Kitobni o'qish: «Молитва»

Молитва горца

Перевод Я. Козловского

 
Слышна мольба:
«Меня и остальных
Спаси, судьба, от помыслов дурных.
Возвысь мой дух, в надежде не покинь
И ниспошли мне мужество!
Аминь!
 
 
Да будет весть отрадна для меня,
А честь дороже злата и коня.
И все как есть испей, не половинь,
Отзывчива душа моя!
Аминь!
 
 
Да сбудется все доброе, что мне
Минувшей ночью виделось во сне,
Но станет явь пусть горькой, как полынь,
Коль поступлюсь я истиной!
Аминь!
 
 
Да обернется святостью мой грех,
И впредь да буду утверждать при всех,
Что нет для поклонения богинь
Достойнее возлюбленной.
Аминь!
 
 
Будь к миру милосердною, судьба,
И солнцем лишь его касайся лба,
И память укрепи в нем. И отринь
Войну от человечества.
Аминь!
 

* * *

 
Пусть там, где в ущельях клубятся туманы,
Нас юные девы и старые раны
Собой украшают.
Аминь!
 
 
Безмолвно беседуют с небом вершины,
Где в пору страды и сражений мужчины
Пусть не оплошают.
Аминь!
 
 
С годами становятся взрослыми дети —
И пусть, хоть пребудут столетье на свете,
Все ж молоды будут. Аминь!
Пусть день, когда друг не вошел в наши двери,
Уходит, отмеченный знаком потери
В селении всяком.
Аминь!
 
 
И пусть у того разлетятся ворота,
Кто гостя без должного встретил почета.
Вам вспомнился кто-то?
Аминь!
 

* * *

 
О господи, пускай лишится чина
Тот муж, что не почтил простолюдина
И рядовым окажется.
Аминь!
 
 
Пусть проведен глупцом однажды будет,
Кто о себе как о премудром судит.
И посмеемся мы над ним.
Аминь!
 

* * *

 
Когда начнет сам таять, как свеча,
Кто сыну приобрел диплом врача,
О господи,
пускай, как ни перечит
Больной отец,
его наследник лечит.
И хворому, там, где звучит латынь,
Ты помогать не торопись.
Аминь!
 

* * *

 
Пускай того не чтят родные дети,
Кто теще не отказывал в привете,
А мать родную забывал.
Аминь!
 
 
Пусть безымянным к отчему порогу
Вернется тот, кто, выходя в дорогу,
На кличку имя променял.
Аминь!
 
 
Любовницей,
в летах он или молод,
Пусть будет голым выдворен на холод,
Кто с нею изменял жене.
Аминь!
 

* * *

 
Пускай ишак лягнет в уста того,
Кто клеветал на друга своего.
Всяк клеветник скотина есть.
Аминь!
 
 
Кто на словах был храбр, о небеса,
Сбежит пусть от залаявшего пса,
И весть о том всех обойдет.
Аминь!
 

* * *

 
Покаюсь, если чьих-то слез
Я стал виной.
Аминь!
А кто обиду мне нанес,
Пусть кается!
Аминь!
 
 
Да будет в жизни счастлив тот,
Кто сердцу мил.
Аминь!
И счастлив тот, кто в свой черед
Нас полюбил.
Аминь!
 

Цадинское кладбище

Перевод Н. Гребнева

 
Цадинское кладбище… В саванах белых,
Соседи, лежите вы, скрытые тьмой
Вернулся домой я из дальних пределов,
Вы близко, но вам не вернуться домой.
 
 
В ауле осталось друзей маловато,
В ауле моем поредела родня…
Племянница – девочка старшего брата,
Сегодня и ты не встречала меня.
 
 
Что стало с тобой – беззаботной, веселой?
Года над тобою текут как вода.
Вчера твои сверстницы кончили школу,
А ты пятиклассницей будешь всегда.
 
 
И мне показалось нелепым и странным,
Что в этом краю, где вокруг никого,
Зурна моего земляка Бияслана
Послышалась вдруг у могилы его.
 
