Kitobni o'qish: «Звезды царской эстрады»

Светлой памяти моего друга Алекса Сингала (1970–2011) посвящается эта книга.

М.К.

 
Всему на свете истинную цену
отменно знает время – лишь оно
сметает шелуху, сдувает пену
и сцеживает в амфоры вино.
 

Игорь Губерман

Серия «Русские шансонье».

Основана в 2009 году

Автор-составитель Макет Кравчинский

Авторы

Ю. С. Морфесси

М. И. Близнюк

Л. Л. Вавич-Вариченко

О. А. Лисина

Е. И. Перфилова

Предисловие

Период последнего десятилетия XIX – начала XX веков принято называть Серебряным веком русской культуры. Наряду с известными символами того времени – прежде всего в поэзии и изобразительном искусстве – нельзя забывать и о других жанрах, стремительно развивавшихся на рубеже столетий. В нашем случае речь – об эстраде.

Изобретение в 1877 году фонографа, а вскоре и более совершенного граммофона открыло новые, дух захватывающие перспективы. Не увенчайся успехом многовековые попытки человечества научиться «консервировать» звук, имена множества великих исполнителей так и остались бы для нас лишь буквами на пожелтевших афишах. К счастью, появилась грампластинка и голоса артистов, блиставших век назад на императорских подмостках, звучат по сей день, очаровывая нас своей проникновенностью. Фактически Серебряный век русской культуры стал для эстрады временем становления.

Год спустя после убийства Александра II его сын, Александр III, желая отвлечь народ от революционных настроений, издал указ об отмене в обеих столицах «монополии императорских театров на организацию публичных концертов». Нетрудно догадаться, к каким последствиям привел царственный автограф под документом от 24 марта 1882 года. Повсюду распахивали свои двери развлекательные заведения всех калибров и мастей, с подмостков которых доносились до обалдевшей от впечатлений публики романсы, куплеты, анекдоты и даже каторжанские песни. К началу XX века на русской эстраде сформировались основные музыкальные жанры со своими законами, образами и кумирами.

На рубеже XIX и XX веков восходит звезда исполнителей романсов Николая Северского, Михаила Вавича, Юрия Морфесси… Поклонники боготворили Анастасию Вяльцеву и Варю Панину Настю Полякову и Надежду Плевицкую. Эти артисты наряду с Федором Шаляпиным – одним из символов русского искусства вообще – составляли цвет отечественной эстрады Серебряного века. Они выступали в лучших театрах и залах Дворянского собрания, были частыми гостями в домах высшей знати, пели для царской семьи, а их состояния достигали чисел с шестью нулями. Это было время умопомрачительных – с «цыганами и медведями» – загулов у «Яра»; время настоящих (без «фанеры» и «Фотошопа») голосов и лиц; время роскошных нарядов и нефальшивых бриллиантов…

Жаль, что эстрадные звезды царской России оставили потомкам не так уж много мемуаров. Помимо Шаляпина, Плевицкой и Вертинского в эпистолярном жанре из знаменитостей не отметился никто. Кроме… Юрия Спиридоновича Морфесси.

Сегодня его имя мало кто помнит. Хотя Морфесси, дебютировавший в самом начале XX столетия, вплоть до эмиграции в 1920 году справедливо занимал положение одного из самых популярных исполнителей романсов. Это был прекрасный баритон, выступавший с романсами, шуточными вещицами и патриотическими «гимнами» а-ля «Казак Крючков». Он пришел на большую сцену чуть позднее Вяльцевой, Паниной, Шаляпина и Северского. Практически одновременно с ним «выстрелили» Плевицкая и Вавич – будущие спутники на дорогах изгнания.

Жил певец в шикарной квартире в Петербурге, открывал под настроение рестораны со средним счетом в годовую зарплату рабочего, любил покутить и желательно в обществе красивых этуалей.

В общем, любимец публики и дамский угодник.

