Kitobni o'qish: «Нюргун Боотур Стремительный»

НЮРГУН БООТУР СТРЕМИТЕЛЬНЫЙ
Дьулуруйар Ньургун Боотур

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

 
Осьмикрайняя,
Об осьми ободах,
Бурями обуянная
Земля – всего живущего мать,
Предназначенно-обетованная,
В отдаленных возникла веках.
И оттуда сказание начинать.
 
 
Далеко, за дальним хребтом
Давних незапамятных лет,
Где все дальше уходит грань
Грозных, гибельных, бранных лет,
За туманной дальней чертой
Несказанных бедственных лет,
Когда тридцать пять племен,
Населяющих Средний мир,
Тридцать пять улусов людских
Не появились еще на земле;
Задолго до той поры,
Как родился Арсан Дуолай,
Злодействами возмутивший миры,
Что отроду был в преисподней своей
В облезлую доху облачен,
Великан с клыками, как остроги;
Задолго еще до того,
Как отродий своих народила ему
Старуха Ала Буурай,
С деревянной колодкою на ногах
Появившаяся на свет;
В те года, когда тридцать шесть
Порожденных ими родов,
Тридцать шесть имен и племен
Еще были неведомы сыновьям
Солнечного улуса айыы
С поводьями за спиной,
Поддерживаемым силой небес,
Провидящим будущий день;
И задолго до тех времен,
Когда великий Улуу Тойон
И гремящая Куохтуйа Хотун
Еще не́ жили на хребте
Яростью объятых небес,
Когда еще не породили они
Тридцать девять свирепых племен,
Когда еще не закля́ли их
Словами, разящими, словно копье,
Люди из рода айыы-аймага
С поводьями за спиной —
В те времена
Была создана
Изначальная Мать-Земля.
 
 
Прикреплена ли она к полосе
Стремительно гладких, белых небес —
Это неведомо нам;
Иль на плавно вертящихся в высоте
Трех небесных ключах
Держится нерушимо она —
Это еще неизвестно нам;
Иль над гибельной бездной глухой,
Сгущенным воздушным смерчем взметена,
Летает на крыльях она —
Это не видно нам;
Или кружится на вертлюге своем
С песней жалобной, словно стон —
Этого не разгадать…
 
 
Но ни края нет, ни конца,
Ни пристанища для пловца
Средь пучины неистово грозовой
Моря, дышащего бедой,
Кипящего соленой водой,
Моря гибели, моря Одун,
Бушующего в седловине своей…
 
 
Плещет в грохоте грозовом,
Дышит яростью, полыхает огнем
Древнее ложе Земли —
Грозное море Сюнг
С неколебимым дном,
Тучами заваленное кругом,
Кипящее соленой водой,
Мглой закрывающее окоем,
Сонма лютых смертей притон,
Море горечи, море мук,
Убаюканное песнями вьюг,
Берега оковавшее льдом.
 
 
С хрустом, свистом
Взлетает красный песок
Над материковой грядой;
Жароцветами прорастает весной
Желтоглинистая земля
С прослойкою золотой;
Пронизанная осокой густой
Белоглинистая земля
С оттаявшею корой,
С поперечной балкой столовых гор,
Где вечен солнечный зной,
В широких уступах глинистых гор,
Объятых клубящейся голубизной,
С высоким гребнем утесистых гор,
Перегородивших простор…
 
 
С такой твердынею под пятой,
Нажимай – не колыхнется она!
С такой высоченной хребтиной крутой,
Наступай – не прогнется она!
С широченной основой такой,
Ударяй – не шатнется она! —
Осьмикрайняя, на восьми ободах,
На шести незыблемых обручах,
Убранная в роскошный наряд,
Обильная щедростью золотой,
Гладкоширокая, в ярком цвету,
С восходяще-пляшущим солнцем своим,
Взлетающим над землей;
С деревами, роняющими листву,
Падающими, умирая;
С шумом убегающих вод,
Убывающих, высыхая;
Расточающимся изобильем полна,
Возрождающимся изобильем полна,
Бурями обуянная —
Зародилась она,
Появилась она —
В незапамятные времена —
Изначальная Мать-Земля…
 

* * *

 
Коль стану я вспоминать,
Как старый олонхосут,
Ногу на ногу положив,
Начинал запев олонхо
На ночлеге – у камелька,
Продолжал рассказ до зари
Про далекие времена,
Как размножились под землей,
Разъяряясь на человеческий род,
Адьараи-абаасы,
Как возник народ уранхай-саха,
Как три мира были заселены…
Коль стану я в лад ему —
Сказителю седому тому,
Как эмисский прославленный Тюмэппий,
По прозванию «Чээбий»,
Стройно сплетать
Словесный узор;
 
 
Стану ли стих слагать,
Старому Куохайаану подстать,—
 
 
То скороговоркой,
То нараспев —
Так начну я сказанье свое.
 
