Kitobni o'qish: «Экономические теории в пространстве и времени»

Предисловие

Эта книга возникла в результате многочисленных дискуссий в ходе международной конференции, посвященной забытым и отвергнутым теориям в экономической науке, проходившей в Москве в течение трех дней в октябре 2019 г.

Интерес к такой теме объясним: в отличие от ситуации в естественных науках, где отвергаются теории, ложность которых доказана с помощью строгих экспериментов, объект экономической науки можно исследовать с помощью различных абстракций, ни одна из которых не может окончательно вытеснить остальные. Из этого следует, что отвергнутые теории в экономике не значат опровергнутые.

Можно говорить даже о наличии такой специфической формы существования «научной материи», как пространственно-временной континуум: окружающий нас мир имеет три пространственных измерения и одно временное, которые органически связаны в единое целое. Все зависит от точки отсчета, которую выбирает наблюдатель, – в данном случае экономист, исследующий различные теоретические конструкции, сформировавшиеся в разных странах и разное историческое время, отвергаемые в прошлом и возрождающиеся при смене обстоятельств в новом времени.

В связи с этим мы попытались выделить несколько направлений исследований, которые, собственно, и определили состав авторов и структуру данной монографии, состоящую из пятнадцати глав.

* * *

Открывает книгу глава, в которой содержатся попытки общего анализа причин того, почему некоторые теории подвергаются разного вида критике, их ставят на полку, а затем иногда берут обратно и находят в них созвучие новым реалиям. Этот анализ продолжен в главе, где исследуется общее и особенное двух теоретических построений, имеющих разную историческую судьбу, – мериторики и либертарианского патернализма.

Популярная тема экономического национализма – обоснования протекционистской политики, меркантилизма и камерализма – представлена в трех главах. Это легко понять: из двух канонов экономической мысли, выделяемых рядом авторов¹, более конкретный из них, не игнорирующий в анализе уровень нации и нацеленный на активную политику по развитию производительных сил, традиционно находился на периферии магистрального пути экономической науки. По сравнению с более абстрактным каноном в последние лет 80 его вполне можно назвать отвергнутым, но вряд ли забытым. В некоторые периоды он выходит на первый план, особенно если речь идет не об академической науке, а о политике, ориентированной на определенным образом понятые национальные интересы. Последние годы, богатые кризисами и потрясениями в мировой политике, ознаменовались очередным возрождением экономического национализма – отсюда, видимо, и интерес к данной теме.

Близки к вышеупомянутой тематике главы, посвященные роли государства в экономике. Между политическим активизмом и либеральной политикой существует постоянная борьба, в которой верх одерживает то одна, то другая сторона. Соответственно, оппоненты пополняют ряды отвергнутых теорий, чтобы на следующей фазе движения маятника вернуться в центр внимания.

Вряд ли может удивить и то, что в монографию включены главы, посвященные марксистской экономической теории. Совсем недавно научный мир отмечал 200-летие Карла Маркса. Его наследие для мировой и особенно русской экономической мысли – предмет оживленных дискуссий, и если для одних участников экономическое учение Маркса по-прежнему всесильно и верно, то для других оно представляет собой наиболее яркий пример отвергнутого мировой экономической наукой теоретического направления. Думаем, не случайно и то, что второй теоретической традицией, удостоившейся внимания, стала австрийская школа, накопившая длительный опыт развития основных идей, усвоения и неприятия.

Отдельные главы монографии посвящены развитию национальной экономической мысли отдельных стран. В одной из них рассматривается вопрос недооценки или, если хотите, незаслуженного забвения вклада итальянских экономистов по сравнению с англо- франко- и немецкоязычными. Совсем недавно на русском языке вышел учебник истории экономической мысли итальянского автора Алессандро Ронкальи², который позволяет отечественному читателю убедиться в этой исторической аберрации. В последнее время глобальный интерес к Китаю охватил и историков экономической мысли. Но пока для подавляющего большинства историков китайская экономическая мысль – это terra incognita, и в этом смысле глава, посвященная ее истокам, позволит хоть немного заглянуть за завесу нашего незнания.

