Kitobni o'qish: «Героические страницы России. Хрестоматия для внеклассного чтения. 5-9 классы»

Хрестоматия

Shrift:

⁂

От составителя

Многовековая история России соткана из ярких и зачастую непростых событий, оставивших неизгладимый след в искусстве и культуре, в судьбах миллионов людей.

В этой книге ты сможешь совершить путешествие во времени вслед за писателями и поэтами по героическим страницам прошлого и настоящего нашей Родины. И, возможно, раскроешь для себя тайну русского национального характера, почувствуешь себя частью огромного прославленного народа, лучше поймёшь своих дедов и прадедов и даже себя.

Многие писатели создавали произведения, основываясь на собственном опыте, были свидетелями крупных исторических преобразований. Каждый текст – это не только выдающееся художественное произведение, но и важный жизненный урок, который выпал на их долю, сформировал мировоззрение.

В хрестоматии собраны произведения А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Л. Н. Толстого, А. А. Ахматовой, К. М. Симонова и других отечественных писателей и поэтов, которые стали выразителями национальной идеи, смогли творчески переосмыслить важные исторические явления.

Когда будешь читать хрестоматию, постарайся не только узнать черты эпохи, но и представить себя участником повествования, подумай, что испытали на себе наши предки, а ещё реши, что это значит лично для тебя. Ведь когда мы погружаемся в мир литературных героев, мы проживаем события вместе с ними, учимся лучше понимать мысли и чувства окружающих.

Кроме того, размышляя о прошлом, ты обязательно найдёшь ответы на актуальные для себя нравственные вопросы, почувствуешь себя обладателем огромного богатства, ощутишь гордость за свою страну. Не случайно Д. С. Лихачёв писал: «Русская история в прошлом – это история бесконечных испытаний, несмотря на которые народ сохранял и достоинство, и доброту. Будем любить свой народ, свой город, свою природу, своё село, свою семью…»

Пусть строки из «Оды на день восшествия на Всероссийский престол Её Величества Государыни Императрицы Елисаветы Петровны, 1747 года» выдающегося русского учёного и поэта М. В. Ломоносова, которые доносятся до нас сквозь время и пространство, вдохновят тебя на развитие своих способностей и на изучение богатой истории и культуры твоей страны:

О вы, которых ожидает
Отечество от недр своих
И видеть таковых желает,
Каких зовёт от стран чужих,
О, ваши дни благословенны!

Дерзайте ныне ободренны
Раченьем вашим показать,
Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать.

Преданья старины

Русский героический эпос

Истоки мировоззрения русского народа следует искать прежде всего в фольклоре, особенно в героическом эпосе, представленном былинами. Истории о легендарных битвах и подвигах воинов передавались из поколения в поколение, формируя циклы былин. Традиционно выделяют киевский и новгородский циклы. Реальные факты и вымысел в них причудливо переплетались.

Известный фольклорист В. Я. Пропп отмечал, что «эпос живуч не воспоминаниями прошлого, а тем, что он отражает идеалы, которые лежат в будущем. Он отражает не события той или иной эпохи, а её стремления». Поэтому для изучения истории этот жанр не подойдёт. Хотя былины и охватывают большой отрезок времени, это уникальный культурный пласт.

Былины как жанр фольклора были классифицированы только в XIX веке. И впервые этот термин использовал этнограф-фольклорист И. П. Сахаров в сборнике «Песни русского народа». Учёный позаимствовал его из «Слова о полку Игореве», где есть выражение «по былинам» в значении правдивый, достоверный рассказ о прошлом. До Сахарова былины называли «ста'ринами».

Богатырь в былинах – это символ мужества и силы, которую даёт им родная земля. Они совершают подвиги во имя Родины и православной веры. Одни из богатырей славятся мудростью, другие – особыми магическими способностями, а третьи побеждают ловкостью и смекалкой. А ещё в былинном эпосе есть женщины-героини – богатырши. Например, жена известного богатыря Добрыни Никитича – Настасья – победила своего мужа в сражении.