 
И бубен дружка его Абусамата
Послышался вновь, как в далекие дни,
И мне показалось опять, как когда-то,
На свадьбе соседа гуляют они.
 
 
Нет… Здесь обитатели не из шумливых,
Кого ни зови, не ответят на зов…
Цадинское кладбище – край молчаливых,
Последняя сакля моих земляков.
 
 
Растешь ты, свои расширяешь границы,
Теснее надгробьям твоим что ни год.
Я знаю, в пределах твоих поселиться
Мне тоже когда-нибудь время придет.
 
 
Сходиться, куда б ни вели нас дороги,
В конечном итоге нам здесь суждено.
Но здесь из цадинцев не вижу я многих,
Хоть знаю, что нет их на свете давно.
 
 
Солдат молодых и седых ветеранов
Не дома настигла кромешная тьма.
Где ты похоронен, Исхак Биясланов.
Где ты, мой товарищ, Гаджи-Магома?
 
 
Где вы, дорогие погибшие братья?
Я знаю, не встретиться нам никогда.
Но ваших могил не могу отыскать я
На кладбище в нашем ауле Цада.
 
 
На поле далеком сердца вам пробило,
На поле далеком вам руки свело…
Цадинское кладбище, как ты могилы,
Могилы свои далеко занесло!
 
 
И нынче в краях, и холодных, и жарких,
Где солнце печет и метели метут,
С любовью к могилам твоим не аварки
Приносят цветы и на землю кладут.
 

«Жизнь прожита. Былого не вернуть…»

Перевод В. Коркина

 
Жизнь прожита. Былого не вернуть.
А все ж вглядеться в то былое
Нам Бог велит.
О Патимат, наш путь
Предсказан был единою судьбою.
 
 
Казниться лицемерно хуже лжи.
Списать грехи на юность – грех умножить.
Пускай прилюдно каются ханжи.
Не пощажу себя наедине с тобой, о Боже!
 
 
Как я устал… Какой в душе разброд!
Мой смех вчерашний обернулся плачем.
Вокруг глаза взыскующих сирот…
Зачем свой взор от взора их я прячу?
 
 
Не думал, что за все расплата ждет:
За суету, за глупые раздоры?
Сам виноват.
Как тяжек жизни гнет…
Как высоки и благородны горы!
 

Пленительных женщин и храбрых мужчин

Перевод Я. Козловского

 
Наверное, поздно близ белых вершин
Явился я в мир, чьи распахнуты шири:
Пленительных женщин и храбрых мужчин
Уже не пришлось мне застать в этом мире.
 
 
Я рано, наверно, над бездной годин
Под желтой луною седлал иноходца,
Пленительных женщин и храбрых мужчин
Увидеть не мне, а другим доведется.
 
 
А может, мой предок – вожатый дружин
Завидует мне, что, далекий раздору,
Пленительных женщин и храбрых мужчин
Я больше встречаю, чем он в свою пору.
 
 
И, может, грядущего времени сын
Тому позавидует, что под луною
Знавал я немало друживших со мною
Пленительных женщин и храбрых мужчин.
 

Старые горцы

Перевод Я. Козловского

 
Они в горах живут высоко,
С времен пророка ли, бог весть,
И выше всех вершин Востока
Считают собственную честь.
 
 
И никому не сбить их с толка,
Такая зоркость им дана,
Что на любого глянут только —
И уж видна его цена.
 
 
И перед боем горцам старым
От века ясно наперед,
Кто выстоит, подобно скалам,
Кто на колени упадет.
 
 
И ложь почувствуют тотчас же,
Из чьих бы уст она ни шла,
Какой бы хитрой, и тончайшей,
И золоченой ни была.
 
 
В горах старик седоголовый,
Что ходит в шубе круглый год,
Так подковать умеет слово,
Что в мир пословица войдет.
 
 
О, горцы старые!
Не раз им
Еще народ воздаст хвалу.
Служил советчиком их разум
И полководцу и послу.
 
 
Порою всадник не из местных
Вдали коня пришпорит чуть,
А старикам уже известно,
Зачем в аул он держит путь.
 
