Kitobni o'qish: «Современные исследования интеллекта и творчества»

© ФГБУН Институт психологии РАН, 2015

Исследования интеллекта и творчества в Институте психологии РАН: научные школы Я. А. Пономарева и В. Н. Дружинина
^{А. Л. Журавлев, Д. В. Ушаков, М. А. Холодная}

Институт психологии РАН отмечает в 2015 г. два значительных юбилея. Исполняется 95 лет со дня рождения Якова Александровича Пономарева (1920–1997) и 60 лет со дня рождения Владимира Николаевича Дружинина (1955–2001). Оба замечательных ученых оставили большой след в психологии, оба стали основателями оригинальных научных школ, творчество обоих выходит за рамки конкретных дисциплин и имеет методологическое значение.

Молодые годы Я. А. Пономарева пришлись на тяжелое время – Финскую и Великую Отечественную войны. В восемнадцатилетнем возрасте, проучившись чуть больше месяца во Всесоюзном институте философии, литературы и истории, он был мобилизован в действующую армию и лишь через восемь лет смог вернуться к студенческой жизни, поступив в МГУ им. М. В. Ломоносова. Уже на пятом курсе обучения он выполнил работу, которая вошла в классику отечественной психологии, – исследование влияния подсказки на решение задачи «4 точки». На основе первых работ Пономарев открыл феномен, которому дал название неоднородности результата действия (Ушаков, 2006). В 1960 г. была опубликована книга, отразившая теорию творческого мышления, созданную Пономаревым (1960).

На следующем этапе творческого пути Пономарев занялся исследованием умственного развития. В его основу он положил идею, согласно которой сущность мышления заключается в создании умственных моделей объектов и действии с этими моделями. Умственное развитие ребенка понимается как развитие способности действовать в уме. В 1967 г. итоги исследований умственного развития Яков Александрович подвел в специальной монографии (Пономарев, 1967а). В этом же году он выпустил еще одну замечательную книгу – «Психика и интуиция» (Пономарев, 1967б).

На основании теорий творческого мышления и умственного развития Пономарев приступает к разработке крупных общепсихологических проблем. В 1972 г. в канун защиты докторской диссертации Яков Александрович выдвигает принцип «этапы – уровни – ступени» (ЭУС). Суть этого принципа состоит в том, что этапы онтогенетического развития психологического механизма мышления (шире – деятельности) запечатлеваются в этом механизме в качестве его структурных уровней и проявляются в виде ступеней решения задач. На основе этого принципа разворачивается целостная общепсихологическая концепция, создается особый научный язык – структурно-уровневый. Яков Александрович вводит принцип двухаспектности отражения. Психическое отражение он предлагает рассматривать в двух планах: как отношение отражающего к отражаемому и как отношение отражающего к его субстрату. Первое отношение является идеальным, второе – материальным. Психика как отражение мира идеальна, но вполне материальна в плане механизмов, осуществляющих это отражение.

Развитие Пономаревым принципа ЭУС привело в его поздних работах к глубокой эволюции всего мировоззренческого содержания его концепции. Акцент со структурно-уровневого строения стал перемещаться к двухполюсной организации взаимодействующих систем как более общему случаю. ЭУС означает двухполюсность мира, единство противоположностей, их взаимопроникновение и борьбу. Структурные уровни организации живых систем, эволюционное развитие неорганической материи и жизни выступают наряду с пространством и временем веществом, полем и т. д., двумя полюсами организации мироздания. Психологические феномены – логика и интуиция, цель и побочный продукт, внутренний и внешний план деятельности – оказываются вписанными в эту двухполюсную структуру и находят там свое место.

В очередной фундаментальной книге (Пономарев, 1980) представлена общепсихологическая система Пономарева, возведенная на основе принципа ЭУС. Однако работа на этом не заканчивается, а перемещается в иную плоскость. Пономарев выделяет шесть основных этапов развития научного знания, соответствующих этапам онтогенеза психологического механизма поведения. Соответст вие между научным знанием и интеллектом ребенка проведено через аналогию оппозиций «теория – практика» и «внутренний план действия – внешнее действие». Подобно тому, как в начальный период жизни ребенка внутренний план действия не вычленен из внешних действий, в период зарождения науки теория не отделена от практики. Пономарев говорит в этом случае о «прапрактике».