Всего в русских былинах действуют более тридцати богатырей, но самых известных трое. Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алёша Попович стали символами отваги и непобедимости. Они вдохновляли и художников (картина В. Васнецова «Богатыри»), и композиторов (вторая симфония А. Бородина – «Богатырская»). Даже в наше время их образы тиражируются в массовой культуре – достаточно вспомнить знаменитые мультфильмы. Такая сильная – по-настоящему богатырская – актуальность этих персонажей говорит о том, что каждый из нас, сталкиваясь с трудностями, ищет поддержки и вдохновения в памятовании о подвигах своих предков.

Многие выдающиеся исследователи и фольклористы путешествовали по России, собирая былины и сказания. Одним из первых стал Павел Николаевич Рыбников – русский этнограф и публицист. Главной его работой стало четырёхтомное издание «Песни, собранные Павлом Николаевичем Рыбниковым», куда вошли записи былин, исторических песен, свадебных и похоронных причитаний, сказаний, поверий Русского Севера и размышления самого автора о своих исследованиях.

Ещё одним известным собирателем былин был Александр Николаевич Нечаев, прославившийся не только как фольклорист, но и как писатель-сказочник. Он с юности проявлял интерес к фольклору, истории и культуре русского народа, систематизировал огромное количество народных сказаний и легенд, пересказал старые былины.

В этой книге ты прочитаешь тексты под редакцией знаменитого лингвиста и фольклориста – Александра Фёдоровича Гильфердинга. Учёный собирал былины и сказания в своих экспедициях по Карелии, Вологодской и Санкт-Петербургской губерниям. Гильфердинг записал 318 былинных текстов более чем от 70 певцов.

Пусть погружение в суровый и одновременно прекрасный мир русских богатырей откроет для тебя новые горизонты отечественной культуры, а также дополнительные грани твоего характера.

Илья Муромец и Соловей-Разбойник

Из того ли то из города из Муромля,
Из того села да с Карачарова
Выезжал удаленькой дородний добрый молодец.
Он стоял заутреню во Муроми,
А й к обеденке поспеть хотел он в стольной
Киев-град.
Да й подъехал он ко славному ко городу
к Чернигову.
У того ли города Чернигова
Нагнано-то силушки черным-черно,
А й черным-черно, как черна воро́на.
Так пехотою никто тут не прохаживат,
На добром кони никто тут не проезживат,
Птица чёрный ворон не пролётыват,
Серый зверь да не прорыскиват.
А подъехал как ко силушке великое́й,
Он как стал-то эту силу великую,
Стал конём топтать да стал копьём колоть,
А й побил он эту силу всю великую.

Он подъехал-то под славный под
Чернигов-град,
Выходили мужички да тут черниговски
И отворяли-то ворота во Чернигов-град,
А й зовут его в Чернигов воеводою.
Говорит-то им Илья да таковы слова:
– Ай же мужички да вы черниговски!
Я не йду к вам во Чернигов воеводою.
Укажите мне дорожку прямоезжую,
Прямоезжую да в стольный Киев-град. —
Говорили мужички ему черниговски:
– Ты, удаленький дородний добрый молодец,
Ай ты, славный бога́тырь да святорусский!
Прямоезжая дорожка заколодела¹,
Заколодела дорожка, замуравела².
А й по той ли по дорожке прямоезжою
Да й пехотою никто да не прохаживал,
На добром кони никто да не проезживал:
Как у той ли то у Грязи-то у Черноей,
Да у той ли у берёзы у покляпыя³,
Да у той ли речки у Смородины,
У того креста у Леванидова
Си́дит Со́ловей-разбойник во́ сыро́м дубу,
Сидит Соловей-разбойник Одихмантьев сын.
А то свищет Соловей да по-соло́вьему,
Он кричит злодей-разбойник по-звериному,
И от него ли то от посвиста соловьего,
И от него ли то от покрику звериного
То все травушки-мура́вы уплетаются,
Все лазоревы цветочки осыпаются,
Тёмны лесушки к земли всё приклоняются, —
А что есть людей – то все мертвы лежат.
Прямоезжею дороженькой пятьсот есть вёрст,
А й окольноей дорожкой цела тысяща.

