Kitobni o'qish: «Социально-психологические исследования коррупции»
© ФГБУН Институт психологии РАН, 2017
Введение
Среди многочисленных социально-экономических и правовых проблем развития российского общества наиболее выпукло выделяется проблема коррупции. Современная коррупция пронизывает все социальные институты общества, неуклонно расширяет свои границы, становится серьезной угрозой стабильному развитию государства, угнетает субъективное благополучие человека, деформирует его правосознание. В Стратегии национальной безопасности Российской Федерации до 2020 г. коррупция названа в числе основных источников угроз национальной безопасности.
Отношение общества к коррупции и последствиям коррупционных правонарушений не всегда было однозначным. В некоторых странах на обсуждение данной темы было наложено табу, а в некоторых, напротив, расходы с коррупционной составляющей указывались в официальных налоговых декларациях. Аргументы в пользу существования «полезной» коррупции приводились даже в научных кругах. Однако результаты исследований последних лет доказали, что коррупция влияет на уровень экономического развития страны и что одним из ее негативных последствий является снижение конкурентоспособности государства. Так, например, среди наиболее острых проблем российского бизнеса предприниматели в 2014 г. выделили коррупцию в органах власти, высокие административные барьеры, недобросовестную конкуренцию и неэффективную судебную систему (Вандышева, Сапсай, 2015).
Негативные последствия коррупции для государства и бизнеса вынуждают власть совершенствовать законодательные основы противодействия данному явлению, а бизнесу приходится разрабатывать и внедрять корпоративные методы предупреждения коррупции. Население также вынуждено предпринимать меры по «выживанию» в сложившихся условиях повсеместного распространения коррупции. Каким будет решение, принятое каждым конкретным человеком в сложившихся условиях, не всегда можно предугадать.
По данным МВД РФ, общая экономическая преступность в России снижается с 2007 г. (см. рисунок 1). Однако снижение общего объема экономических правонарушений происходит на фоне увеличения коррупционных правонарушений, которые составляют 28 % от всех выявленных в 2014 г. преступлений. В абсолютных значениях количество зафиксированных коррупционных преступлений в 2014 г. превышает 30 тысяч. В 2015 г. более 600 чиновников были привлечены к уголовной ответственности за коррупцию, а средний размер выявляемых в России взяток вырос до 212 тыс. рублей (Доклад Генерального прокурора…, 2016). Более того, в обществе начинает формироваться такое явление, как «принуждение к коррупции», когда со стороны различных властных органов или правоохранительных структур оказывается давление на отдельного индивида – или даже коллективы – для достижения чьих-либо корыстных интересов (Макеев, 2016).
В связи с разрастанием коррупционных правонарушений современные исследователи все чаще обращаются к анализу феномена коррупции с различных точек зрения: экономической, правовой, социальной, этнической, моральной, нравственной. Их интересуют причины коррупции, особенности ее проявления и последствия, возможности противодействия (Журавлев, Юревич, 2014а, б, 2015; и др.).
В современной научной литературе коррупция рассматривается отечественными и зарубежными авторами под различными углами зрения: как общенациональная проблема (Э. Мигел, Р. Фисман), как социально-правовой феномен (Д. И. Аминов), как угроза экономической безопасности государства (А. А. Цвырко), как исторически обусловленный феномен (В. Р. Соловьев), как общемировая проблема (Й. Ламмерс, С. Роуз-Аккерман).
Рис. 1. Динамика общего числа зарегистрированных экономических преступлений в 2007–2014 гг. (см.: Статистика…, 2014)
Большое внимание уделено частным особенностям и сферам проявления коррупции. Представлены работы следующей тематики: коррупция и бюрократизм (Г. И. Иванов), коммерческий подкуп (С. Д. Красноусов), институциональная коррупция (Л. М. Тимофеев), коррупция на дорогах (М. А. Краснов), индикаторы вузовской коррупции (В. Н. Конышев, А. А. Сергунин), коррупция в системе органов внутренних дел (А. А. Макаров). Пристальное внимание исследователей привлекают проблемы борьбы с коррупцией (Ю. П. Гармаев, В. Г. Гриб, А. М. Жукаев, Э. Ю. Козонов, С. В. Максимова, Л. Е. Окс).
