Kitobni o'qish: «Под туманом»

Глава 1

Меня зовут маленькая Бритта. Маленькой быть очень удобно. Легко залезаешь в дом. Не надо постоянно сгибаться. Нет горба на спине. Вот Мисик ушел, как только голова начала гнуться. И не вернулся.

В тот день туман спустился ещё до сумрака, на ужин все собрались раньше обычного. Все это Альма, Мира, Весь, Хмурый дед и баба Нюра. Баба Нюра почти не выходит из дома – ей трудно пролезать через вход. Зато у нас всегда есть горячая и не горелая еда.

После ужина пришли Есик, Тоник и Жук – погреться у печки и послушать истории бабы Нюры. Они заявили, что поужинали, но я-то видела, что в их доме печку не топили. Баба протянула им по печёной картошке, ломтю хлеба и кружке сидра.

Баба Нюра и Хмурый дед – единственные, кто помнит мир до тумана. Только дед не рассказывает истории.

Когда баба Нюра была девочкой, тумана не было. Было это … небо. Синее. Как незабудки на склонах оврага. И все ходили прямые, даже те, кто был ростом с молодую берёзу. Жили наверху, в долине у горы. За долиной течёт река, баба Нюра вместе с мальчишками ловила там водных жителей. Вот таких, от пальцев до пальцев!

А потом от реки пришел туман. В тумане этом невозможно дышать. Часть жителей побежала на гору, а часть – сюда, в овраг. Туман здесь как натянутое одеяло. Днём он цепляет за плечи. Если сильно опустить голову, то можно ходить. До сумерек, потом туман спускается ниже. Вход в дома у нас высотой по колено, чтобы туман не проник внутрь. Зато в доме можно распрямиться, если горб ещё не вырос.

Сидели мы, пили сидр. А у Жука плечи прозрачными стали. Это из-за дымки.

Дымка появилась только этим летом, раньше её не было. Она выползает в светлые дни, когда в тумане виден круглый диск. Дышать в дымке можно, но, если долго в ней побыть долго, тело становится прозрачным. У Жука исчезли плечи и часть затылка. Что она такое, это дымка, никто не знает. С другой стороны, и про туман никто толком не знает, он появился, вот и всё.

Мира подошла к кувшину налить сидра и тут я увидела, что её белые волосы уже не белые, а прозрачные. И верхушки ушей тоже. Я начала рассматривать остальных – у Альмы и Веся прозрачным стало всё, что выше бровей. А у Тоника пропала правая бровь – она была выше левой. Баба Нюра взяла лампу и велела всем выстроиться в ряд и снять куртки.

***

– Мы не можем сидеть в доме и ждать непонятно чего.  Мы поумираем с голоду!

Запасов в подполе было восемь вёдер, четыре кадушки и горка прошлогодних картошек. А ещё две полки яблок и мешок муки. Но нас теперь было девять человек. И вода кончалась. Одна бочка осталась с того вечера, ещё одну наполнил дождь по водостоку. Картошки в поле скоро начнут гнить. И яблоки. Они гниют уж через день, а тут неделя. Самые вкусные – только что упавшие. Я всегда проверяла сад по утрам, а если был ветер, то и два раза в день. Баба Нюра рассказывала, что в её детстве яблоки срывали прямо с веток.

Утром овсянка была без яблок. Невкусная. Мы с Мирой сели прясть – мы теперь всегда пряли.  А Альма достала ткацкий станок.  Хмурый дед усадил остальных резать ложки – их вечно не хватало. Баба Нюра молчала.

– Дымка не может держаться долго. Нужно дождаться ветра, – это Весь, он всегда говорит хорошее.

– Ветер дует над туманом, дурачок. А дымке всё равно, – ответил Жук. – Никуда она не денется. Мы просто исчезнем, когда оголодаем и вылезем наружу.

Тут заговорил Хмурый дед:

– Когда-то давно, мать пела песню, что за рекой зажжется огонь, который разгонит туман. Мы тогда не понимали, о чём это.

– Глупости. Кто сейчас переберётся через реку? – оборвала её баба Нюра.

Вечером баба дала Жуку, Есику и Тонику всего по полкартошки. Они же не из нашего дома. И я решилась.