В советских реалиях о нем знали мало: на слуху были Вертинский, Лещенко, запевшие лет на 15 позднее. А Морфесси остался как бы обломком той, во всех смыслах старой России и громоздился в массовом сознании этаким комодиком из барских интерьеров. О нем вспоминали только подкованные литераторы в романах о Гражданской войне и реже – музыковеды с меломанами. Валентин Пикуль в хронике «Из тупика», рассказывающей о событиях 1918–1920 гг. на севере России, описывает такую сцену: «Был уже поздний час, но в британском консульстве лампы не зажигали. Уилки сидел у себя на постели, пил виски и заводил граммофон с русскими пластинками. Особенно ему нравился Юрий Морфесси, – пластинка кружилась, и лицо красавца Морфесси, изображенное на этикетке, расплывалось, как в карусели.

 
Вернись, я все прошу – упреки, подозренья.
Мучительную боль невыплаканных слез,
Укор речей твоих, безумные мученья,
Позор и стыд твоих угроз…
 

Дверь тихо отворилась, и вошел бледный Юрьев. Остался на пороге, не вынимая рук из карманов, и по тому, как обвисли полы его короткого пальто, Уилки определил: “В левом – браунинг, в правом – кольт”.

– Погоди, – сказал ему Уилки. – Очень хорошая песня.

 
Мы так недавно так нелепо разошлись.
Но я был твой, а ты была моею.
О, даймне снова жизнь —
вернись!
 

Пластинка, шипя, запрыгала по кругу. Уилки снял мембрану. Налил себе виски, взбудоражив спиртное газом из сифона.

– А хорошо поет, верно? – спросил равнодушно».

Писатель очень точно находит примету времени. Красавец-певец, проникновенно изливающий декадентский романс, – то, что надо¹.

Как ни странно, но в отличие от других, гораздо более серьезно эту жизнь воспринимавших коллег именно Морфесси написал мемуары под названием «Жизнь, Любовь, Сцена. Воспоминания Баяна русской песни». Они вышли в 1931 году, в канун 50-летия артиста, в Париже, и с тех пор никогда в России отдельным изданием не печаталась.

Обсуждая в редакции состав и компоновку будущей книги, мы решили использовать мемуары Баяна русской песни как некую канву, вплетая в нее различные отступления, врезки, дивертисменты, антракты – всё, чтобы как можно подробнее обрисовать эстраду предреволюционной России.

Конечно, по ходу «пьесы» Морфесси упоминает знакомых, друзей, а главное – соратников по артистической стезе. Но ни одного крупного портрета он не нарисовал. В лучшем случае это абзац-другой прочувствованной, но с фактологической точки зрения совершенно нулевой информации.

Мы постарались восполнить эти пробелы. Так, вы прочитаете в книге о жизни – на сцене и вне ее – Николая Северского и его сыновей (знаменитая семья певцов и… военных летчиков), Михаила Вавича (с которым Морфесси очень крепко дружил, но почему-то не посвятил ни строчки), Александра Вертинского (с которым Баян соперничал за славу); истории жизни и творческого пути таких певиц, как Надежда Плевицкая, Иза Кремер, Настя Полякова… Присутствуют в книге менее известные личности: куплетисты Сарматов, Сокольский и Троицкий, борец Иван Заикин, клоун Жакомино и личности, совершенно забытые сейчас, но тоже определявшие лицо российской сцены.

Жизнь Морфесси взята за основу еще и потому, что оказалась она у Баяна долгой, вместив в себя славу, революцию, изгнание, войну… Практически никому из коллег артиста Господь не отмерил столь долгий век. Именно судьба Морфесси позволяет нам протянуть нить повествования с конца века XIX до середины XX столетия, увидев широкую панораму биографий эстрадных звезд царской России на фоне бурного времени.

Но прежде чем на «сцене» появится с сольной «программой» Юрий Морфесси, мне хочется пусть пунктирно, но обрисовать упущенные им образы, дабы, оправдывая название этой книги, дать развернутый ответ на вопрос: «Из каких же драгоценных осколков складывалась мозаика эстрады царской России?»

Максим Кравчинский

Интродукция. Во славу!

