Kitobni o'qish: «Таро: падающая башня»

ПРОЛОГ

Умирала в деревне бабка. Долго, тяжело, страшно. Разметались по подушке седые сальные волосы, шептал что-то беззубый рот, скрюченные пальцы сжимали одеяло так, что казалось вот- вот прорвут его насквозь. Родня: Дочь и сын с невесткой уже месяц ждали бабкиного летального исхода и загодя подготовили и гроб и наряд, даже насчет могилы договорились, но бабка умирать не хотела. Не то чтобы они желали ее смерти, просто дня три назад старуха перестала дышать. Вызванный из города врач констатировал смерть и со спокойной душой уехал. Бабку обряжать начали, не успели натянуть чулки, она глаза открыла… Не спешите, говорит, я еще здесь не все дела сделала. Врача вызвали во второй раз, он подивился, конечно, но ничего не сказал, посмотрел зрачки, поднес ко рту зеркало, проверил пульс и сердце. Бабка была мертва, окончательно и бесповоротно. В третий раз с инфарктом увезли уже его. И по деревне поползли нехорошие слухи. Селяне вспомнили все, что когда-либо было связано с Таисией. Так звали бессмертную бабку. А вспоминались им в основном всё гадостные да мерзкие случаи…

Марьяна вспомнила, что Таиска ее корову сглазила. Бедная животина словно с ума сошла: молоко не отдает, хозяйку не подпускает, орет дурным ревом и башкою трясет. А началось все с того, что Таиска повадилась ходить к Марьяне, молоко покупать. Корова у той была хорошая, молочная, за раз по десять литров давала, а в день до тридцати. Видно Таиска позавидовала, ну вот и сглазила. Они ж колдуны такие, без зла жить не могут. Марьяна утром пошла доить, а Крошка стоит вся мокрая, словно в росе и кошка у нее на спине сидит, черная. Тетка уронила подойник и потянулась к топору. Только б корову не зацепить. Прицелившись хорошенько, хозяйка запустила топор в кошку, убить не убила, а лапу поранила. Кошка с дурным мявом сиганула в окно и исчезла. Ветеринара к корове вызывали, но путного он ничего не сказал, и так было понятно, что тут Таискин сглаз поработал. А на следующее утро соседка заметила, что Таиска из дома не выходит, овец в стадо не гонит и к колодцу не идет. Соседки испугались, что Таиска померла ночью, заголосили, хотели уж мужиков вызывать, дверь ломать. Но Таиска вышла. Стоит на крыльце, за косяк держится, а рука у нее перевязана в том месте, где по кошке топор попал. Дрова, говорит, рубила, поранилась.

А дед Михай вспомнил, как не любили бабкин дом лошади. Мимо ее ворот еще ни одна телега спокойно не проехала. То понесут коняшки, а то на дыбы встанут и тпру ни ну… Сам же Михай нашел способ мимо бабки ездить. Слезал с телеги и перепрягал коня, выворачивая все детали упряжки задом наперед, а попутно окрывая злобную бабу пятиэтажным русским матом. Тут сложно сказать, что сработало, изнанка или мат, но мерин Михая проходил мимо бабкиного дома спокойно и никаких номеров не откалывал.

Люди болтали также, что в полнолуние сбегаются к бабкиному дому собаки белые, под окном вертятся, воют, а Таиска сидит у окна и будто разговаривает с ними. И говорили даже, что иногда она сама белой собакой оборачивается и убегает, на шабаш наверно.

Это только казалось, что религия и колдовство – пережитки прошлого. Нас долгое время убеждали, что привидений не существует, равно как и Бога, домовых и русалок, и что всем событиям следует искать чисто научное объяснение. Но люди деревней и поселков, в которых жили такие вот Таиски, могли порассказать мнооого чего интересного….