Утром пораньше вылезла через вход, он теперь был прикрыт куском старого одеяла, чтобы дымка внутрь не залезла. Дымка была желтоватая и пахла тухлятиной. Картошек я накопала три ведра. Из сада тянуло сидром. Яблоки почти все почернели. Но полведра я набрала. Пойдут в кашу.  Подёргала морковки и репок. Они, правда, ещё не дозрели. И лука. Баба Нюра любит лук.

Диск проглядывал через туман необычно ярко. Ладони у меня посветлели, кончики пальцев с ногтями стали совсем прозрачными. Но слушались и даже чувствовали боль, когда схватили крапиву.

Я сложила всю еду на пороге и наполнила бочки. Мисик говорил перед уходом: «Хоть на мир взгляну. Всё лучше, чем жить горбатым в овраге».

Я замотала голову его шарфом. Колючие нитки лезли в рот, но так мне казалось безопаснее. За яблонями овраг поднимался вверх. Хорошо быть маленькой – я прошла почти половину подъёма на прямых ногах, потом склонила голову, потом встала на четвереньки. Штаны сразу промокли, но я добралась до края оврага. Там пришлось ползти, прижав нос к земле. Пахло сыростью и чем-то терпким. Ладони почти исчезли, но я их всё равно чувствовала, они меня слушались, так что какая разница?

Туман здесь лежал не ровно, а клочьями и буграми. В одном месте мне удалось сесть. Дымки не было. Прозрачными пальцами я сорвала странный цветок – желтая серединка и белые лепестки. Он почти не пах.

Теперь я шла на согнутых ногах. Всё лучше, чем ползком. Дышалось нормально, я даже шарф спустила с лица. Видно было не дальше, чем на десяток ладоней. Я шла и шла вперёд, и вдруг вышла на открытую площадку. Туман образовывал что-то вроде оврага, если овраг перевернуть. Я выпрямилась. То, что казалось густыми столбами тумана, были толстенные стволы деревьев. Выше они разделялись на ветки, сгибающиеся под тяжестью желто-розовых яблок. Внизу земля была скользкой от гниющих паданцев. Я чуть подпрыгнула и сорвала яблоко. Оно смешно смотрелось у пустого рукава моей куртки. Сок тёк по щекам, шарф быстро промок, но я не могла остановиться. Так и ела бы, если б не сумерки. Туман спустился не очень низко, можно было идти на прямых ногах.

За садом начинался косогор, а внизу лентой клубилась дымка, но не жёлтая, как в овраге, а серо-голубая. Та самая река. А за ней… За ней не было тумана! Желтоватые клочья плыли высоко, выше деревьев и вообще всего выше. А ещё выше было серо-розовое. Я протёрла глаза. Всё верно. Серо-розовое, а дальше бело-голубое. Я поскользнулась и поехала вниз на спине, прямо в дымку.

Трава закончилась, начались камни. Дымка доставала мне до пояса. Я присела на булыжник и достала яблоко. Дома у меня не было, так что, если туман опустится на землю, я задохнусь. Доев, бросила в траву веточку и вошла в воду. Плавать я не умела, как выглядят речные жители не знала, но точно знала, что мне на другой берег.

Вода оказалась неожиданно тёплой. Зайдя по шею, я оттолкнулась ногами от камней. Меня понесло вправо, а куртка с набитыми карманами потянула вниз. Я изо всех сил старалась не вдыхать, но грудь всё решила за меня. Вода хлынула в горло, а дальше ничего не помню.

 ***

Очнулась я в темноте. Голова лежала на мягком и тёплом. Тянуло дымом, как будто где-то рядом топили печь.

– Ты с ума сошла? Лезть в реку в одежде, не умея плавать! – голос был Мисика. И руки его – горячие и шершавые. Я разрыдалась, прижалась к брату и заснула.

Глава 2

– Что с твоими руками?

Мисик рассматривал рукава моей куртки. Хотел засунуть руку внутрь и зашипел, когда мои невидимые ногти царапнули его ладонь. Он не знал про жёлтую дымку, год назад она в овраге ещё не появлялась.

– И они сидят в доме? А ты сбежала?

