Kitobni o'qish: «Полумрак»

Рильке Райнер Мария

«Никто из них (поэтов начала века), пожалуй, не жил тише, таинственнее, неприметнее, чем Рильке. Но это не было преднамеренное, натужное… одиночество, вроде того, какое воспевал в Германии Стефан Георге; тишина словно бы сама ширилась вокруг него… он чуждался даже своей славы… Его прошли, не подозревая, что это поэт, и притом один из величайших в нашем столетии…». Стефан Цвейг о Рильке, «Вчерашний мир» (1941)

Рильке Райнер Мария [Rilke, 1875—1926] – один из крупнейших немецких поэтов, представитель неоромантизма. Принадлежал к старинному аристократическому роду. Родился в Праге. Там же получил первоначальное образование, затем учился в Мюнхене и Берлине. Много путешествовал. Во время мировой войны жил в Швейцарии. Долгие годы жил во Франции, был другом и личным секретарем скульптора Родена. Несколько раз в своей жизни он ездил в Россию. На него сильно повлияли встречи со Львом Толстым, Ильёй Репиным, русскими писателями и поэтами. Со многими, как например с Борисом Пастернаком, он вёл в дальнейшем постоянную переписку. С Рильке переписывалась Марина Цветаева. Письма поразительные, сейчас такие уже не пишут:« Райнер Мария Рильке! Смею ли я так назвать Вас? Ведь вы – воплощенная поэзия, должны знать, что уже само Ваше имя – стихотворение. Райнер Мария – это звучит по-церковному – по-детски – по-рыцарски. Вы – явление природы, которое не может быть моим и которое не любишь, а ощущаешь всем существом, или (еще не все!) Вы – воплощенная пятая стихия: сама поэзия…» Так высоко цнила Цветаева Рильке. Оказавшись на острове Капри в 1907 году, Рильке познакомился и сдружился с Максимом Горьким, находившимся в то время в эмиграции. Впечатлённый Россией, Рильке читал в подлиннике Тютчева и Фета, переводил на немецкий Лермонтова, а в начале 1900-х годов написал несколько стихотворений по-русски. Позже он говорил, что у него две родины – Богемия и Россия. По признанию поэта, в первый же день его охватило восторженное чувство от России. После знакомства с Репиным, Рильке писал Ворониной: "Вот видите, этот Репин – опять-таки русский человек. А все настоящие русские – это такие люди, которые в сумерках говорят то, что другие отрицают при свете. Ваш язык для меня – лишь звук, но я и не собираюсь подыскивать для него какой-либо смысл; есть такие часы, когда сам звук становится и значением, и образом, и словом. И я теперь знаю, что такие часы – русские и что я их очень люблю". Впечатления от России лягут в основу книги Рильке "Часослов". С этой книги начнется слава поэта. Через десять месяцев, после отъезда, он снова вернулся. Изучал русский язык. Написал статью "Русское искусство". Читал в подлиннике стихи Тютчева и Фета, перевел две "Молитвы" Лермонтова, стихотворение 3. Гиппиус, стихотворение Фофанова, перевел на немецкий чеховскую "Чайку". В своем дневнике Рильке записал: "На Волге, на этом спокойно катящемся море быть дни и ночи, много дней и ночей. Широкий-широкий поток, высокий-высокий лес на одном берегу, и низкая луговая равнина на другом, и большие города там не выше хижин или шалашей. Заново переосмысливаются все измерения. Постигаешь, что земля необъятна, вода – нечто необъятное и необъятно прежде всего небо. Что я видел раньше, было только изображением земли и реки и мира. Но здесь это все само по себе. Я словно воочию видел сотворение мира; смысл всего – в немногих словах, мера вещей – в руках Создателя". Он был высокого мнения о русском народе: "Если говорить о народах, как о людях, которые находятся в процессе развития, то можно сказать: этот народ хочет стать солдатом, другой – торговцем, третий – ученым; русский народ хочет стать художником". За свою жизнь Рильке напишет и издаст много книг, у него будет несколько впечатляющих романов с женщинами, с которыми он будет жить в замках, но в одном из писем он напишет: "Решающим в моей жизни была Россия… Россия стала в определенном смысле основой моей жизни и мировосприятия". Может быть, поэтому Райнер Мария Рильке один из самых переводимых поэтов на русский язык. Поэт и филолог Ольга Седакова предлагает подстрочный перевод, как единственно верное толкование поэта. Публикация подстрочников рядом с переводом была бы разумным решением. Не смотря на эти трудности перевода, Рильке пользуется в России огромной популярностью. Начиная с 1906 года стали появляться первые переводы стихотворений Рильке, выполненные А. Биском. В 1913 году выходят три книги, в которых творчество Рильке было представлено широко. Это сборник Ю. Анисимова  «Книга часов», антология В. Эльснера «Современные немецкие поэты» и раздел переводов из Рильке в книге В. Шершневича «Carmina». С 1913 по 2012 гг. были выпущены более пятидесяти книг поэзии и прозы поэта. С начала 20-х гг. до середины 60-х гг. XXв. книги Рильке в России по идеологическим мотивам не издавались. Представители русского зарубежья занимались переводами Рильке в эмиграции. Там в 1921 году выходит книга «Из новой немецкой лирики. Переводы и характеристики Григория Забежинского». В 1947 году в Париже выходит в свет книга Рильке «Часослов» в переводах Г. Забежинского. В 1962 году началось возвращение Рильке в Россию. В журнале «Вопросы литературы» (№ 12) появилась статья В. Г. Адмони, посвященная творчеству Рильке. В 1965 г. вышла книга избранных стихотворений Рильке в переводе Т. Сильман. С 1965 по 2012 гг. свет увидели 49 книг стихотворных переводов Рильке. Конец XX века ознаменовался выходом в свет уникальной антологии «Строфы века-2: Антология мировой поэзии в русских переводах XX века», подготовленной Е. Витковским. В ней опубликованы произведения почти всех ведущих переводчиков Рильке, работавших в двадцатом столетии.