Часть 1 Новые друзья, старые враги

ГЛАВА 1 Хорошо в деревне летом…

В то лето мне особенно не хотелось ехать в деревню. Что там делать? Развлечений нет, нормальной компании нет, даже пруда нормального и того нет, ни покупаться, ни рыбу половить. Единственный клуб еще лет пять назад закрыли, магазина путёвого отродясь не было, а зачем, город же рядом. Город то рядом, километрах в 3 от деревни, не так уж далеко, однако за мороженым просто так не сбегаешь и друзей не навестишь. Хотя друзей у меня как раз и не было. Не любила детская компания угрюмую, полноватую девчонку, которая вместо посиделок со всей компанией на детской площадке, распития дешевого алкоголя и курения травки, после школы всегда спешила домой, не задерживаясь и не разговаривая ни с кем. Все обидные прозвища, которые только можно было придумать про полных людей, мне довелось услышать в свой адрес. Жирдяйка, жиртреска, сосиска, сарделька, толстуха и прочее и прочее. Конечно меня это задевало, конечно я комплексовала из за своей фигуры, хотя не такой уж безобразной она была, просто достались мне от бабушки полные бедра и невысокий рост. Не смотря на все неприятности, которые мне сулила школа, я все таки не рвалась на летние каникулы в деревню. В городе хотя бы была библиотека, и даже не одна, а целых четыре. Прочитал положенные 5 книг, так кто запрещает, бери еще, читай, пока не надоест или глаза не устанут. В деревне же не было и того. Взятых за раз 5 книг мне бы хватило максимум на неделю, а дальше хоть вешайся. В город мы летом выезжали редко, в основном обходясь огородом и автолавкой, а за книгами, ясное дело, никто бы со мной не пошел. Так что сами понимаете, в каком я была настроении, когда пригородный автобус выплюнул меня на нашей деревенской остановке, обшарпанной и загаженной донельзя. Тяжело вздохнув и забросив за спину рюкзак с нехитрыми вещами и книгами, я потопала в сторону первой деревенской улицы, едва видневшейся за тополиной рощей. По дороге мне удалось собрать несколько горстей земляники и почти без приключений пройти тополиную рощу.

Почему почти? Потому что с какого-то перепуга приглянулись эти редкие, без подлеска, насаждения местному эксгибиционисту, дурачку и маргиналу Ваське. Ваську в деревне знали все, так как не было в окрестностях бабы или девки, которой он хотя бы раз да не продемонстрировал свое основное мужское достоинство. Обычно он выскакивал из кустов, как черт из табакерки, и с победным «ха» распахивал свой плащ, под которым, естественно ничего не было. Поначалу бабы пугались, визжали и лупили Ваську по горбу, кто чем мог, потом привыкли и уже проходили мимо, даже не повернув головы, обращая внимания не больше, чем на статую. Ну стоит и стоит мужик голый, так что ж теперь домой не ходить. Васька на такую реакцию всегда страшно обижался и понурившись, отползал в кусты ждать более эмоциональную жертву. Вот и в это раз Ваську в приметном желтом плаще я заметила еще издали, но дорога в деревню была одна, а лезть по полю в обход было лень. Васька тоже заприметил «жертву» и зашевелился. В лицо он меня не знал, однако сообразил, что девушка молоденькая, впечатлительная, значит среагировать должна соответственно, долгий визг, а может даже обморок был обеспечен. Надо отдать должное Ваське, он своих «жертв» никогда не обижал, с сексуальными намерениями не приставал, просто ему было в кайф наблюдать за растерянностью и смущением дам. Он от этого получал чисто моральное удовлетворение. Вот и в этот раз он выскочил на дорогу, предвкушая удовольствие от момента неожиданности.

– Ха! – сказал Васька и распахнул плащ.

– Ничего особенного! – буркнула я и почесала дальше.

Васька понуро поплелся в кусты, бурча себе под нос о распущенности современной молодежи, которую дескать ничем не проймешь.