Он спустил добра коня дай богатырского,
Он поехал-то дорожкой прямоезжею.
Его добрый конь да богатырский
С горы на гору стал перескакивать,
С холмы на холму стал перамахивать,
Мелки реченьки, озёрка промеж ног спущал.
Подъезжает он ко Речке ко Смородине,
Да ко тоей он ко Грязи он ко Чёрноей,
Да ко тою ко берёзы ко покляпыя,
К тому славному кресту ко Леванидову.
Засвистал-то Соловей дай по-соловьему,
Закричал злодей-разбойник по-звериному —
Так все травушки-муравы уплеталися,
Да й лазуревы цветочки отсыпалися,
Тёмны лесушки к земле всё приклонилися.

Его добрый конь да богатырский,
А он на корзни⁴ да потыкается;
А й как старый-от казак да Илья Муромец
Берёт плёточку шелковую в белу руку,
А он бил коня а по крутым ребрам,
Говорил-то он, Илья, таковы слова:
– Ах ты, волчья сыть да й травяной мешок!
Али ты идти не хошь, али нести не можь?
Что ты на корзни, собака, спотыкаешься?
Не слыхал ли посвисту соловьяго,
Не слыхал ли покрику звериного,
Не видал ли ты ударов богатырскиих?
А й тут старыя казак да Илья Муромец
Да берёт-то он свой тугой лук разрывчатый,
Во свои берёт во белы он во ручушки.
Он тетивочку шелковенку натягивал,
А он стрелочку каленую накладывал,
Он стрелил в того-то Соловья-разбойника,
Ему выбил право око со косицею⁵,
Он спустил-то Соловья да на сыру землю,
Пристягнул его ко правому ко стремечки булатнему,
Он повёз его по славну по чисту полю,
Мимо гнёздышка повёз да Соловьиного.
Во том гнёздышке да Соловьиноем
А случилось быть да и три дочери,
Ай три дочери его любимыих;
Больша дочка – эта смотрит во окошечко косявчато⁶,
Говорит она да таковы слова:
– Едет-то наш батюшка чистым полем,
А сидит-то на добром коне,
А везет он мужичища-деревенщину

