Kitobni o'qish: «[R] Эволюция»

Уверяю вас, единственный способ избавиться от драконов – это иметь своего собственного.

Е. Шварц

ПРОЛОГ

Стоило, наконец, признать – я умирал. Смерть, от которой я столько лет бегал и которую столько лет ждал, тихо посмеиваясь, стояла у изголовья моей кровати.

Проведя столько времени вместе и вдоволь наигравшись в эти веселые салочки, которые по недоразумению называются – жизнь, мы окончательно стали с ней единым целым. Словно у престарелых супругов не осталось между нами ни тайн, ни недомолвок, ни ожиданий, ни разочарований… А единственным плодом нашего неестественно долгого союза, стал только один дефективный ребенок – изматывающая усталость, которая сводила с ума от своего постоянства, раз за разом повторяя все свои, до боли знакомые трюки. Усталость от этой бесконечной борьбы за столь быстро пробегающую и столь медленно текущую жизнь.

В сущности, основная борьба проходила за единственно доступный ценный приз – мое тело. С маниакальным упорством мы бились за каждый его орган. Все что Смерти удавалось оттяпать в этой неравной схватке, человеческий прогресс восстанавливал с лихвой. Искусственные суставы, внутренние органы и мышцы – в моем теле осталось так мало из того, что изначально дала мне природа.

Выросший из нескольких маминых и папиных клеток, к концу своего существования я превратился в набор сложнофункционирующих механических и биологических частей. Смешно, но среди людей, которые, так или иначе, следили за моим здоровьем, большая часть носила гордое звание – инженер. Ирония современного мира – в холеных руках врача мирно соседствуют стетоскоп и отвертка…

Мне двести сорок лет – самому старому живому человеку на Земле. И в эту увлекательную игру я играю по меньшей мере лет сто пятьдесят. До пятидесяти мне казалось незыблемой константа единства тела и духа – одно не отделялось от другого. Цельный и монолитный индивидуум. Но как только начались проблемы со здоровьем, которых я к этому времени по глупости накопил изрядное количество, тут и настигло понимание. Понимание того, что духу и дальше влачить свой век в этой дряхлеющей оболочке.

С этого момента и завязалась неравная борьба. Иногда, хм… даже с положительным балансом. Спорт, правильное питание и специальные медикаменты позволили несколько десятков лет продержаться на уровне достаточном, чтобы питать иллюзии о победе. Но Смерть – это такой враг, которому достаточно просто сидеть на берегу и ожидать твоего последнего заплыва.

Великая Химия, достигшая к тому времени невероятных высот, скромно отступила, признав свое поражение. Тело деградировало и стремительно разрушалось.

На выручку пришла Кибернетика в обнимку с хирургией. Вот тут-то по-настоящему и начался не позволяющий ошибок забег на скорость. Бесцеремонные инженеры просто меняли мои органы, азартно выбрасывая их на помойку истории. Иногда, хотя если по-честному гораздо чаще, было больно и неприятно, но в результате я мог ходить, лежать, работать.

Благо я оправдывал эти недешёвые мероприятия – все же политик моего уровня может позволить себе многое. В том числе и использование новейших разработок в области робототехники. Неожиданно для себя я стал благодатным полигоном для жадных до результатов ученых.

Но все когда-то кончается. Пришло время, когда процесс запущенный апоптозом стал необратимым.

Умирал мой мозг. Бесследно сгорали синапсы, даря напоследок ярчайшие картины далекого детства и юношества. Рвались связи и химические последовательности, рождая скоротечные вихри эмоциональных выбросов. Сама структура ДНК меняла свою форму, освобождаясь от отмерших нуклеотидов, несущих информацию о всей совокупности элементов, слагающихся в такое простое понятие – я есмь.

Тело, которое стало сложно назвать человеческим, могло и дальше функционировать самостоятельно. Двигаться, словно самоуправляемая повозка… Но увы – возница уже не имел возможности управлять ею.

Все же человеческий организм – это больше, чем совокупность органов, собранных в единой оболочке. Господь Бог, в своей мудрости даровавший нам этот безупречный механизм, дал ему и стоп-кран, призванный сработать вовремя. Все должно произойти в положенное время – и рождение и смерть. Но человек бросает вызов этому неумолимому закону и, в своем глупом тщеславии, считает позволительным для себя манипулировать глубинными природными установками. Хотя… стоит признать, иногда это ему удается, ну или он думает, что удается.