В 1975 году Владимир Летучий пишет в своём очерке: “Думается, что понятие перевод’ обрело слишком расширенное толкование и под ним зачастую подразумевается или наличествует нечто совершенно иное: пересказ, переложение, версификация, обработка… подражание, вариация на тему, стилизация… мистификация, то есть умышленная ссылка на якобы имеющийся первоисточник… подделка, пародия, вольное сочинение на ту же или почти ту же тему… К Райнеру Марии Рильке приложили руку все”. Такова цена популярности Рильке. Существует мнение о “непереводимости” Рильке. Я, в меру сил, пытаюсь убедить в переводимости, сохраняя в переводах неповторимую индивидуальность поэта, красоту и оригинальность его мыслей, образов, метафор и стиля.

В процессе перевода стихов возникают трудности: нужно 1) сохранить национальное своеобразие; 2) сохранить дух времени написания; 3) выбрать между точностью и красотой перевода. Первое: стихотворение отражает определённую действительность, связанную с жизнью конкретного народа, язык которого и даёт средства для воплощения образов. Нужно сохранить все особенности языка, сохранив единство формы и содержания. Вторая проблема сохранения «духа» того времени, когда было написано произведение. Нужно сохранить в переводе атмосферу прошлого, но при этом не превратить его в музей. Таким образом, переводчик сталкивается с парадоксом, нужно, сохранив в переводе особенности времени написания, при этом максимально приблизить его к читателю. Третий – вечный вопрос: каким должен быть перевод – как можно более точным или, как можно более естественно звучащим. Споров много, ответа окончательного нет. Чтобы читатель убедился в этом, я, иногда, предлагаю подстрочник и несколько вариантов перевода: первый и более точный, как правило, хуже звучащий. Выбирайте, какой вариант больше нравится.

Белый замок

Спит белый замок – белый снег постель,

По залам бродит тихий шорох,

Больной вьюнок в стене нашёл опору,

Дороги в мир засыпала метель.

Над головою небо, синь слепит,

Мерцают стены, ветер в стёкла бьётся,

Безумная тоска наружу рвётся,

Часы стоят, а время крепко спит.

Подстрочник

Белый замок в белом одиночестве.

По голым залам ползут слабые шорохи .

Смертельно больной  вьюн цепляется за стену,

А все дороги в мир засыпаны снегом.

Над ним широко раскинулось небо.

Замок мерцает. А вдоль белых стен

Тоска пытается вырваться наружу.

Часы в замке стоят: время умерло.

Ein weisses Schloss in weisser Einsamkeit.

In blanken Saelen schleichen leise Schauer.

Totkrank krallt das Gerank sich an die Mauer,

Und alle Wege weltwaerts sind verschneit.

Daruber hangt der Himmel brach und breit.

Es blinkt das Schloss. Und laengs den weissen Waenden

Hilft sich die Sehnsucht fort mit irren Haenden …

Die Uhren stehn im Schloss: Es starb die Zeit.

1898

Начало весны

Потеплело… Распахнулись дали.

Обнажились, поседев, луга.

Ручейки нежнее зазвучали,

Плеском волн, лаская берега.

А к земле из космоса тропинки

Протянулись, им теряя счёт,

Понимаешь – звёзды из искринки,

А из корня дерево растёт.

VORFRUEHLING

Haerte schwand. Auf einmal legt sich Schonung

an der Wiesen aufgedecktes Grau.

