Меня всегда поражала, та искренность и чистота произведений Бредберри, и этот рассказ не исключение. Первая, глубокая, где то наивная влюбленность не оставляет быть равнодушным, и опять такой непредсказуемый конец истории…
Hajm 12 sahifalar
1951 yil
Рассказ о любви
Kitob haqida
«Это была неделя, когда Энн Тейлор приехала преподавать в летней школе в Гринтауне. Ей тогда исполнилось двадцать четыре, а Бобу Сполдингу всего четырнадцать.
Все хорошо помнят Энн Тейлор, ведь она была той учительницей, которой все дети хотели приносить огромные апельсины или розовые цветы и для которой они сами, без напоминаний, сворачивали желто-зеленые шуршащие карты. Она была той девушкой, которая, казалось, всегда шла мимо вас в те дни, когда под сводами дубов и вязов в старом городе сгущалась зеленая сень, она шла, а по лицу ее скользили яркие тени, и скоро все взгляды были устремлены на нее…»
Хорошая книга, о первой мальчишеской любви, прочтение займет около 15 минут, но мысль о сюжете данной книги будет еще долго витать в вашей голове
Легкий , непринужденный , в одно касание , от которого привкус первой школьной любви. Возвращающий в прошлое с приятным привкусом прожитых лет.
Хорошая книга о любви учителя и ученика. Советую прочитать на досуге. Читается очень легко. Люди, думающие, что больше не встретят ту(того) самую(самого), прочтите обязательно! Это книга сподвигла меня на шаг в перед, и теперь я не буду смотреть в прошлое и сожгу все мосты.
Книга для людей, которые считают, что после расставания не смогут найти свою любовь. И для людей, которые любят невзаимно и уже отчаялись.
Izoh qoldiring
Говорят, что вернутся в Прошлое невозможно.
Ложь.
Если тебе посчастливилось и ты рассчитал правильно, ты прибудешь на закате, когда старый город полн золотого света.
- Ну, вот я и пришла, - сказала она, улыбаясь. +- А знаете, я не удивлен, - сказал он.- Покажи мне раков и бабочек, - попросила она.Они пошли к озеру и сидели на песке, их овевал теплый ветерок, играя волосами и кружевными оборками блузки мисс Тейлор, а Боб сидел чуть поодаль; они ели сэндвичи с ветчиной и пикулями и торжественно пили апельсиновую шипучку.
- Чего нет? Вашей души, разумеется. Проглочена. Переварена. Исчезла. Внутри у вас пустота. Ничто.
Из темноты протянулась ее рука. Дотронулась до его груди. Быть может, ему только почудилось, что ее пальцы прошли между его ребер, проверили его легкие, свет его разума, биение его несчастного сердца.
- О да, ее больше нет, - сказала она печально. - Как жалко! Город развернул вас, как леденец на палочке, и съел. Теперь вы как покрытая пылью бутылка из-под молока, брошенная в парадном большого дома, горлышко которой затягивает паутиной паук. Шум транспорта превратил в месиво ваш костный мозг. Подземка высосала из вас дыхание, как высасывает душу из младенца кошка. С вашим головным мозгом расправились пылесосы. Алкоголь растворил в себе почти все оставшееся. Пишущие машинки и компьютеры проглотили мутный осадок и, пропустив через свои внутренности, извергли,
напечатали вас на бумаге, рассеяли в виде конфетти, сбросили в люк канализации. Телевидение записало вас в нервных тиках призраков на старых экранах. А последние оставшиеся кости унесет, пережевывая вас пастью своей двери с резиновыми губами большого злого бульдога, городской автобус-экспресс.
- О, почему вас так долго не было? - сказала она печально. - Уже и так почти поздно.
- В каком смысле?
- Вам не спастись. Вы не сможете принять мой дар.
Сердце его заколотилось.
- Какой дар?
- Покой, - ответила она. - Безмятежность. Тишину среди бедлама. Я дитя ядовитого ветра, совокупившегося с Ист-Ривер в блестящую от нефти, усыпанную мусором полночь. Я восстала против своих родителей. Я прививка против желчи, благодаря которой появилась на свет. Я сыворотка, родившаяся из ядов. Я антитело для времени. Я всеисцеляющее лекарство. Город вас убивает, не так ли? Манхэттен - ваш палач. Дайте мне быть вашим щитом.
