Kitobni o'qish: «Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск им. В. Г. Белинского»

Москва, 2019

При перепечатке ссылка на альманах

«Спецвыпуск альманаха Российский колокол им. В. Г. Белинского» – обязательна. Мнение редакции не всегда совпадает с мнением авторов.

Учредители

Московская городская организация Союза писателей России, Фонд «Литературный фонд Петра Проскурина»

Адрес редакции

107023, г. Москва, ул. Никитская Большая, 50а, стр. 1

Электронная почта

pressa@inwriter.ru

Электронная версия

ros-kolokol.ru

Предисловие

В. Г. Белинский известен читателям и историкам литературы как одаренный критик, еще при жизни получивший от собратьев по перу прозвище «неистовый Виссарион».

Белинский родился и рос в семье военного врача, человека образованного, но небогатого и мрачного по характеру. С раннего детства будущий критик любил литературу, ценил хорошую поэзию и живо интересовался критикой. В 1829 году Белинский в возрасте восемнадцати лет поступил в Московский университет на словесный факультет.

С самого начала обучения Белинский сошелся с кружком передовых студентов и сам собирал вокруг себя увлеченных, даровитых и ярких людей. Но в 1832 году он был исключен из университета, якобы за недостаток способностей и пропуски лекций, а на самом деле – за публикацию остросоциальной пьесы «Дмитрий Калинин», имевшей антикрепостническую направленность.

После этого в течение многих лет Белинский жил, подрабатывая переводами и репетиторством и одновременно развивая свой критический талант и пополняя образование в кружках таких же, как он – смело мыслящих одаренных студентов и бывших студентов. Он много и вдумчиво читал, изучал историю и философию, имел обширные знания в различных областях. Статьи Белинского часто бывали резкими и суровыми, он был строг к писателям, но всегда искренне радовался, обнаруживая истинный литературный гений, хотя даже самым великим не прощал ошибок.

Как и в студенческие годы, в зрелом возрасте Белинский активно участвовал в литературном движении и был не просто его частью, но центром, объединявшим вокруг себя других. Впоследствии Н.А. Некрасов писал о нем:

 
Ты нас гуманно мыслить научил,
Едва ль не первый вспомнил об народе,
Едва ль не первый ты заговорил
О равенстве, о братстве, о свободе..
 

Альманах имени В.Г. Белинского тоже объединяет – писателей и поэтов, авторов и читателей. В нем собрались яркие дарования – собрались, чтобы открыться людям, которые живо интересуются современной литературой. Авторов много, и каждый из них неповторимо самобытен. Это, безусловно, радует.

Приятного чтения!

Белякова Галина

Галина Александровна Белякова, 1940 года рождения – писатель, поэт, член Союза писателей России. Награждена почетным знаком СП России – медаль им. Чехова «За верное служение отечественной литературе», диплом – 2008, 2009 гг., диплом литературного конкурса «Лучшая книга 2014–2016» за книгу «Душевная философия», 2016–2018 гг. за книгу «Право на жизнь».

Никколо Паганини
(Отрывок)

Говорить о жизни сложно, дорогой мой читатель, но заманчиво. Человек родился, привык к окружающей, баюкающей его среде, которую впитывает всеми фибрами. Рожденный свободным от всяких уз, он счастлив. Но все течет, все меняется. Условия жизни поменялись, поменялся и человек, а значит, приспособился.

Люди рождаются с разными характерами, и судьбы у них разные, и они по жизни идут каждый своим путем. Если человек талантлив, разносторонне развит, имеет на все свое мнение, у него есть своя жизненная цель, и он стремится достичь этой цели. Если человек просто живет, согласен с условиями, в которых он живет, его ничего не волнует, может быть как-то всколыхнется, как травинка от ветра, ветер улетит, и опять тихо. Такие люди, послушные, вреда не приносят стране, они спокойны. Но подчас они становятся жертвами порабощения властью, церковью.