 
На широком нижнем кругу
Восьмислойных, огненно-белых небес,
На вершине трехъярусных
Светлых небес,
В обители полуденных лучей,
Где воздух ласково голубой,
Среди озера – никогда
Не видавшего ни стужи, ни льда,
На престоле, что вырублен целиком
Из молочно-белой скалы,
Нежным зноем дыша,
В сединах белых, как молоко,
В высокой шапке из трех соболей,
Украшенной алмазным пером,
Говорят – восседает он,
Говорят – управляет он,
Белый Юрюнг Аар Тойон.
 
 
Подобная сиянию дня,
Подобная блистанью огня,
Солнце затмевающая лицом,
С ланитами светлей серебра,
Играющими румянцем живым,
Как рассветы и вечера,
Адьынга Сиэр Хотун,
Подруга владыки небес,
Супруга – равная блеском ему,
Есть у него, говорят.
 
 
Породили они в начале времен
Светлое племя айыы —
Красивых богатырей-сыновей,
Красивых дочерей
С поводьями за спиной.
В улусах солнца они живут,
Стремянные – шаманы у них,
Удаганки – служанки у них,
 
 
А в сказаньях седых времен
Прежде слыхали мы,
От предков узнали мы,
Что, кроме рода айыы,
За гранью мятежных небес,
За гранью бурных небес,
Летящих с запада на восток,
В кипящей области бурь
Утвердились в начале времен
Прародители девяти племен
Верхних адьараев-абаасы.
Железными клювами бьет
Пернатая их родня.
Родич их – Бэкийэ Суорун Тойон,
Чья глотка прожорливая, говорят,
В завязку шапки величиной;
Небесный ворон Суор Тойон,
Чье горло алчное, говорят,
В наколенник развязанный шириной…
 
 
В том улусе, в бездонной тьме,
Под крышею вихревых небес,
За изгородью с теневой стороны,
За большим загоном с другой стороны,
Необузданно лютая, говорят,
Непомерно огромная,
Гневно строптивая,
Гремящая Куохтуйа Хотун
Хозяйкой сидит, госпожой
На кровавом ложе своем.
 
 
Если слово ярко-узорно плести,
Если речь проворно вести,
Должен правду я говорить,
Старых сказочников повторить:
У почтенной старухи такой
Был ли равный ей друг-супруг —
В объятьях ее лежать,
Был ли кто достойный ее —
На ложе кровавом с ней
Любовные утехи делить?
Так об этом рассказывали старики:
 
 
Дремлет за тучами исполин
С красным наростом над кадыком
В дюжего дитятю величиной;
Из ороговелого горла его,
Из-под грузного подбородка его
Ниспадает до самой земли
Посох вертящийся огневой…
Если рогатину в семь саженей
В бок, под ребра ему
До основанья всадить —
Хлопая себя по бедру,
Всполошенно вскинется он,
С воплем проснется он,
Грозно воссядет он,
Разгневанно ворча, бормоча,
Великий Улуу Суорун Тойон.
Вот, оказывается, какой
Чудовищный муж-старик
Есть у Куохтуйа Хотун.
 
 
После великих древних боев,
Всколебавших до основания твердь
Необъятно гулких небес,
Улуу Тойона бойцы-сыновья,
Отпрыски старухи его,
Заселили весь южный край
Завихряющихся в бездну небес.
Тридцать девять их было родов,
Неуемно свирепых задир,
Возмущавших издревле мир
На небе и на земле.
 
 
Если стану подробно повествовать,
Старому Аргунову подстать,
Если увлеченно начну,
Как Табахаров, песню слагать,
Воздавая славу тем племенам,
Называя по именам
Рожденных в облезлой дохе
С деревянными колодками на ногах
Матерых богатырей,
Которых подземный мир
Атаманами своими зовет,
От которых из пропасти Чёркёчёх,
Из бездны Ап-Салбаныкы
Исторглись бесчисленные рои
Пагубно-кровавых смертей,
Коль об этом начну говорить —
Будет такой рассказ:
 
 
Если чародейный аркан
О восьмидесяти восьми петлях,
С силою метнув, захлестнуть
На шеях восьмидесяти восьми
Шаманов, оборотней, ведунов,
Кружащихся, как снеговой ураган
Северных ущербных небес,
И швырнуть их разом
В мглистую пасть
Погибельной пропасти той —
Не набьешь утробу ее,
Не обойдешь коварства ее.
 