Коррупция как психологическая проблема активно изучается и психологами (Ю. А. Антонян, О. В. Вановская, А. Л. Журавлев, Л. М. Закирова, В. А. Соснин, А. В. Юревич).
Современные психологи выделяют различные теоретические и практические аспекты проблемы, исследуют разнообразные структурные, содержательные и процессуальные элементы коррупции, коррупционных правонарушений, коррупционного поведения. Выделяются следующие направления исследований:
– психология субъектов коррупционных отношений (коррупционеров и коррумпирующих), игровые мотивы коррупции, феномен круговой поруки коррупционеров, общественное отношение к коррупции и коррупционерам (А. Л. Журавлев, А. П. Лиферов, В. А. Соснин, А. В. Юревич);
– психологические особенности формирования коррупционного поведения у госслужащих (Е. Е. Гаврина, Д. В. Сочивко);
– психологические методы противодействия коррупции с учетом индивидуально-психологических и социально-психологических особенностей субъектов правоотношений (Ю. А. Антонян, Е. Е. Гаврина, А. В. Молоткова, Т. А. Симакова);
– взаимосвязь коррупции и агрессии (высказываются предположения, что основным фактором склонности к коррупции выступает скрытая агрессия) (А. В. Юревич, Д. В. Ушаков, И. П. Цапенко);
– психологические причины коррупционного поведения, такие как низкий уровень правосознания населения, многовековая историческая предрасположенность к коррупционному поведению (Ю. М. Антонян);
– психологические особенности вымогательства и взяточничества (К. А. Болотова, О. М. Иванова, В. М. Статный, О. В. Цикайло);
– нравственные аспекты коррупционного поведения (А. В. Сульдина);
– коррупционная устойчивость личности (Э. П. Бахчеева);
– социально-психологические факторы коррупции: организованный характер коррупции (коррупционные сети), ее размах и др. (С. В. Алексеев);
– исторический анализ коррупционных преступлений (Ю. А. Антонян);
– представления молодежи о коррупции; противодействие коррупции через систему образовательных учреждений (Д. А. Китова).
На сегодняшний день психологами выявлены и описаны специфические психологические феномены коррупционного поведения. Так, согласно зарубежным исследованиям, наибольшую опасность для общества при совершении коррупционных преступлений представляют коррупционеры с высокими интеллектуальными и творческими способностями. А. Л. Журавлев и А. В. Юревич выделяют следующие типично российские феномены: «толерантность к коррупции», т. е. осуждение населением не самих коррупционных актов, а излишне высоких ее размеров; приоритет неформальных отношений над формальными; размытость границ между взяткой и благодарностью (Журавлев, Юревич, 2013).
Под влиянием неблагоприятных социально-экономических условий, потока хаотичной, нерегулируемой информации, в молодежной среде складываются асоциальные представления о способах достижения материального благополучия, а коррупция воспринимается как неотъемлемый атрибут жизнедеятельности современного человека. В частности, психологи отмечают, что современная молодежь, вступая в самостоятельную жизнь, воспринимает коррупцию как естественную составляющую современной социальной среды, считает ее атрибутом взрослости, связывает с умением решать проблемы и преодолевать трудности (Соснин, 2014; Китова, Егизов, 2015).
Проведенные нами ранее исследования среди молодежи в возрасте от 18 до 25 лет показали, что достижение экономического благополучия более трети всех респондентов (35,7 %) связывают с нелегитимными способами обогащения, среди которых: незаконное присвоение активов, коррупция, взяточничество, искажение отчетности и т. д. (Китова, 2015).
Сложившаяся ситуация требует глубокой научной рефлексии: выявления особенностей развития экономического правосознания населения и его отношения к коррупции, выделения социально-психологических факторов и условий совершения коррупционных преступлений и разработки социально-психологических технологий профилактики коррупции и формирования антикоррупционного сознания общества. Эти позиции и определили структуру настоящего социально-психологического исследования феномена коррупции.
Композиция монографии продиктована общей логикой научного подхода к исследованию психологии социальных явлений.
Во введении обосновывается актуальность проблемы исследования, цель, задачи и структура научного анализа.