Рассуждая философски о жизни, я постепенно подхожу к волнующей теме: о жизни великого скрипача Никколо Паганини, о котором поведал русский советский писатель, романист Анатолий Виноградов (1888–1946), хорошо изучивший библиографический исторический материал о музыканте-скрипаче Никколо Паганини, и он помог разобраться в этой истории, с надеждой, что и вам будет интересно, мой читатель, вспомнить историю, если чуть подзабыли, эпоху Возрождения. Трагическая судьба привлекает внимание к рассуждению о разных человеческих судьбах, тем более если талант человека обогащает культурное наследие эпохи, государства.

Чтобы понять жизнь великого скрипача, виртуоза скрипичного искусства, надо проникнуть в глубь средневекового феодализма XIV века. Италия в это время ощущала на себе гнет католицизма как рабства набожности. Спекулируя на невежестве и доверчивости народа, католические церковники преследовали свои эгоистические меркантильные цели. Гуманисты того времени подчеркивали: служитель церкви тоже человек, имеющий все естественные права, и если осуществления этих прав он добивается тайно, то превращается в лицемера. Такой же дух бесправного средневековья, дух феодализма и остался в Генуе, когда родился Никколо Паганини.

* * *

27 октября 1782 года, в дождливую ветреную ночь, когда в оба генуэзских мола, как пушечные выстрелы, хлопали волны прибоя, в бедной итальянской семье в Генуе родился Никколо Паганини. В предании говорится, ребенок кричал всю ночь, ребенок кричал утром. Он плакал, будто жалуясь на произвол родителей, призвавших его к жизни в эту страшную ночь.

Нищета процветала в убежище для бедных, где провел детство Никколо. В гурьбе оборванных ребятишек, выбегающих из этого убежища пускать бумажные и деревянные кораблики в лужах или с гамом и криком бросающихся в уличные бои, можно было заметить маленькую обезьянку с выдающейся челюстью, широким лбом, курчавыми черными волосами и очень длинным носом. На уродливом лице странно выделялись огромные агатовые глаза. Необычайно красивые глаза поражали своим несоответствием всему облику длиннорукого кривоногого ребенка с громадными ступнями,

с длинными пальцами на длинных кистях. Когда эти глаза загорались любопытством, лицо выравнивалось и внезапно теряло свою уродливость. И даже отец Никколо Антонио выговаривал: «Фу, какой ты урод!»

Отец хорошо играл на гитаре «Карманьолу». Ему хотелось поскорее выучить сына играть на музыкальных инструментах. Никколо делал первые попытки игры на лютне и робко старался повторять за ним. Потом отец принес сыну старую скрипку и объявил: «Никколо, ты будешь учиться играть на скрипке. Я сделаю из тебя чудо, ты будешь зарабатывать деньги». С этими мыслями он остался верен себе на всю жизнь. Начался первый урок скрипичной игры. Маленький мальчик с трудом понимал отца. Отец раздражался и на каждый промах сына отвечал подзатыльником. Потом приноровился пользоваться длинной линейкой: когда сын делал ошибку, Антонио легкими и почти незаметными ударами бил сына по кисти до кровоподтеков. Или сажал в чулан, пока не сыграет без ошибок первое упражнение. Своим жестким подходом к сыну Антонио Паганини отшибал все желание продолжать учение с отцом. Никколо убегал из дома, пока отца в нем не было. Он бегал по склонам гор, выпрашивал у старух кусок овечьего сыра или чашку козьего молока. Усталый, исцарапанный о камни, он забирался в самые глухие места, где отец не мог его отыскать. Мальчик засыпал на ветвях деревьев, пригретый лучами солнца, проклиная скрипку, которая превращалась для него в орудие пытки.

Но ничего не могло сломить настойчивого старого Паганини. Он не раз говорил Никколо: «Я сделаю из тебя чудо, проклятая обезьяна! Ты ровно продан черту – так ты или погибнешь, или обеспечишь мою старость.

Я выпущу тебя, мальчик, перед большой толпой знатных и богатых господ, когда мир опять станет на место после ухода французских бродяг. Ты будешь вызывать восторг и умиление богатых людей, которое заставит их забыть свою скупость».