А ведь с таким безжалостным врагом мы заранее играем мечеными фишками. Время, ехидно посмеиваясь, подбрасывает нам наживки, которые ведут нас туда, где неумолимая Смерть пожинает плоды любых человеческих потуг. Ввергая в пучину энтропии любую попытку упорядочить хаос, она терпеливо ждет нас в тихой гавани забвения.

Прошло и мое время – время побед и поражений, время любви и ненависти. Ничего не осталось от прошлого – «…все идет в одно место: все произошло из праха и все возвратится в прах» *

Я просто устал жить…

*– Экклезиаст, 3:20

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ПОСЛЕДСТВИЯ

ГЛАВА 1

Над ухом прозвучал мелодичный сигнал, и я с трудом разлепил веки. Глазам потребовалось несколько минут, чтобы попытаться сфокусироваться на окружающем меня пространстве. Еще несколько секунд потребовалось сонному сознанию, что бы определиться в нем.

Сигнал продолжал свое навязчивое давление, и мне пришлось напрячься, поворачивая голову на звук. Я находился в той же самой палате, где последнее время ожидал несомненного конца.

Белые стены, белые простыни и мебель. Белое оборудование, стоящее у изголовья и белые жалюзи на единственном окне. Все стерильное до оскомины, и надоевшее до чертиков. Просто размытая белая бесконечность.

Я-то всегда считал, что умирать лучше всего либо дома, окруженным внуками и правнуками, либо в поле, среди луговых цветов. Но родственники так не считали…

Они прилагали неимоверные усилия, тратили огромное количество животворящей энергии, но не понимали одного – я сам хотел умереть.

Внимание привлекло неместное здесь яркое и переливающееся пятно у кровати. Звук исходил оттуда. Я сделал специально усилие и внутренний механизм в глазах поменял линзы. Все сразу стало четким и приобрело сочные оттенки. Пятно оказалось голограммой моего сына. Почему-то Артем предпочитал этот образ, давным-давно затерянный в прошлом – долговязый девятнадцатилетний юноша с редким пушком под носом. Которые он в те времена гордо называл усами…

Голограмма открывала рот, явно произнося какие-то слова. Но сегодня с механизмами, доставляющими в мой мозг информацию из внешнего мира, происходило что-то неладное – сначала глаза, теперь вот внутреннее ухо не спешили работать. Наконец что-то щелкнуло, и я услышал, что говорил мне Артем.

– … тебе нужно просто решиться, пап! Сколько можно упираться? Ты же знаешь это просто, как… – он смешно нахмурил брови, маленький мой мальчик, – как поменять рубаху. Бац – и все, ты в Коконе!

Он с ожиданием заглядывал мне в глаза. Мой сын ждал ответа на вопрос, который с похвальной постоянностью задавал каждую нашу встречу. А я смотрел на родную мордаху и вспоминал его короткую жизнь. Вспоминал, как он трехлеткой с восторгом скатывался с ледяной горки, от восторга крича во всю горло. Как десятилеткой сломал ногу, нелепо упав с велосипеда, и я почти пять километров нес его на руках в ближайший травмопункт. Как девятнадцатилетнего оболтуса выдирал из пьяных компаний, пытаясь добрым словом и затрещиной направить неразумное свое дитя. Вспоминал, как гордо он дал мне в руки своего орущего первенца…

Он умер, не дожив всего несколько дней до своего тридцатилетия… Взрыв вакуумной бомбы уничтожил штаб миротворческих сил ООН на границе воюющих Индии и Пакистана. Почти сто человек мгновенно вознеслись к своим национальным богам, испепеленные адским пламенем. Повезло, если так можно сказать, единицам… У моего мальчика оказалось сожжено семьдесят процентов кожи – без какой-либо возможности спасти изувеченное тело.

Мне пришлось тогда приложить неимоверные усилия для того, чтобы то, что от него осталось, специальным бортом привезти в тот самый институт, который занимался моим превращением в киборга. Это сейчас операция по извлечению мозга стала рутинной, но тогда эксперименты по созданию Кокона только начинали свой путь.

Гениальный авантюрист Серджио Канаверо не смог добиться реализации мечты, которой от него ждало человечество – удачной пересадки головы. Раз за разом его операции заканчивались провалом – природа не собиралась отдавать свою территорию вандалам. Но его работы положили начало новой технологии – сохранению мозга в живом состоянии после смерти тела.

