Kitobni o'qish: «Urban commons. Городские сообщества за пределами государства и рынка»

Предисловие

Эта книга основана на материалах конференции «Городская совместность (Urban Commons)¹: за пределами государства и рынка», проходившей 27–28 сентября 2013 года в Центре городских исследований имени Георга Зиммеля в Гумбольдтовском университете Берлина.

Перед вами – итог двухлетних корректировок и постоянных обсуждений, имевших место после конференции; лаконичное издание, посвященное городской совместности и представляющее общее положение дел в этой области вкупе с целой галереей примеров, собранных со всего света.

Редакторы издания впервые встретились на докторантском коллоквиуме, проходившем в Центре имени Георга Зиммеля в Гумбольдтовском университете Берлина. Группу образовали студенты, работавшие над докторскими диссертациями в очень разных дисциплинах: среди нас были психологи, географы, социологи и специалисты по городскому планированию. Однако нас объединял общий исследовательский интерес: города и борьба за городские ресурсы общего пользования. Летом 2012 года, когда наши докторские близились к завершению, пятеро из нас собрались поздним вечером, чтобы обсудить темы и форматы для будущей совместной работы.

Мы решили основать Группу городских исследований и организовать конференцию, посвященную городской совместности (urban commons). Немного почитав и долго поспорив, мы поняли, что эта тема очень точно ухватывает нынешний дух времени (zeitgeist): дискурс об общем и совместном (commons) объединяет модели понимания города как коллективного ресурса и в то же время предлагает такие способы использования данного ресурса (среди которых, например, общественные пространства, коллективные дома и обеспечение энергией), которые позволяют смещать фокус с меновой стоимости на потребительную.

Избранная оптика «общего» позволила нам внимательнее рассмотреть сущности и события, особенно важные для 2012 года и, честно говоря, не перестающие быть важными. Дебаты об «общем» актуализировались под влиянием финансового кризиса и падения евро, Арабской весны, движения «Захвати Уолл-стрит» (и других проявлений движения «Occupy!»), повсеместно усиливающейся джентрификации (включая Берлин) и набирающего обороты движения по возврату в городскую собственность служб водо- и энергоснабжения, перешедших в руки частных компаний. Эти дискуссии об «общем», с одной стороны, вооружили нас и жизненно важными реперными точками, которые позволяют обращаться к примерам социального и экономического неравенств в наших городах, а с другой стороны, предоставили нам оптику, позволяющую анализировать и в перспективе создавать альтернативные модели использования городских ресурсов.

Конференция «Городская совместность: за пределами государства и рынка», поддержанная фондом Фрица Тиссена, получила достаточное внимание. Несмотря на строгую квоту по числу участников, нам все же удалось собрать группу исследователей и кейсов, отличающуюся концептуальной и географической широтой: мы обсуждали кейсы из Америки, Европы, Азии и Океании, в том числе – из Германии, Индии, Чили, Южной Кореи, Испании, Швейцарии и США.

Мы бесконечно благодарны другим участникам Группы городских исследований – доктору Зофье Лапневской и Катарине Пузон, вместе с нами создавшим концептуальную рамку конференции и проконтролировавшим все организационные вопросы. Мы бы хотели поблагодарить всех участников конференции, чьи комментарии и чье участие в дискуссии сделали возможной атмосферу, стимулирующую и мотивирующую нас подготовить этот сборник. Можно сказать, что они были нашими первыми экспертами-рецензентами, решившимися критически прокомментировать озвученные доклады и идеи. Кроме того, мы бы хотели отдельно поблагодарить авторов, подготовивших тексты для настоящего издания, – за то, что они были открыты к запросам, критике и правке, проходившей далеко не за один раз. Ваши преданность и усилия, порой буквально нужные здесь-и-сейчас, были жизненно необходимы для нашей совместной работы. Мы бы также хотели поблагодарить Питера Нитцке, чья непоколебимая вера в то, что эта публикация сыграет значимую роль в современном и будущем дискурсах о городах и обществах, была критически необходима для подготовки проекта. Нас чрезвычайно опечалила его кончина, случившаяся незадолго до выхода книги в свет.