В первой главе представлены теоретические подходы к социально-психологическому исследованию феномена коррупции в современной научной литературе: анализируются социально-психологические факторы коррупции; приводится системный анализ социально-психологического аспекта проблемы коррупции в России; рассматриваются состояние и перспективы исследования коррупции в зарубежных социально-психологических исследованиях.
Во второй главе обосновываются методологические подходы и методический инструментарий исследования коррупции в отечественной и зарубежной литературе. Рассматриваются, в частности, междисциплинарные подходы и методологические сложности исследования коррупции; исторически сложившиеся концепции и концептуальные подходы к изучению феномена; основные социально-психологические особенности исследования коррупции в условиях глобализации; проблемы эмпирических методов исследования и индикаторов измерения коррупции в современной социологии и социальной психологии.
В третьей главе представлены методологические подходы, социально-психологический инструментарий и результаты эмпирического исследования отношения различных слоев населения (несовершеннолетние, молодежь и трудоспособное население) к коррупции и коррупционным правонарушениям. В частности, анализируются социально-психологические предпосылки и факторы коррупции в экономическом сознании старшеклассников, дескриптивные структурно-содержательные особенности представлений молодежи о коррупции, ее последствиях и возможностях противодействия, социально-психологические особенности отношения взрослой части населения к коррупции и коррупционным правонарушениям.
В четвертой главе произведен сравнительный анализ социально-демографических и уголовно-правовых особенностей личности осужденных за коррупционные преступления, выявлены их индивидуально-психологические особенности, проанализированы социально-психологические условия совершения подобных преступлений.
В пятой главе анализируются общее состояние и перспективные векторы социально-психологических направлений борьбы с коррупцией, среди которых можно выделить социогуманитарные платформы и социально-психологические технологии противодействия коррупции, формирование экономического правосознания молодежи и т. д. Приводится анализ фундаментальных и поисковых исследований, выявивших наиболее действенные социально-психологические механизмы противодействия коррупции.
Заключение содержит общие выводы и перспективный анализ состояния социально-психологических исследований коррупции в России и за рубежом, а также включает в себя выделение и обоснование наиболее перспективных направлений социально-психологического исследования коррупции.
Глава 1. Теоретические подходы к социально-психологическому исследованию феномена коррупции
1.1. Социально-психологические факторы коррупции как предмет психологического исследования
Коррупция как социально-психологическая проблема
Исследователи подчеркивают, что коррупция представляет собой многоаспектное, многоуровневое (Grossman, Trempl, 1987), системно организованное социальное явление, имеющее экономическую, юридическую, социальную, управленческую, этическую и политическую составляющие (Глинкина, 2010). Присутствует в нем и психологическая составляющая: имея самостоятельное значение, она органически включена в перечисленные – социальную, управленческую, этическую и др. Это порождает острую необходимость включения психологической науки в междисциплинарное изучение коррупции, а психологической практики – в ее искоренение.
Психология только начинает присоединяться к сообществу научных дисциплин, изучающих коррупцию (Журавлев, Юревич, 2014а, б, 2015). В частности, справедливо отмечено: «В современной научной литературе отражены результаты исследований природы становления коррупции с позиций экономики, политики и права, психологические же особенности формирования коррумпированного поведения у госслужащих не изучены» (Социально-психологические исследования…, 2010, с. 188). При этом «научные исследования коррупции страдают существенными недостатками, среди которых в первую очередь следует отметить их однобокость: в основном изучаются правовые и социологические аспекты коррупции при полном игнорировании психологических аспектов. Создается впечатление, что берут и дают взятки, злоупотребляют своим служебным положением и т. д. не живые люди с их страстями и влечениями, а некие роботы, лишенные потребностей и чувств. Поэтому и предлагаемые меры борьбы с этим явлением не учитывают необходимость решения важнейших вопросов индивидуально-психологического и социально-психологического характера» (Антонян, 2011, с. 2). Такого рода дисбалансы в исследовании проблем коррупции, особенно психологических ее аспектов, сохраняются до сих пор, о чем свидетельствуют многие авторы (Соснин, 2014; Журавлев, Юревич, 2015; Китова, Найманова, 2016; и др.).