– Я подумала, что так еды хватит на подольше. А я на мир гляну, хоть одним глазком. Ну и пусть руки прозрачные. Они хорошо меня слушаются.

Мисик кивнул. И достал из сумки ковригу хлеба и кусок чего-то желтого и пахучего. Хлеб был не таким, как пекла баба Нюра.

– Это сыр. А хлеб из ржи. В овраге рожь почему-то не выращивали. А сыр делают из молока вот таких здоровенных животных. Но они мирные и добрые.

Я съела всё. И выпила травяной отвар, который Масик сварил в котелке на костре. И пожалела, что яблоки уплыли по реке.

– Мы ещё сходим в сад и нарвём. А сейчас пойдём домой.

Дом Мисик построил в лесу. Здесь вообще было много леса. Туман не скрывал кроны деревьев, они все были такие разные! Мне хотелось каждое рассмотреть и потрогать, а Мисик меня не торопил, так что шли мы долго.

Дом был совсем как наш дом в овраге. Только не на земле, а на столбах по пояс высотой.

– Здесь весной стоит вода, – объяснил Мисик, когда мы с высокого крыльца пролезли внутрь.

Он принялся топить печь, хотя я уже давно согрелась. И куртка почти совсем высохла. Поставил на стол горшок каши. Не овсянки, а какой-то жёлтой. Но вкусной. И ещё хлеб. И горшочек варенья из смородины – в овраге тоже росла такая.

После еды я сидела, завернувшись в тёплое одеяло, а Мисик рассказывал.

– До ближайшей деревни день ходу через лес. Я сначала пытался жить там. Они хорошие. Давали мне заработать. Но там всё не так… Представляешь, вход в дома огромный, даже голову нагибать не надо. Внутри чувствуешь себя как на улице. Я покупаю там припасы, а живу здесь. Тут был дом, почти разрушенный. Я его подновил. А печь старая.

Печь совсем не выглядела старой. Она тихо светилась свежей побелкой с синими и желтыми разводами. Под почти чёрным потолком коптились какие-то длинные тушки, без лап и с плоскими, похожими на листочки, хвостами. В овраге таких не было. Мы ловили и коптили на зиму кроликов и хорьков. Иногда птиц. Но эти были ни на что не похожи.

– Рыбы, – объяснил Мисик. – Живут в реке. Я их отвожу в деревню и меняю на еду и всё остальное. Сначала приходилось выменивать даже картошки. А весной я посадил свои.

Спать он отправил меня на печку. Боялся, что заболею. Тут же нет бабы Нюры, чтобы лечить.

 ***

Утром мы ели овсянку с яблоками и синими ягодами. Не смородина, но сладкие и вкусные. Мисик сказал, что они растут в лесу. Отвар у него был очень душистым. А ещё горшочек с желтым и сладким. Называется мёд. Мисик добавил его в отвар, а я ела ложкой. Вкусно.

– Сегодня и завтра не смотри наверх. Там солнце, глаза обожжешь с непривычки. И сиди, где не очень ярко. Потом привыкнешь.

Мне хватало тени. Я бродила вокруг избушки, разглядывала всё, что росло, дышала странным, немного колючим воздухом. Солнце оставляло яркие тёплые пятна на траве, я легла на такое пятно, крепко зажмурившись, замотала для верности глаза шарфом и заснула. Когда проснулась, пятно ушло, но земля оставалась тёплой. Мисик копал картошки на обед. Я взяла у него ведро и занялась готовкой. Воду здесь добывали из глубокой дыры в земле, обложенной брёвнами, туда спускалось ведро на длинной цепи. А цепь накручивалась на ручку. Очень удобно. К картошке Мисик достал ещё горшочек с чем-то желтым. На этот раз не сладким. Оно таяло в горячей картошке и издавало непривычный запах.

– Масло, – объяснил он. – Тоже из молока.

 ***

Через несколько дней Мисик собрался в деревню. «На воскресный торг». Я напросилась с ним: солнце меня уже не обжигало и  хотелось посмотреть на тех странных людей и на коров, которые дают масло и сыр.

Мы собрали всех копчёных рыб – Мисик предлагал попробовать, я отказалась. Собрали котомку с хлебом, сыром и варёными картошками, и фляги с отваром.