Согласно традиционному взгляду, наука на протяжении истории подчиняется определенным закономерностям, например, сменам парадигм в виде научных революций. Научное знание, следовательно, меняется, однако эта эволюция и даже революции не приводят к смене типов мышления. Г. Галилей и И. Ньютон не так представляли себе физическую картину мира, как А. Пуанкаре или А. Эйнштейн, однако принципы, описывающие физику времен галилеевской и релятивистской революций, остаются неизменными. Генетико-эпистемологический подход, содержащийся в работах Пиаже и Пономарева, ставит эту предпосылку под сомнение. Меняется сам тип знания, отношения идеальных теоретических моделей с практикой (Журавлев, Ушаков, 2011, 2012).

В соответствии с принципом ЭУС пройденные этапы не исчезают, а трансформируются в структурные уровни организации зрелого научного знания. Эта идея также принципиально отличает эпистемологическую картину науки, представленную Яковом Александровичем. Различные структурные уровни знания сосуществуют, и это Пономарев показывает на материале психологии творчества. Шести этапам развития он ставит в соответствие три структурных уровня научного знания. Идею структурно-уровневой организации Пономарев относит ко второму типу знания, а к третьему, высшему, принадлежит знание, упорядочивающее эмпирически выявляемые связи в соответствии с теоретическим принципом, каковым может выступать принцип ЭУС. Таким образом, работы по научному знанию приводят как бы к саморефлексии концепции Пономарева: в своей картине научного знания Яков Александрович указывает место для своих собственных психологических воззрений. Пономарев был не просто ученым, а мыслителем, создателем мировоззренческой системы в том смысле, что додумывал идеи до логического предела. В последней, посмертно опубликованной книге (Пономарев, 2006) отражен этот этап его размышлений.

В. Н. Дружинин был на 35 лет моложе Пономарева и принадлежал к следующему поколению ученых. Особенностью мышления Владимира Николаевича было то, что, разработав множество моделей, он не проявлял видимого интереса к их объединению в единую сверхтеорию и только усмехался в ответ на предложение это сделать. Он не отождествлял себя со своими теориями, был готов признавать их временным полезным инструментом, который можно будет отбросить при появлении лучшего инструмента. Было впечатление, что он столь же мало ценит порождаемые им модели, сколь легко они ему даются. В то же время он мог оценить работу никому не известного автора. В своих книгах он с одинаковым почтением цитировал работы академиков и аспирантов.

Большой ученый – всегда индивидуальность. Вряд ли кто-либо другой, подражая стилю Дружинина, смог бы создать малую часть того, что удалось ему. Владимир Николаевич был ярким носителем созидающей и антидогматической идеи, он не только сам внес большой вклад в науку, но и пробудил способность к научному творчеству во многих людях из своего окружения.

Центральной исследовательской темой Дружинина были когнитивные способности, или интеллект. Еще будучи молодым сотрудником, по инициативе директора ИП АН СССР Б. Ф. Ломова он занялся проблемой интеллекта в контексте общения. Творчески развивая эту тему, Дружинин получил интересные результаты по влиянию семейной среды на интеллект, взаимодействию тестируемого с тестирующим и мн. др. Развитая им модель интеллектуального диапазона предполагает, что различные виды интеллекта – поведенческий (социальный), вербальный, пространственный и числовой – базируются на различных умственных «кодах», которые образуют иерархическую структуру, где каждый следующий уровень связан отношением диапазона с предыдущим. Модель интеллектуального ресурса дополняет эту картину, помещая в основание иерархии интеллектуальных уровней ресурс как способность одновременно действовать в умственном плане с определенным числом объектов.

Важный предмет исследований Дружинина составляла креативность. Одна из парадоксальных идей ученого заключалась в том, чтобы признать подражание важным источником развития креативности. Эта мысль получила подтверждение в ряде работ.

Интересы Дружинина были очень широкими, и он проводил работы, далеко выходившие за рамки психологии способностей – той темы, которая велась им и его лабораторией (Дружинин, 1994б, 1996б, 1999, 2001, 2007). Пример тому – книга «Варианты жизни», ставшая одним из главных событий в сфере экзистенциальной психологии в нашей стране (Дружинин, 2000а). Ему также принадлежат замечательные труды в области методологии психологии, логики психологического исследования (Дружинин, 1994а, 2000б), работы по психологии семьи (Дружинин, 1996а), а также размышления о современном обществе, проведенные с позиции профессионального психолога.