И наконец, мы бы хотели выразить благодарность Центру имени Георга Зиммеля и его официальному представителю Вольфгангу Кашубе – за то, что они приняли конференцию у себя. Интеллектуальная и техническая поддержка, которой мы были обеспечены, равно как доступ к пространству и ресурсам для проведения конференции, а также возможность проводить встречи редакторской группы были необходимы для нашей авантюры.

С нашей стороны было бы крайне неучтиво не выразить благодарность нашим партнерам, друзьям и семьям – за их понимание. То, что началось как небольшой интеллектуальный проект, превратилось в самое главное дело, которое потребовало бесчисленных часов сверхурочной работы и встреч, проходивших глубокой ночью. Без поддержки близких мы бы не смогли успешно воплотить этот проект.

Агнес, Майкен, Маркус, Мартин и Мэри

Берлин 2015

ВВЕДЕНИЕ

Ухватить повседневность: знакомство с городской совместностью

Маркус Кип, Майкен Бьеньек, Мэри Делленбо, Агнес Катарина Мюллер, Мартин Швегман

Все больше людей ищут альтернативные экономические и политические модели, независимые от рынка и государства; этот поиск обуславливается недавними глобальными кризисами, финансовыми и политическими. Борьба за городские ресурсы, как правило принимающая форму агрессивных мер по сокращению расходов, явно становится борьбой за совместность (commons). Многие городские движения больше не уверены в том, что государство способно оставаться вызывающим доверие организатором коллективного потребления, а рынок – достаточным и справедливым (equitable) поставщиком товаров и услуг. От этого концепт «совместности» обретает все большую популярность, поскольку он, в отличие от государственного патронажа, обещает соучаствующее самоуправление и справедливое обращение с потребностями людей². По той же причине мы все чаще видим альтернативные формы производства совместностей (commoning), направленные на улучшение здравоохранения, бóльшую доступность продуктов, жилья или общественных пространств, – формы, чаще всего появляющиеся в пространствах, уничтоженных реформами по сокращению расходов.

Изначально концепт «совместности» происходит из сельскохозяйственного опыта разделяемых естественных ресурсов, таких как пастбища, рыболовные места, водоемы и т. д.; тем не менее этот концепт также использовался и в других областях производства и воспроизводства. Например, Шарлотта Хесс³ использовала термин «новое общее» (new commons), чтобы описать механизмы коллективного управления, создающиеся для производства таких вещей, как «научное знание, волонтерские ассоциации, изменение климата, общественные сады, википедии, культурные сокровища, саженцы и электромагнитный спектр». Расцвет нового общего совпал с продолжающейся урбанизацией мирового масштаба. Тривиально, но именно города становятся пространствами формирования «новой совместности» (пусть она формируется и не только в них). Наше коллективное усилие, предпринимаемое в рамках этого издания, – попытка исследовать связи между развивающейся урбанизацией и становлением совместности. Если говорить точнее, сборник посвящен борьбе за городскую совместность и выяснению: что в ней отличительно «городского», если таковое есть.

Исследования городской совместности стали особенно популярными в последнее десятилетие⁴, и все больше активистов обращаются к этому термину, чтобы анализировать важные для них проблемы в городском контексте. Мы, редакторы сборника, стали свидетелями производства совместностей в Берлине и не только; опыт наблюдения вынудил нас задаться вопросами: какую роль обретают эти феномены, будучи помещенными в политический ландшафт, и какие инструменты вкупе с методами городских исследований могут помочь понять эти совместности?

Рассмотренные нами попытки производства совместности отличались масштабами, от миниатюрных до грандиозных, и включали группы пользователей разных размеров, находящихся в различных взаимных отношениях. Решившись хоть как-то определить контуры понятия «городская совместность», мы предположили, что она связана с коллективной апроприацией и регулированием тех повседневных вопросов, которые беспокоят некоторые группы.