Бабушка обрадовалась мне несказанно. А как же ж. Морковка не полота, малина не собрана, смородина осыпается, траву косить-носить некому, а картошку жуки сожрали. Как же я ненавижу сельхоз работу. Особенно сбор колорадских жуков. Поймут меня те, кто проводил на картофельном огороде по полдня, стряхивая веником жуков и прожорливых личинок, которые, если их не собирать, уже к концу июня оставляли от сочной ботвы, только голые, скорбно торчащие огрызки. После такой работы спина не разгибалась совершенно, ноги отказывались шевелиться, а перед глазами, стоило их закрыть, немедля возникало шевелящееся серо-буро-полосатое полчище. Мне же хотелось еще после картошки сбегать на речку и спокойно почитать под крутым бережком. Поэтому с жуками я расправилась довольно быстро. Постряхивала половину в ведро, половину на землю и торжественно вручила бабуле добычу. Неодобрительно поохав, но не найдя возможности найти брак в работе, бабуля отпустила на речку с условием вернуться не позже десяти вечера. Радостно подхватив томик Майн Рида и банку для ягод, я отправилась вниз по деревне. Обычно я не ходила этой дорогой, предпочитая срезать путь через огороды, но в один из домов ниже по улице приехали новые жильцы: отец, мать и парень лет 19, то есть года на 2 старше меня. Он был довольно симпатичный, темноволосый и темноглазый с уже по взрослому сформировавшейся фигурой. Конечно я ни на что такое не рассчитывала, просто мне хотелось еще раз посмотреть на него, может он будет во дворе или где-то около дома. Парня я не увидела, зато около крайнего дома наблюдалось подозрительное скопление народа. В стороне я заметила Соньку, свою приятельницу по детским играм, она стояла рядом с бабкой и с жадным интересом прислушивалась к разговорам.

– Что случилось то? – дернула я Соньку за рукав.

Сонька обрадовалась новому лицу, видно так не терпелось ей поделиться новостями

– Ну где ты ходишь? – жадно зашептала она, хватая меня за руку. – ты что, не знаешь! Таиска – то помирает.

– Как!?

– Да так! Как все, так и она! Да только она же колдунья, вот и мучается третий день. Душа, говорят, отлететь не может.

– Да ну. Бред! Не верю я в эти россказни. Просто человек жив еще, может просто болеет и ее лечить надо.

– Ну ты дура! – от возмущения Сонька аж поперхнулась. – Ее родне доктор еще месяц назад сказал, готовьтесь, больше 1—2 дней ей не протянуть, сердце останавливается. А она вон сколько уже, да и теперь и сама измучилась и родственников до белого каления довела. Вроде уж и дышать перестала и сердце не бьется и пульса нет. Они в слезы, гроб волокут. А она через полчаса глазки открывает и как ни в чем не бывало, каши с молоком просит.

– И что теперь?

– Говорят, попа из города пригласили, чтобы он уж исповедал ее, да и отпел, коли умрет, заодно.

– А народ чего толпится? Любопытство одолело, что ли.

– Так ведь ждут с минуты на минуту, как помрет так сразу и хоронить будут. Мужики на халявную выпивку надеются, гроб нести или там могилу копать. А бабам поминки готовить, кисель варить.

В этот момент у калитки остановились белые жигули. Из них с трудом выбрался упитанный поп, подобрал рясу, чтобы ненароком не макнуть в деревенскую грязь и важно прошествовал в дом. Толпа почтительно расступилась, пропуская, а затем снова загудела, зашепталась.

Что происходит в доме мы не видели, только через какое-то время поп вышел сияя как начищенный пятак, видно родственники бабки были щедры, уселся в жигули и разбрызгивая грязь укатил в сторону города. На пороге показалась тощая тетка лет 45 и сказала, что матушка ее де скончалась, и она просит по-соседски помочь проводить старушку. Соседи облегченно вздохнули, толи обрадовались, что колдунья наконец то померла, толи, что неизвестность окончилась. Гроб установили во дворе на табуретках, чтобы все желающие могли подойти и попрощаться. Желающих было немного, так как бабку не любили, но о покойниках либо хорошо либо ничего, поэтому разговор в основном крутился о бренности сущего и суете сует. Я не заметила, как оказалась возле гроба. Старуху я знала в основном по рассказам бабушки, и естественно, подходить прощаться не имело смысла, да и желания тоже. Н е то, чтобы мне было страшно, просто неприятно было смотреть в это усохшее, пергаментно желтое лицо с синюшными губами. Я уж было хотела потихоньку срулить домой, но тут покойница открыла глаза.