Да у правого у стремени прикована.
Поглядела как другая дочь любимая,
Говорила-то она да таковы слова:
– Едет батюшка раздольицем чистым полем,
Да й везет он мужичищо-деревенщину
Да й ко правому ко стремени прикована, —
Поглядела его меньша дочь любимая,
Говорила-то она да таковы слова:
– Едет мужичищо-деревенщина,
Дай сидит, мужик, он на добром кони,
Дай везёт-то наша батюшка у стремени,
У булатного у стремени прикована —
Ему выбито-то право око со косицею.
Говорила-то й она да таковы слова:
– Ай же мужевья наши любимыи!
Вы берите-тко рогатины звериныи,
Да бежите-тко в раздольице чисто поле,
Да вы бейте мужичища-деревенщину!
Эти мужевья да их любимыи,
Зятевья-то есть да Соловьиныи,
Похватали как рогатины звериныи,
Да и бежали-то они дай во чисто поле
Ко тому ли к мужичище-деревенщине,
Да хотят убить-то мужичища-деревенщину.
Говорит им Соловей-разбойник Одихмантьев сын:
– Ай же зятевья мои любимыи!
Побросайте-тко рогатины звериныи,
Вы зовите мужика да деревенщину,
В своё гнёздышко зовите Соловьиное,
Да кормите его ествушкой сахарною,
Да вы пойте его питьецем медвяныим,
Да й дарите ему дары драгоценные!
Эти зятевья да Соловьиные
Побросали-то рогатины звериныи,
А й зовут, мужика да й деревенщину
Во то гнёздышко да Соловьиное.
Да й мужик-от деревенщина не слушатся,
А он едет-то по славному чисту полю,
Прямоезжею дорожкой в стольный Киев-град.
Он приехал-то во славный стольный Киев-град
А ко славному ко князю на широкий двор.
А й Владимир-князь он вышел со божьёй церквы,
Оны пришёл в палату белокаменну,
Во столовую свою во горенку,
Он сели есть да пить да хлеба кушати,
Хлеба кушати да пообедати.
А й тут старыя казак да Илья Муромец
Становил коня да посерёд двора,
Сам идёт он во палаты белокаменны,
Проходил он во столовую во горенку,
На пяту он дверь-ту поразмахивал.
Крест-от клал он по-писаному,
Вёл поклоны по-учёному,
На все на три, на четыре на сторонки низко кланялся,
Самому князю Владимиру в особину,
Ещё всем его князьям он подколенныим.
Тут Владимир-князь стал мо́лодца выспрашивать:
– Ты скажи-тко, ты откулешний, дородный добрый мо́лодец,
Тебе как-то, молодца, да именем зовут,
Звеличают, удалого, по отечеству? —
Говорил-то старыя казак да Илья Муромец:
– Есть я с славного из города из Мурома,
Из того села да с Карачарова,
Есть я старыя казак да Илья Муромец,
Илья Муромец да сын Иванович! —
Говорит ему Владимир таковы слова:
– Ай же старыя казак да Илья Муромец!
Да й давно ли ты повыехал из Муромля
И которою дороженькой ты ехал в стольный
Киев-град?
Говорил Илья он таковы слова:
– Ай ты славныя Владимир стольно-киевской!
Я стоял заутреню христовскую во Муромли,
А й к обеденке поспеть хотел я в стольный
Киев-град,
То моя дорожка призамешкалась;
А я ехал-то дорожкой прямоезжею,
Прямоезжею дороженькой я ехал мимо-то
Чернигов-град,
Ехал мимо эту грязь да мимо Чёрную,
Мимо славну реченку Смородину,
Мимо славную берёзу ту покляпую,
Мимо славный ехал Леванидов крест.
Говорил ему Владимир таковы слова:
– Ай же мужичищо-деревенщина,
Во глазах, мужик, да подлыгаешься⁷,
Во глазах, мужик, да насмехаешься!
Как у славного у города Чернигова
Нагнано тут силы много множество —
То пехотою никто да не прохаживал
И на добром коне никто да не проезживал,
Туда серый зверь да не прорыскивал,
Птица чёрный ворон не пролётывал.
А й у той ли то у Грязи-то у Чёрноей,
Да у славноей у речки у Смородины,
А й у той ли у берёзы у покляпыя,
У того креста у ЛеванидоваСоловей сидит
Разбойник Одихмантьев сын.
То как свищет Соловей да по-соловьему,
Как кричит злодей-разбойник по-звериному —
То все травушки-муравы уплетаются,
А лазоревы цветочки прочь осыпаются,
Тёмны лесушки к земле все приклоняются,
А что есть людей – то все мертвы лежат.
Говорил ему Илья да таковы слова —
Ты, Владимир-князь да стольно-киевский!
Соловей-разбойник на твоём дворе.
Ему выбито ведь право око со косицею,
И он ко стремени булатному прикованный.
То Владимир-князь-от стольно-киевский
Он скорёшенько ставал да на резвы́ ножки,
Кунью шубоньку накинул на одно плечко,
То он шапочку соболью на одно ушко,
Он выходит-то на свой-то на широкий двор
Посмотреть на Соловья-разбойника.
Говорил-то ведь Владимир-князь да таковы слова:
– Засвищи-тко, Соловей, ты по-соловьему,
Закричи-тко, собака, по-звериному.
Говорил-то Соловей ему разбойник Одихмантьев сын:
– Не у вас-то я сегодня, князь, обедаю,
А не вас-то я хочу да и послушати.
Я обедал-то у старого каза́ка Ильи Муромца,
Да его хочу-то я послушати.
Говорил-то как Владимир-князь да стольно-киевский.
– Ай же старыя казак ты, Илья Муромец!
Прикажи-тко засвистать ты Соловья да й по-соловьему,
Прикажи-тко закричать да по-звериному.
Говорил Илья да таковы слова:
– Ай же Соловей-разбойник Одихмантьев сын!
Засвищи-тко ты во по́лсвиста соло́вьяго,
Закричи-тко ты во по́лкрика звериного.