«Несравненная»

 
Ах, да пускай свет осуждает,
Ну, да пускай тянет молва.
Кто разлюбил, тот понимает,
Мне осудит никогда…
 

Из репертуара А. Д. Вяльцевой, слова С, Зилоти

Примадонной царской России, без сомнений, следует признать Анастасию Дмитриевну Вяльцеву. Полет «чайки русской эстрады» смотрелся намного эффектнее и стремительнее практически всех ее конкуренток. «В Вяльцевой, – утверщал именитый театральный критик А. Р. Кугель, – было что-то зовущее, колдовское и тревожащее».

Конечно, нет шкалы, по которой можно измерить успех или человеческую драму, и судьбы других певиц – современниц Вяльцевой не менее (а кому-то может показаться, что и более) накалены и трагичны. Но лучшей точки отсчета, чем жизнь и творчество Несравненной, как благоговейно звали Вяльцеву даже самые злые акулы пера, для начала рассказа трудно отыскать.

Анастасия Вяльцева родилась в крестьянской семье, в деревеньке Алтухово, что до сих пор стоит среди брянских лесов².

Мать, Мария Тихоновна, занималась хозяйством и воспитанием троих детей. Кроме дочери подрастали два сына – Яков и Ананий. Отец служил лесничим в соседнем имении графа Орловского, но вскоре после рождения Насти погиб от упавшего дерева, оставив семью практически без средств к существованию.

«…Возле проселочной дороги стояла их избушка с завалинками до самых окошек. Низко нависшая замшелая крыша дополняла печальную картину нищеты и заброшенности…»³

Дети подрастали, и Мария Тихоновна решила перебраться в большой город, дабы определить их учиться какому-то ремеслу.

Годы спустя Анастасия Дмитриевна вспоминала, что у них с матерью и братьями не было денег даже на самый дешевый железнодорожный билет и потому «за лучшей долей» в ближайший крупный город – Киев они отправились, сколотив с помощью соседей плот.

Настя Вяльцева – подгорничная в киевской гостинице

Через знакомых мать пристроила восьмилетнюю Настю ученицей в портняжную мастерскую. Втянувшись в нелегкий рутинный труд, сидя за шитьем, девочка часто напевала известные ей с детства песенки и вскоре стала любимицей всех мастериц, прозвавших ее «нашей пташечкой».

Миновали годы обучения, не принесшие, однако, никаких перспектив.

Через знакомых мать помогла дочери устроиться подгорничной в гостиницу на Крещатике. Устраивала с тайной надеждой, что кто-то из заезжих знаменитостей (а их приезжало в Киев немало) обратит внимание на звонкоголосую девчушку.

Звезды, впрочем, не спешили одаривать своей протекцией скромную служанку, прибиравшуюся в номере. Зато сама Настя не теряла веры в успех и каждую свободную минуту старалась не тратить понапрасну. Заучивала популярные песни, интересовалась судьбой тогдашних кумиров, а на заработанные деньги посещала концерты и спектакли. Девочку заметили: в тринадцать лет ее приняли статисткой в захудалый театрик.

Год спустя, поднабравшись опыта, Настя поступает в опереточную антрепризу. Постепенно, шаг за шагом, она нарабатывала репертуар и умение держаться на сцене. Круг ее знакомых состоял теперь из хористок, студентов и молодых актеров. На нее обратил внимание известный театральный режиссер А. Э. Блюменталь-Тамарин и даже рискнул организовать под новую «звезду» антрепризу. Но затея провалилась.

Отчаявшуюся было Настю неожиданно пригласил в гастрольную поездку другой импресарио.

Она согласилась и, объехав с выступлениями ряд крупных городов, двадцати неполных лет очутилась в Москве, где поступила на службу в театр «Аквариум».

Хористка Петербургского театра «Аквариум»

Именно здесь, а не в киевской гостинице, как пишут многие биографы Несравненной, произошла ее встреча с «русской Жюди» – Серафимой Бельской.

– Вам надо учиться пению! Такой талант загубить грех! – напутствовала прима.

