Kitobni o'qish: «Таракан-богатырь»
Жил-был мужик по прозванью Таракан: такие у него усы тараканьи были, длинные-предлинные да тонкие. А сила в нем была великая: если мимо воробей пролетит – он с ног валится. Тоже и храбрости был Таракан несказанной: ночью из избы никогда не выходил один, а чтоб его жена провожала.
Надоело это Таракановой жене. И била она своего Таракана без милосердия и срамила всячески: ничего с таким ледащим не поделаешь. Пользы от него по хозяйству и на медный грош нет, а об нем хлопочи: ночью вставай, на улицу его провожай…
Раз была ночь темная-претемная – зги не видать – да ветреная, холодная. И в самый сладкий сон вдруг будит Таракан жену: «Выведи, – говорит, – меня наружу, хочу на ветерке прохладиться; а то в избе очень жарко». Встала жена, оделась-обулась; со сна-то такая злость ее разбирает, что так бы вот и пришибла привередника: стой из-за него на крыльце… А он по двору прохаживает, на небо поглядывает да лясы точит: «Эка ночь-то! Эка тьма-то кромешная! Вот бы теперь на большой дороге под мостом сидеть Да у проезжих купцов кошели обирать!» «Иди уж в избу скорей, храбрый богатырь, – говорит жена, – ложись-ка на печь да хоть блох обирай!» Как закричит на нее Таракан: «Что за бунт? Молчи, баба, не смей мне перечить! Возьму сейчас и пойду свою удаль показывать, а не то, вот назло тебе, буду до утра по двору ходить, чтоб ты на крыльце стояла да мерзла!»
Так это бабу взорвало, что ухватила она Таракана за шиворот, вволокла в избу, накинула на него рваный зипунишко, сунула ему в руку ржавый ломаный косарь и вытолкала в шею: «Ступай же, – кричит, – покажи: какой ты храбрый богатырь, а без того я тебя и через порог не пущу!» Стал было Таракан жалобно назад проситься – только того и добился, что баба из избы выскочила, вывела его за шиворот из деревни в поле да там одного середь темной ночи и бросила.
Плохо Тараканово дело: он и днем-то за деревню выходить боялся, чтобы кто не обидел, а тут ночью, и неведомо куда его вывели! Поголосил он, повопил и побрел, закрывши глаза от страху. «Не прибреду ли, – думает, – назад в деревню…» Брел он, брел ощупью и к рассвету совсем в неведомые места Таракан заполз. Кругом лес дремучий, под ногами болото… Присел он на пенек и задумался: «Такое страшное место; всю ночь я по лесу до него брел и со страху не помер! Значит, и вправду во мне храбрость есть. А может быть, и храбрости большой не нужно, чтоб жить на свете?»
Встал Таракан и пошел дальше, куда глаза глядят. Перед ним болотное озерко. Только он подошел к берегу – как запрыгают от него в воду лягушки, видимо-невидимо… «Э, вот оно что! – говорит себе Таракан. – Стало быть, и я кому-нибудь страшен… Коли так, мы еще повоюем!»
В какой-то лесной сторожке покормили Таракана, да еще на дорогу кусок творогу ему баба пожертвовала. А он уж сам мимоходом стащил с веревки бабью рубаху да и веревку уволок: «Все, – мол, – дорожному человеку пригодится!» По этому самому он и воробья мимоходом из чьего-то силка вынул и засунул себе за пазуху. Все Таракану удача, а с удачей и храбрости прибавляется… Мух, комаров и мошек, идучи лесом, он на себе уже столько перебил, что подумать страшно; а что ж делать: воевать – так воевать!.. Только стал он из болот выбираться, напали на него слепни, туча-тучей. Как размахнется Таракан, как хлопнет себя одной рукой по лбу, а другой по шее; глядь – семьдесят слепней сразу убил. «Вот так ловко! – говорит он себе. – Пусть, коли так, весь свет знает, что я одним махом с семидесятью богатырями управляюсь, а мелкой сошке и сметы нет!» Сейчас вырубил он себе косарем доску и на ней углем написал – потому что был он хоть ледащий, а грамотный: «Я – сильномогучий богатырь Таракан. Одним махом семьдесят богатырей бью, а мелкой сошке, простым солдатам, и сметы нет!»