Kleine Wasser aendern die Betonung.

Zaertlichkeiten, ungenau,

greifen nach der Erde aus dem Raum.

Wege gehen weit ins Land und zeigens.

Unvermutet siehst du seines Steigens

Ausdruck in dem leeren Baum.

Весна

Ликуют птицы – солнце с нами!–

Наполнен песнями простор;

А в царском парке до сих пор

Весь бальный зал покрыт цветами.

А солнце пишет алфавит,

На листьях молодой  травы.

Средь  увядающей листвы,

Из камня столб, грустя, стоит.

К нему идёт, с глазами лани,

Девчонка, кружит жёлтый лист,

На столб кладёт, он лыс и чист,

Венок из голубой герани.

Fruehling

Die Voegel jubeln – lichtgeweckt -,

die blauen Weiten fuellt der Schall aus;

im Kaiserpark das alte Ballhaus

ist ganz mit Blueten ueberdeckt.

Die Sonne schreibt sich hoffnungsvoll

ins junge Gras mit grossen Lettern.

Nur dorten unter welken Blaettern

seufzt traurig noch ein Steinapoll.

Da naht ein Lueftchen, fegt im Tanz

hinweg das gelbe Blattgeranke

und legt um seine Stirn, die blanke,

den blauenden Syringenkranz.

Вечерние облака

Вечереет, простор, тишина

Над  холмом и уснувшей деревней

Облаков серебристые гребни,

Колыхаются в сини без дна.

Отдохнув, не спеша скользят вдаль…

Под луной, над мерцанием гор

Замирает их белый узор,

Как на острове диком, печаль.

Abendwolken.

Abend . . . . . Stille die Fernen. – Ich schau’

Hoch ob verdaemmernder Huegellehne

Wandelnde Wolken, silberne Kaehne,

Schimmernd schwimmen im bleichen Blau.

Gleiten so leicht in die Weite hinaus . . .

Da, bei des Mondes blinkenden Bergen

Stehn sie, als setzten sie selige Fergen

Dort auf dem einsamen Eiland aus.

Смотри, дни наши коротки

Смотри, дни наши коротки,

Сны тяжелы от слёз;

Стремителен полёт руки

К бутонам красных роз.

Мария, милостивой будь,

По крови, нам близка,

Сама страдала, не забудь,

Как тяжела тоска;

Теперь ты знаешь, что у всех,

Когда душа болит:

Она – и холодна, как снег,

И, как огонь, горит…

Schau, unsre Tage sind so eng

und bang das Nachtgemach;

wir langen alle ungelenk

den roten Rosen nach.

Du musst uns milde sein, Marie,

wir blühn aus deinem Blut,

und du allein kannst wissen, wie

so weh die Sehnsucht tut;

du hast ja dieses Mädchenweh

der Seele selbst erkannt:

sie fühlt sich an wie Weihnachtsschnee,

und steht doch ganz in Brand…

Завершение

Смерть огромна.

Мы её смеющийся рот

И пища, которая

Мнит, что вечно живёт.

Но момент настаёт

Плачет «скорая».

Вариант

Смерть велика.

Она над нами,

Смеющийся рот.

Когда человек видит сон, что он живёт,

Разбудит слезами

И уведёт.

Schlußstück

Der Tod is groß.

Wir sind die seinen

lachenden Munds.

Wenn wir uns mitten im Leben meinen

wagt er zu weinen

mitten in uns.

Undatiert, 1900/01 ?

Одиночество

Моё одиночество свято,

Просторно, чисто, богато,

Как утром проснувшийся сад.

Я, одиночество, твой,

Из золота двери закрой,

За ними желанья стоят.

Вариант 2 – его финал точнее оригинала:

О, одиночество, ты свято,

Чисто, безмерно и богато,

Как сад, проснувшийся с зарёй.

О, одиночество, святое,

Укрой за дверью золотою,

Не дай владеть желаньям мной.

Вольный перевод

Ты свято, моё одиночество,

Чисто и богато, как творчество,

Как утром, проснувшийся сад.

Запри, одиночество, двери,

За ними, голодные звери -

Соблазны и страсти стоят.

Einsamkeit

Du meine heilige Einsamkeit,

du bist so reich und rein und weit

wie ein erwachender Garten.

Meine heilige Einsamkeit du -

halte die goldenen Türen zu,

vor denen die Wünsche warten.

Лунная ночь

Германия. Юг. Зрелая луна,

Ночь дивная, как в детство возвращенье;

Часы пробили, тяжкий звон в паденье,

Как в море, тонет в тишине ночной;

Потом крик стражи, снова тишина,

Молчанье длится, нерушим покой;

Проснулась скрипка (Бог знает откуда)

Запела медленно, чуть слышно:

Ночь бледна…

Вариант дальше от оригинала, но мне нравится больше, точного перевода.