Через лес не было ни дороги, ни даже тропинки. Мисик шёл, глядя на какие-то свои метки, он мне показывал, но я не запоминала. Я смотрела на лес. Лес казался внимательным и дружелюбным. Я ощущала любопытные щекочущие взгляды. Казалось, стоит чуть-чуть напрячься, и он заговорит. У оврага если и были глаза, то внутри тумана. Я знала, что зверям, птицам и деревьям нет дела до двух бредущих мимо них детей, лесу же  – было. Ему было интересно.

Мы шли долго. Но идти, не сгибаясь, и даже подпрыгивая вверх, было совсем не сложно. Я удивилась, когда Мисик сказал, что мы прошли полдороги и пора перекусить.

– Мне нравится лес, – сказала я, прожевав хлеб с сыром. – Он добрый.

– Впереди зима. Посмотришь на его доброту, – усмехнулся Мисик. – Надо побольше рыб наловить, пока реку не сковало. У меня пока только на ползимы припасено. И за яблоками на ту сторону сходить. Жаль, если все пропадут. Одежду тебе зимнюю раздобыть. Валенки.

– Валенки?

– Тёплые высокие башмаки из шерсти. Зимой по снегу ходить.

Я взглянула на свои башмаки. Хмурый дед выточил их из ствола поваленной ветром яблони ещё когда Мисик был моего роста. Я носила их зимой и летом и пальцы пока не начали упираться в носок. Но зимой мы редко выходили на улицу. Только за водой, а что там ещё делать?

Лес закончился внезапно. Очередной бурелом, за ним просвет и вот мы на опушке. С опушки всё светилось малиново-золотистым. Я уже привыкла, что к вечеру небо сначала белеет, а потом розовеет. А сейчас солнце, которое я видела сияюще-желтым, оказалось красным и большим. Его горбушка скрывалась за одним из дальних холмов. Трава и деревья там казались золотистыми.

На ближайшем холме золотились крышами несколько десятков домиков. Внизу виднелись серо-розоватые водяные блямбы.

– Озёра, – объяснил Мисик. А деревня называется Озерки. Там на околице дед Трофим, он пустит переночевать.

***

Хозяйство Трофима было крошечным, а сам он горбатый, словно из нашего оврага. И ворчал совсем как Хмурый дед. Я сразу почувствовала себя уютно, хотя вход в его дом и правда был огромным. Но дверь запиралась накрепко, можно представить, что её вообще нет.

Мисик, сбросив котомку, вручил деду копченую рыбу и отправился во двор колоть дрова. А меня усадили на лавку за щербатый стол. Дед достал из печи горшок с кашей. Я вскочила было помочь, но он велел сидеть на месте.

– По дому я пока справляюсь, – голос деда был сиплым. – А на молодую мордашку приятно смотреть. Мало вас стало, молодых.

– Все уходят? – удивилась я. В овраге мы с Мисиком действительно были самыми младшими, но то овраг, под туманом. А тут вон какое раздолье. Дед, кстати, не видел, что у меня руки прозрачные. Может, и лицо моё он выдумал?

– Не рождаются, – ответил дед. – Не рождаются и всё. А мы стареем.

Тут пришел Мисик с двумя вёдрами воды, и мы сели ужинать. Дед ел рыбу с удовольствием, выплёвывая кости прямо на стол. Мне запах продолжал не нравиться. А каша с маслом была отличная, почти как у Мисика. Спать нас дед отправил на печку, а сам улёгся на длинной лавке. Мисик заснул сразу, я же, поворочавшись, решила выйти во двор. Никогда раньше не выходила ночью, даже у Мисика. Казалось, ночью весь мир замирает. Но здесь она была наполнена звуками и запахами: тянуло дымом, слышались голоса каких-то зверей – то визгливые, то низкие и протяжные, а потом несколько женских голосов затянули песню про кудрявую молодку и удалого молодца. Я накинула куртку Мисика поверх своей и приоткрыла здоровенную дверь.

Ночь была прозрачной. Над холмом завис огромный золотистый диск – Мисик говорил, что это луна.  Я видела луну впервые, она совсем не обжигала глаза. И она как будто мне подмигнула.