Говорил-то ему Со́ловой-разбойник Одихмантьев сын:
– Ай же старыя казак ты, Илья Муромец!
Мои раночки кровавы запечатались,
Да не ходят-то мои уста сахарныи,
Не могу я засвистать да й по-соло́вьему,
Закричать-то не могу я по-звериному.
А й вели-тко князю ты Владимиру
Налить чару мне да зелена вина,
Я повыпью-то как чару зелена́ вина —
Мои раночки кровавы порозойдутся,
Да й уста мои сахарни порасходятся,
Да тогда я засвищу да по-соловьему,
Да тогда я закричу да по-звериному.
Говорил Илья-тот князю он Владимиру:
– Ты, Владимир-князь да стольно-киевский,
Ты поди в свою столовую во горенку,
Наливай-ко чару зелена вина.
Ты не малую стопу да полтора ведра,
Подноси-тко к Соловью к разбойнику. —
То Владимир-князь да стольно-киевский,
Он скоренько шёл в столову свою горенку,
Наливал он чару зелена́ вина,
Да не малу он стопу да полтора ведра,
Разводил медами он стоялыма,
Приносил-то он ко Соловью-разбойнику.
Соловей-разбойник Одихмантьев сын
Принял чарочку от князя он одной ручкой,
Выпил чарочку-ту Соловей одним духом.
Засвистал как Соловей тут по-соло́вьему,
Закричал разбойник по-звериному —
Маковки на теремах покривились,
А околенки⁸ во теремах рассыпались.
От него, от посвиста соловьего,
А что есть-то людюшек – так все мертвы́ лежат,
А Владимир-князь-от стольно-киевский
Куньей шубонькой он укрывается.
А й тут старой-от казак да Илья Муромец,
Он скорёшенько садился на добра коня,
А й он вёз-то Соловья да во чисто поле,
И он срубил ему да буйну голову.
Говорил Илья да таковы слова: —
Тебе полно-тко свистать да по-соловьему,
Тебе полно-тко кричать да по-звериному,
Тебе полно-тко слезить да отцов-матерей,
Тебе полно-тко вдовить да жён молодыих,
Тебе полно-тко спущать-то сиротать да малых детушок!
А тут Соловью ему и славу поют,
А й славу поют ему век по́ веку!

Добрыня и Змей

Добрынюшке-то матушка говаривала,
Да и Никитичу-то матушка наказывала:
– Ты не езди-ка далече во чисто поле,
На тую гору да сорочинскую,
Не топчи-ка младыих змеёнышей,
Ты не выручай-ка полонов да русскиих,
Не купайся, Добрыня, во Пучай-реке,
Та Пучай-река очень свирепая,
А середняя-то струйка как огонь сечёт!

А Добрыня своей матушки не слушался.
Как он едет далече во чисто поле,
А на тую на гору сорочинскую,
Потоптал он младыих змеёнышей,
А й повыручил он полонов да русскиих.

Богатырско его сердце распотелося,
Распотелось сердце, нажаделося —
Он приправил своего добра коня,
Он добра коня да ко Пучай-реке,
Он слезал, Добрыня, со добра коня,
Да снимал Добрыня платье цветное,
Да забрёл за струечку за первую,
Да он забрёл за струечку за среднюю
И сам говорил да таковы слова:
– Мне, Добрынюшке, матушка говаривала,
Мне, Никитичу, маменька и наказывала:
Что не езди-ка далече во чисто поле,
На тую гору на сорочинскую,
Не топчи-ка младыих змеёнышей,
А не выручай полонов да русскиих,
И не купайся, Добрыня, во Пучай-реке,
Но Пучай-река очень свирепая,
А середняя-то струйка как огонь сечёт!
А Пучай-река – она кротка-смирна,
Она будто лужа-то дождёвая!

Не успел Добрыня словца смолвити —
Ветра нет, да тучу нанесло,
Тучи нет, да будто дождь дождит,
А й дождя-то нет, да только гром гремит,
Гром гремит да свищет молния —
А как летит Змеище Горынище
О тыех двенадцати о хоботах.
А Добрыня той Змеи не приужахнется.
Говорит Змея ему проклятая:
– Ты теперича, Добрыня, во моих руках!
Захочу – тебя, Добрыня, теперь потоплю,
Захочу – тебя, Добрыня, теперь съем-сожру,
Захочу – тебя, Добрыня, в хобота возьму,
В хобота возьму, Добрыня, во нору снесу!

Припадает Змея как ко быстрой реке,
А Добрынюшка-то плавать он горазд ведь был:
Он нырнёт на бережок на тамошний,
Он нырнёт на бережок на здешниий.