Мать же Никколо с вечным страхом за сына, что побои отца сведут ребенка в могилу, с постоянным стремлением сберечь лишний кусок для сына, скрывала свои страдания. Но однажды обморок сломил ее. Она позвала сына и слабым голосом проговорила:

– Мальчик, ночью ангел, тот самый, которого мы видели на святой картине в соборе, сказал мне, что ты будешь первым скрипачом мира. Недаром мы приехали в этот чудный немецкий город. В городе лучшие скрипичные мастера – Амати, Гварнери и Страдивари. Обещай мне никогда не расставаться со скрипкой.

Мальчик обещал матери не расставаться со скрипкой.

По совету дяди, к кому они приехали, Никколо посетил Паоло Страдивари, который посоветовал учиться у графа Козио.

Граф Козио

Первым делом граф Козио спросил Никколо:

– На чем же будешь играть, мальчик?

– На чем прикажет синьор граф, – ответил Никколо. Козио подошел к маленькому Паганини, откинул

ему волосы со лба, внимательно посмотрел на брови, на лоб, на глаза и сказал:

– Мне девяносто семь лет, восемьдесят из них я потратил на собирание сокровищ – скрипок. Дом, в котором ты находишься, хранит первую в мире коллекцию музыкальных инструментов. Ради них существует

земля, ради них Творец вселенной вложил в человека безумную любовь к превращению плохой жизни в прекрасные звуки.

Граф Козио снял со стены золотистую старинную скрипку, и протянул мальчику, и осторожно вручил ему смычок. Маленький скрипач заиграл. Потом Козио поднял высоко руки Никколо, поднес к своим слабым глазам:

– У тебя каждый палец похож на утиный нос. Уродство, да и сам ты некрасив. А такие пальцы лучше всего для игры. У тебя хороший слух.

Проходили дни. Старый Козио рассказывал маленькому Паганини историю скрипки. Вскоре маленький скрипач научился различать виды скрипок.

Антонио Паганини

А дома – дома то же самое. Отец, жаждущий заработать на сыне, как-то говорит жене:

– Граф Козио утверждает, что из мальчика ничего не выйдет, если он немедленно не начнет брать уроков у синьора Роллы. Но ты знаешь, как дорого Ролла берет за уроки. Я думаю, что лучше вовсе не учить мальчишку за деньги, а просто отправиться путешествовать с ним по Ломбардии (Северная Италия].

Астрологические, алхимические поиски жизненного эликсира и философского камня, которые у средневековых безумцев связывались с мечтой о человеческом счастье, об устройстве человеческого общества, у старого Паганини превращались в искание средств для биржевого обмана природы, для маклерских сделок с темными силами. Но все оказывалось напрасным.

В Генуе уроки со скрипачом Джованни Серветто были прекращены из-за безденежья. Воспользовавшись днем, когда синьор Антонио должен был задержаться в суде, мать отвела сына к синьору Джакомо Коста. Этот синьор был преподавателем генуэзской капеллы и играл первую скрипку во всех церковных оркестрах Генуи. После первых же занятий синьор Коста был совершенно поражен отчетливостью звука, чрезвычайной восприимчивостью своего ученика и быстротой его работы. А через полгода, когда мать Паганини тайком от мужа принесла деньги за тридцать уроков, синьор Коста стал прикидывать с довольной улыбкой, в каком соотношении находятся эти деньги и его выручка от церковных концертов, в которых участвовал Паганини. Да и для семейного бюджета это было доходно. Но вскоре из-за корыстолюбия синьора Коста синьор Антонио почувствовал себя оскорбленным и обманутым. Дело приняло плохой оборот. Синьор Коста собрал сведения о крещении, о детских годах своего ученика и пришел к выводу, что скрипичный талант мальчика, его необычайная музыкальная одаренность, невероятная для отрока музыкальная техника не могут быть объяснены божественным вмешательством. Здесь, несомненно, было вмешательство нечистой силы и, несомненно, демонское влияние. Проклятие повивальной бабки было причиной необыкновенных успехов маленького Паганини.

После раздора отца Никколо с синьором Коста произошла случайная встреча маленького скрипача с синьором Франческо Ньекко, знаменитым композитором, оперы которого ставили во всех театрах Северной Италии, Ливорно, в Неаполе, Венеции, Милане. Вот он-то точно не верил всякому вздору о вмешательстве нечистой силы в судьбу Никколо. Эта встреча сыграла большую роль в жизни маленького скрипача.