Я остолбенела, нет бы подорваться, да бежать гуда глаза глядят, но в момент стресса на меня всегда нападает ступор, ни говорить, ни шевелиться я не могу. А главное все стояли рядом со скорбными лицами так, как будто ничего необычного не видели. Дочь сморкалась в платок и всхлипывала, сын вообще то и дело косился в сторону дома, где бабы гремели посудой, накрывая поминальный стол, невестка утирала сухие глаза, соседи тихо разговаривали. Таиска обвела всех неожиданно ясными глазами, отмечая настроение и искренность каждого участника этой сцены, потом ее взгляд остановился на мне и мне стало действительно страшно. В них мелькнула такая дикая радость, что я наконец-то осознала всю абсурдность происходящего и стала потихоньку пятиться.

– А ну стоять! – рявкнула старуха и схватила меня за руку. Кто бы мог подумать, какая сила может быть в этих сухоньких ручонках умирающей бабки. – Куда же ты, милая. Разве ты не хочешь со мной попрощаться, разве ты не за этим сюда пришла?

Я ошалело кивнула и попыталась вырваться. Не тут то было. Таиска держала меня мертвой хваткой.

Ну что же ты? – Сказала она и еще сильнее сжала запястье. —Ты же ведь Марьина внучка. Я тебя помню. Я тебя маленькую конфетами угощала, когда к твоей бабушке за молоком приходила, неужели забыла.

Ага, конфетами, это громко сказано. Один раз дала 2 барбариски, до того затисканные, будто их крысы по полу валяли и те жрать не стали. Ну и я не стала, выбросила в ближайший бурьян. Бабка же продолжала:

– Ты деточка, не слушай, что про меня люди болтают, будто колдунья я и с нечистой вожусь, просто мне сила дадена, а ей выход нужен, иначе и мне плохо будет и другим непоздоровится. Я же не только там сглаз или порчу наводить могу я и лечить умею. Знанием можно во вред, а можно во благо пользоваться. А ты, деточка не хочешь мой Дар взять – прищурившись спросила она.

Я отчаянно замотала головой и попыталась еще раз вырваться. Наверное на моем лице отразился такой ужас, что бабка запела совсем уж елейным голоском и чуть ослабила хватку

– Да ты подумай, дурочка! Ты бед не будешь знать с таким-то знанием. Любую болезнь или неприятность от себя отведешь, денег сколько хочешь заработаешь, людей лечить станешь, а они тебе подарки понесут, в ноги кланяться станут.

Только пальцами щелкнешь и самый красивый мужик у твоих ног будет. – уговаривала она меня. Золото, машину тебе купит. Не разлюбит, не изменит. В глаза тебе смотреть станет, из твоей руки есть, след в след ходить. Какая баба такой любовью похвастается. А то, что ты поможешь ему немного влюбиться, так это ничего, это можно. Судьбе ведь тоже помогать надо.

Я дрогнула. С моей внешностью на большую любовь рассчитывать не приходится. Не уродина конечно, но и бегать за мной не будут, на руках там носить, слова нежные говорить и прочее. А мне хотелось, очень хотелось, чтоб как в книжках, чтоб до гроба, в горе и радости, чтоб страсти африканские, объятья ласковые, поцелуи пьянящие. Сколько раз, дочитав очередной любовный роман до конца, я плакала навзрыд, радуясь за героиню и в тоже время отчаянно ей завидуя. Боже, какая у нее любовь, какой мужчина, красивый, добрый, отважный. Ну почему в жизни все не так! Почему в жизни одни козлы и уроды, которые дразнят тебя жиртрестом и совсем совсем не замечают твою прекрасную душу.

Наверное, мои сомнения отразились на лице, потому что старуха победно улыбнулась.

– Ну? Согласна?

Я кивнула. В тот же момент она спокойно, удовлетворенно вздохнула и закрыла глаза. Больше она не шевелилась. Я опрометью бросилась домой.