А нет у Добрынюшки добра коня,
Да нет у Добрыни платьев цветныих —
Только-то лежит один пухов колпак,
Да насыпан тот колпак да земли греческой,
По весу тот колпак да в целых три пуда.
Как ухватил он колпак да земли греческой,
Он шибнёт во Змею да во проклятую —
Он отшиб Змеи двенадцать да всех хоботов.
Тут упала-то Змея да во ковыль-траву,
Добрынюшка на ножку он был повёрток,
Он скочил на змеиные да груди белые.
На кресте-то у Добрыни был булатный нож —
Он ведь хочет распластать ей груди белые.

А Змея Добрыне, ему взмолилася:
– Ах ты, эй, Добрыня сын Никитинич!
Мы положим с тобой заповедь великую:
Тебе не ездити далече во чисто поле,
На тую на гору сорочинскую,
Не топтать больше младыих змеёнышей,
А не выручать полонов да русскиих,
Не купаться ти, Добрыне, во Пучай-реке.
И мне не летать да на святую Русь,
Не носить людей мне больше русскиих,
Не копить мне полонов да русскиих.

Он повыпустил Змею как с-под колен своих —
Поднялась Змея да вверх под облако.
Случилось ей лететь да мимо Киев-града.
Увидала она князеву племянницу,
Молоду Забаву дочь Потятичну,
Идучи по улице по широкоей.
Тут припадает Змея да ко сырой земле,
Захватила она князеву племянницу,
Унесла в нору да во глубокую.

Тогда солнышко Владимир стольно-киевский
А он по три дня да тут былиц кликал,
А былиц кликал да славных рыцарей:
– Кто бы мог съездить далече во чисто поле,
На тую на гору сорочинскую,
Сходить в нору да во глубокую,
А достать мою, князеву, племянницу,
Молоду Забаву дочь Потятичну?

Говорил Алёшенька Левонтьевич:
– Ах ты, солнышко Владимир стольно-киевский,
Ты накинь-ка эту службу да великую
На того Добрыню на Никитича
У него ведь со Змеёю заповедь положена,
Что ей не летать да на святую Русь,
А ему не ездить далече во чисто поле,
Не топтать-то младыих змеёнышей
Да не выручать полонов да русскиих.
Так возьмёт он князеву племянницу,
Молоду Забаву дочь Потятичну,
Без бою, без драки-кроволития.

Тут солнышко Владимир стольно-киевский
Как накинул эту службу да великую
На того Добрыню на Никитича —
Ему съездить далече во чисто поле
И достать ему князеву племянницу,
Молоду Забаву дочь Потятичну.

Он пошёл домой, Добрыня, закручинился,
Закручинился Добрыня, запечалился.
Встречает государыня да родна матушка,
Та честна вдова Офимья Александровна:
– Ты эй, рожёно моё дитятко,
Молодой Добрыня сын Никитинец!
Ты что с пиру идёшь не весел-де?
Знать, что место было ти не по чину,
Знать, чарой на пиру тебя приобнесли
Аль дурак над тобою насмеялся-де?

Говорил Добрыня сын Никитинец:
– Ты эй, государыня да родна матушка,
Ты честна вдова Офимья Александровна!
Место было мне-ка по чину,
Чарой на пиру меня не обнесли,
Да дурак-то надо мной не насмеялся ведь,
А накинул службу да великую
А то солнышко Владимир стольно-киевский,
Что съездить далече во чисто поле,
На тую гору да на высокую,
Мне сходить в нору да во глубокую,
Мне достать-то князеву племянницу,
Молоду Забаву дочь Потятичну.

Говорит Добрыне родна матушка,
Честна вдова Офимья Александровна:
– Ложись-ка спать да рано с вечера,
Так утро будет очень мудрое —
Мудренее утро будет оно вечера.

Он вставал по утрушку ранёшенько,
Умывается да он белёшенько,
Снаряжается он хорошохонько.
Да йдёт на конюшню на стоялую,
А берёт в руки узду он да тесьмяную,
А берёт он дедушкова да ведь добра коня,
Он поил Бурка питьем медвяныим,
Он кормил пшеной да белояровой,
Он седлал Бурка в седёлышко черкасское,
Он потнички да клал на спинушку,
Он на потнички да кладёт войлочки,
Клал на войлочки черкасское седёлышко,
Всех подтягивал двенадцать тугих подпругов,
Он тринадцатый-то клал да ради крепости,
Чтобы добрый конь-то с-под седла не выскочил,
Добра молодца в чистом поле не вырутил.
Подпруги были шелковые,
А шпеньки у подпруг всё булатные,
Пряжки у седла да красна золота —
Тот да шёлк не рвётся, да булат не трётся,
Красно золото не ржавеет,
Молодец-то на коне сидит да сам не стареет.