Первый пример обнаружился так: жители дома выставили на тротуар горшки, коробки и старые ванны – тем самым разбив небольшой садик и огород прямо напротив здания. Это, в общем-то, банальное действие запустило оживленную дискуссию обитателей района: имели ли жители право так делать и насколько эстетично то, что они сделали? Можно ли считать этот садик украшением городского ландшафта, которое доступно всякому прохожему, или же мы имеем дело с неправомерной приватизацией общественного пространства? Несколько обеспокоенных граждан отправили жалобы в местный отдел Ведомства по делам общественного порядка (Ordnungsamt), но, что интересно, арендодатель ни разу не пересылал жалобы своим квартиросъемщикам. Может, ему понравилась инициатива? Или же она была ему безразлична? Или, быть может, он надеялся, что инициативы арендаторов повысят ценность предлагаемого им жилья?

Ил. 1. Поле Темпельхоф

Поле Темпельхоф, на территории которого располагался одноименный городской аэропорт, можно счесть примером значительно более масштабной совместности, захватывающей бóльшую территорию и большее число пользователей (ил. 1). Аэропорт закрыли, но оставшееся пространство избежало масштабного девелопмента; случайно появившееся открытое место стало популярным среди горожан, которые осознали экологическую ценность высвобожденной территории и стали проводить там досуг: катались на велосипеде, занимались кайтсерфингом, устраивали пикники или же пестовали небольшие садики (urban gardening). Стоило берлинскому рынку недвижимости оправиться от удара 2008 года, как сенат выпустил план развития этой части города, предполагавший допуск частных инвесторов на территорию и запуск строительства дорогой недвижимости. Но за несколько лет правительственного бездействия появились гражданские инициативы, такие как Squat Tempelhof и 100% Tempelhofer Feld, и местным активистам, отстаивавшим сохранение пространства летного поля в качестве незастроенного и нераспланированного, удалось заручиться достаточной общественной поддержкой. Пик сражения за Темпельхоф как общедоступное благо пришелся на референдум (Volksentscheid) 2014 года, успешно заморозивший планы сената⁵.

Концепт «совместности» также можно использовать как аналитический инструмент, позволяющий понять сквоттинг, которым занимались беженцы в немецких городах. Например, в Берлине было разбито два самоорганизованных протестных лагеря – на Ораниенплатц и в Школе имени Герхарта Гауптмана; оба существовали с 2012 по 2014 год. Если говорить о сквоттинге в терминах публичных и частных товаров, услуг и пространств, оправдать данные практики будет невозможно. Но хотя протест частично сосредотачивался на требованиях выживания и улучшении жилищных условий в сравнении с теми, что предоставлялись в официальных лагерях для беженцев (Flüchtlingslager), сквоты в то же время были местами, где формировались запросы и на законные права человека (в том числе право на политическое убежище), и на отмену лагерей для беженцев как таковых⁶ (которые впоследствии должна была заменить временная резиденция – Residenzpflicht⁷).

Конечно, протесты также вынуждали беженцев (как маргинализованную группу) к самоопределению, создавали пространство публичного обсуждения этих проблем, укрепляли чувство «совместной» человечности (common humanity), переживаемое гражданами и негражданами.

Спустя год, особенно ближе к зиме, жилищные условия в сквоте на Ораниенплатц стали совсем невыносимыми, и у их обитателей практически не было ресурсов, достаточных для изменения ситуации. С одной стороны, самоорганизованные лагеря беженцев на Ораниенплатц и в школе имени Гауптмана позволили государственным службам уклониться от экономической поддержки беженцев; в то же время сознательное игнорирование ими сложных жилищных условий в сквот-лагерях подогревало неизбежные конфликты, вспыхивающие в лагере. Тем не менее, когда местная управа решилась прибегнуть к помощи полицейских и разогнать оба лагеря, ее ждали жесткое сопротивление и протест⁸.

Обнаруживаемый в данных примерах акцент на (политической и экономической) автономии, отказ от государственного покровительства и захват публичных пространств позволяют связать эти случаи с другими глобальными движениями: Арабской весной, «Негодующими»⁹ («Indignados») и движением «Захвати Уолл-стрит»¹⁰.