Ну и, наконец, отметим главы, посвященные одному из центральных сюжетов данной монографии, – истории русской и советской экономической мысли, в которой, с нашей точки зрения, очень много незаслуженно забытого и отвергнутого.

В целом, как нам кажется, настоящая книга является подтверждением того, что отвергнутые и забытые экономические теории – интересный и достойный объект исследования, и они могут еще не раз сыграть свою роль в разные исторические эпохи.

Монография подготовлена международным авторским коллективом в составе:

предисловие – В.С. Автономов (НИУ ВШЭ, ИМЭМО РАН им. Е.М. Примакова), А.Я. Рубинштейн (ИЭ РАН, ГИИ),

глава 1 – В.С. Автономов (НИУ ВШЭ, ИМЭМО РАН им. Е.М. Примакова),

глава 2 – А.Я. Рубинштейн (ИЭ РАН, ГИИ),

глава 3 – Г.Д. Гловели (НИУ ВШЭ),

глава 4 – G.J.-P. Campagnolo (CNRS, France, Aix-Marseilles University, CNRS and EHESS, London School of Economics),

глава 5 – В.В. Арсланов (ИЭ РАН),

глава 6 – О.А. Славинская (ИЭ РАН, ГИИ),

глава 7 – Р.С. Гринберг (ИЭ РАН),

глава 8 – Д.Е. Расков (СПбГУ, РАНХиГС),

глава 9 – О.Н. Борох (ИДВ РАН),

глава 10 – Н.Н. Неновски (University of Picardie, France, НИУ ВШЭ),

глава 11 – В.М. Полтерович (ЦЭМИ РАН, МШЭ МГУ),

глава 12 – А.Л. Дмитриев (СПбГЭУ, СПбГУ),

глава 13 – П.А. Минакир (ИЭИ ДВО РАН),

глава 14 – F. Allisson (University of Lausanne),

глава 15 – Р.М. Нуреев (Финуниверситет при Правительстве РФ, ИЭ РАН).

Надеемся, что это издание окажется интересным и полезным для многих исследователей, преподавателей, аспирантов и студентов, в центре внимания которых находится проблематика истории экономической мысли и в целом теоретической экономики.

Член-корреспондент РАН, профессор В.С. Автономов

Заслуженный деятель науки РФ, профессор А.Я. Рубинштейн

Глава 1
Кто, как и почему отвергает экономические теории

В.С. Автономов

В главе приводится классификация подходов к тому, как и за что выдающиеся экономисты критикуют своих предшественников. Выделяются инкрементальная критика за несоответствие старой теории новым реалиям, радикальная критика, отвергающая старый метод и заменяющая его новым, и тотальная критика, направленная не только на прежнюю теорию, но и на социально-экономическую систему, ее породившую. Классификация рассматривается на примерах Смита, Листа, Маркса, Джевонса, Менгера, Веблена, Шумпетера, Кейнса и Лукаса.

***

В данной главе речь будет идти не о забытых, а об отвергнутых теориях, т.е. отброшенных сознательно, волевым актом. Это позволит нам сосредоточиться на ученых-экономистах, тогда как «забывать» экономические теории может и широкая публика. Используя шумпетеровские термины, наверное, можно сказать, что вопрос о забытых теориях скорее относится к «экономической мысли», а об отвергнутых – к «экономическому анализу».

Кроме того, необходимо уточнить, что мы будем преимущественно говорить об отвержении теорий, доселе господствовавших. Так что речь пойдет о сдвигах или революциях в мейнстриме экономической науки.

Вопрос об отвергнутых теориях имеет для экономической науки, как и для других общественных дисциплин, более важное значение, чем для естественных. В экономической науке не бывает заведомо правильных и неправильных теорий. Экономические теории, изучающие такой сложный объект как поведение людей, вначале упрощают его с помощью абстракций. Выбор абстракции, на которой строится теория (предположим, что последняя логически непротиворечива), зависит от автора, он не может считаться безусловно правильным или неправильным, а лишь адекватным или неадекватным поставленной задаче. Отвержение не подразумевает опровержения. Поэтому отвергнутые теории не выбрасываются в мусорную корзину, а, скорее, ставятся на полку, чтобы достать их, когда придется решать подходящую задачу. Как остроумно отметил Луиджи Пазинетти: «В экономике необходима защита потенциала меньшинств» (Pasinetti, 2002. Р. 134). История экономической науки гораздо более важна, чем, например, история физики, в которой последующие теории либо опровергают предыдущие, либо включают их в себя как частные случаи.