Тем не менее, психология коррупции как самостоятельная и перспективная (к сожалению!) область психологического исследования начинает формироваться (Журавлев, Юревич, 2014а, б, 2015; Соснин, 2014; Соснин, Журавлев, 2013а; Нестик, 2014; Юревич, Журавлев, 2012, 2013, 2014). В психологических исследованиях сотрудников органов внутренних дел, осужденных за коррупцию, выявлено, что они обладают такими качествами, как стремление общаться с небольшим количеством людей, повышенная осторожность при установлении близких отношений, отсутствие жалости по отношению к жертвам коррупции и др. (Социально-психологические исследования…, 2010). Психологический профиль коррупционеров близок к профилю бывших сотрудников правоохранительных структур, осужденных за общеуголовные преступления. Они, как правило, полагают, что расплата за их коррупционную деятельность не наступит никогда1. Для них характерны такие виды психологической защиты, как отрицание и компенсация, убежденность в том, что жертвы коррупционных преступлений сами часто совершают такие преступления, что якобы оправдывает коррупцию. Это убеждение позволяет коррупционерам, за счет включения механизмов психологической защиты, отрицать свою коррупционную деятельность как преступление («Все так делают: кто-то больше, а кто-то меньше») и сохранять психологический комфорт, интерпретируя свои поступки как своего рода «экспроприацию экспроприаторов» (т. е. восстановление ранее нарушенной справедливости).
В описанных исследованиях выявилась также взаимосвязь коррупции и агрессии, хотя прямой агрессии в коррупционном поведении, как правило, не обнаруживается. На этой основе высказывается предположение о том, что одним из главных факторов склонности к коррупции служит скрытая агрессия; стало быть, высокая агрессивность как одна из главных характеристик социально-психологической атмосферы современного российского общества (Юревич, Ушаков, 2009) вносит большой вклад в распространенность коррупции. Сказывается и нравственная атмосфера: в частности, трудно не согласиться с писателем Д. Корецким в том, что «все упирается в честь и совесть. Законы – вторичное явление» (Оберемко, 2012, с. 3).
Любопытные результаты дало социально-психологическое изучение мотивов коррупционного поведения, которое высветило два ведущих из них: достаточно очевидный, состоящий в стремлении к материальным благам, и менее тривиальный, заключающийся в отношении к коррупции как к опасной и увлекательной игре (Антонян, 2011). По мнению Ю. М. Антоняна, «Игровые мотивы в коррупционном поведении переплетаются с корыстными и начинают мощно детерминировать друг друга. Наличие именно этих двух основ мотивации, их взаимное усиление в значительной мере объясняют как распространенность коррупции, так и то, что соответствующее поведение реализуется в течение многих лет, становясь образом жизни» (там же, с. 3).
Следует подчеркнуть, что и сам индекс коррупционности, широко используемый Transparency International, во многом «психологизирован», поскольку основан на экспертных оценках. А для придания ему более объективного характера необходим учет психологических механизмов вынесения таких оценок, их психологической специфики в разных странах и культурах, а также учет других социально-психологических факторов (Журавлев, Юревич, 2014а, б, 2015).
Социально-психологическую картину дополняют социологические исследования коррупции (вообще в данном случае дисциплинарная граница очень условна), проводимые фондом ИНДЕМ2. В частности, фиксируются такие характеристики современной российской коррупции, как открытость и цинизм (Диагностика российской коррупции…, 2001). Они согласуются с приведенными выше данными о том, что нынешние российские коррупционеры, как правило, не боятся расплаты за свои действия и считают их вполне оправданными. Не подвергая сомнению эти результаты, отметим, что и технологии скрытого, «безопасного» взяточничества непрерывно развиваются, поскольку высокая креативность коррупционеров тоже не вызывает сомнений. Отметим в данной связи, что, согласно данным зарубежных исследований, наибольших успехов в коррупционных махинациях добиваются высокоинтеллектуальные и творческие люди, характеризующиеся нестандартным подходом к решению задач (Психологи изучили причины коррупции, 2011). В результате некоторые коррупционные схемы (например, схема организации коррупционной деятельности на таможне) поражают своей изощренностью и совершенством.