Настя и сама это понимала, но средств на достойное образование у нее не было. Хористка Петербургского Амбициозная провинциалка выступала на театра «Аквариум» подмостках второразрядных театров, колесила с гастролями в составе хоровых трупп, пробовала себя в оперетте, где ей иногда позволялось пропеть две-три фразы: «Вот идее-е-е-ет графиня-а-а!.»

Возможно, русское общество никогда бы не узнало о таланте Вяльцевой, если бы не случай…

Вера Зорина – предшественница Анастасии Вяльцевой

В 1893 году хозяин санкт-петербургского театра, где подвизалась в ту пору молодая певица, осуществил постановку оперетты «Цыганские песни в лицах», доверив нашей героине небольшую роль Кати. Счастью Насти не было предела, ведь ей предстояло выступать на одних подмостках с лучшими артистическими силами конца XIX века, «королем теноров» Сашей Давыдовым и «королевой оперетты» Раисой Раисовой (рассказ о них ждет читателя впереди).

Начались репетиции, но роль не давалась. Строгий вид и горячий кавказский темперамент Давыдова сковывали Вяльцеву. Она пела робко, вызывая негодование наставника. После очередной перепалки, рассердившись на учителя, Анастасия запела, да так, что в восторг пришли все присутствовавшие на репетиции.

После дебюта Вяльцева записала в дневнике:«…Вера в счастливую звезду меня поддержала и, действительно, я выдержала экзамен. Раздались аплодисменты, крики: “бис” – полетели на сцену студенческие фуражки… Когда я выходила из театра, на подъезде меня окружили курсистки, схватили мои руки и стали целовать. На следующий день я прочла все газеты и узнала, что мой голос напоминает Веру Зорину. Но я никогда в жизни ее не слышала и ужасно об этом жалею».

Чайка русской эстрады

О Вяльцевой заговорили в свете. В театре отныне она стала получать главные роли. Острословы тут же отозвались на успех юной артистки четверостишьем:

 
От зависти сквозь пальцы вой,
Концертная певица!
В восторге вся от Вяльцевой
Российская столица!!!⁴
 

Но до подлинного триумфа было далеко. Поворотным моментом стала встреча с модным адвокатом и светским львом Николаем Осиповичем Холева.

Н. О. Холева

Увлекшись Вяльцевой, он стал помогать ей. У Вяльцевой впервые появилась возможность по-настоящему учиться вокалу и регулярно выступать на музыкальных вечерах, которые устраивал состоятельный поклонник для своих знакомых. Особенно ловко Николай Осипович выстраивал отношения с прессой, что в немалой степени способствовало развитию популярности его протеже.

Почти все биографы Вяльцевой уверяют, что ее отношения с покровителем были исключительно платоническими. Но никто в столичном бомонде не верил, что опытный юрист станет тратить значительные средства на певицу исключительно по дружбе. Есть мнение, что между молодыми людьми все-таки «вспыхнуло взаимное чувство». Но до свадьбы дело не дошло – осторожная Анастасия опасалась связывать судьбу с азартным картежником, каким был Николай Холева. Когда же выяснилось, что «милый друг» еще и регулярно изменяет ей, считая мимолетные увлечения делом обычным, воспитанная в патриархальных традициях Вяльцева бескомпромиссно покинула неверного, оставив все подаренные им драгоценности и шикарные платья.

В 1897 году артистка по приглашению известного антрепренера Якова Щукина переехала из Санкт-Петербурга в Москву, в театр «Новый Эрмитаж», на ставку в 133 рубля за выход. Серьезные деньги по тем временам!

«Москва признаёт тебя своею!» лента с такой надписью овивала одну из сотен роскошных корзин с цветами, преподнесенными дебютантке. Авторитетный критикА. Р. Кугель в известной работе «Театральные портреты» откровенничал: «Припоминаю крайнюю степень моего удивления, когда мне рассказали о том, что появилась “звездочка” Вяльцева. Я просто отказывался этому верить, как не верило большинство знавших эту худенькую девушку с прелестной улыбкой, стоявшую на авансцене направо. Услыхал я Вяльцеву первый раз на концерте, когда у нее уже была прочная репутация и большая известность. Пришлось согласиться, что народилась действительно интересная и очень волнующая певица».