Роль научного сообщества

В настоящее время главную роль в критике и отвержении экономических теорий играет научное сообщество экономистов. У него для этого есть такие инструменты, как конференции, научные журналы (с различными рейтингами), авторитетные премии и т.д. Но так было не всегда. В домаржиналистскую эпоху судьбу экономических теорий решала более широкая и менее однородная группа читателей и ценителей. В середине XIX в. тон задавала пресса (в Англии, например, газета «Экономист»). Не случайно Блок назвал «век девятнадцатый, железный» веком «разбиванья лбов о стену экономических доктрин» (Блок, 1989. С. 327). Лбы разбивала обширная публика вроде «глубокого эконома» Евгения Онегина, читавшего Адама Смита и занимавшего последовательно антимеркантилистские позиции, а также «иной дамы», читающей Сэя и Бентама. Именно к этой широкой просвещенной публике и были обращены «Богатство народов» Смита, «Трактат политической экономии» Сэя и «Национальная система политической экономии» Листа. Именно ей, по вполне понятным причинам, не пришлись по вкусу труды протомаржиналистов и первых экономистов-математиков Курно, Дюпюи, Тюнена и Госсена³. Успех Рикардо, видимо, был вызван «рикардианским грехом» – политическими предложениями об отмене Хлебных законов, которые Рикардо пытался основать на весьма абстрактной для своего времени теории. Научное сообщество возникло только в конце XIX в. как важнейшее последствие маржиналистской революции, которая создала язык и метод исследования, применение которых (между прочим, в силу их абстрактности) оказалось универсальным. Правда, экономисты расширяли применение маржиналистского/неоклассического инструментария постепенно, но национальные ассоциации экономистов, экономические факультеты и первые экономические журналы возникли в 1890-е гг., когда второму поколению маржиналистов удалось закрепить за своей теорией ведущие позиции. С тех пор неоклассика составляет основу так называемого мейнстрима, т.е. ведущего течения, признаваемого таковым большинством экономистов (хотя и не консенсусом). Таким образом, то, что входит в мейнстрим, является принятым, а то, что не входит – можно считать отвергнутым большинством экономистов. Здесь следует отметить, что состав мейнстрима не является постоянным: одни направления выходят из него (кейнсианство), другие входят (неоинституционализм, поведенческая экономика). Так что отторжение не является проклятием на всю жизнь. Достаточно надежным критерием входа в мейнстрим экономической теории являются Нобелевские премии, которые, за редчайшим исключением, отражают точку зрения научного сообщества. В отличие от Нобелевской премии мира, которую можно получить авансом, в надежде, что человек совершит, то, что обещает, премии по экономике часто присуждаются с опозданием на несколько десятилетий (Хайек, Коуз). Что же происходит с теориями, или точнее теоретическими направлениями, исследовательскими программами, не признанными частью мейнстрима? Они существуют в своей нише, не позволяющей их приверженцам служить в самых престижных университетах, получать Нобелевские премии, медали имени Дж.Б. Кларка и т.д. Но каждая такая ниша имеет свою ассоциацию, свои журналы и конференции, свой «гамбургский счет», а также может учредить свои премии.

Но в этой главе мы остановимся не на коллективном, а на индивидуальном отвержении экономических теорий. Отвержение научным сообществом – в первую очередь, проблема социологии науки. Но научное отвержение теорий так или иначе основывается на их критике индивидуальными экономистами, предлагающими определенные альтернативы. Вместо отвергнутой теории выдвигается своя. Индивидуальное отвержение – проблема в значительной степени психологическая: так маржиналист Джевонс сознавал себя революционером, а маржиналист Маршалл – эволюционистом-систематизатором. Ниже мы приводим классификацию видов индивидуальной критики.

