Kitobni o'qish: «Теория и история политических институтов»

Mualliflar jamoasi

Shrift:

* * *

Предисловие

Учебник для бакалавров «Теория и история политических институтов» написан на основе нескольких учебных курсов, которые в течение многих лет читаются студентам факультета политологии СПбГУ. Данный учебник может быть основным источником для подготовки бакалавров-политологов по учебному курсу «Теория и история политических институтов». Кроме того, в качестве дополнительного источника учебник может быть рекомендован по учебному курсу, посвященному международным политическим институтам, и ряду спецкурсов. Учебник представляет интерес для некоторых тем курса «История политических учений».

В учебнике представлены разделы, связанные с теорией, методологией, историей, практикой и эффектами функционирования институтов власти и институтов участия как на национальном, так и на международном уровнях. Ограниченный объем издания не позволил охватить все без исключения политические институты и методологические подходы их анализа. В исследованиях политических институтов сохраняются традиционные методологические подходы – формальный и эссенциалистский. Ученые продолжают использовать различные исследовательские стратегии – холизм и методологический индивидуализм. К анализу политических институтов можно применять, наряду с собственно политологическим подходом, социологический и экономический подходы. Но явным трендом последних десятилетий в исследовании политических институтов является использование методологии неоинституционализма.

Особое внимание уделено методологическим аспектам исследования институтов в рамках некоторых форм неоинституционализма, хотя обычно в российских учебниках для бакалавров эти аспекты не рассматриваются. Поскольку новый институционализм акцентирует вопрос о том, как институты влияют на поведение индивидов, то в учебник включены институты гражданского/политического участия. Описание теорий, политических институтов и институциональных формальных и неформальных практик дано в сравнительном аспекте с включением материалов по истории институтов. Неоинституционализм не отвергает принципы собственно институционализма (описание структуры, функций, моделей, типологий организаций, взаимодействий одних институтов с другими), но предполагает помимо указанных моментов описание результатов функционирования институтов, фоновых явлений, связанных с политическими практиками, деятельностью людей, не включенных в эти структуры, и т. д. Некоторые институты взаимодействия государства и социума рассматриваются под углом их роли в политическом процессе (институты политического лоббизма, политического участия).

В отличие от большинства учебников, где информация дается в нормативном ключе с единственно возможными выводами, в данном издании большое внимание уделено изложению различных точек зрения на ту или иную проблему. В некоторых случаях акцентируется отличие теоретических моделей от реальной политической практики функционирования политических институтов. В ходе изучения общего курса студенты должны освоить понятийно-категориальный аппарат, теорию и принципы изучения политических институтов, уметь анализировать социально-политические процессы и институты современных государств и международных организаций, выявлять причинно-следственные связи их функционирования и развития.

К сожалению, ограничение объема учебника не позволило включить ряд значимых тем, связанных, например, с институтами безопасности. Кроме того, проблемы политической системы, поскольку они традиционно рассматриваются в парадигме классического институциализма, также не были включены в данное издание.

Авторы благодарят декана факультета политологии СПбГУ, д-ра экон. наук, проф. С. Г. Еремеева за активную поддержку инициативы подготовки коллективного учебника для курса «Теория и история политических институтов», а также рецензентов – д-ра полит. наук, проф. И. В. Радикова и д-ра юрид. наук, проф. О. И. Зазнаева – за неоценимую помощь, советы и рекомендации, полученные от них при работе над этим учебным изданием.

Авторский коллектив выражает глубочайшую признательность сотрудникам издательства, принявшим участие в подготовке учебника к печати, за высочайший профессионализм и четкость в организации работы, а также исключительную корректность и доброжелательное отношение.

Глава 1. Генезис и основные этапы исторической эволюции государства и общества

В главе представлен процесс формирования раннегосударственных структур в древневосточных цивилизациях и в эпоху классической античности. Проанализированы современные дискуссии вокруг специфики «вождистских» протогосударств. Показана эволюция европейских правовых институтов в контексте формирования идеи правового государства. Дана оценка феномену обычного права и истории возникновения и распространения всеобщего государственного законодательства. Рассмотрено влияние институционального дуализма церкви и государства на развитие дискуссии о сущности верховной власти и ее границах, приемлемой форме взаимоотношений между традиционными политическими институтами. Дан обзор научных дискуссий о соотношении демократии и конституционализма.