Обращает на себя внимание городской контекст этих протестных движений. Но как именно городское окружение задает условия или влияет на попытки производства совместности? Если абстрактно говорить о городском пространстве, оно может одновременно и разрушать, и подпитывать попытки производства совместности. С одной стороны, разнообразие и плотность, характеризующие городскую структуру, – фундамент для мобилизации единомышленников или же создания и апробации новых социальных стратегий. Это активы (assets), полезные для развития новых форм коллективного управления ресурсами, используемых в разных масштабах. С другой стороны, анонимность, безразличие и нарциссическое разграничение, столь часто свойственные городскому образу жизни, могут стать значимыми барьерами для попыток производства совместностей. В этом смысле данный коллективный труд – тщательное и внимательное исследование того, как конкретные городские условия исторически и географически определяли опыт, развитие и сохранение общих ресурсов.

Представляя целую россыпь кейс-стади из разных частей света, данный сборник стремится выявить особенные условия городских совместностей, а точнее – то, как производство городских совместностей происходит в отношениях с капиталом и государством, и в то же время – как оно приводит к обозначению политических альтернатив и капиталу, и государству. Эти интригующие примеры потребовали от нас пересмотреть собственные изначальные представления о природе совместности. В основе книги – предположение, согласно которому диалог теорий городского пространства, с одной стороны, и теорий совместности, с другой, предлагает новую точку зрения, с которой видно сложное и противоречивое устройство commons. В следующих главах мы обозначим ключевые аспекты, свойственные концептам «совместности» и «городского» и в то же время служащие теоретическим основанием для исследований, предпринятых приглашенными авторами этого сборника.

Определяя совместность (commons)

Многие теоретические источники, несмотря на дисциплинарные различия, с подозрительным единодушием определяют «совместность» схожим образом. Бóльшая часть определений представляет совместность как конструкт, образуемый тремя основными компонентами: а) общие ресурсы, б) институты (то есть устойчивые практики производства совместности) и в) люди – создатели совместностей (commoners), вовлеченные в производство и воспроизводство общих ресурсов¹¹.

Например, активисты и исследователи Андреас Экснер и Бриджит Кратцвальд утверждают:

общие ресурсы <…> всегда состоят из трех элементов: ресурс (который может быть материальным или нематериальным), люди, использующие ресурс (их часто определяют как создателей общего), и процесс переговоров, посвященных методам использования ресурса, то есть учреждения правил их присвоения (appropriation) ¹² [перевод выполнен авторами].

Это утверждение звучит в унисон с определениями, предложенными Зильке Хельфрих, известной исследовательницей «общего» в немецком контексте, и Йоргом Хаасом, экспертом по климату и источникам энергии: согласно их описанию, совместное складывается из вещей (ресурсов, объектов, пространств), систем и практик (создание и регулирование общего), а также вовлеченных сообществ¹³. Обращаясь к аналогичной аналитической триаде, политэконом Массимо де Анджелис определяет совместность следующим образом:

[К]онцептуализация общих ресурсов предполагает использование трех вещей одновременно. Во-первых, все общее предполагает наличие определенного общего набора ресурсов, понимаемых как некоммодифицированные способы удовлетворения потребности людей. Во-вторых, общие ресурсы по необходимости создаются и поддерживаются сообществами. <…> Сообщества есть группы производителей общего, разделяющих доступные ресурсы и самостоятельно определяющих правила, сообразно которым возможны обращение и использование ресурсов. <…> Наконец, в-третьих, самым важным элементом концептуализации общего (the commons) становится глагол «обобщать» (to common), отражающий социальный процесс создания и воспроизводства общих ресурсов¹⁴.

Иное определение общего предлагает географ Дэвид Харви, которому оно представляется как

нестабильное и хрупкое социальное отношение, устанавливаемое между конкретной социальной группой и определенными аспектами ее социального или физического окружения, уже существующими физически или же предполагаемыми к созданию; аспектами, критически необходимыми для жизни и оживленности сообщества ¹⁵.