 
Хлопающий бездонным жерлом
Хапса Буурай – сородич такой,
С захлопывающейся крышкой стальной
Нюкэн Буурай – такая родня
Есть, оказывается, у них.
 
 
Всей породе Аан Дарасы
Матерью древней была
Старуха Ала Буурай
По имени Аан Дьаасын,
Прославленная хотун-госпожа,
С деревянною колодкою на ногах
Появившаяся на свет.
 
 
У почтенной старухи такой
Был ли ей равный друг,
Достойный в объятиях ее лежать,
Достойный взбираться по вечерам
На высокое лоно ее?
Что об этом предание говорит?
Что об этом поют старики?
 
 
Ставший корнем всех
Адьарайских племен,
Отцом подземных абаасы,
Нижнего мира тойон-властелин,
Родившийся в облезлой дохе,
С клыками, торчащими, как остроги,
Луогайар Луо Хаан-великан
По имени Арсан Дуолай
Мужем был у старухи Ала Буурай.
 

* * *

 
Далеко, за дальним хребтом
Раздорами обуянных веков,
Когда кровожадные богатыри,
Обитатели бурных небес,
Словно копья молний, резали высь;
Далеко, за дальней чертой
Бушевавших смутой веков,
Когда потомки подземных владык
Рыскали, пасти разъяв;
За пределами сгинувших навсегда
Древних бранных веков,
Когда племена уранхай-саха,
Дети солнечного улуса айыы
Не появились еще на земле,
Тогда, в незапамятные года,
Три враждебных рода богатырей —
Светлые исполины айыы
И враги их – верхние абаасы
И подземные абаасы,
Копьями на лету потрясая,
С воплем сшибались, дрались;
Рогатины всаживали друг в друга,
Рогатинами поддевали друг друга…
Грозовые удары, гром,
Голеней перелом,
Суматоха, переполох
С утра до́ ночи – день за днем.
Мертвой хваткой за горло душа,
Бедренные кости круша,
Били друг друга в темя и в глаз,
Гнули друг друга до самой земли,
Подымали в воздух, крутя,
Проклиная, стеная, кряхтя,
Поединки по тридцать суток вели,
По темени палицами долбя,
Понапрасну силу губя,
Побить друг друга они не могли;
Хоть жестокосерды были они,
Бессмертны были они.
 
 
Незабываемая никогда
Нестихающая разразилась вражда,
Неслыханная беда…
Кованая секира блеснет —
Раскалывается, гремя, небосвод;
Стрела с тетивы слетит —
Молния полоснет…
 
 
Западный ветер крепчал,
Завывал, гудел, бушевал,
По девяти смерчей
Подымал, крутил, низвергал.
Из-под западного края небес
Дождь посы́пал, снег повалил.
День не брезжил,
Месяц не светил,
Вставала густая мгла,
Тьма настала, хоть выколи глаз.
 
 
Перестали видеть друг друга бойцы,
Стали тьму пустую хватать,
Лягушками шлепаясь на животы,
Жуками торчмя торчать…
 
 
Сотрясался высокий свод
Необъятно гулких небес.
Обреченный сонмищу бед,
Средний серо-пятнистый мир,
Завихриваясь в круженье своем,
Захлестнутый морем огня,
Как трясина, зыбиться стал.
 
 
Бедственный преисподний мир,
Расплескиваясь, как лохань,
Против движения средней земли
Полетел, закружился, гудя,
Охваченный с четырех сторон
Багрово-синим огнем.
Оттого у него с четырех сторон
Выросли, поднялись
Четыре препоны – стены.
 
 
Девятое белое небо,
Объятое голубым огнем,
Расплескиваясь, как вода
В лукошке берестяном,
Обратно движению своему
Выгибаясь, как пятки задок,
От бешеной снеговой пурги,
От мчащейся ледяной шуги
Южным небом, где тучи клубятся,
Где вихри вечно кружатся,
Заслонилось, словно щитом.
 
 
С боевыми жилами – что не порвешь,
С кровью, что не прольешь,
С телами – что сталью пронзить нельзя,
С костяками – что сокрушить нельзя,
Дыханьем могучим наделены,
Бессмертьем одарены,
Три великих рода в извечной вражде
Сто веков сраженья вели;
Одолеть друг друга они не могли,
Сильные – изнемогли.
 