Ключевые слова: Раннее государство, чифдом, потестарные отношения, политогенез, естественное государство, государство открытого доступа, правовое государство, гражданское право, римское право, демократия, конституционализм, церковь, религия, католицизм, протестантизм, идеологический дискурс.

В результате освоения данной главы студент должен:

знать структурные особенности феномена государства, характер и основные направления его эволюции, роль исторического опыта формирования государств, сущность современных дискуссий о соотношении общества и государства;

уметь понимать специфику истории политических институтов со своими методологическими принципами и понятийным аппаратом, понимать тенденции эволюции глобального исторического процесса смены различных цивилизаций;

владеть навыками самостоятельного анализа базовых политологических подходов к изучению государства, политических институтов, демократии и конституционализма.

1.1. От потестарных структур к государственным институтам

При нынешнем состоянии общественных наук можно лишь приблизительно выявить рубеж, после которого в процессе политогенеза характерные для дописьменных обществ институты, развивавшиеся на протяжении многих тысячелетий, постепенно приобретают новую форму – раннее государство. Таким рубежом является неолитическая революция, происходившая около 10 тыс. лет назад и создавшая такие элементы цивилизации, как производительное (ирригационное) сельское хозяйство, урбанизация, письменность и др. Возникновение государства – одно из главных признаков вступления человечества в цивилизационную стадию развития.

Понятие «политогенез», используемое вместо понятия «процесс формирования государства», предполагает глубокую преемственность ранних государств с предшествующими политическими институтами первобытного общества и позволяет понять, что феномен политики исторически является более древним по происхождению и многообразным по форме в сравнении с феноменом государственности. Это положение, обоснованное в труде К. Мейера «Открытие греками политики», фиксирует внимание на том, что с возникновением демократии в древних Афинах и других греческих полисах оформляется и феномен современной политики, постепенно распространившийся в цивилизованных государствах [Meier, 1990].

Анализ возникших задолго до классической полисной культуры типов политики и государственности в методологическом плане должен вписываться в общенаучные универсальные определения. Английский философ М. Оукшотт отмечал: «Политикой я называю деятельность, направленную на выполнение общих установлений группы людей, которых объединил случай или выбор» [Oakeshott, 1962, p. 112]. Г. Лассуэлл утверждал, что политика отвечает на вопросы: «Кто приобретает, что, когда и как?» [Lasswell, 1958], а редакторы издания «Политическая наука: новые направления» (1999) Р. Гудин и Х.-Д. Клингеманн определяют политику как ограниченное применение социальной власти [Политическая наука, 1999, с. 33].

Американские политологи Р. Даль и Б. Стинбрикнер в «Современном политическом анализе» комментируют лапидарность определения политики как «осуществление влияния» («the exercise of infl uence»): «Если кто-либо (i) принимает мнение Аристотеля, что политика по своему внутреннему свойству воплощает стремление к общественному благу и (ii) верит, что такие лидеры, как Адольф Гитлер и Иосиф Сталин, руководствовались иными целями в сравнении с теми, которые большинство порядочных людей рассматривает как общественное благо, тогда из этого логически следует, что деятельность Гитлера, Сталина и современных диктаторов не является политической. В противоположность этому, при условии, что политика приравнивается к осуществлению влияния, деятельность Гитлера, Сталина и современных диктаторов, сколь бы подлой мы ее не считали, отчетливо вписывается в политическую сферу и как таковая является вполне подходящим объектом для политического анализа, равно как и деятельность современных диктаторски настроенных лидеров, жестоко третирующих (who brutalize) собственных граждан. Приравнивание политики к осуществлению влияния делает ее виртуально вездесущей в человеческих отношениях» [Dahl, Stinebrickner, 2010, p. 25–26]. Если признать, что именно «вездесущность» является главным отличием современной политики от ее проявлений в первобытную эпоху и на заре человеческой цивилизации, это не лишает политику универсальных свойств, поскольку в историческом континууме с эпохи неолитической революции «брутальные личности» с диктаторскими наклонностями появлялись чаще индивидов, стремящихся к общественному благу.