Синьор Ньекко

Странная дружба установилась между оперным композитором и «дьяволенком-скрипачом», как называл Никколо синьор Ньекко.

После занятий музыкой Ньекко знакомил мальчика с историей порабощения Ломбардии австрийцами. Он рассказывал о значении французского нашествия на Италию. Французские войска гонят австрийских жандармов, они гонят немецких попов, приехавших из Вены, а прокламации Бонапарта несут с собой освобождение от «карбонариев» – «угольщиков», от которых маленький Паганини не раз слышал в «убежище».

Под впечатлением от услышанного маленький скрипач сделал «новую вариацию итальянской "Карманьолы”» и добавил собственную музыкальную тему, ту зажигательную французскую песню, которую он услышал случайно от французских матросов на берегу моря. Эта песня звала к восстанию всех детей родины, она говорила о том, что поднято знамя, алое от крови народа, о том, что наступили дни славы. У Паганини началась своя недетская жизнь. Ему стало даже легче сносить побои и упреки отца. У него появились свои жизненные планы.

Ньекко, сам участник карбонарской конспиративной работы, имел привычку к внимательному и зоркому наблюдению. В эти годы Ньекко был единственным, кто точно представлял себе все значение бурного вторжения, услышанного, увиденного в жизни маленького скрипача. В то время как синьор Антонио Паганини со всей толпой своих коммерческих друзей и врагов и мать Никколо со своей озлобленной сворой родных терялись в догадках о происхождении ранней одаренности Никколо и строили предположения о сверхъестественном вмешательстве, видя в нем то страшную демоническую, то благодатную ангельскую основу.

Учитель Никколо Ньекко боялся за судьбу своего любимого ученика, хрупкость которого внушала ему самые серьезные опасения. Ньекко боялся, что могущество этого всеподавляющего таланта превратится в огонь, который сожжет и очаг, и дом. Когда он перечитывал страницы миланской хроники, в которых старинный повествователь рассказывал о ломбардийских крестьянах, намеренно уродовавших своих детей, чтобы потом продавать их в качестве придворных шутов герцогу Сфорца, Ньеко живо представил родителей и родственников Никколо, жаждущих от него заработка. Еще его волновало, что церковная музыка чужда маленькому скрипачу. Когда Ньекко говорил с ним о свободе Италии, о живой и яркой работе карбонариев, щеки у мальчика покрывались румянцем возбуждения.

Молчание, замкнутость сына, его спокойствие вызывали подозрение у синьора Антонио, о чем он рассказал священнику местной церкви. Священник сказал, что маленький скрипач на хорошем пути: три раза в неделю он выступает в церковных концертах, его выступления привлекают толпу молящихся, молящиеся охотно отзываются на кружечный сбор, таким образом можно рассматривать Никколо Паганини с его скрипкой как явление, угодное Богу. По инициативе синьора Ньекко мальчик был приглашен к участию в концерте светской музыки. Никколо играл впервые перед большой аудиторией. Легенда о маленьком скрипаче полетела по городу, над морем, по всему лигурийскому синему заливу.

Отрочество

Антонио Паганини был встревожен тем шумом, который поднялся вокруг концерта маленького скрипача. Вот теперь утром ранним младший Паганини с тростью, перекинутой через плечо, и узелком за спиной семенил, стараясь поспеть за большими шагами отца. Задумка отца осуществилась, они к вечеру добрались до дешевого трактира. Антонио неожиданно ласково сказал Никколо:

– Знаешь, я совсем разорен, теперь в твоих руках спасение семьи. Играй, играй всюду. Соберем деньги, тогда заживем хорошо.

Так он впервые играл в трактире.

Потом пошли концерты – в церквах, трактирах, гостиницах. Жажда наживы гнала старика из города в город. К отцу будто бы вернулись юношеские силы, бодрость; он не давал сыну ни минуты отдыха, не щадил и себя. Откуда-то взялась ловкость самого настоящего импресарио. То, что не удавалось маклеру, вдруг удалось антрепренеру: заказывались афиши; скрываясь под маской дальнего родственника, Антонио Паганини отчаянно рекламировал сына. Таким образом все побережье Ривьеры де Леванте сделалось ареной действий этого старого пирата. Между выступлениями в больших городах старик не брезговал ничем, заставлял ребенка играть на постоялых дворах, выпрашивая байокки, гантезии и сольди у погонщиков мулов, бродячих артистов, семинаристов, сидевших за кружкой вина.