 
В бесполезной борьбе распалясь,
Как железо в огне, раскалясь,
То и дело стали они
В ледяное море нырять.
И всплывая из глубины,
Журча и сопя,
Дымясь и курясь,
Садились на каменном берегу
Дух немного перевести,
Поостыть на холодном ветру…
Задыхаются – трудно дышать,
Заикаются – слова не могут сказать,
Дыханье спирает у них —
В полдыхания дышат они.
В истоме головы опустив,
В густом тумане, во мгле,
Словно горы огромные, громоздясь,
Словно горн раздувающие мехи,
Будоража вздохами темную даль,
Стали думу думать они:
 
 
– Всколебался высокий свод
Необъятно гулких небес!
Всколыхнулся срединный мир!
Взбаламутился, как в лохани вода,
Подземный бедовый мир
От свирепой нашей вражды!
 
 
Покамест беды не возросли,
Покамест не треснули кости у нас,
Попробуем – миром поговорим,
Потремся лоб о лоб,
Добром посоветуемся обо всем!
К чему вслепую биться нам?
Не лучше ли помириться нам? —
 
 
Притихшие сидели они,
Пришли в себя еле-еле они.
Переглядываясь исподлобья сперва,
Перебрасываться словами пошли,
Понемногу речь повели…
 
 
С заостренными пальцами на руках,
Для разбоя рожденные абаасы,
Свирепые племена,
Чей предок Улуу Тойон,
Сговорились между собой:
 
 
– Нам от людей айыы
Наших злодейств не скрыть!
Догонять нас будут они,
Притеснять нас будут они…
Волкам с собаками в дружбе не жить;
Посели́мся вдали от них! —
 
 
И ушли, укрылись они
На южном краю небес,
Где в обратную сторону тучи бегут,
Где ураганы ревут;
Там поселились они.
 
 
С меховыми подошвами на ногах,
Неслышно кра́дущиеся по ночам,
Привыкшие грабить и красть
Адьараи, чей предок Арсан Дуолай,
Сказали друг другу так:
 
 
– Богатыри улуса айыы
Будут вечно нас в грабеже уличать,
Будут нас догонять, притеснять.
А в глубоких нюкэнах —
В подземной тьме,
В пропасти Чёркёчёх,
Добраться до нас нелегко.
Мы ограбим их, оберем —
И в подземный мир уйдем, западем…
Бездна трех преисподних темна,
Кровля их на укрепах стальных… —
Так сговорившись, ушли они
В свой бедовый подземный мир.
 
 
Старейшины трех великих родов
Стали главарей выбирать,
Неподкупных грозных судей
Для верхних и нижних племен.
Равные властью судьбе —
Владыками трех миров
На вечные времена
Избраны были – Одун Биис,
Чынгыс Хаан
И Дьылга Тойон,
А писарем был приставлен к ним
Чудовищный великан —
Длинный Дьурантай,—
Дескать, если подымется
Тяжба иль спор,
Он дознался бы живо – кто вор,
Кулачищем зачинщику погрозил.
 

* * *

 
А потом исполины айыы —
Те, кого не выдерживает земля,
Решили жизнь основать
В срединном мире земном,
Навсегда устроить его
Немеркнущую судьбу.
 
 
– В жертву отданная до сих пор
Жители преисподних бездн —
Силам адьарайских племен,
Налетающим с высоты —
Силам вечно-алчных небес,
Напастям обречена
Разымчивая на расхват,
Беззащитная эта Земля! —
Так рассудили они.
 
 
– Неужель, всемогущие мы, —
Всезнающие,
Всевидящие,
Не устроим жизнь по воле своей
В этом срединном мире земном?
Выбрав из трех первозданных родов,
Надобно поселить
Навеки на средней земле
Быстроногих, чья кровь горяча,
Подпоясывающих свой стан,
Тридцать пять племен уранхай-саха —
С поводьями за спиной,
С немеркнущею судьбой,
С продолговатым носом людей,
У которых лицо впереди,
У которых на шее легко
Поворачивается голова,
Чьи суставы гибки, связки крепки,
Чье дыханье, словно туман,
В чьих жилах – живая кровь. —
Так устроить жизнь на земле
Приняли решенье они.
 

* * *

 
Если прямо отсюда идти на восток,
Там, где край лучистых небес —
Пешеходно-слоистых небес
Свешивается к земле,
Словно ро́вдужная пола;
Где земли конечный рубеж,
Затуманенный синевой,
Загибается вверх, как лыжный носок;
За высокой медной горой,
Где рождается месяц по вечерам,
За серебряною горой,
Откуда солнце встает по утрам,
Где три белых березы растут,
Стройно поставленные, как чэчир,
Матерью природой самой;
В том благословенном краю
Были некогда поселены
Волею верховных владык
Кюн Дьэсегей Тойон
И Кюрё Дьэсегей Хотун,
Дабы там – в раздолье степном,
На приволье том травяном
Развели, расплодили они
Бесчисленные табуны
Белых, длинногривых коней,
Бешено игривых коней,
Чьи округлые копыта тверды,
Чтобы вольно им было пастись
На лугах, у светлой воды.
 