Критика 1-го типа (инкрементальная): теория устарела относительно новых фактов

В данном случае критик исходит из того, что старая теория была вполне адекватна прежним реалиям, но в новое время является анахроничной и не может быть приложена к практике без существенных исправлений и усовершенствований. При этом критерием адекватности метода и научной строгости является соответствие фактам, а поскольку они со временем меняются, этот критерий является исторически относительным. Здесь возникает важный вопрос: существуют ли основополагающие вневременные законы, на которые должна опираться любая теория? С одной стороны, если дело можно поправить дополнениями и исправлениями, это наводит на мысль, что такие законы могут быть, и поэтому новый подход может обладать преемственностью относительно прежнего. Критики, делающие акцент на преемственности, позиционируют себя не как революционеры, а как систематизаторы всего накопленного до них теоретического багажа. Самый яркий пример такого систематизатора представляет собой Альфред Маршалл, который именно благодаря этим своим свойствам смог внести мощный вклад в победу маржиналистской революции. Этим он, в частности, отличался от Джевонса, ощущавшего себя именно революционером, сбросившим старый миллевский метод с парохода современности.

Инкрементальная критика допускает возможность движения по спирали и возвращения к отвергнутым ранее идеям на новом уровне. Например, последовательность – Мальтус – Рикардо – Кейнс – сопровождалась переходом от краткосрочного к долгосрочному подходу и обратно.

Критика 2-го типа (радикальная): теория устарела относительно новой методологии

В данном случае прежний метод экономической науки признается неверным, в том числе и в случае применения к прошлой реальности. Здесь мы имеем революционную ситуацию: необходим полный разрыв с прошлым подходом, преемственность невозможна и может носить лишь иллюзорный характер (например, так называемая цепочка Джевонса объясняет кажущееся влияние издержек на ценность благ, в то время как на самом деле ее полностью определяет предельная полезность). Критерии адекватности метода в данном случае носят абсолютный характер: это, прежде всего, соответствие методам естественных наук, логическая последовательность, техническая продвинутость, степень общности (теория предельной полезности была универсальной, тогда как классическая теория издержек пыталась объяснить лишь случай свободно воспроизводимых благ на внутреннем рынке). Радикальная критика (по крайней мере, с точки зрения тех, кто ее осуществляет) воплощает собой прогресс без всяких возвращений к элементам прошлого. Но на практике дело может обстоять несколько иначе. Мы не случайно возвращаемся здесь к маржиналистской революции, которая является самым ярким примером радикальной критики. Но, как видим, здесь мы можем наблюдать переход радикальной критики (Джевонс) в инкрементальную (Маршалл).

Критика 3-го типа (тотальная): теория устарела вместе со всей экономической системой

Критики этого типа отвергают не только преобладавшую до сих пор теорию, но и политику и даже экономическую систему, которым она, как предполагается, соответствует.

К такому типу относится критика моральная и идеологическая (за необъективность представителей господствующей теории, ставящих свои концепции на службу господствующему классу или слою общества). Для читателей, не понаслышке знакомых с советским опытом, «идеологическая критика» звучит как приговор. Такая критика, казалось бы, вообще не должна иметь отношения к науке. Но вопрос, возможно, более сложен: обязательно ли пристрастность позиции теоретика ведет к теоретическим искажениям? Известна позиция Шумпетера, который считал, что можно отделить идеологию от теории. Но более распространена другая позиция. Согласно ей, истинная цель идеологии – направить мысль, продиктовать, что может и что не может быть сказано о нашей жизни. Идеология как бы говорит: «не думай», задает вопрос так, что ответ подразумевается сам собой (Pilkington, 2015. Рр. 16–17). В современной экономической литературе тотальной критикой, казалось бы, занимаются представители радикальной, феминистской, исламской экономики.

Два слова о научных революциях

Отвержение существующей доминирующей теории есть часть всякой научной революции. Напомним лишь, что революции должны кончиться удачей – хотя бы локальной (Маркс) или частичной («поведенческая революция» Саймона-Катоны). Поэтому Госсена, книга которого осталась незамеченной, мы не можем назвать революционером, хотя он впервые изложил цельную теорию предельной полезности, и амбиции у него были вполне соответствующие. Революции в экономической науке, на наш взгляд, связаны с радикальной критикой. Инкрементальная критика явно не тянет на революционную, а тотальная критика может быть связана с революцией социальной и политической, а не с революцией в рамках экономической науки.