Поезжал Добрыня сын Никитинец,
На прощанье ему матушка да плётку подала,
Сама говорила таковы слова:
– Как будешь далече во чистом поле,
На тыи горы да на высокия,
Потопчешь младыих змеёнышей,
Повыручишь полонов да русскиих,
Как тыи-то младые змеёныши
Подточат у Бурка как они щёточки,
Что не сможет больше Бурушко поскакивать,
А змеёнышей от ног да он отряхивать,
Ты возьми-ка эту плёточку шелковую,
А ты бей Бурка да промежу ноги,
Промежу ноги да промежу уши,
Промежу ноги да межу задние, —
Станет твой Бурушко поскакивать,
А змеёнышей от ног да он отряхивать —
Ты притопчешь всех да до единого.

Как будет он далече во чистом поле,
На тыи горы да на высокия,
Потоптал он младыих змеёнышей.
Как тыи ли младые змеёныши
Подточили у Бурка как они щёточки,
Что не может больше Бурушко поскакивать,
Змеёнышей от ног да он отряхивать.
Тут молодой Добрыня сын Никитинец,
Берёт он плёточку шелковую,
Он бьёт Бурка да промежу уши,
Промежу уши да промежу ноги,
Промежу ноги межу задние.
Тут стал его Бурушко поскакивать,
А змеёнышей от ног да он отряхивать,
Притоптал он всех да до единого.

Выходила как Змея она проклятая
Из тыи норы да из глубокия,
Сама говорит да таковы слова:
– Ах ты, эй, Добрынюшка Никитинец!
Ты, знать, порушил свою заповедь.
Зачем стоптал младыих змеёнышей,
Почто выручал полоны да русские?

Говорил Добрыня сын Никитинец:
– Ах ты, эй, Змея да ты проклятая!
Чёрт ли тя нёс да через Киев-град,
Ты зачем взяла князеву племянницу,
Молоду Забаву дочь Потятичну?
Ты отдай же мне-ка князеву племянницу
Без боя, без драки-кроволития.

Тогда Змея она проклятая
Говорила-то Добрыне да Никитичу:
– Не отдам я тебе князевой племянницы
Без боя, без драки-кроволития!

Заводила она бой-драку великую.
Они дрались со Змеёю тут трои сутки,
Но не мог Добрыня Змею перебить.
Хочет тут Добрыня от Змеи отстать —
Как с небес Добрыне ему глас гласит:
– Молодой Добрыня сын Никитинец!
Дрался со Змеёю ты трои сутки,
Подерись со Змеёй ещё три часа:
Ты побьёшь Змею да ю, проклятую!

Он подрался со Змеёю ещё три часа,
Он побил Змею да ю, проклятую, —
Та Змея, она кровью пошла.
Стоял у Змеи он тут трои сутки,
А не мог Добрыня крови переждать.
Хотел Добрыня от крови отстать,
Но с небес Добрыне опять глас гласит:
– Ах ты, эй, Добрыня сын Никитинец!
Стоял у крови ты тут трои сутки —
Постой у крови да ещё три часа,
Бери своё копьё да мурзамецкое
И бей копьём да во сыру землю,
Сам копью да приговаривай:
«Расступись-ка, матушка сыра земля,
На четыре расступись да ты на четверти!
Ты пожри-ка эту кровь да всю змеиную!»
Расступилась тогда матушка сыра земля,
Пожрала она кровь да всю змеиную.

Тогда Добрыня во нору пошёл.
Во тыи в норы да во глубокие,
Там сидит сорок царей, сорок царевичей,
Сорок королей да королевичей,
А простой-то силы – той и сметы нет.
Тогда Добрынюшка Никитинец
Говорил-то он царям да он царевичам
И тем королям да королевичам:
– Вы идите нынь туда, откель принесены.
А ты, молода Забава дочь Потятична, —
Для тебя я эдак теперь странствовал —
Ты поедём-ка ко граду ко Киеву
А й ко ласковому князю ко Владимиру.
И повёз молоду Забаву дочь Потятичну.