 
Если на запад отсюда пойти,
Там, где склоны желтых небес
Свешивают до земли бахрому
Перистых облаков,
Где лежит изобильный край,
Окропленный густой росой,
Словно шитый из кожи жбан,
Клином-швом восходящий вверх;
Там, где девять бурных, могучих рек,
Пробиваясь средь гор и холмов,
Сливаются на просторе степном.
Где восемь еще говорливых рек
Сбегаются шумно в одну реку,
Где семь ручьев из семи лощин
В лиственной зеленой кайме,
Будто за руки ухватясь,
Сходятся в хоровод, —
Владыки айыы поселили там
Великого кузнеца
По имени Куэттээни,
Чтобы он ковал, мастерил
Тридцати пяти племенам
Боевое оружье, ратный доспех,
Копья, секиры, мечи
С закаленным стальным лезвием;
Чтобы он кольчуги вязал,
Чтобы он доспехи ковал,
Чтобы стрелы крылатые мастерил,
Чтоб колчаны ими набил.
 
 
На грани трех сопредельных стран,
На кургане сверкающе-ледяном
О железных трех поясах,
С жерлом на вершине крутой,
Огнем подземных глубин
Полыхает горнило его.
Будто рослую, добрых статей
Кобылицу на третьем году —
Бедненькую – ведя в поводу
В преисподнюю – в темный мир,
Где господствуют восемь свирепых родов,
Повалили вдруг на ходу —
И всадили ей острый нож,
И пустили хлынью алую кровь
На блестяще белый снежок, —
Так горит, полыхает алым огнем
Горнило великого кузнеца.
 
 
Будто грузно развалистого на ходу
Пороза, шестилетка-быка,
С железным кольцом в носу,
Хватили обухом в широкий лоб —
И с протяжным мычанием, у столба
На колени падает бык, —
Вот такая огромная в кузне той
Звонкая накова́льня стоит.
Четырехгранная толща ее,
Сталью крытая наварной,
Не расплющится под ударом любым,
Не расплавится под жаром любым.
Из широких ворсистых шкур
Сорока четырех жеребцов —
Шумно, не умолкая, гудит
Огромный кузнечный мех.
Насажен на длинную рукоять —
На дюжее бревно,
Словно коновязь во дворе богача,
Где много бывает гостей,
Черный молот великого кузнеца
Неумолчно кует, гремит.
 
 
Пронзительно резко визжат
Кривые клещи его.
Неистово скрежещет, шипит
Быстрый напильник его.
 
 
Есть жена-хозяйка у кузнеца, —
Честь ей от всех и почет;
Отважная духом – зовется она
Уот Кындыалана;
А сам великий кузнец —
С тяжелым дыханием исполин,
Сильный волей,
Нравом крутой.
 
 
Вот такого богатыря,
Говоря ему: – Корнем будь
Рода грозного ковачей! —
Поселили на круче горы,
В клокочущем огневом жерле,
В средоточии бедственной, горевой,
Средней серопятнистой земли.
 
 
В этом превратном мире земном,
Где невозвратно проходит все,
Где не вечно и зыбко все,
Где беспечные поколенья живых —
Надежды и сил полны —
На увяданье обречены,
На гибель осуждены,
Там – на севере, на берегу
Огнемутного моря Муус-Кудулу,
Где ломает прибой
Припай ледяной,
Хрустя, шелестя шугой,
Где на отмели красный песок,
У истока смерти самой,
В глубокой чаще лесной,
В пещере – откуда весь день
Через дуплистый пень
Клубится кудрявый дым,
Будто поднимает рога
Трехгодовалый олень,
Там был небожителями поселен
Старец-ведун Сээркээн Сэсэн,
Чтобы зорким оком он был,
Гадателем добрым был,
Предсказателем велений судьбы
Тридцати пяти племенам,
Населяющим Средний мир.
У дивного того старика
Длинная до земли борода.
На глыбах каменного плитняка
Пишет он маховым орлиным пером,
Окунает перо в орлиную кровь…
 
 
А за волшебным пером
Приставлена смотреть,
Прислужницей верной быть
Проворная девушка-удаган,
Белоликая дочь небес.
 