Три типа критики в истории экономической науки

Теперь попробуем, пользуясь нашим разделением на инкрементальную, радикальную и тотальную критику, разобрать несколько известных эпизодов из истории экономической науки.

Смит

Как известно, Адам Смит посвятил критике систем политической экономии книгу IV «Богатства народов». Большая часть ее посвящена критике теории и политики так называемых меркантилистов. Несмотря на достаточно мягкий и умеренный характер самого Смита, эту критику мы причислили бы к тотальной, основанной на моральных аргументах. То, что меркантилисты были склонны мерить богатство в драгоценных металлах, было, с точки зрения Смита, не столько логической ошибкой, сколько аморальной позицией. Политическая экономия, с позиции Смита, должна ставить перед собой цель сделать богаче и население, и властителя, тогда как меркантилисты меряли богатство нации количеством золота в государственной казне, а не благосостоянием ее жителей. Конечно, если мы применим к данному случаю рассуждения об абстракциях в начале статьи, то вспомним, что трактаты и памфлеты меркантилистов предназначались одному читателю – королю или князю, основной хозяйственной заботой которого было содержание армии и двора. Для того чтобы выполнить эту задачу, в казне должно было быть достаточно золота и серебра. Забота о подданных, конечно, тоже находилась в поле зрения властителей, но осуществлялась все же «по остаточному принципу». Таким образом, здесь мы сталкиваемся со сменой не только позиции экономистов, но и господствующей морали. Смит был одним из представителей более демократических взглядов, которые видели благосостояние нации в максимальном счастье для максимального числа людей. Заслуживает моральную критику Смита и экономическая политика, насаждаемая меркантилистами. Монополии и протекционизм, подрывающие свободную конкуренцию, парализуют творческие силы общества. Характерно, что физиократов Смит критикует гораздо более кратко, мягко и, по нашей терминологии, инкрементально. Им достается только за неправомерное сужение источников ценности сферой сельского хозяйства, которое не так трудно исправить. Радикальной же, методологической критики в адрес оппонентов у Смита мы не видим ни в том, ни в другом случае.

Лист

Следующий выдающийся критик – Фридрих Лист, который, в свою очередь, критиковал Смита и его последователей в «Национальной системе политической экономии». Учение Смита Лист считал продолжением физиократической системы и находил в нем серьезные моральные изъяны. Лист противопоставлял теоретической системе классиков, которая основывалась на концепции меновой ценности, свою систему, в центре которой находилась концепция производительных сил (понимаемых, впрочем, достаточно широко, включая инфраструктуру, духовные блага и политические институты).

Концепция меновой ценности, защищающая свободу торговли, отражает точку зрения индивидуального купца (Pribram, 1983. Р. 213). Меновые ценности имеют отношение только к материалистически настроенным индивидам. Напротив, чтобы создать производительные силы, нужно активное участие коллективистского и морально ориентированного государства.

Помимо критики моральной (за индивидуализм и материализм) Лист обращает против Смита и методологическую. Политическую экономию Смита Лист иронически называл «космополитической», поскольку она абстрагируется от национального уровня анализа. В целом критику Листом Смита можно назвать тотально-радикальной.

Заметим, что последователи Листа, которых в отличие от него принято относить к немецкой исторической школе – Б. Гильдебранд и К. Книс – тоже критиковали подход Смита за неисторичность и излишнюю абстрактность, но считали, что он был вполне адекватен применительно к Англии конца XVIII в. Здесь в позицию немецких экономистов проникали элементы инкрементальной критики.

Маркс

Вероятно, наиболее ярко выраженным «тотальным» критиком в истории экономической науки был Карл Маркс, главный труд которого, «Капитал», имеет, как известно, подзаголовок «Критика политической экономии». Критика Маркса была направлена не только против политической экономии, но и всего капитализма как экономической системы. Последовательность была при этом довольно сложной. Молодой Маркс критиковал капитализм с позиций философии истории (большую роль в этой критике играла категория отчуждения). Но затем настал черед критического разбора существующей экономической науки. Политическая экономия имела дело с самым важным аспектом капитализма. Посвященные осмыслению политической экономии рукописи Маркса, позднее изданные под заглавием «Теории прибавочной стоимости», по сути дела, расчистили поле для «Капитала» (работа над ним началась через пять лет после завершения «Теорий»).