Актуальность работ Я. А. Пономарева и В. Н. Дружинина сегодня сохраняется или даже возрастает (Журавлев, Ушаков, 2006; Кольцова, Журавлев, 2012). Это определяется как глубиной их концепций, так и ролью проблематики интеллекта и творчества в современном мире. Экономика становится в большей степени основанной на знании, а в сфере самого знания способность к инновации начинает приобретать большее значение, чем репродукция готовых форм. Компьютеры постепенно берут на себя значительную часть умственной, но рутинной работы, освобождая время и интеллектуальную энергию людей для инновационной деятельности и создания индивидуального продукта. При этом, правда, оказывается, что люди сами не всегда готовы для такого освобождения, недостаточно творческие для решения встающих проблем. Отсюда феномены «охоты за мозгами» в межгосударственном плане, попытки влиятельных людей в развитых странах «перекачивать» наиболее интеллектуальных и творческих ученых. Проблема миграции, приводящая к социальным взрывам, является в корне своем проблемой борьбы за человеческие ресурсы, самые ценные из которых – интеллект и креативность.

Эта книга посвящена юбилею замечательных ученых и отражает роль их наследия в современной российской науке. Она включает как современные статьи, посвященные проблематике интеллекта и креативности, так и фрагменты некоторых работ Я. А. Пономарева и В. Н. Дружинина.

Литература

Дружинин В. Н. Структура и логика психологического исследования. М., 1994а.

Дружинин В. Н. Психология и психодиагностика общих способностей. М., 1994б.

Дружинин В. Н. Психология семьи. М., 1996а.

Дружинин В. Н. Психодиагностика общих способностей. М., 1996б.

Дружинин В. Н. Психология общих способностей. М., 1999.

Дружинин В. Н. Варианты жизни: очерки экзистенциальной психологии. М.: Пер Сэ; СПб.: Иматон-М, 2000а.

Дружинин В. Н. Экспериментальная психология. СПб., 2000б.

Дружинин В. Н. Когнитивные способности: структура, диагностика, развитие. М.: Пер Сэ, 2001.

Дружинин В. Н. Психология способностей: Избранные труды. М., 2007.

Журавлев А. Л., Ушаков Д. В. Введение в издательскую серию «Научные школы Института психологии РАН» // Психология творчества: школа Я. А. Пономарева / Под ред. Д. В. Ушакова. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2006. С. 9–18.

Журавлев А. Л., Ушаков Д. В. Фундаментальная психология и практика: проблемы и тенденции взаимодействия // Психологический журнал. 2011а. № 3. С. 5–16.

Журавлев А. Л., Ушаков Д. В. Теоретико-экспериментальная психология и практика: встречный курс // Психологические проблемы семьи и личности в мегаполисе / Отв. ред. А. Л. Журавлева, А. И. Ляшенко, В. Е. Иноземцевой, Д. В. Ушакова. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2012б. С. 9–71.

Кольцова В. А., Журавлев А. Л. К 40-летию ИП РАН и 85-летию со дня рождения Б. Ф. Ломова // Психологический журнал. 2012. Т. 33. № 1. С. 4–6.

Пономарев Я. А. Психология творческого мышления. М.: Наука, 1960.

Пономарев Я. А. Знание, мышление и умственное развитие. М.: Наука, 1967а.

Пономарев Я. А. Психика и интуиция. М.: Изд-во полит. лит., 1967б.

Пономарев Я. А. Психология творчества. М.: Наука, 1976.

Пономарев Я. А. Методологическое введение в психологию. М.: Наука, 1983.

Пономарев Я. А. Перспективы развития психологии творчества // Психология творчества: школа Я. А. Пономарева / Под ред. Д. В. Ушакова. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2006. С. 145–276.

Ушаков Д. В. Языки психологии творчества: Яков Александрович Пономарев и его научная школа // Психология творчества: школа Я. А. Пономарева / Под ред. Д. В. Ушакова. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2006. С. 19–142.

Часть 1. Психология и психофизиология решения творческих задач

Сигнальная модель инсайта: от исторических предпосылок к эмпирическим предсказаниям^{1
Е. А. Валуева, Д. В. Ушаков}

Теория инсайта занимает одно из центральных мест в психологии творчества. Любая объемлющая теория творчества, подобная концепции Я. А. Пономарева, предлагает то или иное решение проблемы инсайта. В этой статье предлагается модель инсайта, которая во многом опирается на теорию Я. А. Пономарева.