Долгие поиски и исследования закончились созданием поистине революционной разработки – мир увидел первый Кокон. Полностью автономная кибернетическая конструкция, сохраняющая в своей бронированной сердцевине живой человеческий мозг. С интерфейсом, связывающим его с любым электронным механизмом на земле. И первым кто испытал это сомнительное удовольствие, стал мой мальчик. Номер его Кокона – AV-0001.

С появлением Кокона мир безвозвратно изменился. Человечеству показалось, что он вновь опередил своего старого соперника. Смерть стала ненужной. Гибель тела теперь не приводила к исчезновению человека – его мозг мог существовать в питательной и стерильной среде неисчислимое количество лет. Полностью защищенный, имеющий собственную энергетическую установку он являл собой апофеоз мечты любого интроверта. С единственным условием – в перерождение брался только относительно здоровый, но исключительно целый мозг.

Потом к основной, лежащей на поверхности, возможности – спасению личности человека в экстренной ситуации, неожиданно приложились другие аспекты, открывшие головокружительные перспективы.

На поле истории вышел новый вид человека – HOMO INCORPOREAL, человек бестелесный.

Взамен тела и прилагающихся к нему органов чувств, личности, запечатанные в Коконах, обрели возможность управления любым механизмом сложнее велосипеда. Главное, чтобы он имел в своем устройстве электронный контур управления и соответствующий интерфейс.

И началось веселье – получив столь мощный пинок, прогресс неудержимо и бесшабашно помчался в светлую даль. Человеческий интеллект несравнимо сложнее любой вычислительной машины, а избавленный от тягот и лишений, которое прилагается к телу, он может творить чудеса. Особенно если дать ему нужный инструмент. И тут тоже не возникло особенных проблем – человечество, за последние годы индустриализации и роботизации, наработало такое количество взаимозаменяемых и специализированных орудий труда, что его с лихвой хватило на любое количество желающих. Вместо слабых, несовершенных биологических рук и ног, он получил бесконечно модифицирующийся инструментарий.

Изменения семимильными шагами рванули по планете, безжалостно меняя ландшафт ее биосферы.

Первыми, и самыми основными жертвами наступающего времени пали разработки искусственного интеллекта. Зачем нужен искусственный разум, если тысячи свободных, и главное – желающих работать, мозгов готовы предложить свои услуги?

Возможность их использования сразу была оценена промышленностью – вместо сложного электронного оборудования в роботах, в технике и в интеллектуальных системах работали те же люди, которые знали эту работу как свои пять пальцев. И работали, что немаловажно, без выходных и отпусков.

Престарелые, но еще полные желания работать врачи остались в своих больницах, вооруженные теперь не только собственными знаниями, но и прямым доступом к бесконечным информационным богатствам интернет-сети. Руки им заменяли более точные и быстрые роботы, которыми они управляли напрямую.

Коконы с интеллектом попроще управляли беспилотными автомобилями, системами умных домов и роботами-уборщиками. Всем нашлось применение.

Но большинство вновь рожденных индивидуумов устремилось в космос. Более не обременённый слабым телом, для которого требовалось создавать особые условия, человек стал истинным хозяином этого бесконечного пространства. Живыми остались только пассажиры – все управление и обслуживание больших и маленьких кораблей взяли на себя роботы, управляемые Коконами. И здесь для человечества открылись поистине безграничные возможности – космос, даже в прилегающем к маленькой Земле пространстве, давал все возможные материальные ресурсы. Больше не пришлось добивать полуразрушенную планету – управляемые Коконами корабли собирали по Солнечной системе нужные ископаемые, а огромные перерабатывающие заводы, так же управляемые Коконами, на орбитах перерабатывали их, отправляя на землю готовую продукцию. Приближался «золотой век» человечества. Без войн и конфликтов – всем хватало и ресурсов, и работы.

Тут же, в космосе свершились фундаментальные открытия, толкнувшие нас в Новый век – в точке Лагранж 1, системы Солнце—Земля, мы построили огромный исследовательский центр. В нем бестелесные ученые, сумевшие, наконец, полностью отдаться своей работе, объединили свой интеллект в огромный кластер и сообща выдавали такие результаты, которые раньше можно было ожидать только через столетия.