Объявление о гастрольном турне 1902 г.

Сотрудничество с Щукиным продолжалось к обоюдному удовольствию вплоть до 1909 года.

Каждый приезд Вяльцевой в “Эрмитаж” можно было бы сравнить лишь с шествием венецианского дожа во дворец, От ворот сада до своей артистической уборной она шла по дорожке, усыпанной живыми благоухающими розами. Вяльцева очень любила цветы, и директор театра, оказывая дань уважения артистке, проявлял немало выдумки, чтобы придать встрече торжественный и праздничный вид. Артистическая уборная, обтянутая шелковой тканью, к приезду певицы была сплошь от пола до потолка у крашена цветам и и огромны ми пальмами, На полу, покрытом пушистым ковром, лежали гиацинты, фиалки и белые лилии…»

С мужем Василием Бискупским

В 1902 году Анастасия Дмитриевна отправляется в первую гастрольную поездку. И хотя газетчики предрекали ей провал, все выступления прошли с аншлагами. В дальнейшем она предпринимала такие туры ежегодно.

В канун русско-японской войны на одном из концертов для высочайших особ судьба свела певицу с ротмистром Бискупским.

Статный и рослый красавец-офицер Василий Викторович Бискупский, сын вице-губернатора Томска и столбовой дворянки Римской-Корсаковой, несмотря на разницу в социальном положении и возрасте (он был младше Вяльцевой на восемь лет)⁵, серьезно увлекся Анастасией Дмитриевной. Она ответила ему взаимностью.

В 1904 году Василий Викторович принимает участие в русско-японской войне. Когда с фронта пришло известие о тяжелом ранении возлюбленного, певица, не задумываясь, разорвала многотысячный контракт и отправилась на Дальний Восток. Выхаживая мужа, Анастасия Вяльцева стала рядовой сестрой милосердия во фронтовом госпитале и наравне со всеми врачевала солдат. Конечно, ее инкогнито вскоре раскрыли и упросили дать благотворительный концерт, который прошел с ошеломляющим успехом.

Из газеты «Харбинский вестник», 17–18 августа 1904 года:

«Концерт А. Д. Вяльцевой в субботу в театре Арнольдова привлек массу публики, несмотря на непролазную грязь на пристани. Извозчики из Нового Харбина довозили пассажиров только до начала китайского базара и дома, где была гостиница "Бристоль"; после чего публика при лунном освещении должна была пешком пробираться до городского сада.

Никогда еще наш летний театр не вмещал в своих стенах такой массы публики, когда весь фешенебельный Харбин явился сюда послушать единственную в своем роде А. Д. Вяльцеву, великодушно согласившуюся спеть в пользу увечных и семейств убитых нижних чинов Заамурского округа отдельного корпуса пограничной стражи.

Несмотря на шаляпинские цены, уже Задолго до вечера был вывешен аншлаг: "Билеты все проданы" (в том числе и на особо устроенные места в оркестрах, проходах и "приставные"). Многие покупали билеты из вторых и третьих рук, уплачивая большую премию (десятирублевое место в оркестре продано За 25 руб., а рублевый билет на галерею куплен За 4 руб. и т. д.).

Зал трещит от публики. Негде яблоку упасть. Взвился Занавес, и на эстраде появилась грациозная А. Д. Вяльцева, одетая в скромное серое платье. Ей преподнесли роскошный букет. За пианино сел г. Вуич, старательно аккомпанировавший артистке.

Если первому романсу, спетому артисткой Заметно уставшим от дороги голосом, скептики не спешили аплодировать, то с каждой новой песней мысленное расстояние между артисткой и слушателями делалось все меньше, пока наконец публика не отдалась всецело обаянию этого прекрасного голоса, чарующего своей выразительностью. Громы аплодисментов и полное энтузиазма bis сопровождали каждый пропетый романс. Зал был покорен артисткой, ее передачей самых простых цыганских романсов, ее чудной фразировкой и умением оттенить то удаль бесшабашную, то полную неги страсть.