С того момента и почти каждую ночь мне стал сниться один и тот же сон, не то чтобы кошмар, но все равно малоприятный. Стоило мне закрыть глаза, как я видела одну и ту же картину. Небольшую поляну среди леса и башню на ней. Почему то я сразу понимала, что это тюрьма, какая, для кого, почему здесь? Вопросов была масса, вот только ответа ни одного. Башня была высокая и напоминала наши водонапорные из красного кирпича. Только камень здесь был другой, цельный, из какой-то темной породы. Деревянная крыша, несколько узких окошек, забранных решеткой. Над крышей кружилось воронье и медленно плыли сизые облака. Вход был один. Во сне я открывала дверь и смело входила. В башне было только одно помещение. Мне сразу становилось неприятно в этом месте. Грудь словно сдавливало тисками, становилось трудно дышать, словно разыгрывалась не существующая клаустрофобия. В башне не было каких-то жутких вещей, типа отчаявшихся узников или скелетов, небрежной кучей лежавших в углу, не подстерегал меня там и злой колдун, чтобы распять на алтаре и вытащить сердце. В башне было пусто, пылились на стенах ржавые кандалы, неспешно покачивалась паутина. Через высокое окошко проникал в это узилище солнечные свет и в его лучах медленно кружились пылинки, жужжала муха, попавшая в сети прожорливого паука. По отдельности ничего страшного, но все вместе производило такое гнетущее впечатление, что мне хотелось бежать, роняя тапки. Но хуже всего был запах. Запахи вообще сложно описывать, но я постараюсь. Представьте себе смесь затхлого подземелья, куда давно не попадал свежий воздух, ржавого железа от кандалов, вековой пыли в старом хранилище, тлена, как в древнем склепе, застарелого пота и еще чего-то неуловимого, которое я для себя обозвала запахом страдания. Вот такое амбре. В первое время во сне дверь оставалась открытой и я, побывав в этой башне, спокойно выходила на свежий воздух. В последние годы странный сон превратился уже в настоящий кошмар. Едва я входила в башню – дверь захлопывалась и я оставалась одна, в темноте, не считать же светом тонкие лучи от маленьких окошек, которые располагались слишком высоко от уровня пола. Я кричала и плакала, мне казалось что про меня все забыли и моя участь умереть здесь от одиночества, а паче от голода и жажды. Просыпалась я в поту, нередко с замирающим криком на губах. Будила родителей. Они очень пугались, спрашивали что мне снилось, но я не хотела рассказывать. Пару раз мама предложила мне сходить к психологу, мало ли что… Но я только горько усмехалась: – Мама, я и сама психолог, ну не стыдно ли самой не справиться с такой ерундой. А еще каждый раз в башне меня охватывало ощущение дежавю. Словно я там была, не во сне, разумеется, но когда? В прошлой жизни?

ГЛАВА 2 Первая любовь

Юлька! Юляшка! Привет! – Анька стояла возле расписания и приветливо махала мне рукой. Анька была очень колоритной девчонкой и главной сплетницей группы. Некрасивая, но с хорошей фигурой и копной вьющихся рыжих волос, она носила короткие юбки и цветастые в обтяжку кофточки, за что неоднократно получала выговоры от всего преподавательского состава. Кроме того, Анюта любила всякие браслетики, фенечки, цепочки и носила их неимоверное количество, В ушах у нее все время торчало не менее 3 пар сережек разной расцветки и размера. Естественно одна бровь у нее была рваная (сказывалась новая мода. Было принято у девчонок выщипывать одну бровь так, чтобы образовывался разрыв. Не знаю, зачем это было нужно, но это было модно и все следовали эталону). Так вот Анька старалась следовать всем веяньям капризницы моды и в ближайшее время собиралась вставить кольцо а нос, пирсинг в пупок, а так же сделать татушку на попе и нарастить ногти. Общаться с Анькой было невозможно, так как она не говорила, а тараторила, вываливая на собеседника тонны ненужной информации и впечатлений. Если б я могла, то обошла бы кругом и поднялась на этаж с другого крыла. Дольше, зато безопаснее. Но Анька уже меня увидела и избавиться от нее не представлялось возможным. Она бросилась ко мне и стала вертеть во все стороны, беззастенчиво рассматривая и комментируя увиденное.

– Ого, как ты похудела. Это что новая диета? А рецепт дашь? И джинсы у тебя модные, а как сидят. И волосы отрастила. Вьются. Свои такие?