Одним из итогов их труда стало открытие возможности использования, давным-давно знакомых ученым «червоточин» – тоннелей «пространства-времени», позволяющих создавать пути в соседние звездные системы. И более того, «умные головы» создали механизм, позволяющий управлять этим процессом.

Создали и, в порыве исследовательского энтузиазма, опробовали его на Луне, отправив значительную ее часть в неизвестном направлении – открытый канал захватил исследовательскую лабораторию и пятьсот кубических километров поверхности нашего спутника, родив на ее теле рукотворный кратер глубиной пятьдесят километров. К счастью, «червоточина» схлопнулась, не успев наделать много дел. Это, конечно, стало серьезным потрясением для ученых, но не смогло остановить их рвения – просто опыты с тех пор стали проводить на самой окраине Солнечной системы.

Со временем накопился необходимый багаж знаний и умений, и нам открылась вся Вселенная!

Закидывая в созданную «червоточину» мощный излучатель, ученые методом проб и ошибок, научились определять места выхода тоннеля. Разработали дорожные карты, и во все стороны вселенной рвануло бесчисленное количество кораблей-разведчиков, управляемых Коконами. Следом, на открытые ими десятки пригодных для жизни планет, потянулись караваны переселенцев и колонистов. Началась Большая экспансия – сыны Адама осваивали свой новый мир.

Последним бриллиантом в этой коллекции драгоценностей, стала недавно открытая планета – Тесла. Принесшая еще одну, пока неоценённую, но столь же революционную возможность для людей. Ее ценность пока понимал только я…

Ведь ко всему этому цивилизационному великолепию, так или иначе, была причастна созданная мною Корпорация «Кокон индастриз». Которая, и я это признаю честно, присвоила себе плоды коллективного изобретения.

Сразу оценив его пользу, я приложил свои, скажем честно, немаленькие политические и финансовые возможности для удешевления процесса производства и максимального внедрения его в общество. А, используя небольшую юридическую лазейку, Корпорация заставила род людской расплачиваться за каждое сходящее с конвейеров заводов изделие – все легально произведенные Коконы принадлежали нам. Они просто сдавались в аренду на определенное количество лет…

Таким образом, я стал не только героем благодарного человечества, открывшего ему новый путь, но и самой ненавидимой личностью во вселенной. Начисто уничтожившей такое понятие, как национальное государство.

Государством стала Корпорация.

По планете прокатились многочисленные бунты, было много юридических и реальных войн, но с тех пор одно оставалось неизменным – «Кокон индастриз» владела миром. Без Кокона, этого символа всемогущества, общество, в том виде каким оно стало, не могло существовать. Отныне мир платил дань, делая Корпорацию настолько великой, что об этом не мог мечтать ни один тиран прошлого. А во главе Корпорации стоял я – Григорий Василевский, бывший политик, бывший президент Объеденной Евразии, бывший отец и бывший муж…

Ныне старик, умирающий от старости.

Хотя, если говорить откровенно, все это я делал ради своего сына. Мой шкурный расчет обращался только вокруг его выживания, а все остальное приложилось само. Цинично? Прожив долгую жизнь, я понял – самая действенная мотивация для человека, это его личные интересы. Безопасность, сытость, размножение – вот те базовые потребности, которые правят миром. А к ним прилагаются все остальные эмоции, придуманные беспокойным человечеством.

И именно из-за сына я не имел права умереть. Из-за него, из-за своей жены и дочери, и за многих других людей, конечно включая самого себя, которым мог бы помочь. Ведь, несмотря на дурную славу, я все же хотел людям добра.

А предметом, всецело завладевшим моим вниманием, стало маточное молочко – запретный плод с планеты Тесла. Я безраздельно отдался еще одной мечте…

ГЛАВА 2

– Пап? Папа??? – голограмма наклонилась к моему лицу, подрагивая своим струящимся, прозрачным сочувствием.

Каждый Кокон имел свой голографический проектор, демонстрирующий всем окружающим то, что и так не требовало доказательств – причастность к миру живых. Нужное скорее самим личностям, населяющим эти электрифицированные и механизированные, но все же – гробы. Тоскуя по своим потерянным телам, они демонстрировали всем окружающим такой разгул образов и видов, что диву даешься.