В конце концов наэлектризованный партер устроил артистке ряд шумных оваций. Нельзя не сказать спасибо За то высокое художественное наслаждение, которое она доставила харбинцам, и За материальную помощь, оказанную ее концертом сиротам и увечным чинам пограничной стражи».

За участие в русско-японском конфликте Бискупский был отмечен множеством орденов и медалей и закончил войну в звании полковника, а по возвращении в Петербург был назначен начальником личной охраны Николая II. Однако монаршее благоволение не помогло. Едва стало известно о его тайном венчании с Вяльцевой, Василий Викторович был разжалован и чуть ли не лишен всех наград. Таковы были нравы тогдашнего высшего общества: романы с актрисами поощрялись, браки – нет.

С того момента и практически до самой смерти певицы Бискупский выполнял при ней роль распорядителя и устроителя концертов.

Долгие месяцы Анастасия Дмитриевна проводила в гастрольных турне. Для комфортного передвижения по империи ею был заказан у бельгийских мастеров специально оборудованный по последнему слову техники вагон. После революции это «чудо инженерной» и дизайнерской мысли не обошли своим вниманием ни «белые», ни «красные»: сперва хозяином вагона стал Колчак, а потом – красный командир Блюхер.

Весной 1908 года певица записала в дневнике: «Все удивляются моей неутомимости. Действительно, я только что совершила длинное концертное турне, посетив 28 городов… Одно только неприятно, что в поезде я простудилась и в трех городах должна была петь “а-ля Варя Панина”…»

Публика боготворила Несравненную. Репортеры, предрекавшие ей некогда провал, нынче захлебывались от восторга: «Пришла, увидела и победила!»

Вяльцева в собственном вагоне

Вот данные о продажах билетов на концерты Анастасии Дмитриевны: Полтава – вместо планируемых 1200 руб. продано на 1348, Харьков – вместо 2000 руб. – 2139, Рига – вместо 2000–2292 руб. и т. д.

Из газеты «Вологодский справочный листок» от 5 октября 1910 года:

«1 октября состоялся наконец этот экстраординарный концерт, ознаменовавшийся столь необычайным для нас вздутием цен, что большинство наших меломанов принуждено было отказать себе в удовольствии послушать диву. А. Д. Вяльцева уже давно пользуется репутацией несравненной истолковательницы цыганского романса, и до сих пор она царит в этой области, несмотря на то, что немало соперниц оспаривают у нее пальму первенства. У г-жи Вяльцевой много данных, дающих ей возможность прочно держаться на Занятой позиции.

Прежде всего у нее превосходный голос, красивый и чистый, которым она прекрасно распоряжается; голос, которому позавидует любая оперная певица. В пение она вкладывает много чувства и экспрессии и иллюстрирует его мимикой своего подвижного, выразительного лица.

Г-жа Вяльцева имела шумный успех. Каждый номер сопровождался бурными проявлениями восторга».

И только на концерте в Калуге возникла угроза провала… пола в зале Дворянского собрания.

Случалось, примадонне боялись предоставлять залы, опасаясь ее «погромной славы». В Москве, где успех вокалистки был особенно громким, ее концерты не раз заканчивались беспорядками. Перед началом представления к залам, в которых должна была выступать Вяльцева, стягивалась полиция, дежурившая в фойе и в зале. Как только певица заканчивала бисировать – а выходила она к неумолимой публике на бис до шестидесяти (!) раз, фактически повторяя концерт дважды, – студенты с галерки бросались по лестницам вслед за ней, а если их не допускали к кумиру, начинали крушить мебель.

«В самый разгар препирательств с полицией на эстраде появлялась сияющая и улыбающаяся Анастасия Дмитриевна. Она останавливалась у края сцены, смотрела некоторое время на волнующуюся публику и, обращаясь к блюстителям порядка, говорила: “Оставьте их, какого вы хотите порядка, когда я пою?! Здесь вы не нужны, за порядком буду следить я”».