 
Какой обременен задачей,
Легка она иль нелегка,
Посватать девушку ли скачет
Или наведать кунака.
 
 
Был Камалил Башир из Чоха
Ребенком маленьким,
когда
Старик предрек:
«Он кончит плохо,
И многих горцев ждет беда.
 
 
Их дочерей и женщин скоро
Красавец этот уведет.
Спасая горцев от позора,
Родной отец его убьет…»
 
 
Когда над верхнею губою
У Шамиля белел пушок
И босоногою гурьбою
Шамиль командовать лишь мог,
Сказал о нем еще в ту пору
Старик гимринский как-то раз:
«Дымиться он заставит порох,
И будет гром на весь Кавказ!»
 
 
Старик, услышавший в ауле
Стихи Махмуда в первый раз,
Сказал:
«Он примет смерть от пули
Из-за красивых женских глаз…»
 
 
Душой робея, жду смущенно,
Что скажут на мои стихи
Не критики в статьях ученых,
А в горских саклях старики.
 
 
Они горды не от гордыни,
И знаю: им секрет открыт,
О чем в обуглившейся сини
Звезда с звездою говорит.
 
 
Они горды не от гордыни.
Путь уступая их коню,
Я в гору еду ли, с горы ли,
Пред ними голову клоню.
 

Мой Дагестан

Перевод Н. Гребнева

 
Когда я, объездивший множество стран,
Усталый, с дороги домой воротился,
Склонясь надо мною, спросил Дагестан:
«Не край ли далекий тебе полюбился?»
 
 
На гору взошел я и с той высоты,
Всей грудью вздохнув, Дагестану ответил:
«Немало краев повидал я, но ты
По-прежнему самый любимый на свете.
 
 
Я, может, в любви тебе редко клянусь,
Не ново любить, но и клясться не ново,
Я молча люблю, потому что боюсь:
Поблекнет стократ повторенное слово.
 
 
И если тебе всякий сын этих мест,
Крича, как глашатай, в любви будет клясться,
То каменным скалам твоим надоест
И слушать, и эхом вдали отзываться.
 
 
Когда утопал ты в слезах и крови,
Твои сыновья, говорившие мало,
Шли на смерть, и клятвой в сыновней любви
Звучала жестокая песня кинжала.
 
 
И после, когда затихали бои,
Тебе, Дагестан мой, в любви настоящей
Клялись молчаливые дети твои
Стучащей киркой и косою звенящей.
 
 
Веками учил ты и всех и меня
Трудиться и жить не шумливо, но смело,
Учил ты, что слово дороже коня,
А горцы коней не седлают без дела.
 
 
И все же, вернувшись к тебе из чужих,
Далеких столиц, и болтливых и лживых,
Мне трудно молчать, слыша голос твоих
Поющих потоков и гор горделивых».
 

Клятва сыновей

Перевод Я. Козловского

 
С головами поникшими
Над отцами погибшими
Встали мы.
 
 
Над легендой повитыми
Их могильными плитами
Встали мы.
 
 
Им, как будто бы мысленно,
Тихо мы и не выспренне
Говорим:
 
 
«Листья вашего дерева,
А не серая тень его —
Это мы!
 
 
Эхо вашего голоса,
Зерна вашего колоса —
Это мы!
 
 
Битв минувших не отблески,
А законные отпрыски —
Это мы!
 
 
Меж годами посредники,
Вашей славы наследники —
Это мы!
 
 
Всех имен ваших словники,
Ваших кровников кровники —
Это мы!
 
 
Ваших помыслов вестники,
Вашей правды наместники —
Это мы!
 
 
Ваших давних наветчиков
Превратили в ответчиков —
Это мы!
 
 
Продолжение повести
Вашей чести и совести —
Это мы!
 
 
Ваших судеб защитники,
Не лохматые битники —
Это мы!
 
 
Ваших дум воплощение
И грехов отпущение —
Это мы!
 
 
Верность вашим обличиям,
Верность вашим обычаям —
Мы храним!
 