В городе Ливорно перед концертом старик выдал сыну серую куртку, панталоны, новые чулки и туфли, огромную серую шляпу с перьями. Все это было неуклюже, не по росту, но сшито из дорогого материала. После концерта и сытного ужина старик позволил себе роскошь. В ливорнском ридотто сначала выиграл, а потом все, что заработал, проиграл, и последнюю двадцатипятифранковую кредитку старик снес в морской притон на берегу. А утром должен быть концерт, и здесь произошло непоправимое для Никколо: он обнаружил, что рукав у костюма был порван. Он хотел сам зашить, но в это время за окном раздались звуки, и Никколо выглянул в окошко, держа в руке костюм. Порыв ветра вдруг подхватил несчастный костюмчик, и он выпал из рук Никколо. Пропажу отец не простил и отправил сына на поиски. Никколо взял куртку мамы, которую она подарила. В курточке радостный Никколо нащупал зашитую пятифранковую монету «на счастье». Он решил поесть в трактире, где накануне был с отцом. За столом шла игра. Маленький Паганини поставил на карту свою драгоценную монету. Ему не разрешали, кричали: «Где взял деньги?» Никколо им сказал, что надо купить одежду. Поздно ночью мальчик вышел из притона в сопровождении боцмана, который опасался, что Никколо ограбят. Когда вернулся домой, отец еще спал, возле кровати – лужа вина. Ночью Никколо не сомкнул глаз. Наутро мальчик тихо вышел из гостиницы со скрипкой под мышкой, в руке узелок, в котором было все его имущество: молитвенник, подарок матери, и бантик из лент – красной, зеленой и черной, который ему подарил синьор Ньекко. Впервые за все свое детство Никколо Паганини чувствовал себя легко и спокойно. Хотелось есть, он не ел два дня.

Приморская кофейня была первым местом, куда вошел скрипач-оборванец. Паганини заказал обильный завтрак – на удивление хозяина. Потом в магазине купил себе два костюма и даже не узнал себя в щеголе, которого увидел в зеркале. Выйдя из магазина и стоя на углу, забыв, где находится, он вынул скрипку из чехла. Охватившие его чувства, все пережитое внезапно вылились в ураган звуков, сбивающих все на своем пути, все покрывающих собой, рвущих нить, связывающую его с домом, с семьей. Он шатался, его бросало в жар и озноб, но он играл как одержимый, как безумный и не понимал, где он и сколько времени играл. Никколо не чувствовал, что слезы застилают ему глаза, и только когда зашатался, опустил смычок. У него тряслись колени, плечи. Он поднял голову – и только тут увидел людей, услышал, как вся площадь ему рукоплескала. Паганини с удивлением посмотрел на деньги, поднял шляпу, неуклюже набил карманы монетами и бумажками. И пошел, не зная, куда идти. Имея деньги, можно нанять извозчика. Он сел в экипаж, доехал до почтового двора и оттуда мальпостом до Милана. Старая жизнь кончилась. Первая игра в притоне оказалась куда интересней, чем игра на скрипке. «Но игра на скрипке, стоя на площади, – и я снова богат. Зачем мне возвращаться к отцу, который сосет мою кровь?» – такие мысли возникли вдруг у мальчика. Но едва доехал до очередной станции, как два жандарма арестовали маленького Паганини. Старик Антонио занял деньги и, не поскупившись на расходы и обещания, поднял на ноги всю полицию Ливорно. Вопреки ожиданиям мальчика, отец держался ровно и спокойно, говорил мало, был задумчив. Никколо вдруг почувствовал, какое огромное значение в его детской жизни имел этот побег от отца. Он почувствовал себя отрезанным от семьи. Даже обостренная боль разлуки с матерью исчезла по мере приближения дилижанса к родному дому. По молчаливому уговору отец и сын вернулись домой как богатые и счастливые путешественники.

04.2015 г.