 
Хозяином-духом живого огня,
Хранителем очага
В жилищах племен айыы
В срединном мире земном,
Полосами раскинувшемся широко
С запада на восток,
Поставлен был старец Аан Уххан,
Нареченный Хатан Тэмиэрийэ,
Улуу Тойона старший сын.
Лиственницей питается он,
Смолистой кедровой сосной.
Синее пламя – дыханье его,
Светло-сивый конь у него под седлом.
С виду он похож на стрелу
С вилообразным концом.
Ввысь клубится
Седая его борода,
Весь искрится он и блестит…
 
 
У него на боку большая сума,
В ней сухого трута кусок
С копну сенную величиной —
И огниво в суме, и кремень.
Неразлучны с ним
Покровитель жилья —
Дьэдэ Бахсыланы
И хранительница скота,
Коровника добрый дух —
Ньаадьы Ньанханы.
Так с древних времен повелось.
С тех пор любой человек
Из племен уранхай-саха,
Обзаведясь жильем,
Разведя священный огонь,
Славословит, благодарит
Хранителей добрых своих,
Всегда принося им дары
От всего, что есть у него.
 
 
Чтобы без числа породил,
В изобилии расплодил
В водах рек, морей и озер
Сверкающие желтою чешуей,
Рассекающие волну,
Неиссякаемые косяки
Многорунных рыбьих пород,
Хозяином всех водоемов земных
Был поставлен старик
Едюгэт Боотур,
Щедрый, тучный,
Искрасна-черный на вид,
С зеленой тинистой бородой,
С рыболовною сетью на дюжем плече,
С кузовом берестяным за спиной.
Обдуваемый ветром сырым
Обширный двор у него,
Обложенные гущей молок
Подводные пастбища у него.
Вот каков был тот исполин —
Водоемов дух-властелин.
 
 
А чтобы в бескрайних степях,
А чтобы в дремучих лесах
Разводил, умножал без числа
Разных четвероногих зверей —
Голосистых,
Клыкастых,
Рогатых,
Пушных,
В Среднем мире был поселен
Безбедно щедрый всегда
Курагааччи Сюрюк,
Куралай Бэргэн,
Благословляемый родом людским,
Прославляемый Баай Байанай.
 
 
С той поры охотник любой,
Ходящий на двух ногах,
У кого лицо впереди,
Чьи суставы ги́бки,
Мышцы крепки́,
На промысел выходя,
Байаная на помощь зовет:
– Важный дедушка мой, тойон!
Из владений богатых твоих
Навстречу мне выгоняй
Четвероногих зверей
С позвонками в крепкой спине!
Гони их под мой прицел,
Чтобы зверь попал в мою западню,
Чтобы зверь наступил на струну симы́,
Чтобы зверя без промаха бил
Мой надежный лук-самострел!
Об этом молю и кланяюсь я
Трем твоим черным теням!
 
 
Там, где высится над землей
Непреодолимый рубеж
Трех издревле враждебных миров,
На узорном склоне теплых небес,
Благословенных восточных небес
Поселили владыки айыы
Схожую с крапчатогрудой тетеркой,
Пленяющую сердца
Сияющей улыбкой своей,
Прекрасную в блеске богатых одежд
Праматерь живого всего
Богиню Иэйэхсит.
 
 
Хранительницей жилья,
Дарительницей добра,
Покровительницей чадородья – она
В былых временах прослыла.
Рождением и судьбою людей,
Говорят, управляет она.
Ей сила дана,
Дана благодать
Рожденного охранять,
На счастье благословлять.
 
 
– Вот идет она к нам
Сама – наяву
Наша матушка Иэйэхсит! —
Говорили в прежние времена…
– С края неба сходит она,
Простирая щедрую длань,
Поглаживая нежной рукой
Серебристые щеки свои;
Радостно хохоча,
Яркой улыбкой лучась,
Нарядясь в дорогие одежды свои,
Идет она в гости к нам! —
Чтобы крепкими дети росли,
Чтоб они здоровьем цвели,
Чтобы выросли богатыри,
Надо, чтобы полон был дом
Изобилием и добром,
Желтым благом и молоком.
Вот для этого властелины айыы
На приветливом просторе земли,
Где вечное лето цветет,
Под крапчатым склоном крутым
Восточных теплых небес,
Рядом с матерью Иэйэхсит,
В средоточии медном,
В истоке щедрот,
Чэчирами желтыми окружив,
Водворили жить и владеть
Светлую Айыысыт Ньэлбэн,
Почитаемую Айыысыт Хаан.
 
 
Дабы размножала она
Беспредельно бездонную для людей
Неисчерпаемую благодать,
Тучное богатство земли,
Чтобы расплодила она
В Среднем мире,
В бескрайней шири его
Бесчисленные стада!
 