Еще не так давно, имея возможность передвигаться самостоятельно, я изредка спускался на нижние уровни, погружаясь в суетливый мир Центрального города. Наполненные взаимопересекающимися потоками из людей, Коконов и машин, улицы древнего города представляли собой адскую мешанину красок, форм и фигур. Там я и насмотрелся на это многообразие.

Город, спотыкаясь и задыхаясь от бега, торопился жить – суетливо и оттого чуть неловко. И при свете солнца, и под лучами отражателя Второй луны. Сухожилия мостов, автобанов и виадуков обвивали его крепкое тело бесконечным и живым корсетом. Дворцы, коттеджи и сады Верхнего города плавно стекали в площади и проспекты Нижнего, наполняясь вечно спешащими жителями и туристами со всего обитаемого Космоса.

Население Города веками перемалывалось и перемешивалось в невероятном коктейле народностей и этносов, в конце концов, родив единую столичную нацию.

А Вечный город помнил топот копыт коней хана Тохтамыша, брань поляков генерала Жолкевского, проклятия французов императора Наполеона, полное фиаско гитлеровской армии и зубовный скрежет солдат маршала У Циня. Он горел, тонул и замерзал. Его улицы покрывала зола пожаров, песок пылевых бурь и пепел ядерных осадков. Но он всегда восставал, словно Феникс – более сильный и более величественный.

Кто сейчас помнил имена этих захватчиков? Кто помнил исконное имя Великого города? Боюсь никто, кроме меня… А я хранил в памяти эти перекатывающиеся на языке чудесные слова – Москва, Россия…

Теперь же Центральный город – единственная столица единственного государства Земли, раскинувшаяся на большей части среднерусской возвышенности. И, без лишней скромности – столица прилегающей к ней Вселенной. А в нем пока еще жил я – ее создатель и повелитель…

Голос сына, точнее его электронный аналог, заключенный в блоках памяти Кокона, вновь вырвал меня из спасительного тумана забвения. Последнее время это происходило со мной все чаще – я проваливался в какие-то глубочайшие уровни своего бессознательного, где в густом бульоне чувств варились мои непознанные желания и мысли. И с каждым разом мне приходилось производить чудовищные усилия, чтобы выбраться из этой тягучей юдоли.

– Ты меня слышишь, пап?

На этот раз мне пришлось ответить, сбрасывая с глаз вонючую пелену далекого прошлого. Я напряг горло и синтезатор проскрипел.

– Да, сын… я тебя слышу…

Лицо Артема оживилось. Он явственно и облегченно вздохнул.

– А я уж думал… – он смущенно замолчал.

– Ты думал – я уже того? – сухой голос синтезатора не смог передать иронии, – преставился?

Артем деланно рассмеялся, скрывая свой страх. В голову пришла грустная мысль – мы с ним, собственно говоря, всего лишь личности, заключенные в свои собственные капсулы – я в кости черепа, он в металл Кокона. Но при этом – не более чем два робота, играющие в человеческие отношения.

Кокон Артема зажужжал и выпростал из своих недр два манипулятора. Один зажимал букет цветов. Я пригляделся, не веря своим, электронно улучшенным, глазам. Боже мой, это были простые полевые ромашки! Такие неуместные и беззащитные в этом стерильном мире. Обоняние мое давно отправилось в далекое и грустное путешествие, но мне явственно почудился запах летнего поля, где воздух пропитан ароматом разогретой земли, полевых цветов, пыли и прошлогоднего тлена.

Бог мой, как давно это было – лето, жизнь, любовь… Поле колышущихся маков, по которому мы бежали к электричке – я, Ирэн и маленький Артемка, хохочущий, принимающий все это как игру. Это для нас все было более чем серьезно – опоздав на нее мы рисковали остаться ночевать в поле, а для него любое действие с родителями приравнивалось, по объему полученных эмоций, к большому и ослепительному карнавалу…

Я долго смотрел на эти цветы, медленно погружаясь в пучину меланхолии. Артем заглянул мне в глаза и тихо прошептал.

– Вот, пап… я же… знаю, как тебе нравятся полевые цветы… – он, окончательно смутившись, замолчал.

А я наконец собрался с силами и пробулькал синтезированной речью.

– Откуда?