Я даже не отвечала, кивала головой и улыбалась. Мне было приятно, что Анька увидела и оценила мой новый внешний вид. Я действительно похудела за лето. Кто бы знал, чего мне это стоило. В мае родители подарили мне велотренажер и я практически не слезала с него, проводя «в седле» по 3 часа ежедневно. И на диету я тоже села, кушала гречку, сырую морковку, огурцы и прочую полезную, но противную дрянь. Мне каждый день хотелось плакать от такого питания, но результат, результат был впечатляющ. Довольно узкие джинсы сидели как влитые, кофточка подчеркивала красивую талию, стройные руки и шею. Прическу я тоже изменила. На первом курсе я носила короткую почти мужскую стрижку, и бегала в парикмахерскую чуть ли не каждый месяц. Мои волосы безмолвно вопияли против такого насилия и норовили каждое утро закрутиться во все стороны, мстя таким образом упертой хозяйке. За лето я им позволила расти, как хочется. Им хотелось закрутиться и я дала им волю, а еще покрасилась в брюнетку. Как ни странно, мне шла новая прическа. Темная шапка кудряшек на голове делала меня моложе и женственней.

Окончив осмотр моей скромной персоны, Анька понеслась дальше, торопясь вывалить все новости сразу.

Ленка Семенова замуж выходит. Ты знала?

– Не а. Второй раз, что ли – вяло поинтересовалась я, чтобы только поддержать разговор.

– Нет. Третий.

– Третий? Да когда ж она успела, только недавно на первой свадьбе гуляли.

– А она в середине первого курса с каким-то кренделем познакомилась и от мужа к нему убежала, да только тот бабником оказался, через неделю со своей же подружкой и застукала. Ну пинка ему дала и в слезы. Девчонки ее по кафешкам потащили, горе заливать. Вот там она третьего поймала, как карася на наживку.

– Вот только не говори мне, что она и в этот раз в белом платье будет.

Анька сделала круглые глаза:

– А то! К то же не в белом замуж выходит. Это уж если совсем старухи, кому за 30 или страшные как смертный грех.

Вот не понимала я тяги наших девчонок к этому традиционному белому наряду, традиционной свадьбе с дурацким конкурсами и пьяненким тамадой. Ну что за интерес весь день париться в белом балахоне, затянутой в корсет и на каблуках, ощущая себя скорее покойницей в саване, чем девушкой на выданье. Гости опять напьются, пойдут группами бить друг другу морды, обязательно кто-нибудь заснет в салате, или в ванной или в туалете, или залезет в кладовку на антресоль (и как только умудряются) или отколет еще какой-нибудь номер. Слушать про весь этот бред конечно забавно, на следующий день, но участвовать в нем, извольте. Нееет. На моей свадьбе такой дурости не будет, это точно. Максимум небольшой фуршет для своих и свадебный круиз. Хотя моим то планом до реальности как до Пекина раком. На горизонте не маячил ни один захудаленький кавалер, так что про свою свадьбу я погорячилась. В прошлом году мой единственный роман с молодым человеком закончился полным провалом. После двух свиданий общение свелось к редким звонкам, а потом вообще затухло. Да-с, грустно девицы, как говорил Остап.

– Кстати… – вывел меня из задумчивости голос Аньки – У нас появился новый сокурсник.

– Сокурсник?! Ань, а ты ничего не путаешь.

Сокурсники, то бишь мужчины залетали на наш факультет «дошкольной педагогики и психологии» так же часто, как фламинго в Московский парк Горького.

Аня подхватила меня под руку и потащила к аудитории, не забывая при этом шептать на ухо:

– Зовут Роман. 25 лет. Не женат.

О-о-о. И как же его сюда занесло? По ошибке, что ли…

Не знаю. – пожала плечами Анька – говорят, перевелся откуда-то. С этими словами она впорхнула в аудиторию и заняла стол в последнем ряду.