Германия, луна на небе ясном,

Ночь сказочной чарует тишиной;

Упав с высокой башни, над землёй

Часов бессонных затихает бой.

Крик стражи раздаётся ежечасно,

Потом стихает, нерушим покой.

Во тьме проснулась скрипка (Боже мой!)

Она поёт чуть слышно:

Ночь прекрасна…

Вольный перевод

Как детские  сказки,  волшебно – прекрасны

Немецкие  ночи  с  огромной луной;

Упав с высот башни, летят над землёй

Удары часов, нарушая покой;

Потом крики стражи, они ежечасны,

Тьма  гасит все звуки  глухой тишиной.

Вдруг скрипка проснулась, я вздрогнул ( Бог мой!)

Пропела,  чуть слышно: «Не спи – ночь прекрасна.»

Mondnacht

Sueddeutsche Nacht, ganz breit im reifen Monde,

und mild wie aller Maerchen Wiederkehr.

Vom Turme fallen viele Stunden schwer

in ihre Tiefen nieder wie ins Meer,

und dann ein Rauschen und ein Ruf der Ronde,

und eine Weile bleibt das Schweigen leer;

und eine Geige dann (Gott weiss woher)

erwacht und sagt ganz langsam:

Eine Blonde…

Осенний день

Господь, пора менять на осень лето.

Бледнее тень на солнечных часах,

Дай ветру, вволю, погулять по свету.

Плоды наполни соком пополней;

Два южных дня добавь им для блаженства,

Чтоб виноград, дойдя до совершенства,

Порадовал нас тяжестью кистей.

Без крова жившим,  поздно строить дом.

Тем, кто один, для бодрости прохлада,

Пора туда – сюда ходить по саду,

Скучать, читать,  трудиться над письмом,

Теряя сон под шорох листопада.

Вариант 2. В нём своё очарование.

Господь, пора менять на осень лето.

Чернеет тень на солнечных часах,

Дай право ветру погулять по свету.

Наполни фрукты соком пополней;

Дай пару летних дней им для блаженства,

Чтоб виноград, дойдя до совершенства,

Порадовал нас тяжестью кистей.

Без крова жившим,  поздно строить дом.

У одиноких – в бодрости отрада,

Им нужно, не спеша бродить по саду,

Скучать, читать,  трудиться над письмом,

Потом дремать под шёпот листопада.

Herbsttag

Herr: es ist Zeit. Der Sommer war sehr groß.

Leg deinen Schatten auf die Sonnenuhren,

und auf den Fluren laß die Winde los.

Befiehl den letzten Früchten voll zu sein;

gib ihnen noch zwei südlichere Tage,

dränge sie zur Vollendung hin und jage

die letzte Süße in den schweren Wein.

Wer jetzt kein Haus hat, baut sich keines mehr.

Wer jetzt allein ist, wird es lange bleiben,

wird wachen, lesen, lange Briefe schreiben

und wird in den Alleen hin und her

unruhig wandern, wenn die Blätter treiben.

21.9.1902, Paris

Осень

С бездонной выси падает листва,

Она в садах на небесах, увяла,

Теперь летит – держать себя устала.

А в полночь и земля не устояла,

Летит, со звёздами не чувствуя родства.

Все падаем. Вот и рука в паденье,

За ней, помедлив, падает другая.

Но есть и тот, кто мир оберегая,

В ладонях ласковых, спасает от крушенья.

Herbst

"Die Blaetter fallen, fallen wie von weit,

als welkten in den Himmeln ferne Gaerten;

sie fallen mit verneinender Gebaerde.

Und in den Naechten faellt die schwere Erde

aus allen Sternen in die Einsamkeit.

Wir alle fallen. Diese Hand da faellt.

Und sieh dir andre an: es ist in allen.

Und doch ist Einer, welcher dieses Fallen

unendlich sanft in seinen Haenden haelt."

11.9.1902, Paris

Вариант

Падают листья, всё дальше полёт,

В небе высоком садов увяданье,

Падают листья с жестами прощанья.

Ночью, под тяжестью груза забот,

Звёзды оставив, земля упадёт.

Падаем все мы, устав от скитаний,

Падают руки, при взмахе прощаний,

Только один может эти паденья,

В нежных руках уберечь от крушенья.

По мотивам Рильке

С не мерянных космических высот,

Слетают листья, глядя на порханье

Я ясно вижу в каждом взмах прощанья.

Оставив в небе звёздный хоровод,

Земля одна пускается в полёт.

Мы все в пути, в космическом молчанье -

Паденье рук – жест горя и отчаянья.

Заботливо хранит во все века

Мир от крушенья лишь одна рука.