Дошло до того, что владельцы залов стали брать с организаторов ее концертов залог за мебель. Сумма доходила до трехсот рублей.

Никакой программы вечеров певица, как правило, не готовила и исполняла все те песни своего репертуара, о которых просила публика.

Несмотря на признание и богатство, по характеру Вяльцева оставалась простой крестьянкой. Она сама учитывала расходы, была неприхотлива в еде, но за выступления требовала огромные гонорары – по 1000 рублей за выход.

Вяльцева накануне первого большого гастрольного турне

Только Шаляпин соперничал с Несравненной за первенство самого дорогого артиста Российской империи.

Существует версия, что основой стали все-таки не бесконечные гастроли (приносящие до ста тысяч рублей годового дохода), а неожиданный сюрприз поклонника. Якобы во время концерта он подал ей на сцену роскошный веер, к которому были прикреплены дарственные на три доходных дома. Управлять «подарком» Вяльцева поручила родному брату Ананию.

Состояние Примадонны современники оценивали в 2–2,5 миллиона рублей. Невероятная сумма!

Например, банковский служащий средней руки получал до 3000 в год, врач в больнице – рублей 400–500, квалифицированный рабочий – 250–300⁶.

Но ученый-краевед из Брянска С. П. Кизимова, которая много лет исследует жизнь и творчество своей землячки, утверждает, что разговоры о миллионном состоянии сильно преувеличены. И дело даже не в невозможности заработать такие деньги, но в том, что певице вновь не повезло в личной жизни – Бискупский, как и многие представители знати, оказался заядлым картежником и кутилой. Даже баснословных гонораров Анастасии Дмитриевны, бывало, не хватало на покрытие долгов супруга. Однажды в пьяном кураже Василий Бискупский со своим закадычным приятелем Павлом Скоропадским (тем самым, который впоследствии ненадолго стал украинским гетманом) разогнали похоронную процессию святого Иоанна Кронштадтского.

Жизнь «чайки русской эстрады» была пусть не безоблачна, но насыщенна и интересна: она активно занималась благотворительностью, много выступала и записывалась на пластинки.

По-настоящему сожалела Анастасия Дмитриевна лишь о том, что Бог не дал ей детей, и всю свою нерастраченную ласку тратила на сирот и обездоленных. Во время очередной поездки по стране Вяльцева подобрала на обочине дороги малолетнюю нищенку и сделала ее приемной дочерью. К несчастью, долго девочка не прожила. Однако вскоре судьба преподнесла Вяльцевой подарок. «На одном из концертов Несравненной поднесли несколько корзин с цветами, которые она увезла с собой домой, не подозревая, что в самой большой из них спал двухмесячный младенец, усыпленный маковым отваром. Через определенное время корзина запищала, На плач ребенка сбежались все домочадцы. И каково же было их удивление, когда среди цветов обнаружили младенца, а в пеленках записку со словами: Женя Ков шаров”. Отдать ребенка в приют Вяльцева не пожелала…»

До самой смерти примадонны мальчик жил в ее доме. По завещанию ему отошло 40 000 рублей, которыми он, впрочем, так и не воспользовался, покончив вскоре после ухода Вяльцевой жизнь самоубийством.

Внимательной певица была и к прислуге. Некоторое время в ее доме служила молодая горничная по имени Анна. Анастасия Дмитриевна привязалась к скромной девушке и занялась ее образованием. Глядя на нее, она вспоминала о своем нелегком крестьянском детстве. Обладавшая природной музыкальностью Анна с жадным интересом слушала домашние репетиции хозяйки, и Анастасия Вяльцева решила устроить свою горничную в хористки. Но строгий муж Анны не позволил супруге «идти в артистки» и забрал ее из «барского дома». При расставании Вяльцева сделала «Аннушке» дорогой подарок, символ достатка того времени – граммофон и свои пластинки. Жизнь, однако, взяла свое, но… гораздо позднее. Анна стала матерью знаменитого советского композитора Василия Павловича Соловьева-Седого, создателя песни «Подмосковные вечера» и десятков других шлягеров.