Истоки представлений об инсайте

Знание о феномене инсайта возникло задолго до появления научной психологии. Классическое культурное описание этого феномена дошло до нас в трактате римского архитектора Витрувия. По общеизвестной ныне легенде, Архимед, получивший задание определить, из какого материала сделана корона тирана Сиракуз Гиерона, нашел решение, будучи в бане, путем неожиданного озарения и в результате яркой эмоциональной вспышки выбежал на улицу с криком «Эврика!». Именно этот феномен озарения, мгновенного открытия принципа решения сложной творческой задачи, связанный со специфическим и ярким чувством и следующий после более или менее длительных безуспешных попыток решения, получил в русском языке английское обозначение инсайт (insight), что буквально означает взгляд внутрь, проникновение.

Первая модель инсайта, которая может быть по праву названа научной, была предложена не психологом, а выдающимся математиком, физиком и философом А. Пуанкаре и отталкивалась от интроспективного опыта.

Пуанкаре выдвигает очень важное утверждение о том, что озарение является «результатом длительной неосознанной работы» (Пуанкаре, 1981, с. 361). Это утверждение и сейчас, спустя более 100 лет, продолжает оставаться одной из центральных дискуссионных проблем в психологии инсайта. Пуанкаре аргументирует его, описав несомненные случаи, когда открытию не предшествует сознательная работа, а оно совершается во время отдыха, прогулки или светской беседы: «В момент, когда я встал на подножку, мне пришла в голову… без всяких, казалось бы, предшествовавших раздумий с моей стороны, идея о том, что преобразования, которые я использовал, чтобы определить автоморфные функции, были тождественны преобразованиям неевклидовой геометрии» (там же, с. 360). Или: «Когда я прогуливался по берегу, мне так же внезапно, быстро и с той же мгновенной уверенностью пришла на ум мысль, что арифметические преобразования квадратичных форм тождественны преобразованиям неевклидовой геометрии» (там же).

В этих случаях очевидно, что умственная деятельность, непосредственно предшествующая открытию, лежала вне поле сознания. Пуанкаре не отрицает, что озарение может возникнуть и на фоне сознательного решения задачи. Однако он полагает, что это не меняет дела: «Озарение вместо того, чтобы произойти во время прогулки или путешествия, происходит во время сознательной работы, но совершенно независимо от этой работы» (там же, с. 361).

Феномен решения путем озарения связан с парадоксом, который полностью осознавал Пуанкаре. Этот парадокс возникает в результате, казалось бы, не очень принципиального обстоятельства: инсайт связан с нахождением не окончательного решения, а лишь его принципа. Так, Архимед закричал «Эврика!» не в тот момент, когда он определил плотность материала короны, изобличил мошенников и получил за это заслуженное вознаграждение, а тогда, когда он только открыл принцип решения, еще не проверив его на практике. Отсюда вытекают два важных следствия.

Первое связано с качественной характеристикой специфического приятного чувства инсайта. Из сказанного следует, что оно скорее всего не является результатом удовлетворения достигнутым или гордости. Эти чувства Архимед должен был испытывать в момент сообщения Гирону результата своего исследования или хотя бы в момент, когда расчеты были окончены. На этапе возникновения озарения всегда есть шанс, что решение столкнется с проблемами, не будет доведено до конца или тиран не окажется благодарным. Тем не менее история сохранила свидетельства бурной радости Архимеда именно в момент озарения. Радость инсайта сильна сама по себе вне зависимости от вознаграждения и не является собственно радостью достижения.

Второе следствие связано с тем, каким образом «чувство абсолютной уверенности» в правильности решения возникает еще до того, как решение сформулировано, осмыслено, проверено. Казалось бы, принцип решения – своего рода выдвинутая гипотеза. Архимед предполагает, что использование принципа вытеснения жидкости позволит ему оценить объем короны и далее, зная вес, вычислить плотность. Каким образом предположению сопутствует чувство полной уверенности в его справедливости еще до того, как проведена проверка? Пуанкаре приходят в голову математические идеи, проверка соответствия которых истине требует большой и сложной работы, например: «Преобразования… аналогичны преобразованиям неэвклидовой геометрии». Чем же обеспечено молниеносное и достаточно точное предчувствие истинности идеи?

