статьи направленные или против интересов третьих сторон, или, наоборот, в их защиту. Особенно это характерно для польско-литовской дипломатии. В отдельных случаях московская дипломатия вынуждена увязывать заключение новых договоров с уже существующими, либо отказываться от их заключения. Военные действия против сопредельных стран Русское государство начинает с учетом системы межгосударственных договоров. Как отметил Б. Н. Флоря, решение о начале русско-шведской войны 1590–1593 гг. принималось исходя из того, что в данном вопросе «свобода действий русского правительства не ограничивалась каким-либо формальным соглашением с Речью Посполитой»⁷.

К 70-м гг. система договоров связывала Русское государство с четырьмя сопредельными странами – Речью Посполитой, Швецией, Данией и Крымом. Главным противником являлась Речь Посполитая, с которой Москву связывали наиболее интенсивные дипломатические контакты. Как известно, в 1569 г. в значительной степени под влиянием долговременного вооруженного конфликта с Москвой Польско-Литовская конфедерация превратилась в единое государство – Речь Посполитую. В отношениях Великого княжества Литовского и Московского государства с XV в. действовала, может быть, наиболее отлаженная и совершенная система договоров по сравнению со всеми соседними государствами.

В ходе консолидации Польско-Литовского государства на протяжении XVI в. заключение договоров с Москвой традиционно находилось в сфере деятельности канцелярии Великого княжества. Противни договоров составлялись на «старобелорусском языке»⁸, а не на латыни – официальном языке делопроизводства короны Польской. Тем не менее польская политическая элита активно участвовала в дипломатических связях с Русским государством. Корона включала своих представителей в состав посольств заключающих договоры о перемирии. Польские сенаторы участвовали наряду с литовскими «панами радными» в переговорах при прибытии московских посольств на территорию Великого княжества Литовского.

Такая практика сохранилась и после 1569 г.: русские дипломатические представители в Речи Посполитой принимались как на территории Великого княжества Литовского, так и на территории короны Польской. Переговоры вела выделенная из состава объединенного («спольного») сената Речи Посполитой созданного в соответствии с решениями Люблинского сейма 1569 г. комиссия коронных и литовских сенаторов («панов радных»)⁹. В зависимости от места приема послов в ней доминировали либо представители Великого княжества Литовского либо короны Польской. В любом случае в состав комиссии должны были входить и коронные и литовские сенаторы. Во время пребывания посольства М. Г. Салтыкова-Морозова в Вильно в 1601 г. литовские паны радные заявляли «в государя нашего государстве в коруне Польской и в великом княжестве Литовском в обычаях ведется, ни одни без одного, Литовские паны без Польских, большого дела делать не могут; также Польские паны-рада без Литовских панов-рад не делает»¹⁰. Однако в периоды «бескоролевий» имели место сепаратные переговоры русских дипломатических представителей с литовской частью «спольного» сената – радой панов Великого княжества, что было следствием дезинтеграции Речи Посполитой. Между политической элитой Великого княжества Литовского и Короны при определении политической линии в отношении Русского государства существовали серьезные противоречия, которые активно пыталась использовать в своих интересах русская дипломатия.

Традиции русско-польско-литовских дипломатических отношений предусматривали заключение всех договорных актов только «большими послами». Монархи обеих стран целовали крест на противнях договора в их присутствии. Местом заключения договоров по традиции, установившейся с конца XV в. была Москва. Только в исключительных случаях, как правило, связанных с «бескоролевьями» договор заключался на территории Речи Посполитой. После заключения договора в Москве следовала его ратификация, которая происходила на территории Речи Посполитой в одном из мест пребывания королевского двора, как правило, либо в Кракове, или в Варшаве, либо в Вильно после прибытия ответного московского посольства. Обычно московские посольства везли в Речь Посполитую польско-литовский противень договора – текст, скрепленный печатями послов, который должен быть заменен так называемой ратификационной грамотой короля¹¹.

Считалось, что эти «ратификационные грамоты» должны были просто воспроизводить выработанный в Москве текст («слово в слово»), на котором «целовали» крест московские государи и который вручался отбывающим польско-литовским послам. Это положение специально фиксировалось в т. н. «припесях» к договору, на которых послы «целовали крест» и скрепляли его своими печатями¹². Однако на практике обе стороны стремились внести изменения в текст уже согласованных договоров при их заключении или ратификации, как правило, по инициативе монархов. Наиболее известны действия Ивана Грозного при выработке московского договора 1578 г. и действия Сигизмунда III Вазы при ратификации московского договора 1591 г. в Янковицах. Это, естественно, приводило к конфликтам.

Выработка и согласование противней договора была основной задачей двухсторонних переговоров. За него отвечали в Москве посольский дьяк и находящийся в составе польско-литовского посольства великий писарь, подканцлер, или даже канцлер Великого княжества, а на территории Речи Посполитой московские «большие дьяки», находившиеся в составе московского посольства, и «подкомиссия», выделенная из состава «большой» сенаторской комиссии, в составе канцлера, подканцлера, одного или нескольких писарей Великого княжества Литовского. Так, в январе 1602 г. «справливали перемирную грамоту» с московскими послами канцлер Лев Сапега, подканцлер Г. Война и два великих писаря М. Война и Г. Пелгримовский¹³. Именно в ходе выработки договоров завязывались личные связи московских посольских дьяков и литовских канцлеров и подканцлеров И. М. Висковатого и О. Воловича, А. Я и В. Я. Щелкаловых и Льва Сапеги, а также многочисленные московские контакты великого писаря литовского М. Б. Гарабурды, имевшего огромный опыт совместной работы с московскими дипломатами.