Теория государства включает теорию политики и теорию правительства. Первая должна объяснять распределение и использование власти, насилия и принуждения внутри общества, вторая – структуру правительственного аппарата и поведение чиновников и иных служащих государства. Поскольку исторический опыт свидетельствует о том, что власть, насилие и принуждение возникают в предшествовавшие формированию ранних государств эпохи, их распределение и использование должно соотноситься с догосударственными структурами социального регулирования.

На основе таких доводов Р. Даль и Б. Стинбрикнер характеризуют правительство (the government) как «совокупность ведомств (collection of offi ces) в политической системе» [Ibid, p. 29]. Сами «ведомства» представляют объединение «ролей», «играемых лицами, которые создают, интерпретируют и проводят в жизнь правила, связывающие членов политической системы». «Принимая некоторые пояснения Макса Вебера и основываясь до определенной степени на том, что говорил Аристотель, мы можем утверждать, что правительством является любое правление, которое успешно поддерживает требование на исключительное регулирование легитимного использования физической силы при проведении в жизнь собственных правил на данной территории. Соединение постоянных жителей этой территориальной области и ее правительства называется государством» [Ibid, p. 31].

Предлагаемые современными учеными определения и методология анализа социальных порядков и систем политических отношений позволяют выявлять адекватность имеющихся в научной литературе определений раннего государства и предшествующих ему политических форм и попытаться установить, на какой стадии исторического развития социальные отношения (интеракции) приобретают политический характер. Й. Хейзинга отмечал: «Политика всеми своими корнями глубоко уходит в первобытную почву состязательно-игровой культуры. Отделиться от нее и возвыситься она может только через этос, который отрицает законность отношения “друг – враг” и не принимает притязаний собственного народа в качестве высшей нормы» [Хейзинга, 1992, с. 238]. Дж. Фрэзер утверждал, что «основные институты нашего общества по большей части (если не все) уходят корнями в дикое государство и были переданы нам с видоизменениями скорее внешними, чем внутренними» [Frazer, 1905, p. 2–3]. Родственные идеи есть в работе французского историка Ф. де Куланжа «Древний город»: «К счастью, прошлое никогда не исчезает полностью. Человек может забыть его, но оно остается в нем, поскольку в любую эпоху человек является результатом, воплощением всех предшествующих эпох. Если он заглянет в свою душу, то сможет найти там эти различные эпохи, каждая из которых оставила в его душе свой след» [Куланж, 2010, с. 10].

Термин «дикое государство» использовался Дж. Фрэзером для того, чтобы выявить преемственность политических норм и институциональных порядков, сложившихся в дописьменный период, с традициями современной государственности. Сложность дописьменных институтов органично охарактеризована К. Леви-Строссом в работе «Структурная антропология»: «В сфере социальной организации эти так называемые первобытные племена создавали поразительно сложные системы: экзогамные “половины”, пересекающиеся со спортивными или церемониальными “половинами”, тайные союзы, мужские объединения и возрастные группы. Подобные структуры обычно встречаются на гораздо более высоких уровнях культуры» [Леви-Стросс, 1985, с. 95].

Историки отмечают, что в ранних земледельческих общинах появляются личности, с успехом претендующие на роль выборных политических лидеров и администраторов. Эта тенденция прослеживается на примере папуасов Меланезии. В экзогамных, практикующих многоженство земледельческих общинах папуасов, насчитывавших в среднем 20–40 человек, существовало заметное неравенство между отдельными группами: главы более зажиточных групп, имевшие возможность покупать себе по нескольку жен и тем самым приумножать личное богатство, путем щедрой раздачи мяса заколотых животных своим соплеменникам становились «большими людьми» (биг-мэн – в описаниях этнографов). «Папуасский биг-мэн, – отмечает Л. С. Васильев, – своего рода кандидат в политические администраторы, в лидеры-старейшины общины, причем право стать им он доказывает в привычных традиционных понятиях реципрокности. Следующий шаг – появление общепризнанного и авторитетного общинного лидера… Они обычно избирались: от личных качеств и компетенции вождя зависело многое, так что мнение должно было быть единодушным. В процессе выборов ведущую роль играли старшие, прежде всего главы семейных групп. Такой была… процедура избрания вождей у навахо» [Васильев, 1983, с. 21].