 
Душу девочек пристрастив
К острой игле и шитью,
Душу мальчиков пристрастив
К стрелам, боевому копью,
Поколенье за поколеньем хранит,
Взращивает Айыысыт.
 
 
С той поры все, в чьем доме
Дети растут,
В чьем хлеву коровы мычат,
Айыысыт благодатную чтут,
О помощи заклинают ее,
Дарят ее, угощают ее,
Ставя в честь ей желтый чэчир,
Песни о ней поют.
 
 
Прямодушная, чей кроток нрав,
Чья мысль, как мир широка,
Чьи щедрые грудные соски,
Как кумысные кожаные мешки,
Появившаяся на свет
С накинутой легко
На дебелые плечи дохой
Из отборных рысьих мехов,
В высокой шапке из трех соболей,
Украшенной пером,
Назначенная оживить
Нагую земную ширь
Травной зеленью,
Пышной листвой,
Прославленная хотун
Аан Алахчын,
Манган Манхалыын,
Была в изначальные времена
В Среднем мире поселена.
Дети бесчисленные у нее —
Духи деревьев и трав.
 
 
И с тех пор – кто бы ни был он —
В день разлуки с родной страной,
Собираясь в далекий путь,
Покидая родимый кров,
Призывал на помощь Аан Алахчын,
Поклонялся трем ее темным теням,
Благословенья просил у нее.
После этого лишь покидал свой предел,
Уходя в безвестную даль.
 

* * *

 
Теперь расскажем о том,
Как родился Нюргун Боотур.
 
 
Прежде рожденья его,
В древние времена
Главари трех великих родов
Сговорились брань прекратить
И такой друг другу дали обет:
На трехсводных ли небесах,
В преисподних ли пропастях —
Где б ни родился
Дерзкий наглец,
Что, силой своей гордясь,
Взбудоражит бегущую твердь
Необъятно гулких небес,
Осмелится пошатнуть
Основу вселенной,
Опорную ось
Кружащихся трех миров,
Обиталище трех родов,
И нарушит святой договор,
То следует этого наглеца
Железной уздой обуздать,
Волшебным арканом связать,
Проклятью тройному предать
И за дерзкое озорство осудить.
 
 
У великого Айынга Сиэр Тойона,
Чье дыхание – нежный зной,
Восседающего на вершине самой
Трехъярусных белых небес,
В шапке из трех соболей
С блистающим высоким пером,
И у прекрасной супруги его,
У жены властелина небес —
Подобной ликом своим
Отблеску вечернего солнца,
Подобной видом своим
Блеску восходящего солнца,
Айыы Нуоралдьын Хотун,
Родился сын-богатырь.
 
 
Непомерно тяжелое бремя свое
Не под силу ей было носить.
Задолго до девятилунной поры
Из чрева прекрасной хотун,
Расторгнув утробу ее,
Одержимо неистовством бунтовским,
Выкатилось каменное дитя,
Звонко, отрывисто хохоча,
Пронзительно крича:
 
 
– Эй вы, черные плуты,
Лукавые псы,
Навыворот мыслящие лжецы,
Объедалы – готовые мир сожрать,
Судьи и господа!
Кого вы вздумали испугать,
Кого обуздать,
Проклятью предать?
Вот пришел я – вам на беду!
По вашему грозному я суду
Вброд, как по мелкой воде, пройду!
Растопчу я, вихрем смету
Племя верхних абаасы,
Раздавлю жилища и очаги
Нижних абаасы,
По ветру развею золой
Солнечный род айыы…
Очень уж разбогатели вы,
Вознеслись, обнаглели вы,
У пешего посох, у конного плеть
Вздумали отбирать?
Потучнели вы, растолстели вы,
Растопырились чересчур,
Видно с жиру взбесились вы!
Ох, и задам я вам!
 
 
Я заставлю Верхний надменный мир
Голосить, вопить!
Я заставлю подземный мир
Скрежетать и выть!
Я реветь заставлю
Средний мир!—
Так, ногами суча,
Кулаками стуча,
Каменное кричало дитя.
Услыхав угрозы его,
Недра подземных бездн
Загудели, завыли, дрожа;
Нижний мир от ужаса завопил.
 
 
Южный склон превратно бегущих небес
Встревоженно загремел.
Средний, серопятнистый мир
Всколебался весь, заходил,
Растрескался широко…
 
 
Встревожились, поднялись
Прародичи трех родов,
Старейшины, главари,
Заговорили они:
 
 
– Горе нам, братья!
Досада, беда!
Злые он изрыгает слова!
Из чрева матери выйдя едва,
Угрожает, мошенник, миру всему…
Видно, злобный от роду нрав у него,
Видно, мысли наи́зворот у него!
Пусть определяет Одун Биис,
Пусть повелевает Чынгыс Хаан,
Пусть решает Дьылга Тойон!
А самим судить не под силу нам,
Судьба не подвластна нам.
Пусть решают те, кому сила дана,
Судят те, кому власть дана! —
 
 
Так сговаривались главари
Свирепых южных небес.
 