В методологической области Маркс, в отличие от своих предшественников и современников, попытался применить гегелевский диалектический метод. Вместо гипотетических концепций, из которых строится теория Рикардо, Маркс активно применял схоластическую концепцию сущности. Диалектика сущностей и явлений ясно прослеживается между первым и третьим томами «Капитала». Буржуазная политическая экономия основана на объективно искаженных поверхностных представлениях агентов производства и не проникает глубже, на уровень сущностей. Ввиду ее объективной обусловленности, подлинная научная критика (отмена) политической экономии должна состоять в устранении условий, ее порождающих, т. е. капиталистических общественных отношений. Но Маркс проводит четкую границу между восходящей и нисходящей ветвями политической экономии. К первой относится движение в сторону трудовой теории ценности. Петти и Рикардо получают от Маркса высокую оценку за научную честность, путь в правильном направлении. Критика, которую Рикардо тем не менее заслуживает, видимо, можно отнести к инкрементальной (определенную преемственность можно зафиксировать). Но экономистов, отклонившихся от восходящей линии трудовой теории, Маркс относит к вульгарным и апологетическим: пошлый Сэй, плоский синкретист Милль и т.д. То есть критика их моральна (тотальна). Естественно, как можно предположить, особо злонамеренными являются экономисты, игнорирующие истину, сущностный уровень экономических категорий, открытых самим Марксом в «Капитале». Что же касается диалектического метода, то надо констатировать, что последователи Маркса (начиная, вероятно, с Э. Бернштейна) не смогли или не захотели развивать его дальше. В догматическом, «засушенном» виде он сохранился в советских курсах политэкономии, которые изучали наши экономисты многих поколений.

Маржиналисты

Наверное, самым значительным поворотом или переворотом в истории экономической науки следует считать маржиналистскую революцию. Известно, что между тремя «отцами-основателями» маржинализма существовали очень значительные различия (Истоки, 2015. С. 57–130). Сильно отличалось и их самоощущение, сознание своего места в истории науки. Пожалуй, Джевонс в наибольшей степени ощущал себя как революционер, который пошел на разрыв с классической традицией, которую до него воплощал Джон Стюарт Милль. Этот разрыв характеризовался, с одной стороны, сенсуалистскими и утилитаристскими взглядами Джевонса на человеческую природу⁴, а с другой – его стремлением математизировать экономическую теорию. В итоге Джевонсу удалось создать единую теоретическую схему, опирающуюся на теорию предельной полезности и описывающую производство, обмен, распределение и потребление вместо отдельных теорий, существовавших у классиков (Perlman, McCann, 1998. Р. 320). Такую критику можно считать методологической( т. е., радикальной), но не тотальной: речи об изменении экономической системы не заходило, менялся лишь метод ее исследования, который характеризовался «заменой реального мира фиктивной одномерной картиной» (Ронкалья, 2018. С. 347). При этом резко повышался уровень абстракции.

Джевонс сохранял элемент преемственности по отношению к утилитаризму Бентама, но не к его экономической теории. Поэтому инкрементальной его критику классической политической экономии мы назвать не сможем.

Что касается другого сооснователя маржинализма Карла Менгера, то ему пришлось выяснять отношения не с классической политической экономией, а с исторической школой, лидировавшей в немецкоязычном пространстве. Вначале он не ощущал себя революционером в науке (посвящение «Оснований» основоположнику исторической школы Вильгельму Рошеру ясно на это указывает). Но после рецензии Г. Шмоллера и в процессе разгоревшегося «спора о методах» Менгер смог сформулировать критику исторической школы. (Отношение Менгера к другим его предшественникам мы оставляем здесь за скобками.) Критика «историцизма» формулировалась Менгером в специализированных методологических трудах, что облегчает ее восприятие. Действительно, его позиция касается принципиальных методологических вопросов: дедуктивизм против индуктивизма, универсальные законы против культурно-исторических (специфических), суждения, свободные от ценностей, против политически ориентированной науки. Перед нами, может быть, наиболее отчетливый пример радикальной методологической критики. Тотальная же критика для них характерна не была, и современный им общественный порядок маржиналисты, как правило, не отвергали, за некоторым исключением (взять, к примеру, умеренно-социалистические взгляды Вальраса).