И пусть Харви не делает строгого перечисления, мы все же можем распознать три конституирующих элемента в его определении: а) «нестабильное и хрупкое социальное отношение» или, нашими словами, «институт»; б) «конкретная самоопределенная социальная группа», то есть «сообщество»; в) «аспекты ее социального или физического окружения, уже существующие физически или же предполагаемые к созданию» – в которых прочитывается «ресурс».

Три элемента можно выделить и в хорошо известных «восьми принципах проектирования» Элинор Остром, посвященных правилам распоряжения ресурсами общего пользования¹⁶. Лауреат Нобелевской премии по экономике включает два элемента триады в свой первый принцип, призывающий очерчивать «хорошо определенные границы» как в отношении ограничений ресурсов, так и в отношении сообщества пользователей¹⁷. Следующие семь принципов сосредотачиваются на третьем элементе – институтах (устойчивых практиках производства общего), в частности на том, чтобы сохранялось «соответствие между правилами присвоения/обеспечения предложения и местными условиями» (2), чтобы «операциональные правила» вырабатывались самими участниками (3), чтобы «права членов сообщества на создание своих собственных правил не отвергались внешней государственной властью» (4) и при этом создавалась система, управляемая участниками сообщества и обеспечивающая «надзор за выполнением договоренностей» (5), в то же время гарантирующая применение «проработанной системы санкций» к нарушителям (6) и позволяющая использовать доступные и нересурсозатратные «механизмы разрешения конфликтов» (7). Формулируя последний принцип, Остром отмечает: «деятельность по присвоению, обеспечению предложения, надзору, принуждению к исполнению договоренностей и следованию правилам, разрешение конфликтов и управление осуществляется на разных уровнях организаций, встроенных одна в другую [курсив редактора]»¹⁸.

В то время как Остром фокусируется на институциональных аспектах, Дэвид Болльер, другой исследователь общих ресурсов, больше внимания уделяет характеристикам ресурсов, а также их влиянию на способы управления (governing) общим. Болльер упорядочивает общедоступные ресурсы, сообразуясь с четырьмя основными характеристиками:

1. Истощимость, которая связана с вопросом «возможно ли исчерпать ресурс?»¹⁹. Примером может служить городской садик, который можно «истощить» чрезмерным использованием, противопоставляемый радиовещанию, которое могут использовать и один человек, и группа лиц без риска сокращения объемов ресурса, доступного другим.

2. Исключаемость, связанная с вопросом «возможно ли ограничить доступ?»²⁰. Пример – совместно управляемый детский сад (доступ к которому открыт не для всех), противопоставляемый чистому воздуху, доступному всем.

3. Соперничество, связанное с вопросом «может ли один пользователь перекрыть другим доступ к ресурсу?»²¹. Скопление посетителей в общественном парке может испортить прогулку или ограничить доступ к функциональным зонам другим посетителям, к примеру пришедшим насладиться тишиной (это пример соперничества за ресурс). Тем не менее сквотирование или баррикадирование улицы вовсе не обязательно меняет функциональность общедоступных ресурсов; наоборот, это практика, не предполагающая соперничества.

4. Регуляция, связанная с вопросами «Регулируется ли ресурс? Существуют ли правила, ограничивающие использование ресурса?»²². Самоорганизованное обеспечение домохозяйств электроэнергией явно требует большего числа правил, сформулированных точнее, чем правила поведения на дискотеке в рамках соседского праздника.

В свете данных четырех критериев, а также институциональных принципов Остром вкупе со сложностями использования ресурсов и договороспособности сообществ становится понятнее, почему говорить об общем так непросто.

Собранные нами определения общего (commons) ведут к трем важным вопросам, которые следует задать, чтобы проверить, насколько описываемые явления можно расценивать как общее. Эти вопросы также позволяют проверить, в каких отношениях данные явления состоят с источниками происхождения ресурса, институтами и группами создателей и пользователей, а именно:

• что есть общий ресурс?

• что можно расценивать как хорошие практики и подходящие отношения между производителями общего и различными общими ресурсами?

• кто образует «мы» сообщества?