Так, так, так. Что же мы видим. На передних партах у нас всегда сидят кто? Правильно. Отличники. У нас это Ленка Макарова, Наташка Губанова и Иринка Соколова. Иж как вертятся, ждут преподавателя, блеснуть знаниями хоттца. И главное друг на дружку косятся, кто быстрее руку дернет. Да вы их не опускайте, не опускайте, так вернее будет. На задних партах обычно сидят личности, которые приходят в институт, чтобы поболтать, похвалится новыми сотиками и цацками, да обменяться каталогами айвон и орифлейм.. Олька Валенкова уже гордо выложила на стол новенький сотик: раскладушку в стразиках. Боже, этот кошмар я бы и даром не взяла, розовенький, блестючий, с куском меха вместо брелка, осталось только рюхами обшить для полного гламура. Кристина Дорохова, уже вовсю разложила каталог Айвон и с упоением нюхала ароматные страницы. Мой взгляд скользил по знакомым лицам, отмечая изменения, произошедшие с девчонками за лето. Кто-то поправился, кто-то загорел, кто-то постригся, кто-то отрастил щетину. Так стоп. А это кто?

На совсем задней парте, сидел незнакомый парень в очках. Ага. Значит Анька не врала. Пока преподавателя нет, можно рассмотреть нового обитателя стаи. Конечно незаметно. Один взгляд – ну, ничего особенного, очкарик как очкарик. Второй – а фигура то у него ничего. Плечи широкие, наверно такие обнимать приятно. Третий – лицо тоже ничего, симпатичное. Не красавец, но вполне даже на уровне. Вон губки какие, бантиком, чуйвственные. Эх попробовать бы их. Четвертый – О, боже, какие у него руки. Мускулистые предплечья, тонкие запястья и широкие ладони. Я почему то у парней всегда сначала на руки смотрю. Люблю когда у Него сильные широкие ладони, в них так приятно спрятать свою ладошку, почувствовать себя маленькой девочкой, или птенчиком, которого согреют зимой эти теплые руки, поддержат на крутом склоне и перенесут через лужу, если будет надо. Пятый – Все, я влюбилась, если он не будет мой, я умру.

Павел жил с отцом, матерью и сестрой за городом, в поселке с забавным названием Переплеты. В город он приезжал с первым автобусом и в институте ошивался часов этак с восьми, когда первая пара начиналась в 8, 45. За неделю я быстро просекла эту фишку и уже в пятницу была в аудитории в 8,10. Ради Романа мне пришлось бросить свою подругу Юльку, с которой мы сидели вместе еще с колледжа. Но я была готова и не на такие жертвы. Мне было все равно, что о нас подумают. Как сейчас помню свое смущение и страх перед новым знакомством. Парень молчал и я не знала как начать разговор. Промаявшись пол часа и ничего не придумав, все таки пересилила себя и заикаясь от волнения спросила.

– Так значит, ты теперь с нами будешь учиться?

– Ну да… Новичок пожал плечами.

– А почему эту специальность выбрал?

– А я перевелся из МариЭл (автономная республика)

– Ничего себе. А сюда зачем?

– А-а-а… – Ромка зевнул – Родаки переехали, там работы вообще нет.

– П а-а-нятно… – протянула я, лихорадочно соображая, что бы еще такое спросить.

Но тут в аудиторию повалили девчонки и мне пришлось заткнуться, чтобы не возбуждать лишних подозрений.

Следующий случай продолжить знакомство появился совсем скоро. Преподаватель педагогического мастерства дала нам задание изготовить народную игрушку для кукольного театра. Группа быстро разбилась на несколько маленьких компаний, и девчонки уже вовсю обсуждали, кто и что будет делать. Однако я не спешила присоединяться к той или иной компашке. Собрав всю решимость в кулак, я повернулась к Ромке и спросила:

– А ты с кем будешь работать?

– Не знаю – сказал он – Мне в общем то все равно.

– Тогда давай вместе?

– Давай – согласился он.

Надо сказать, кукла у нас получилась знатная. Кажется мы выбрали итальянскую народную куклу. Я делала одежду и шляпу, а Ромка – голову из папье-маше. Когда мы принесли свою поделку – все ахнули. Голова было сделана с фотографической точностью, расписана с таким мастерством, что, мне казалось, истинный художник, и то бы так не справился. Но и мой наряд не подкачал. Мама помогла мне сшить камзол и шляпу и украсить их подходящей тесьмой. Мы сидели с Ромкой очень довольные и раз за разом получали свою порцию комплиментов.