Состояние войны между двумя государствами продолжалось с 1562 г. (в исторической науке иногда встречается дата начала войны 1561 г.). Военные действия прекращались краткосрочными перемириями в 1563 г. и в 1566–1567 гг. на время переговоров «больших послов». Сроки краткосрочных перемирий фиксировались путем обмена посланий монархов двух стран, либо посланий московских думных чинов и литовских «панов радных». К 1570 г. обе стороны обоюдно заинтересованные в прекращении конфликта пошли на переговоры с целью заключения договора о перемирии. Это было достигнуто в рамках обычной практики дипломатических сношений путем обмена гонцами. Принципиальное согласие на переговоры определялось отправлением с гонцом «опасной грамоты» и соответственно польско-литовского аналога – «кглейта» для проезда «больших послов». Это было предпринято в феврале 1569 г. Иваном Грозным, который отправил к королю гонца Ф. И. Мясоедова с «опасной грамотой» для проезда «больших послов»¹⁴. В сентябре 1569 г. гонец А. Халецкий доставил лист короля, извещающий московского государя о скором прибытии «больших послов»¹⁵. Таким образом, в начале 1570 г. Русское государство и Речь Посполитая находились накануне длительных и важных переговоров.

Вторым главным противником Русского государства являлась Швеция, хотя Москва не считала, как известно, ее равноценным дипломатическим партнером. Состояния войны формально не было, исходя из условий «Дерптского договора о перемирии в Лифляндии» 1564 г., однако мирные отношения после прихода к власти в сентябре 1568 г. короля Юхана III отсутствовали. Союзный договор, заключенный в феврале 1567 г. послами свергнутого короля Эрика XIV, был фактически дезавуирован Иваном Грозным. Шведская сторона в условиях войны с Данией в конце 60-х гг. была заинтересована в достижении мирного соглашения. Однако эти надежды не оправдались: посольство П. Юстена после унизительного приема в 1569–1570 гг. в Новгороде Великом и в Москве было сослано в Муром. Правительство Ивана Грозного, исходя из заниженной оценки военно-политического потенциала Швеции, на договорные отношения не шло, активно используя «протокольные препятствия».

Принципиальной особенностью русско-шведских договоров являлось их заключение новгородскими наместниками. Попытки шведской стороны изменить эту практику отвергались Москвой. В 1567 г. Иван Грозный согласился, чтобы впредь Шведская корона сносилась непосредственно с Москвой, но затем вернулся к прежнему порядку, причем в унизительной форме¹⁶. Подобное положение, при отсутствии соглашения о компромиссе в Ливонии ввиду разрыва февральского договора 1567 г. таило в себе серьезную угрозу Русскому государству, особенно после прекращения войны Швеции с Данией в 1570 г. Дания играла особую роль в планах правительства Ивана Грозного по закреплению завоеваний в Ливонии дипломатическим путем. Две стороны не находились в состояния войны, но их разделял конфликт связанный с отказом русской стороны выполнять условия Можайского договора 1562 г., по которому остров Эзель и некоторые владения в Ливонии переходили под власть Датской короны. Это было следствием конфликта в связи с ратификацией договора королем Фредериком II в Копенгагене¹⁷. К тому же Грозный в середине 60-х гг. взял курс на союз с шведским королем Эриком XIV, наиболее упорным противником Дании. Хотя к началу 70-х гг. отношения Русского государства со Швецией ухудшились, о каком либо урегулировании отношений с Данией речь не шла.

Дипломатические связи между сторонами ограничивались в 60–70-х гг. только контактами при проезде через датскую территорию русских дипломатических представителей ко двору австрийских Габсбургов. Позиция Дании в Ливонском конфликте не имела для правительства Ивана Грозного первостепенного значения. Напротив, датская сторона желала возобновить дипломатические связи, чтобы выяснить судьбу остатков своих ливонских владений находящихся в руках шведов. Они обязаны были по Штеттинскому миру 1570 г., завершившего датско-шведскую войну 1563–1570 гг. вернуть их Дании, но не намеревались этого делать. Король Фридерик II рассчитывал на помощь Ивана Грозного в этом вопросе в обмен на посредничество в урегулировании его конфликта со Швецией. Ситуация осложнялась конфликтом короля Фридерика II с его братом «ливонским королем» принцем Магнусом, вассалом Ивана Грозного из-за конфискованных у него Датской короной шлейзвиг-гольштейнских владений. Кроме того существовала проблема территориального разграничения на границе Русского государства с Норвегией, входившей тогда в состав Датской короны.

В июле 1575 г. в Старицу прибыл датский посол И. Эйзенберг. 7 июля после аудиенции у Ивана Грозного состоялись переговоры с комиссией думных чинов в составе А. Ф. Нагого и В. Щелкалова¹⁸. Посольство Эйзенберга завершилось провалом – все датские предложения были отвергнуты в лично произнесенной речи Ивана Грозного на отпускной аудиенции 15 июля. Он рассчитывал сам захватить те крепости Ливонии, на которые претендовала Дания, и дал понять послам, что после Штеттинского мира с Швецией не рассматривает Данию как дружественное государство и не намерен соблюдать условия Можайского договора.