Отношение к коррупции в российском обществе
Исследователи проблемы подчеркивают три важных свойства российского отношения к коррупции, непосредственно связанные с нашей массовой психологией.
Первое – толерантность к коррупции, отношение к ней как к повсеместному («воруют-с», «все берут» и т. п.), неискоренимому и неизбежному «минимальному уровню зла», не заслуживающему серьезного осуждения. Как пишет Ю. Ю. Болдырев, «сама идея нормальности „минимума коррупции“ уже выводит это явление из числа смертных грехов и переводит в разряд неабсолютного зла» (Болдырев, 2010, с. 457). А в отчете об исследовании коррупции фонда ИНДЕМ отмечается, что «главная характеристика оценок коррупции – относительное спокойствие и равнодушие» (Диагностика российской коррупции…, 2011, с. 2).
Второе важное свойство нашего отношения к коррупции состоит в том, что выраженное осуждение получают не сами по себе акты коррупции, а лишь запредельные размеры взяток, в особенности если они «непропорциональны» должности коррупционеров. Например, случай, когда рядовой следователь требовала с предпринимателя взятку в 3 миллиона долларов. Получается, что, если бы взятка имела более скромные размеры, все обошлось бы?
Третья регулярно акцентируемая особенность российского отношения к коррупции – непоследовательность и противоречивость. Как и во многих других ситуациях, проявляется система двойных стандартов: «я и мое окружение – другие». Свое собственное коррупционное поведение, равно как и аналогичное поведение родных и близких, воспринимается в качестве вынужденного ответа на объективные обстоятельства («не подмажешь – не поедешь» и т. п.), не ассоциируется с коррупцией и не получает отрицательной эмоциональной оценки, в то время как аналогичное поведение других лиц рассматривается как коррупционное и выражающее их негативные личностные качества. Отвечая на вопрос о том, кто чаще проявляет инициативу при совершении коррупционных сделок, более трети респондентов называют чиновника, а чиновники, оценивая свой собственный опыт таких сделок, составляют лишь 17 % респондентов (Диагностика российской коррупции, 2001). Очень симптоматично и восприятие нашими согражданами своего поведения в соответствии с формулой: «Да, взятки берем, но решаем по совести». Подобная «асимметрия восприятия» органично вписывается в закономерности атрибуции ответственности, хорошо известные в социальной психологии (Андреева, 1997; и др.).
Важная социально-психологическая особенность нашей культуры, создающая благоприятную среду для коррупции, состоит в приоритете неформальных социальных отношений над формальными, «неуставных» над «уставными» (Журавлев, Юревич, 2014а, б, 2015). Как отмечает Т. А. Нестик, «Патернализм, иерархичность и опора на неформальные отношения с властью, подкрепляемые подарками и услугами, стали фундаментальными характеристиками самой российской культуры» (Нестик, 2002). В результате обмен ненормативных услуг на деньги как всего лишь одна из форм коррупции дополняется такими ее видами, как обмен услуг на услуги, обмен услуг на приобретение более высокого статуса в различных социальных структурах и мн. др. В этой связи следует подчеркнуть, что в словаре понятие коррупции (от лат. corrumpere – «портить») определяется как использование должностным лицом своих властных полномочий и доверенных ему прав в целях личной выгоды, противоречащее установленным правилам (Социально-психологические исследования…, 2010, с. 191). В международных же документах, касающихся коррупции, взятки в денежной форме вообще не упоминаются. Например, коррупция определяется как «злоупотребление властью или понятием доверия ради персональных привилегий или в пользу привилегий другому лицу или группе лиц, к которым наблюдается отношение лояльности» (цит. по: Церкасевич. 2012, с. 532). «Взятка, – пишет В. Радаев, – это всего лишь примитивная начальная форма отношений, которая опосредует короткие (разовые) взаимодействия и характерна преимущественно для чиновника мелкой и средней руки, а также для представителей малого бизнеса. Элементарная взятка перерастает в систему обмена услугами, которые уже не принимают денежную форму и даже не сводятся к личным подаркам-подношениям» (Радаев, 1998, с. 162). Вместе с тем подобные виды коррупции в отличие от ее материальных форм вообще не предусмотрены законодательством, что создает для них практически неограниченные возможности.