Только на следующей ступени выявляются основные политические элементы, которые в дальнейшем будут присущи ранним государствам. Такой ступенью эволюции стали вождества, чифдом (от английского слова chief – вождь). В них формируются основные элементы и традиции управления, характерные для ранних деспотических государств Ближнего и Дальнего Востока. Вождества, фигурирующие в исторической литературе и под другими названиями – «племена с правителями» [Кревельд, 2006, с. 26–33], «первичные протогосударства, или простые государства», «племенные протогосударства» [Васильев, 1991, с. 58], возникли в самых различных уголках мира. К их числу относятся многие общества Юго-Восточной, Западной и Южной Африки, Юго-Восточной Азии, Полинезии, Гавайских островов и Новой Зеландии. К ним нередко относят племена, вторгшиеся на Балканы и разрушившие микенскую цивилизацию в период «дорийского завоевания» и так называемых «темных веков» (между 1000 и 750 гг. до н. э.), германские племена, вторгшиеся в Римскую империю в V–VI вв. до н. э., скандинавские племена в X в. н. э. до их обращения в христианство.

Протогосударство-вождество – это «политическая структура, основанная на нормах генеалогического родства, знакомая с социальным и имущественным неравенством, разделением труда и обменом деятельностью, возглавляемая сакрализованным правителем с наследственной властью. Главной функцией этой структуры является административно-экономическая, отражающая объективные потребности усложняющегося общества. Структура знакома и с иными важными социальными функциями – с военной, медиативной (судебно-посреднической), интегрирующей и т. п.» [Там же, с. 65]. Основная масса чифдом представляла собой вторичные образования, отличаясь более сложной структурой по сравнению с первичными (простыми), которые возникали не только в глубокой древности (древнейшие номы Египта, шумерские храмовые центры), но и в современных замкнутых анклавах островов Полинезии в виде территориально-кустовой системы иерархически соподчиненных общин во главе с иерархически ранжированными лидерами. «Укрупненная система мелких первичных протогосударств – это сложное или составное протогосударство, имеющее иерархическую внутреннюю структуру и знакомое с определенным количеством оторванных от сельскохозяйственного производства групп администраторов, жрецов и обслуживающего верхи персонала (слуги, рабы, ремесленники)… Администраторы – это общинная выборная верхушка; воины – это группа профессионалов-дружинников, всегда готовая повести за собой всех остальных, способных носить оружие» [Там же, с. 63].

В книге историка М. ван Кревельда «Расцвет и упадок государства» представлен список инноваций, привнесенных вождествами в социально-политическую жизнь различных регионов мира: введение «нового, революционного принципа правления», не основанного на кровных узах и позволившего сильнейшим из вождей «установить обезличенное управление» и достичь значительного прироста населения, результатом которого стало разделение труда между производственными группами (земледельцы, пастухи, рыбаки) и появление «специалистов», непосредственно не связанных с производством, таких как торговцы и жрецы [Кревельд, 2006, с. 26–33]. Поворотным моментом в политическом управлении являлся отказ представителей высшего класса от физического труда (которым прежде не пренебрегали гомеровский Одиссей и другие цари эпохи Троянской войны). Увеличению могущества вождей и даже превращению их в настоящих монархов (западно-африканский Дагомей и южно-африканский Зулу в XIX в. и др.) способствовало их окружение многочисленными религиозными запретами (табу), за соблюдением которых следили специальные коллегии жрецов. Расширение территории в результате постоянного соперничества между военными лидерами нередко приводило к формированию властной пирамиды, на вершине которой находился верховный вождь, обладавший наследственной властью и опиравшийся на подчиненных региональных вождей-наместников, как правило, связанных с ним узами родства.

Вождества стали первыми политическими объединениями, которые ввели ренту, дань и налоги, способствуя тем самым концентрации богатств в руках правящего меньшинства. «Опираясь на силу или угрозу применения силы, вождества были в состоянии ввести иерархию вместо равенства, постоянную власть вместо временного лидерства, обложение вместо получения более или менее добровольных подношений и правосудие, часто усиленное жестокими наказаниями… Вдобавок к участию вождей и их подчиненных в обычных актах кровной мести, набегах и рейдах, приносящих добычу, вождества принесли такие явления, как завоевания, покорение земель и господство одной группы над другой» [Там же, с. 29]. Серьезным историческим дефектом вождеств как политических объединений была их недолговечность: соперничество многочисленных кандидатов на престол, постоянно возникавшие после смерти вождей внутренние войны, стремление наместников к отделению, угрозы вторжения соседей и завоевателей значительно сокращали время их существования.