 
Верность вашему воинству
И мужскому достоинству —
Мы храним!
 
 
Верность вашему мужеству
И великому дружеству —
Мы храним!
 
 
Верность вашей душевности
И святой вашей верности —
Мы храним!
 
 
Сами ставшие взрослыми,
Вам клянемся мы веснами,
Светом собственных глаз
 
 
И огнем над метелями,
Хлебом и колыбелями —
Быть достойными вас!»
 

Проклятие

Перевод Я. Козловского

 
Проклятье бурдюку дырявому,
В котором не хранят вино,
Проклятие кинжалу ржавому
И ржавым ножнам заодно.
 
 
Проклятие стиху холодному,
Негреющему башлыку,
Проклятье вертелу свободному,
Нежарящемуся шашлыку!
 
 
Проклятье тем, кто и понятия
Иметь о чести не привык,
Проклятие, мое проклятие
Унизившим родной язык.
 
 
Тому проклятье, в ком прозрения
Не знала совесть на веку.
Пусть примет тот мое презрение,
Кто дверь не отпер кунаку.
 
 
Будь проклято в любом обличии
Мне ненавистное вранье.
Забывшим горские обычаи
Презренье горское мое!
 
 
Будь проклят, кто на древе замысла
Боится света, как сова,
И тот, кто клятвенные запросто
Бросает на ветер слова.
 
 
В кавказца, как бы он ни каялся,
Проклятьем выстрелю в упор,
Когда бы он начальству кланялся,
А не вершинам отчих гор.
 
 
Будь проклят, кто забыл о матери
Иль в дом отца принес позор.
Будь проклят тот, кто невнимателен
К печали собственных сестер.
 
 
Проклятье лбу, тупому, медному,
И тем, кто лести варит мед,
Проклятие юнцу надменному,
Что перед старцем не встает.
 
 
Проклятье трусу в дни обычные,
Проклятье дважды – на войне.
Вам, алчные, вам, безразличные,
Проклятье с трусом наравне.
 
 
Мне все народы очень нравятся.
И трижды будет проклят тот,
Кто вздумает,
кто попытается
Чернить какой-нибудь народ.
 
 
Да будет проклят друг,
которого
Не дозовешься в час беды!
И проклят голос петь готового
В любом кругу на все лады!
 

Горцы

Перевод Я. Козловского

 
Радость скрыть они умеют,
Если только это надо.
Скорбь и горе не унизят:
Не затмят слезами взгляда.
И в душе их даже время
Пламя страсти не остудит, —
Это гор моих высоких
Нестареющие люди.
 
 
Шире, чем донские степи,
Их сердца в теснине горной,
И под черной буркой совесть
Никогда не станет черной.
И ни песен их, ни тостов.
Кто слыхал, тот не забудет, —
Это гор моих высоких
Замечательные люди.
 
 
И на дружбу верной дружбой
Сердце в каждом отзовется,
Но, в бою врага встречая,
Сталь в том сердце разольется.
Жизнь отдать они готовы,
Если только надо будет, —
Это гор моих высоких
Несгибаемые люди.
 
 
Не велик числом народ мой,
Но зато велик делами.
Кровь отдаст за каплей каплю,
Чтоб она взошла цветами.
И ему нельзя не верить,
Предан он своей отчизне
На крутых, на самых резких
Поворотах нашей жизни.
 

Прощание с аулом чиркей

Перевод Я. Козловского

 
Прощай, мой Чиркей ненаглядный,
Сородич седой высоты!
Увитый лозой виноградной,
Собою пожертвовал ты.
 
 
Стою на высокой плотине.
И передо мной в глубине
Лежишь, знаменитый поныне,
Ты, как Атлантида, на дне.
 
 
Запомнивший страсти мирские,
Расстался ты с древней молвой.
И волны сомкнулись морские
Над буйной твоей головой.
 
 
Уже мне под синью небес ты
С кувшином на правом плече
Не вышлешь навстречу невесты,
Подобной горящей свече.
 
 
И впредь на гранитном майдане
В ближайшем соседстве веков
Твоих не увижу, как ране,
Беседующих стариков.
 