Пуанкаре дает ответ на этот вопрос: оценка дается эстетическим чувством, которое выделяет красивые идеи и «знакомо всем настоящим математикам». Каковы же свойства тех мыслей, которые оцениваются как красивые и изящные и потому проникают в сознание? Пуанкаре утверждает, что это идеи, элементы которых «гармонически расположены таким образом, что ум без усилия может охватить их целиком», проникая при этом и в детали (там же, с. 363). Идеи, отвечающие эстетическому чувству, представляют собой «хорошо упорядоченное целое» (un tout bien ordonné), которое «дает нам возможность предчувствовать математический закон».

Что представляет собой «хорошо упорядоченное целое», Пуанкаре не поясняет, между тем это существенный момент, который заслуживает внимания.

Во-первых, в этом высказывании содержится зародыш гештальтистской концепции инсайта, а также более поздних его интерпретаций в духе достижения «хорошей формы» или «энергетического минимума». Хорошо упорядоченное целое – это фактически определение гештальта. Отметим, что возникновение упорядоченности у Пуанкаре лишь сигнализирует о вероятном решении, но не является его движущей силой.

Во-вторых, Пуанкаре здесь опирается на математический опыт, однако существуют и другие задачи, которые признаются инсайтными, но в отношении которых критерий красоты идеи оказывается более проблематичным. Например, решение анаграммы с трудом может быть названо очень красивым, однако оно может быть инсайтным. В то же время характеристика решения анаграммы как «хорошо упорядоченного целого» выглядит значительно более правдоподобным. Решением анаграммы является слово, которое упорядочивает входящие в него буквы. В этом плане идея упорядоченного целого (не обязательно обладающего эстетической привлекательностью, но способного ей обладать) выглядит более общим объяснительным принципом, чем идея эстетического как таковая.

Перечисленные выше положения модели Пуанкаре удивительно современны. Еще более удивительно, насколько существенные проблемы в отношении психологии творческого мышления были подняты исключительно за счет интроспекции. Пуанкаре был одним из лучших умов в истории человечества, поэтому, конечно же, процессы его мышления, особенно в сфере математического творчества, превосходят среднестатистические.

Инсайт в гештальтпсихологии

Нередко концепцию инсайта в психологии возводят к работам одного из основателей гештальтпсихологии В. Келера (Köhler, 1947). Правда, уже английское происхождение этого термина в русском языке показывает, что дело обстоит не очень просто. Келеру принадлежит замечательная работа по решению задач человекообразными обезьянами с центральной идеей, что приматы, подобно людям, способны к внезапному пониманию ситуации без предварительных проб и ошибок. Кроме того, Келер, имевший, кроме психологического, физическое образование, полученное под руководством М. Планка, был теоретиком гештальтпсихологии и выдвигал общие модели поля, в настоящее время, впрочем, устаревшие, которые в принципе могли бы объяснять и феномен инсайта. Наконец, аспирантом Келера был К. Дункер, который провел известные исследования процессов решения задач людьми и описал смену видения задачи при ее решении. Существует, однако, точка зрения, согласно которой идеи Дункера стоят ближе всего не к Келеру, а к О. Зельцу, при внимательном чтении трудов которого можно встретить выражения типа «внезапное открытие» (Simon, 1999).

По-видимому, атрибуция концепции инсайта именно Келеру связана с тем, что начиная с конца 1920-х годов он был наиболее заметным проводником влияния идей немецкой психологии на американскую и издал несколько книг на английском языке. В результате современная англоязычная психология инсайта связывает источник проблематики с Келером, хотя фактически он выражал достаточно мощную традицию немецкой психологии мышления, противостоявшую как по выбору тем, так и по подходам американскому бихевиоризму.

Согласно совокупной гештальтистской точке зрения, инсайтное мышление связано с изменением видения проблемной ситуации, подобным тому, которое происходит при переключении видения изображения с двумя значениями, например, вазы и двух профилей. Репрезентация целостна, значение отдельного элемента проясняется только внутри организации целого. Причудливые линии становятся носами только в тот момент, когда мы видим два профиля. Когда мы видим вазу, они представляют собой части вазы.

Представление об инсайте как переструктурировании дополнила идея о функциональной фиксированности. Инсайт, согласно гештальтистам, связан с переструктурированием поля. Силы поля действуют всегда, мысль без этих сил невозможна, поэтому ошибочная репрезентация задачи удерживается этими силами и обладает энергией сопротивления разрушению. Идея фиксации весьма логично вписывается в такую постановку вопроса. Таким образом, в гештальтистском контексте принципиально важно рассмотреть не само по себе возникновение формы, а переструктурирование, замену одной формы на другую.