 
И старейшины подземных родов
Совещались между собой:
– Отзовемся ли недобром
Об отпрыске соседей своих?
С тяжелым дыханьем богатыри,
С тяжелым нравом они —
За обиду будут взыскивать с нас.
Пусть великий Одун Биис
Сам судьбу его предрешит!
Тут и мы не останемся в стороне,
Поступим по воле своей… —
Так сговаривались главари
Подземных абаасы.
Вняв речам трех великих родов,
Одун Биис, Чынгыс Хаан, Дьылга Тойон
Изъявили волю свою,
Повелели божественно нежным шести
Удаганкам, ворожеям
Высоких белых небес,
Освятительницам, отгоняющим зло
От восьми двухслойных небес,
Полосато-извилистым вервием,
Чародейным арканом младенца связав,
В преисподнюю сбросить его,
Туда, где древние три
Железные колыбели стоят,
Чтоб решилось – в которую он упадет,
Чтоб в судилище трех колыбелей тех
Определилась его судьба.
 
 
Шесть божественно нежных шаманок,
Шесть небесных белых сестер,
Полосато-извилистый взяв
Нервущийся волшебный аркан,
Захлестнули, связав по рукам и ногам,
Яростное каменное дитя
И вздохнули, заклятие произнеся…
Трехслойный серебряный потолок
Высокого дома владыки небес
Чуть не рухнул с крепких опор,
Шестислойный каменный пол
Пышно украшенного жилья
Чуть не треснул по середине своей,
Восемьдесят восемь
Толстых столбов
Пошатнулись, едва устояв,
Девяносто девять могучих подпор
Чуть не обвалились, дрожа, —
Такой раскатился гром,
Будто огромный утес
Треснул под ударом грозы
И рассыпался, словно камень дресвяк…
 
 
Раскололся небесный свод,
Облако разорвалось,
Зевом разъялся Верхний мир.
И вот – из проема небес,
Из пролома западных бурных небес
Ливень со снегом начал хлестать,
Ветер завыл, засвистел;
Свет застилая,
Смерч снеговой поднимая,
Стоголосый вихрь закружил, загудел…
Словно черные волосы, вставшие дыбом,
Прах земной в высоту взвился.
Вопли, крики, неведомо чьи,
Раздавались в сумятице вихревой…
Будто разорванные в клочки
Косматые шкуры огромных зверей,
Клокастые тучи неслись,
Мчались, как черный поток…
Под седой, вихревой каймой
Северных ущербных небес —
Там, где девять мысов вдались
В холодный морской простор,
Бездонный раскрылся провал…
Бедное каменное дитя,
Рожденное на небесах,
Задыхаясь, плача, крича,
Покатилось в темный пролом —
По крутому склону его,
По каменным уступам его;
Цепляясь ручонками кое-как,
Ковыляя на четвереньках, ползком,
Удержаться пытаясь на крутизне,
Обрывалось, падало вниз головой,
Скатывалось кувырком
Все дальше и дальше вниз…
Цепенеющее от страха дитя,
Кубарем пролетев
По горловине подземных глубин,
Попало в схватывающий пищевод,
В заглатывающее жерло
Перевала Хаан Дьалыстыма…
Кровь у подножья его
Черная – запеклась.
Там – на огненном лоне абаасы,
На островершинной скале,
Что бешено кружи́тся всегда,
Подпрыгивая на вертлюге своем,
Три ели железных растут,
Словно три остроги торчат.
На их могучих кривых корнях,
Торчащих из-под земли
Наподобье когтистых лап,
Три железные колыбели судьбы,
Как железные рыбы подземных морей,
Нанизанные на рожон,
Бьются, подпрыгивая и дребезжа.
И вот докатилось дитя
И упало в одну из трех
Колыбелей, гибельно роковых.
И поднялся злобный дух Чёркёчёх,
Злорадно захохотал…
 
 
Отвратительная обличьем своим
Подземная ворожея,
В косматых растрепанных волосах, —
Голова, как сарай
Из ветвистых жердей, —
Сырая от кровавой росы,
Крюкастые когти,
Дымный хвост,
С тройным горбом на спине —
Старуха лихая Бёгёлюкээн
Вприскочку подошла,
Покачивать колыбель начала;
Мотая косматою головой,
Дурманя ворожбой,
Песенку завела.