– Я был недавно на Юралс, представляешь – они там растут! – затараторил Артем, – прямо в поле, сами по себе! Мы искали старые стартовые площадки и в ущелье наткнулись на это поле. Оно живое, пап…

Он поднял свои голографические брови, удивляясь такому простому для меня факту. Я-то давно видел подобное – планета постепенно зализывала раны, нанесенные ей глупыми людьми, пытающимися доказать друг другу свою значимость. Она оживала и плевала на то, что думали об этом ее беспокойные и бестолковые жильцы. Мечтающие, что они и есть хозяева…

–Не Юралс, сынок! Урал… – попытался я исправить его ошибку, но вовремя остановился.

Меня сбивал с толку его образ – девятнадцатилетнего болтливого мальчишки, взахлеб рассказывающего отцу о своих приключениях. Из-за этого, я постоянно сползал на нравоучения, забыв, что моему сыночку, маленькому и неразумному, уже порядком за сотню лет.

Артем усмехнулся – он понял мое затруднение. Он многое понимал, мой сын. Мы вместе топтали этот мир уже так долго, что чувствовали себя иногда единым целым. Потому-то он так боялся моего ухода. Остаться одному в этом мире страшило его больше всего и приводило в состояние паники.

Может это моя вина, что за эти годы он не стал самостоятельным? Но ему пришлось пережить столько боли, горя и потерь, что мне стало сложно выпустить сына из свитого мною уютного гнезда. Смерть его матери и моей жены, отказавшейся переместиться в Кокон, стала серьезным ударом, еще более сблизивших наши отношения.

И его настойчивые просьбы о моем Переходе имели под собой вполне реальную потребность. Он считал, что мой отказ – это решение уйти вслед за Ирэн.

Между нами говоря, так оно и было до последнего времени. А именно до тех пор, пока основанная на Тесле секретная лаборатория не начала приносить сногсшибательные известия. Которые я, до поры до времени не выносил на всеобщее обсуждение – уж больно противоречивы они были.

Пока Артем прилаживал букет на прикроватной тумбе, я следил за передвижением металлического яйца и видел перемены в его конструкции. В начале производства это был громоздкий металлический овоид метровой высоты с неровной поверхностью, покрытой различными технологическими выступами, отверстиями и камерами. Он шумно передвигался на воздушной подушке и имел одну механическую клешню – способную, при случае, только вставить штекер интерфейса в подходящий зажим. И находился Кокон чаще всего в составе какой-либо технической конструкции, позволяющей реализовывать пожелания и нужды владельца.

Теперь же передо мной красовалось почти совершенное произведение инженерного искусства – абсолютно гладкое, изящное матовое яйцо, с неяркой неоновой подсветкой. Три гибких, и очень ловких, биомеханических манипулятора, прятались внутри корпуса, выдвигаясь на значительное расстояние. Они могли стать, в зависимости от сиюминутной надобности, как руками, так и ногами этого прекрасного механизма. А современный гравитационный движитель позволял ему передвигаться со значительной скоростью, подчас превышающею скорость иного автомобиля.

Поражала его мобильность – этот, несколько странный, улучшенный аналог человеческого тела, в связке с необходимыми обвесами становился абсолютным инструментом, универсальной и многозадачной машиной.

Я мысленно представил путешествие Артема на Урал, который все современные люди почему-то называли на английский манер. Скорее всего, Кокон сначала интегрировался с каким-либо летательным аппаратом, способным пересечь Восточные радиоактивные Пустоши, например со стратосферным истребителем. Затем был перемещен в планетарный разведчик, и уж потом использовал какой-нибудь небольшой наземный агрегат, имеющий возможность передвигаться по пересеченной местности полуразрушенных западных склонов Уральской гряды.

Так, меняя нужные механизмы, передвигался бы я. А, зная характер Артема, можно предположить, что так же поступил и он – к этим возможностям, за долгие годы привыкали все владельцы Коконов. Практическим навыкам использования различных вспомогательных механизмов, учат детей в школах, чтобы они, в нужный момент, могли применить требуемое умение. Ведь рано или поздно, практически все попадали в Кокон.

Конечно, не все в Коконе в полной мере пользовались своей мобильностью – многие личности не желали снова метаться по миру в поисках себя. Отвергая удел молодых пользователей, не набегавшихся за свою «телесную» жизнь, они оседали, поодиночке или в составе групп, в специальных кластерах и занимались исключительно мыслительным трудом. Или, оставаясь внешне пассивными, проводили свою долгую жизнь в райских кущах виртуальной реальности – дающей, говорят, абсолютные возможности для реализации собственных мечтаний и желаний.