Обозначенные три вопроса пригодятся для анализа и традиционных ресурсов общего доступа (например, рыбных мест) и сложной констелляции городских совместностей, которым и посвящен данный сборник. В следующем разделе мы уделим большее внимание городской среде, сулящей дополнительные сложности в разговоре об общем. Например, идея Остром о том, что хорошо определенные границы есть фундаментальное условие любой попытки создания общего (что обсуждалось в ее вышеупомянутых восьми принципах), может быть оспорена условиями городской среды. Городская совместность не просто размещена в пространстве, она является результатом серии разномасштабных процессов.

Определяя городское

Как отмечают различные авторы, понятие «городское» предполагает разговор о «праве на город», способном обосновать сопротивление силам государства и капитала, претендующим на эксклюзивное использование ресурсов территории²³. Лефевровская концепция «права на город» основывается на представлении о городе как творении, постоянно творящемся коллективном произведении искусства, которое формируют, используют и изменяют сами обитатели; эта концепция удивительным образом похожа на идею общего (the commons). Впрочем, более распространенная концепция «городского» предлагает мыслить пространство совсем иначе. Чаще «городское» синонимично «локальному», город понимается как «сущность»²⁴; временами это понятие вмещает в себя и аспекты плотности и масштаба. Критикуя глобальную урбанистическую парадигму, также называемую дискурсом об «эре урбанизма», Бреннер и Шмид доказывают, что определять пространство как «город» – довольно спорная затея в силу обилия вариаций, различных методов оценки, а также локальных и национальных ограничений, влияющих на сбор международной статистики об общемировой урбанизации²⁵. Конечно, все эти определения основываются на фундаментальном допущении, согласно которому «глобальную зону расселения можно и нужно аккуратно разделять на городские и сельские единицы (containers)»²⁶. Другие определения приписывают городу специфические формы и объемы. Если мы обратимся к версии Афинской хартии авторства Ле Корбюзье, вышедшей в свет в 1943 году, мы увидим классическое и общеизвестное распределение: город, разделенный на функциональные зоны (например, жилая застройка, деловые и торговые кварталы), определяющие досуг, работу, перемещения горожанина. Другое направление урбанистических наук цепко держится за концепт «глобальных городов»²⁷, как если бы он позволял понять истинную природу города.

Мы, будучи исследователями городского, воспитанными в критической традиции, воспринимаем «городское» как понятие, действующее на более высоком уровне абстракции, нежели понятия «город» или «локальное». Различие между городом (city) как «локальным пространственным явлением» и «городским» (the urban) не так уж легко провести, но его неминуемо нужно обозначить, особенно в связи с вызовами, которые оно бросает концепции «общего».

Из текстов, написанных в рамках критической урбанистической традиции, мы можем извлечь две конкретные интуиции «городского».

Во-первых, «городское» схватывается в терминах своей мультимасштабности (multi-scalar constitution), а также связей с другими пространствами и местами. Эта идея берет начало в политэкономической критике и определяет урбанизацию как глобальный процесс, связывающий различные места и масштабы, от телесного до глобального. Отталкиваясь от текстов Анри Лефевра, Нил Бреннер и Кристиан Шмид даже позволяют себе заявить, что мы живем в ситуации «планетарной урбанизации»²⁸; таким образом, урбанизация определяется как, по их мнению, превалирующий тип существования, присущий современному обществу.

Во-вторых, «городское» также можно понять как реальность (модерной) повседневной деятельности.

«Городское» – призма, позволяющая увидеть, как логика капитала и государственных сил вплавляется в различные опыты и тактики горожан, стремящихся удержаться на плаву в повседневности; «городское», увиденное таким образом, есть культурный процесс, опосредующий индивидуальный и повседневный опыты в соответствии с требованиями накопления капитала и политической гегемонии. Анонимность, без которой немыслимы большие и сложные городские агломерации, не в лучших отношениях с идеалами децентрализованного общего, в котором все создатели и пользователи знают друг друга в лицо. Тем не менее некоторые урбанисты²⁹ ценят именно эти черты городского (то есть анонимность), воплощающие освобождение от группового давления (peer pressure) и других форм общественного контроля; черты, позволяющие городским культурам развиваться во всем их многообразии.