- Каким образом?
- Вы станете моим учеником. Как невидимая свора гончих, защита моя окружит вас кольцом. Никогда больше не надругается над вашим слухом грохот подземки. Никогда не будет отравлять вам легкие и выжигать глаза смог. В обед ваш язык ощутит вкус райских плодов в самых обыкновенных дешевых сосисках. Вода из холодильника у вас на службе станет редким благородным вином. Полицейские станут отвечать, когда к ним обращаетесь вы. Вы только моргнете, и такси, мчащееся в никуда после конца смены, сразу около вас остановится. Театральные билеты будут появляться, едва вы подойдете к
окошку кассы. Будут меняться цвета светофора, - и это в часы пик! - Если вы решите проехать на своей машине от пятьдесят восьмой улицы до самой Вашингтон-сквер, и ни разу не загорится красный. Только зеленый - если я буду с вами... Если я буду с вами, наша квартира станет тенистой поляной в тропических джунглях, будет наполнена щебетанием птиц и зовами любви с
первого удушающе-жаркого дня июня до последнего часа, когда минет день труда и на поездах, возвращающихся с морского побережья и вынужденных вдруг остановиться где-нибудь на полпути, сходят с ума раздавленные жарой живые мертвецы. Наши комнаты будут полны хрустального звона. Наша кухня в июле будет эскимосским иглу, и в ней можно будет досыта наедаться мороженым из шампанского и вина "Шато лафит Ротшильд". А наша кладовая? В ней - свежие абрикосы, все равно февраль сейчас или август. Свежий апельсиновый сок каждое утро, холодное молоко на завтрак, веющие прохладой поцелуи в четыре часа дня, а у моего рта всегда вкус замороженных персиков, у тела - вкус покрытых инеем слив. Вкусное всегда под боком, как говорит Эдит Уортон... В любой невыносимый день, когда вам захочется вернуться со службы домой раньше времени, я буду звонить вашему боссу, и он всегда будет вас отпускать. Скоро вы сами станете боссом и, ни у кого не спрашивая разрешения, будете уходить домой ради холодного цыпленка, вина с фруктами и меня. Лето в райских ложбинах. Осени столь многообещающие, что вы буквально потеряете разум - как раз настолько,
насколько нужно. Зимой, конечно, все будет наоборот. Я буду вашим очагом. Мой милый пес, приляг у очага. Я стану для вас снежной шубой... В общем, вам будет дано все. Взамен я прошу немного. Всего лишь вашу душу.
Он замер и чуть было не отпустил ее руку.
- А разве не этого вы ожидали? - Она рассмеялась. - Но душу нельзя продать. Ее можно только потерять и никогда больше не найти. Сказать вам, чего я на самом деле от вас хочу?
- Скажите.
- Женитесь на мне, - сказала она.
"То есть продайте мне вашу душу", - подумал он, но промолчал.
Уже третье лето. За эти три года ко мне в лавку пришли всего шесть мужчин. Двое убежали сразу. Еще двое побыли немного и ушли. Один пришел еще раз, а потом исчез. Шестой же, побывав у меня три раза, признался наконец, что не верит. Видишь, никто не верит в настоящую, безграничную и ограждающую от всех печалей и волнений любовь, когда сталкивается с ней лицом к лицу. Какой-нибудь деревенский парень, простой, как дождь, ветер или колос, смог бы остаться со мной навсегда. Но житель Нью-Йорка? Во всем видит подвох… Кто бы ты ни был, каков бы ты ни был, о добрый господин, останься, подои корову и поставь парное молоко под прохладный навес в тени дуба, что растет на моем чердаке. Останься и нарви водяного кресса, чтобы очистить им свои зубы. Постой в Северной кладовой среди запахов хурмы, цитрусов и винограда. Останься и останови мой язык, чтобы я больше не произносила таких речей. Останься и закрой мне рот, чтобы я не могла вздохнуть. Останься, ибо я так устала от разговоров и так нуждаюсь в любви. Останься. Останься.
Izohlar
8