Такова была сегодняшняя действительность. Неизменная и тягучая, словно слой растаявшей на солнце пастилы. И ее я готовился в очередной раз поменять.

Если, конечно, Господь даст мне дожить до этого…

ГЛАВА 3

Думаю, пришло время рассказать о той идее, которая в последнее время занимает все мои мысли. О том, что одним махом изменит весь существующий уклад жизни и сотрясет основы мироздания. То, что сможет дать миллионам личностям свободу от Кокона.

Да-да! Человек, создавший современный мир, являющийся его символом и полностью зависящий от давнего изобретения, готов в одночасье уничтожить его основу. Потому что я – ненавидел Коконы!

Я пришел к выводу, что идея Кокона переросла свой срок, она дожила свои последние дни и пора человечеству сделать еще один шаг в будущее – из кокона должна вылупиться бабочка, новая и прекрасная.

Моя идея настолько революционна и необычна, что реализацией ее занимается ограниченное число людей. Вернее сказать, самых верных мне Коконов, ибо я всегда помню о том, что лучший стимул для человека – его шкурный интерес. А здесь, поверьте мне, это звучит буквально – если эксперименты пройдут успешно, любой пользователь Кокона может обрести себе новое тело. Молодое и практически вечное. Вот так – ни много, ни мало…

Понятно, почему нужна такая секретность. Даже мой сын, и по совместительству помощник по развитию, не знал всех подробностей этой операции. Только горстка верных людей и вечность впереди…

Несмотря на свой преклонный возраст, а может быть наоборот благодаря ему, я отчетливо понимал – созданная мною Корпорация, давно переросла свою функциональную специализацию. Это давно уже не простая и понятная производственная компания – это политический и экономический монстр, который своими щупальцами опутал всю освоенную людьми вселенную. Самоорганизующаяся система, охватившая и узурпировавшая любую деятельность человека. Когда-то это правильное решение, спасшее для нас целый мир, сейчас, когда появилась такая фантастическая возможность, могла повергнуть этот самый мир в хаос, спасая свою сущность – любая крупная система стремится к стазису.

И я уже давно не переоцениваю свою значимость для этой системы. Я удобный и дешевый талисман – яркая вывеска на подгнившей стене. Имеющий почти неограниченную власть, но не имеющий право менять саму систему. Короче говоря – я могу делать все что угодно, кроме потрясания основ могущества Корпорации. А ее основа, как вы помните – это Кокон. Не только как изделие, но и как системообразующий феномен, оплетающий своей значимостью все сферы жизни человечества.

Есть такая старая поговорка, давно ставшая правилом – «Революция пожирает своих героев». Это правило действует и в политике, в крупном бизнесе. А я как раз и оказался тем человеком, который не может управлять своим разросшимся до неприличия детищем. И более того – я сам давно уже стал рабом Корпорации.

По-настоящему управлял этой сложной системой Совет директоров, состоящий из такого количества отвечающих за все людей и Коконов, что я никогда и не пытался разобраться во всех хитросплетениях взаимной субординации. Последние лет двадцать, мои решения касались преимущественно церемониальных и общих вопросов. Да что тут говорить – хорошо отлаженная организация работала безупречно! Тут мне есть чем гордиться…

Единственное направление, которое я не выпускал из своих рук – космическая разведка. Никто особенно и не сопротивлялся – развлекается старик и, слава Богу! Я же твердо знал, что только Глубокий Космос может дать нам, столь нужный для дальнейшего развития, ресурс.

И я не ошибся. Чутье старого интригана, матерого специалиста по темным делишкам и в этот раз не подвело. Я сумел оценить первые и последующие сообщения о чудесах Теслы, вовремя наложил на них гриф секретности и сразу замкнул все информационные потоки на себя. А уж создавать дымовые завесы я умел мастерски, благо времени для их оттачивания мне было дано предостаточно.

Поэтому-то Совет директоров и все прочие узнавали только то, что я считал нужным. То есть всякую ерунду вместо правды.

Оставалось делом техники организовать лабораторию на планете, окружить ее полностью автоматическими системами защиты и выбросить все данные о ней из информационной сети. Планета исчезла для человечества. Но не для меня.