Даваемые ван Кревельдом характеристики вождеств свидетельствуют о том, что они содержат основные элементы, обеспечившие трансформацию некоторых из них в более сложные политические структуры. «Раннее государство, как и протогосударство-чифдом, – лишь переходные этапы единого общего процесса становления государства… Подавляющее большинство известных истории докапиталистических структур далее этого этапа в своем развитии не шло… в немалом количестве случаев история фиксирует цикличное и даже регрессивное политическое развитие, результатом которого было возвращение более развитых структур к их более примитивным модификациям» [Васильев, 1983, с. 50]. В древности длительное время вождества могли с успехом выступать постоянными соперниками самых могущественных государств, включая Рим. Например, галльские и британские племена долгое время сопротивлялись римской агрессии. Окончательно завоевать Галлию удалось благодаря военному гению Гая Юлия Цезаря, а Британию римлянам удалось частично покорить только в эпоху империи, но для этого им потребовалось прибегнуть к геноциду и тактике «выжженной земли».

Приведенные выше доводы связаны с особой ситуацией отражения агрессии. Они не подтверждают правомерность гипотезы немецкого социолога Ф. Оппенгеймера, стремившегося в начале ХХ в. доказать, что именно война способствовала формированию вождеств. В современной науке превалирует точка зрения, что особая, стимулирующая роль войн (особенно завоевательных) проявляет себя уже в период формирования ранних государств. На стадии формирования чифдом военные действия играли скорее вспомогательную роль, а «основа… сводилась к соперничеству лидеров более или менее мирными средствами. Истоки такого соперничества, восходившие… к жажде престижа, авторитета, были своего рода психологическо-поведенческим стереотипом, опиравшимся на престижную экономику с ее реципрокными раздачами и централизованной редистрибуцией. Отдавая, лидер получал; получая, стремился ко все большему, для чего нужно было опять-таки суметь много отдать. Но где это взять?» [Васильев, 1983, с. 51].

Именно вождества впервые весьма наглядно демонстрируют тенденцию, которая проявится на государственной стадии развития. Т. Веблен писал о ней в работе «Теория праздного класса»: «Материальное потребление дает силу стимулу, от которого неизменными образом происходит накопление… Обладание богатством наделяет человека почетом, почет выделяет людей и делает их объектом зависти» [Веблен, 1984, с. 76]. Тенденция подтверждает и гипотезу французского философа Ж. Бодрийяра, выдвинутую в работе «К критике политической экономии знака»: «Дело в том, что сам труд появился в качестве производительной силы лишь тогда, когда социальный порядок (структура привилегий и господства) стал нуждаться в нем для собственного выживания, не имея более возможности подкрепляться только лишь властью, основанной на личных иерархических отношениях. Эксплуатация посредством труда – это вынужденный шаг социального порядка… если бы для порядка производства существовало какое-нибудь средство обеспечить выживание индивида в предыдущей форме, т. е. форме грубой эксплуатации, никогда никакие потребности не появились бы» [Бодрийяр, 2007, с. 100].

Политические и экономические предпосылки, сформировавшие характерный для чифдом потестарный комплекс, делали неизбежными и соответствующий «идеологический сдвиг», проявившийся в сакрализации власти племенных вождей, в развитии мифа о высшем покровительстве сверхъестественных сил, который по своим параметрам почти вплотную приближался к «официальной идеологии» практически всех государств древности – от Шумера до императорского Рима, включая элементы патримониального мифа о «государстве как воспитателе» (Der Staat als Erzieher), обстоятельно исследованного Э. Фроммом в начале 1930-х гг. Возникает новая ситуация, когда, по выражению французского социолога П. Бурдье, «официальный представитель группы является ее субститутом» [Бурдье, 2005, с. 86]. В дальнейшем «в целях борьбы за монополию легитимного идеологического производства» вожди, превратившись в полновластных царей, будут опираться на замкнутые корпорации жрецов, представлявших собой своеобразный «корпус специализированных производителей религиозного дискурса и мифов» [Там же, с. 93].