Нашей российской культуре, как и другим, не изжившим элементы патриархальности, свойственны клановость, семейственность, кумовщина, телефонное право, «теневые» способы решения проблем, в том числе и властными структурами, всевозможные «серые кардиналы», «банановый» (по родственному признаку) механизм приближения к власти и т. п. Они создают психологическую среду, в которую коррупция вписывается очень органично: «Социальные связи в коррумпированных системах реализуются как частные взаимодействия, дружеский или родственный круг» (Алексеев, 2011). Отсюда проистекают такие очень характерные для нашего общества явления, как, например, то, что жены высоких чиновников часто оказываются «успешными предпринимателями», зарабатывающими в десятки раз больше своих мужей. А «родственники чиновников высокого ранга из таможенных или налоговых органов вдруг, независимо от квалификации, оказываются на весьма денежных должностях в коммерческих структурах. Не менее удачливы и родственники некоторых высокопоставленных служащих из других органов власти» (Коррупция, 2011). Сами чиновники, оставляющие свои высокие посты, как правило, уходят в коммерческие структуры, где активно используют свои прежние связи, что создает крайне благоприятную среду для коррупционных отношений, хотя и не проявляющихся в открытой денежной форме. Справедливо отмечено: «Не работает у нас и норма о конфликте интересов: когда личные чаяния должностного лица вступают в противоречие с его служебными интересами» (Цепляев, Пивоварова, 2011, с. 4), – в отличие от западных стран, где чиновник обязан незамедлительно сообщать о подобных конфликтах. Нет и закона об инсайдерстве, который запрещал бы чиновникам использовать служебную информацию в целях личного обогащения, а также предоставлять ее своим родственникам и знакомым. Бытовой лексикон россиян изобилует такими выражениями, как «искать выход на» (далее указывается имя «большого начальника»), а для поведенческой практики наших сограждан очень характерно, попав в какую-либо неприятную ситуацию, например, в ДТП в качестве виновников, тут же начинать звонить не в ГАИ и не в службу Скорой помощи для спасения пострадавших, а своим друзьям и знакомым, дабы «отмазали». Как пишет Б. Дубин, «реформаторы постсоветских лет воспитали лукавого гражданина: не доверяющего власти, но полностью от нее зависящего, готового взаимодействовать с государством только через „черный ход“ беззакония» (Дубин, 2011, с. 19).
Привычка добиваться чего-либо «через черный ход» – по знакомству, по блату и т. п., органически внедренная в российский менталитет и крайне актуальная во времена всеобщего дефицита, сохранилась и поныне, будучи теперь обращена не на товары народного потребления, а на другие цели (Журавлев, Юревич, 2015). Исследование, проведенное в Нижнем Новгороде Институтом социологии РАН, продемонстрировало: на вопрос «Что необходимо, чтобы стать богатым в России?» 63,6 % выбрали ответ «Иметь нужные связи» (Нестик, 2002). Другой опрос показал, что проблему борьбы с коррупцией 86 % населения считают самой важной или одной из важнейших для современной России, но при этом 40 % выражают положительное или нейтральное отношение к прямому или косвенному участию в теневой экономике (Клямкин, Тимофеев, 2000), очевидно, не видя связи одного с другим. А по данным фонда ИНДЕМ необходимость избегать коррупции усматривают лишь треть отечественных предпринимателей и менее половины наших сограждан, предпринимательством не занимающихся. Активную же антикоррупционную установку имеют лишь 13 % предпринимателей и 15 % граждан (Диагностика российской коррупции…, 2001). В подобных условиях не выглядит удивительным, что, вступая в международные организации по борьбе с коррупцией, такие как ГРЕКО, наша страна систематически не выполняет соответствующих конвенций, в частности, не вводит закон о конфискации имущества коррупционеров и их ближайших родственников.