 
Мне дым твой очажный был сладок.
И многое значить могло,
Что борозды каменных складок
Твое отличали чело.
 
 
Гулял я на свадьбах немало,
Мужей твоих славя и жен.
И жаль, не смогу,
как бывало,
К умершим прийти на поклон.
 
 
Прощай, погребенный Сулаком,
Чиркей мой,
чья совесть чиста.
Окрест молодая над мраком
Заря вознеслась неспроста.
 
 
Воды одержимо движенье,
Летит, как табун кобылиц.
Скользит над тобой отраженье
Несуетных царственных птиц.
 
 
И венчан ты клёкотом воли,
Что верен в горах небесам.
И я твоей жертвенной доле
Все чаще завидую сам.
 

У очага

Перевод Н. Гребнева

 
Дверцы печки растворены, угли раздуты,
И кирпич закопчен, и огонь тускловат.
Но гляжу я на пламя, и кажется, будто
Это вовсе не угли, а звезды горят.
 
 
Звезды детства горят, звезды неба родного.
Я сижу у огня, и мерещится мне,
Будто сказка отца вдруг послышалась снова,
Песня матери снова звенит в тишине.
 
 
Полночь. Гаснет огонь. Затворяю я дверцу —
Нет ни дыма, ни пламени, нет ничего.
Что ж осталось? Тепло, подступившее к сердцу,
Песня матери, сказка отца моего.
 

Молитва

Когда поднимешься к вершинам синим…

Перевод Н. Гребнева

 
Когда поднимешься к вершинам синим,
Где достают рукою небосвод,
Когда услышишь, как река в теснине
Который век все ту же песнь поет,
Когда увидишь: в небе кружит птица,
А по изгибам гор ползут стада,
Родной земле захочешь ты молиться,
Хоть не молился в жизни никогда.
 
 
Когда за далью моря корабельной
Увидишь ты, как солнца шар поблек,
И, будто в лампе десятилинейной,
Прикрутит вечер блеклый фитилек.
Когда увидишь: солнце в море тонет
И режет солнце пополам вода,
Ты склонишься в молитвенном поклоне,
Хоть ты и не молился никогда!
 
 
Увидишь ты, как пожилые люди
Сидят, свои седины теребя,
Как женщина ребенка кормит грудью, —
И в сотый раз все потрясет тебя,
И все, что на земле, что в небе синем,
Захочешь ты постичь, и вот тогда
Замолкнешь, и молитва горлом хлынет,
Хоть ты молитв не слышал никогда!
 

Матери

Перевод Я. Козловского

 
Мальчишка горский,
я несносным
Слыл неслухом в кругу семьи
И отвергал с упрямством взрослым
Все наставления твои.
 
 
Но годы шли,
и, к ним причастный,
Я не робел перед судьбой,
Зато теперь робею часто,
Как маленький, перед тобой.
 
 
Вот мы одни сегодня в доме.
Я боли в сердце не таю
И на твои клоню ладони
Седую голову свою.
 
 
Мне горько, мама, грустно, мама,
Я – пленник глупой суеты,
И моего так в жизни мало
Вниманья чувствовала ты.
 
 
Кружусь на шумной карусели,
Куда-то мчусь,
но вдруг опять
Сожмется сердце. «Неужели
Я начал маму забывать?»
А ты, с любовью, не с упреком,
 
 
Взглянув тревожно на меня,
Вздохнешь, как будто ненароком,
Слезинку тайно оброня.
 
 
Звезда, сверкнув на небосклоне,
Летит в конечный свой полет.
Тебе твой мальчик на ладони
Седую голову кладет.
 

Звезды

Перевод Я. Козловского

 
Звезды ночи, звезды ночи
В мой заглядывают стих,
Словно очи, словно очи
Тех, кого уж нет в живых.
 
 
Слышу,
с временем не ссорясь,
В час полночной тишины:
«Будь как совесть, будь как совесть
Не вернувшихся с войны!»
 
 
Горец, верный Дагестану,
Я избрал нелегкий путь.
Может, стану, может, стану
Сам звездой когда-нибудь.
 