С тех пор мы стали практически неразлучны. Мы вместе сидели на лекциях, делали контрольные и рефераты, ходили на практику и в столовку. Я тихо млела, когда он был рядом, ждала, когда же он перейдет к более активным действиям. К счастью, девчонки не пытались влезть между нами, конечно хихикали за спиной, но по доброму, держа кулачки и надеясь, что скоро будет шумная студенческая свадьба. Однако один вопрос оставался не выясненным. Мне хотелось знать, есть ли у него девушка, а то мало ли, вдруг, он и ее с собой притащил.

Уже не помню, при каких обстоятельствах состоялся тот разговор, но Ромка ответил, что в той республике у него осталась подруга.

– Ну а как же вы теперь? Общаетесь? – спросила я, стараясь, чтобы вопрос прозвучал достаточно безразлично.

– Созваниваемся иногда. Вот буду заканчивать последний курс и привезу ее сюда. – ответил Роман.

Фигня. Последний курс через 3 года. Она там, далеко, а я здесь, рядом, вся такая нежная, веселая, да он уже через месяц забудет ее и пошлет куда подальше.

Как бы не так! Не послал и не забыл. Проходили месяцы и даже годы, мы переходили с курса на курс, а в наших отношениях ничего не менялось. Он охотно общался со мной и садился всегда рядом, мы даже гуляли, когда представлялась возможность, но… и только. Я тоже не могла перейти черту первой (то есть затащить его в постель), ну не могла, и все тут. То ли гордость то ли что-то еще мешало сделать последний шаг. Теперь я понимаю, что оно и к лучшему, но тогда, я разрывалась между желанием быть с ним и боязнью быть осмеянной или как-то не так понятой. Ну кто бы мог подумать, что из всех мужчин, которые достаточно вольно относятся к своим обещаниям и подругам, мне достанется один, ненормально верный. Да-да, так тоже бывает.

В середине последнего курса, как раз после рождественских каникул, Ромка добил меня окончательно. Со счастливым блеском в глазах он поделился, что уже привез свою подругу из этой Тьмутаракани и что в августе у них свадьба. Всего моего самообладания хватило на то, чтобы с перекошенным лицом пожелать ему счастья и пулей вылететь из кабинета. Боже, Боже, только бы он ничего не заметил, только бы не догадался. Минут десять я безуспешно боролась с подступающими рыданиями. Нельзя плакать. Нельзя плакать – уговаривала я сама себя, запершись в туалетной кабинке и сжав кулаки. Если заплачешь, глаза тут же станут красными, и все догадаются, какая ты дура. Я справилась. В кабинет я вошла серьезная и спокойная. Никто не знал, как у меня болело сердце.

Разумом я понимала, что со стороны Ромки мне уже ничего не светит, но глупое сердце все на что-то надеялось. Все так же сладко замирало, когда он сидел рядом и лихорадочно билось, когда мы нечаянно соприкасались руками. Я занималась самообманом. Мечтала, что вот они поссорятся и она уедет, что ей здесь у нас не понравится и она опять уедет, что Ромка сам выгонит ее и придет ко мне. Но Ромка лучился от счастья. Когда он говорил о ней, его глаза сияли, а я как хороший друг выслушивала его разговоры и демонстрировала спокойное участие.

До диплома оставалось всего ничего, и мне было невыносимо думать, что через пару месяцев мы расстанемся навсегда и кончится это упоительное время, когда мы были вместе, даже просто как друзья. Дни и ночи проходили как в бреду. Меня не радовала ни весна за окном, ни красный диплом, который мне грозил, ни даже перспектива поездки на юг, куда меня долго и упорно звали родственники. Я бы все отдала за то, чтобы Ромка обо мне говорил с таким восторгом, чтобы он на меня так влюблено смотрел и ловил каждое слово… Мне кажется, где-то я уже это слышала. Много лет назад деревенская колдунья обещала мне Дар и власть над мужчинами. Что ж пришла пора проверить…