Веблен

Пожалуй, следующим за Марксом примером тотальной критики в экономической науке можно считать Торстейна Веблена. Она высказана в его работе «Почему экономика до сих пор не эволюционная наука» (Истоки, 2005. С. 10–32). Веблен отвергал не только современную ему экономическую науку (классическую и «неоклассическую»⁵), но и капитализм в целом. Казалось бы, моральных аргументов против капитализма и в пользу более совершенного общественного порядка у Веблена не должно было быть (известно, что телеологию он решительно отвергал), но проявляющееся в некоторых его произведениях уважение к техническому прогрессу, которому противостоит институт делового предприятия, а также прославление инженеров как потенциальных лидеров общества однозначно свидетельствуют о его ценностях. Но еще более важен для Веблена новый стандарт научности (идеалом должен быть не Ньютон, не Гегель, а Дарвин). Поэтому основной упор делается на устарелую методологию политической экономии и, главное, на застывшую гедонистическую концепцию человека, унаследованную от Бентама. Согласно Веблену, человеческую природу надо воспринимать не как данность, а как эндогенную переменную (Ронкалья, 2018. С. 441), и экономическое развитие происходит под воздействием культурных и институциональных изменений. Это вполне можно воспринять как радикальную критику, но в рамках экономической науки альтернативу критикуемой классике и неоклассике Веблену, по общему мнению, создать не удалось, а его проницательная критика пошла на пользу скорее социологической теории.

Шумпетер

Экономистом, всегда плывущим против течения, по праву считался Йозеф Шумпетер. Перечислить все критикуемые им концепции в рамках данной работы невозможно, но отметим модель совершенной конкуренции А. Маршалла и К. Викселя, которую Шумпетер оценивал в работе «Капитализм, социализм и демократия». В ходе этой критики Шумпетер отметил, что «значение имеет другая конкуренция, основанная на открытии нового товара и т.д …. По своим последствиям она относится к традиционной как бомбардировка к взламыванию двери» (Шумпетер, 1995. С. 128). Эта новая конкуренция приобрела свое значение сравнительно недавно, что и заставило Шумпетера выдвинуть свою динамическую (и, отметим, вербальную) концепцию конкуренции в 1940-е гг.

Еще один пример из более ранней работы «Теория экономического развития» – критика теории процента Бем-Баверка, которая по сути представляла собой выдвижение на первый план динамического подхода к явлению процента.

В целом можно сказать, что Шумпетер критиковал концепции других авторов за неадекватность новым изменившимся условиям, в которых роль динамических факторов возросла. В наших терминах это следует отнести к инкрементальной критике, несмотря на полемический темперамент автора и эффектное впечатление, которое эта критика производит.

Кейнс

Джон Мейнард Кейнс был достойным и во многих отношениях верным учеником великого «инкременталиста» Альфреда Маршалла, который постоянно подчеркивал свою преемственность относительно не только классиков, но и представителей исторической школы. Однако в историю науки он вошел как основоположник современной макроэкономики, совершивший прорыв в этой области экономической теории. Свои взгляды на экономическую теорию и политику он противопоставлял так называемым классикам, под которыми прежде всего имелся в виду преемник Маршалла по Кембриджу А.С. Пигу⁶. Непосредственным объектом критики Кейнса, особенно в «Общей теории занятости, процента и денег», являлась книга Пигу «The Theory of Unemployment» (1933). Но следует отметить, что элементы тотальной критики появились у Кейнса еще в работе «Конец laissez-faire» 1926 г., где содержится явное признание анахроничности капитализма свободной конкуренции. Кроме того, у Кейнса, очевидно, была своя новая концепция (правда, не всегда явная и не всегда последовательная) того, как должна выглядеть экономическая наука методологически и технически (Pilkington, 2015. Р. 10). Экономика, по нему, не должна быть похожа ни на физику, ни на биологию – это отрасль логики, способ мышления, моральная наука, имеющая логическую форму (Perlman, McCann, 1998. Рр. 388–389).