 
По-земному беспокоясь,
Загляну я в чей-то стих,
Словно совесть, словно совесть
Современников моих.
 

«Ночей и дней все нарастает бег…»

Перевод Я. Козловского

 
Ночей и дней все нарастает бег,
В Путь Млечный перейдет тропа земная.
Что завещать мне людям, белый снег,
Что завещать им, лошадь вороная?
 
 
Что в дар оставить: к милости призыв?
Иль зов к отмщенью, кровника достойный,
Чтоб говорили: видел сны покойный,
Под голову оружье положив?
 
 
Мы негодуем, мучаемся, любим,
Я сам себе и раб, и государь,
И, уходя, что мне оставить людям,
Связуя воедино новь и старь?
 
 
Родов ли зависть, схожую с проклятьем,
Вражду племен, коварство ли владык,
Что должен я в наследство передать им,
Покуда мой не окаменел язык?
 
 
Я не хочу, чтоб кровь лилась как ныне,
И покорялся заново Кавказ.
И кадий, необрезанный, в гордыне
Звал с минарета совершить намаз.
 
 
И, обращаясь с укоризной к веку,
Я говорю:
– Пусть тот из мусульман
Не совершит паломничества в Мекку,
Который даже не прочел Коран.
 
 
И, проникавший в роковые страсти,
Настанет час —
   я упаду с седла,
Где нет числа канатоходцам власти,
Канат высок, но низменны дела.
 
 
Горит светильник, что зажжен когда-то
Моим отцом вблизи ночных отар.
И вместе со стихами —
    сын Гамзата —
Его я горцам оставляю в дар.
 

«Когда бы был Корану я обучен…»

Перевод Я. Козловского

 
Когда бы был Корану я обучен
И приобщен к молитвам мусульман,
Лицо к нагорным обращая кручам,
Тебе бы я молился, Дагестан.
 
 
Но возле эмиратских минаретов,
Где путь прервал верблюжий караван,
Велением любви, а не заветов
Я за тебя молился, Дагестан.
 
 
Четверку белых лошадей окинув
И слушая притихший океан,
В лучах заката
в стане бедуинов
Я за тебя молился, Дагестан.
 
 
И видел я, но не с колен намаза,
Как вновь забрезжил несказанный свет
И, проходя по лезвию Кавказа,
На равных с небом говорил поэт.
 
 
Был за грехи ничуть не преуменьшен
Его земной пожизненный удел
Обожествлять в стихах одну из женщин
И чтить, как рай, отеческий предел.
 

«Всему свой срок приходит»

Перевод Я. Козловского

 
Всему свой срок приходит.
Под уклон
Арба моя с вершины покатилась.
Молю, Всевышний,
окажи мне милость
Своих зимой избегнуть похорон.
 
 
За тем, чтоб на кладбище кунаки,
Пронизанные стужей, коченели,
И белые венчали башлыки
Их головы под вихрями метели.
 
 
Не дай, Аллах, мне умереть весной,
Чтоб, отложив любовные свиданья,
Невесты гор толпились предо мной
И черными их были одеянья.
 
 
Даруй мне тайно умереть, Аллах,
Чтоб четверо могильщиков умелых
Бестрепетно в отмерянных пределах
Земле Кавказа предали мой прах.
 
 
Осознавать отрадно будет мне,
Что друга не оставил я в кручине,
А враг не оказался на коне,
Лишившись вести о моей кончине.
 
 
Пусть спутники уверовают в то,
Что я заснул под дождик колыбельный
И вскоре догоню их на плато
Иль в каменной теснине сопредельной.
 
 
И бороду седую шевеля,
Старик промолвит, глядя на вершину:
– Я видел сам: в священную Медину
Ушел Расул проведать Шамиля.
 
 
И, улыбаясь, скажет обо мне
Правдивая красавица аула:
– Я нынче ночью нашего Расула
Среди поэтов видела во сне.
 