По всей видимости, получают подтверждение все три основные модели, объясняющие российскую склонность к коррупции: 1) коррупция – это пережиток советской экономики дефицита; 2) психология взятки укоренена в традиционных для патриархальных культур отношениях одаривания; 3) взятка представляет собой рациональный инструмент нашей специфической рыночной экономики (Алексеев, 2011). В то же время идея о том, что коррупция не возникает на пустом месте, а служит продолжением отношений, характерных для данного общества, нуждается в уточнении применительно к разным уровням таких отношений. В частности, если на низшем уровне коррупция представляет собой «верхушку айсберга» традиций одаривания и других видов патриархальных отношений, то на высшем уровне выглядит лишь как одно из свидетельств бесконтрольности власти.
Надстраивание коррупции над системой неформальных, «неуставных» отношений, обладающих в российском обществе приоритетом над отношениями формальными и «уставными», способствует формированию определенной структуры коррупции, придавая ей организованный характер. С. П. Глинкина отмечает: «„Коррупционер-одиночка“ в современной России – вымирающий вид. Ему на смену пришли неформальные структуры – коррупционные сети. Происходит процесс „корпоративизации коррупции“» (Глинкина, 2010, с. 443). В результате Россия причисляется не просто к коррумпированным, а к системно коррумпированным странам (Ниненко, 2012).
В таких «сетях» отчетливо выражены горизонтальное и вертикальное «измерения». Горизонтальное проявляется в тех случаях, когда, например, «трясти палаточников» приходят двое полицейских и невозможно представить, чтобы один из них брал с них «дань», а другой воздерживался от этой практики. Вертикальное – в ситуациях построения коррупционных структур как «коррупционных вертикалей», в рамках которых низшие чины непременно делятся с вышестоящими, те – со своим начальством и т. д. Попадая в коррупционные сети, практически невозможно остаться некоррумпированным. Если же такой человек появляется, от него стремятся избавиться. Коррупционеры «своих не сдают», отчетливо проявляется феномен круговой поруки. «В определенных сегментах общества, превратившихся в коррупционные полигоны, процедуры формального принятия на службу уже являются допуском в коррупционные системы. Закрытые процедуры кадрового отбора способствуют тому, что к службе в коррупционных системах допускаются субъекты, заведомо готовые к коррупционным практикам» (Алексеев, 2011, с. 2). Что-либо изменить в соответствующих структурах можно только извне и при личном участии высокого начальства. Все это не только придает коррумпированным организациям характер «боевых единиц» и делает их очень устойчивыми, но и порождает хорошо известный в психологии феномен дистрибуции вины и ответственности. В частности, «субъективное восприятие риска снижается, если чиновник делится взяткой с начальством, продавец отдает часть „отката“ руководителю фирмы и т. д. И чем многочисленнее сеть участников коррупционной сделки, тем чувство вины меньше, как, впрочем, и риск испортить репутацию в случае разоблачения» (Глинкина, 2010, с. 443).
Следует отметить и то, что в отечественной культуре весьма размыты границы между собственно взяткой и тем, что рассматривается как благодарность (Журавлев, Юревич, 2014а, б, 2015; Соснин, 2014; Соснин, Журавлев, 2013а; Нестик, 2014; Юревич, Журавлев, 2012, 2013, 2014). Еще с советских времен у нас принято считать, что некоторые виды услуг предполагают выражение благодарности, причем не в устной, а в товарно-денежной форме, хотя оказывающие такие услуги должны это делать бесплатно. Скажем, многие считают просто неприличным прийти, например, к врачу поликлиники без подарка. Любопытно, что и подношения деньгами, например, тем же врачам, как правило, осуществляются добровольно, без какого-либо принуждения и вымогательства с их стороны – просто потому, что «так принято». (Вспоминаются слова из «Песенки про Черного Кота» Б. Окуджавы: «Каждый сам ему выносит / И спасибо говорит».) И неудивительно, что основная часть коррупционного оборота приходится в нашей стране не на долю постоянно критикуемых чиновников, а на представителей таких профессиональных групп, как врачи, учителя, таможенники, пожарные и т. п. Такие подношения воспринимаются в нашей стране не как коррупционные, а как выражающие естественную человеческую благодарность, однако встречают полное непонимание в других культурах (так, добрые финские транспортные полицейские превращаются в свою противоположность, когда наши водители пытаются вознаградить их доброту денежной купюрой).