Дэвид Харви, говоря о переменах и разнообразии, присущих городскому, лаконичен и точен: «город – это пространство, в котором взаимодействуют люди всех типов и классов, как бы неохотно и даже агрессивно они это ни делали; тем самым они производят общую, пусть и постоянно изменяющуюся и эфемерную жизнь»³⁰.

Обратившись к широкому спектру измерений «городского», мы можем обобщить «городское» как пространственную организацию общества. Оно образуется структурными аспектами, то есть ускорением и уплотнением формируемых связей, воплощенных в развитии застраиваемой среды; но его также образуют и культурные аспекты, то есть методы работы с различием и сложностью, основанные на микрофизике повседневных столкновений, а не только замысел высших сил и властное планирование (sovereign planning). Чтобы избежать обращения к доминирующему методу, который выстраивает теорию на основании кейсов, ограниченных рамками Глобального Севера, и принимает города «Третьего мира» за «проблемы, нуждающиеся в диагнозе и реформах»³¹, мы коллегиально решили рассматривать города и Глобального Севера, и Глобального Юга. Мы стремимся обозначить точку зрения на «обыкновенные города»³², хотя понимаем и признаем, что большинство рассматриваемых примеров размещено в городах крупных (metropolitan centers).

Вызов, поджидающий исследователей городской совместности, кроется в том, что любая попытка создания совместности зависит от городских условий, и в каждом конкретном случае эта зависимость отличается глубиной и сложностью. С одной стороны, городская совместность вынуждена учитывать масштабы, на которые она может выйти, если будет достаточно долго существовать; кроме того, в ней самой заключены потенциальные ограничения, которые могут актуализироваться с течением времени. С другой, продолжающаяся урбанизация общества со всеми ее мобильностями, скоротечностями и множественностями субъективностей постоянно подрывает и оспаривает установленные границы. Так мы приходим к вопросу: какие институции нужны в условиях разнообразия и пусть неполной, но анонимности? И как нам следует размышлять о взаимодействии различных городских акторов? В конце концов, кажется неизбежным наличие набора общих ценностей и норм, необходимых для общественной институционализации.

Границы, в определенный момент создающие чувство сообщества, некоторое время спустя могут быть восприняты и как форма необоснованного исключения. То есть обвинениями в исключении разражаются не только сторонники совместностей; исключение может обнаружиться и в практике, которая мыслилась как общая. И, естественно, любой проект создания совместности, стремящийся преодолеть ограничения государства и рынка, должен рассматривать эти обвинения со всей серьезностью – иначе он рискует воспроизвести социальные различения. С другой стороны, границы можно оспаривать и изнутри; горожане могут прекратить попытки производства совместности (commoning endeavors) из‐за географической мобильности или же потери ощущения сопричастности сообществу. Совместностям, число участников которых идет на спад, грозят проблемы с воспроизводством. Участники, преданные делу, могут чувствовать отчаянную потребность в том, чтобы оберегать соседский парк или удерживать (и обновлять) конкретный сквот. Однако участники процесса по созданию общего, городские акторы, вольны преследовать свои интересы и разрабатывать новые идентичности в самых разных направлениях; и причины, по которым они могут оставить совместное дело, не обязательно сводятся к одному лишь переезду.

В такой ситуации создателям приходится постоянно уточнять, обсуждать и повторно артикулировать, кто такие «мы». Итак, приняв во внимание это непостоянство, как же создателям совместности поддерживать коллективные интересы и идентичности?

У проблемы границ есть и другой аспект, связанный с взаимоотношениями разных совместностей. Харви указывал, что горизонтальность как принцип совместной организации общих благ и ресурсов имеет свои ограничения³³. Из этой перспективы децентрализация и автономия – основные двигатели производства еще большего неравенства, производимого неолиберализацией, и в силу этого взаимодействие между автономными элементами (совместностей) необходимо регулировать при помощи правил, которые, в свою очередь, вводит, устанавливает, обеспечивает и контролирует авторитет, занимающий в иерархии более высокое положение³⁴. Отталкиваясь от работ Мюррея Букчина, Харви³⁵ также предложил федеративную структуру, координирующую различные совместности.