«Мне жаль, что, как отец, я не владею…»

Перевод В. Коркина

 
Мне жаль, что, как отец, я не владею
Божественным Корана языком.
Отец, тебя я на Коран беднее,
Хоть средь людей не числюсь бедняком.
 
 
Муллою с детства не был я обучен
Молитвам предков. Не моя вина.
Зато иные я познал созвучья.
Иные имена и письмена.
 
 
Великий Пушкин. «Чудное мгновенье!..”
«Я вас люблю…» Я, как в бреду, шептал.
В тот миг к его живому вдохновенью,
Как к роднику, губами припадал.
 
 
Прости, отец, что я сказать посмею:
«Как жаль, что ты не повстречался с ним!
Грущу, что ты на Пушкина беднее.
О, как бы он тобою был любим!”
 
 
Мне зависть незнакома. Но, пожалуй,
Прав, утверждая это, не совсем:
Признаться, тоже завидно бывало,
Когда, увы, я был, как камень, нем.
 
 
Когда? О, часто! Гостем безъязыким
По свету шляться много довелось.
Но в мире есть один язык великий —
Поэзия!
Ты с ним – желанный гость.
 
 
Понятен он и юноше и старцу,
Когда Любовь поет, забыв про все.
Шекспир, Петрарка, Гёте…
Мне, аварцу,
Ты новым братом стал, мудрец Басё.
 
 
Поэзия – Любовь. Иной причины
Искать гармоний, верь, в природе нет.
Незримо сходит Бог в тот час с вершины,
Когда Он слышит, что поет Поэт…
 
 
Но стережет нас светопреставленье —
Зубовный скрежет, дикий вой и рык.
На мир упало умопомраченье:
Язык войной поднялся на язык.
 
 
Вражду смирить ничто теперь не в силах.
Бог удалился, оскорбленный, прочь.
А ты, Поэт? Удел твой – на могилах
Рыдать без слов, не зная чем помочь.
 
 
Нет, о любви ты петь уже не сможешь.
Хоть и минует черная вражда.
Убито сердце. Зря лишь растревожишь.
В нем счастье не воскреснет никогда.
 
 
…Иной поэт придет невесть откуда,
Мальчишка, шалопай, кудрявый бес.
На языке Махмуда и Неруды
Споет Любовь.
И Бог сойдет с небес.
А что потом – неужто все по кругу?..
 

«О, шансов мы не упускаем…»

Перевод В. Коркина

 
О, шансов мы не упускаем
Плевать минувшему вослед…
А песнь иль злобу завещаем —
Ужель о том заботы нет?
 
 
Мостов порушенных обломки —
Наш путь. Он скорбен был и крут…
Дай Бог надежду, что потомки —
Где ложь, где правда – разберут.
 

«Равнодушно пройти не дают…»

Перевод В. Коркина

 
Равнодушно пройти не дают
Мне могил безымянных надгробья.
Что печаль моя? – Прихотей зуд.
Что тоска моя? – Стона подобье.
 
 
Шелестит на могиле трава.
Что пред вечным безмолвием стою?
Моя слава? – Слова, все слова.
Мой талант? – Словоблудье пустое.
 

«Мать люльку качает в ауле…»

Перевод Я. Козловского

 
Мать люльку качает в ауле,
А где-то под желтой луной
Свистят ненасытные пули,
И вспять не вернуть ни одной.
 
 
Звучит колыбельная ночи,
И где-то парит Азраил,
У ангела смерти нет мочи
Сложить своих аспидных крыл.
 
 
И мать одержима любовью,
А где-то родившийся день
Встает над дымящейся кровью,
Бросая багровую тень.
 
 
И грудь обнажила над сыном
Горянка в ауле опять.
И где-то бредет по руинам
От горя безумная мать.
 
 
И множатся сонмы отрытых,
Ощеренных рвов и траншей.
И больше на свете убитых,
Чем умерших смертью своей.
И слышится стон лазарета,
И снова палят и бомбят.
И длится трагедия эта
Тысячелетье подряд.
 
 
Но каждой своей параллелью
Мир чает:
придут времена,
Как женщина над колыбелью,
Склонится над ним тишина.