Театральный сезон 1912 года не предвещал ничего необычного. Лишь в сентябре, находясь в Крыму, певица почувствовала недомогание. Медики поставили диагноз – воспаление легких. Несмотря на это, Вяльцева отправилась в очередное турне….Последним городом, где она пела, стал Воронеж. Публика терпеливо ждала до десяти вечера, а занавес все не поднимали, потому что Анастасия Дмитриевна, вконец обессиленная, не могла подняться с дивана. Кое-как собравшись с силами, она вышла и, собрав всю волю в кулак, отпела первое отделение. Понимая, что не в состоянии продолжать, вышла к публике, извинилась и пообещала в следующий раз петь в два раза больше.

Из журнала «Театр и искусство», осень 1912 года:

«Госпожа Вяльцева серьезно Занемогла. Постигшая ее в пути во время последнего турне сильная простуда осложнилась плевритом, от которого артистка слегла. Ближайшие ее концерты, в Петербурге и в Москве, отменены».

Вернувшейся в Петербург «певице радостей жизни» врачебный консилиум вынес приговор – лейкемия. С января 1913 года вся российская печать начала размещать сводки о состоянии здоровья Несравненной.

Утром 22 января мальчишки-торговцы выкрикивали спешащим по Невскому прохожим сенсацию: «Несравненная будет спасена! Уникальная операция Вяльцевой! Муж пожертвовал певице свою кровь!»

Из газеты «Петербургский листок», 22 января 1913 года:

«А. Д. Вяльцевой произведена 21 января чрезвычайно редкая в медицинской практике операция переливания крови в артерию левой руки. Кровь для операции взята от ее мужа – г-на Бискупского. Как теперь выяснилось, произведенная операция трансфузии крови имела благоприятный результат.

24 января был произведен анализ крови больной, давший очень благоприятные результаты: обнаружено увеличение кровяных шариков на 3 процента. Поднявшаяся у больной температура также учитывается как благоприятный симптом. Если в течение 7 дней процентное отношение гемоглобина будет хотя бы немного увеличиваться, тогда только можно будет сказать, что кризис вполне миновал».

Но тогдашняя медицина оказалась бессильна… Доктора совершили трагическую ошибку – умиравшей артистке влили кровь не той группы. В начале XX века наука ведь только догадывалась о существовании такого понятия.

Когда возможности официальной медицины были исчерпаны, поседевший от горя Василий Викторович был готов на все, лишь бы хоть как-то отсрочить неизбежное. Приглашали модного тогда тибетского целителя Бадмаева, лечившего самого фишку Распутина… Тщетно. Не помог и специально выписанный из Лифляндии профессор Розендорф, пытавшийся впрыснуть больной новое для того времени лекарство – фосфоцид.

А. Д. Вяльцева при жизни была законодательницей моды: ее драгоценности, туалеты и прически обсущдались поклонниками, журналистами и музыкальными критиками. Обворожительная в жизни, она позаботилась и о том, как ей надлежит выглядеть после смерти.

Предчувствуя скорый уход, за несколько недель до кончины артистка пригласила свою портниху обсудить фасон платья, в котором желала отправиться в последний путь.

В шикарных нарядах

Вечером 4 февраля 1913 года всё было кончено.

С лица Анастасии Дмитриевны скульптор В. И. Демчинский снял посмертную маску.

«…Тело покойной лежало на кровати белого клена под белым кружевным покрывалом, В ногах стоял букет белой сирени и мимозы, У изголовья – четыре подсвечника, обтянутые белым флером, и маленький складень из трех икон, который сопровождал ее во всех поездках…

Согласно последней воле, парикмахер сделал ей прическу, с которой она всегда выступала на сцепе…»

Это не было обычной дамской прихотью. Фирменная прическа Вяльцевой («с напуском») наряду с шикарными туалетами и роскошными драгоценностями была частью хорошо продуманного образа.