Kitobni o'qish: «Жизнь и наставления Рамакришны Парамахамсы»

© «Общество Рамакришны – Центр Веданты» 1995–2018

© ООО ИД «Ганга», 2018

Краткая биография Шри Рамакришны¹

18 февраля 1936 года в семье бедного брахмана из деревни Камарпукур, располагавшейся в ста двадцати двух километрах от Калькутты, родился сын. Он был четвертым из пятерых детей. Позднее мир узнает об этом индийском мальчике как о великом Рамакришне. При рождении же он получил имя Гададхар. В пятилетнем возрасте его отправили в сельскую школу, где он научился читать, писать и считать. Но мальчика больше интересовала не школьная программа, а жизнь великих святых и мудрецов.

Однажды он шел узкой тропой через рисовое поле и ел на ходу воздушный рис. Вдруг его взор остановился на стае белоснежных журавлей, которые летели клином на фоне темной грозовой тучи, закрывавшей горизонт. Эта прекрасная, контрастная картина вызвала в Гададхаре состояние транса, и мальчик потерял сознание внешнего мира. Деревенские жители нашли его лежащим на поле и отнесли домой. Это, вероятно, был первый опыт божественного экстаза Гададхара.

Другой раз группа деревенских женщин отправилась в паломничество в Анур. Мальчик Гададхар шел с ними. Напевая по пути песни, он как будто впал в оцепенение, его тело стало твердым и нечувствительным, а из глаз градом полились слезы. Постепенно мальчик пришел в себя. Набожная женщина Прасанна уже тогда распознала его божественность и несколько лет спустя сказала ему: «Что бы ты ни говорил, ты не простой человек».

Отец Гададхара умер, когда мальчику было семь лет. Старший брат Рамкумар переселился в Калькутту и открыл там школу. Затем он привез туда и своего младшего брата Гададхара, уже подростка, но мальчик, не знающий дисциплины, поглощенный своей внутренней жизнью, не хотел учиться.

В это время одна женщина из шудр (низшей касты), Рани Расмани, основала в Дакшинешваре, на левом берегу Ганги, в шести километрах от Калькутты, храм, посвященный великой богине Матери Кали. Ей было очень трудно найти брахмана, который взял бы на себя обязанности жреца при храме. Для брахмана, который согласился бы принять подобную должность в храме, построенном шудрой, это было бы потерей лица. Но Рамкумар все же пошел на это в 1855 г., хотя его младший брат Гададхар, в то время щепетильно относящийся к вопросам касты, с трудом мирился с этим положением. Со временем, однако, он стал относиться к этому более терпимо, и когда в следующем году Рамкумар скончался, Гададхар, скрепя сердце, согласился заменить его. С этого времени о Гададхаре известно как о Рамакришне.

С самого начала работы нового пуджария Матхуранатх (зять Рани Расмани и владелец храма) заметил странную разницу между тем, как совершал поклонение Божественной Матери Рамакришна, и как поклонялись остальные. Но Матхуранатха это не беспокоило: он чувствовал, что поклонение Рамакришны Божественной Матери Кали пробудит Божество, заключенное в храмовом изваянии. Поэтому он не стал обращать внимания на жалобы служителей храма на то, что молодой человек не следует в совершении обрядов установленным канонам.

Время шло и Рамакришну охватило жгучее желание лицезреть Божественную Мать. Желание все возрастало, но день проходил за днем, ночь за ночью, а Мать все не являлась голодному взору, и неутоленное желание перерасло в страдание. Рамакришна почти не спал. Слезы постоянно лились из глаз; он, как в агонии, бился головой о землю, до крови царапал лицо; его горестные стоны привлекали внимание многих сторонних наблюдателей. В один из дней он не смог больше терпеть свою отлученность от Божественной Матери. Жизнь для него потеряла всякий смысл. Сам он так описывает это переживание:

«Я страдал от мучительной боли, потому что не был благословлен явлением Матери. Я чувствовал себя так, словно мое сердце выжимали, как мокрое полотенце… Меня охватила тревога и страх, что, может быть, это не моя доля – постичь Ее в этой жизни. Я не мог больше выносить разлуку: мне казалось, что жизнь не стоит того, чтобы жить. Внезапно мой взгляд упал на меч, который хранился в храме Матери. Решившись положить конец своей жизни, как безумный, я ринулся к мечу, но только лишь я схватил его… И вдруг… Комната со всеми дверями и окнами, храм – все исчезло, не оставив и следа, и вместо этого был безбрежный, бесконечный, сияющий Океан Сознания, или Духа. Насколько хватало глаз, его сияющие волны с оглушительным гулом накатывали со всех сторон, чтобы поглотить меня! В мгновение ока они оказались надо мной и полностью затопили меня. Я задыхался. Я потерял естественное сознание и упал… Как прошел этот день и следующий – я не знаю, но внутри ощущался постоянный поток ни с чем не смешанного блаженства, совершенно новый для меня, и я чувствовал присутствие Божественной Матери».

С этого времени его постоянные молитвы были направлены на то, чтобы это видение повторилось. Иногда его желание было настолько сильным, что он катался по земле с криком: «Мать, будь милостива ко мне и явись еще раз!» Он плакал так горько, а люди собирались вокруг него, чтобы посмотреть на это. «Я почти не сознавал их присутствия, – говорил позднее Рамакришна. – Они были более похожи на тени или картинки, чем на настоящих людей, и я не испытывал никакого смущения, раскрывая перед ними свои чувства. Но в те мгновения, когда я терял сознание от приступов неимоверной боли из-за отделенности от Матери, я видел Ее, стоящую передо мной в Ее несравненно сияющем облике, дарующую блага преданным Ей и призывающую их к радости! Она улыбалась, разговаривала, утешала или учила меня самыми разными способами».

Отныне Рамакришна постоянно находился в состоянии опьянения от общения с Матерью. К нему стали приходить многочисленные духовные опыты, ему являлись чудесные видéния. Был вечер. Дневные ритуалы были закончены. Считалось, что Мать отдыхает. Рамакришна ушел в свою комнату, вне храма, над Гангой, но спать не мог. Он прислушивался… Вдруг он услышал, как Она встает, как поднимается на верхний этаж храма, радостная, как молодая девушка. Браслеты на Ее ногах звенели, ударяясь о ступеньки. Он спрашивал себя, не сон ли это. С трепещущим сердцем он вышел во двор, поднял голову и увидел Ее: с распущенными волосами, окутанная бархатом ночи, Она стояла на балконе второго этажа и смотрела на струящуюся Гангу, на далекие огни Калькутты… И это лишь одно из описаний.

Способ его поклонения Божественной Матери стал еще более необычным: для Рамакришны Мать больше не была изваянием, которому надо поклоняться строго предписанным образом. Теперь Она была настоящей, гораздо более настоящей, нежели мир вокруг. Он разговаривал с Ней, ел вместе с Ней и не мог вынести потери Ее из виду даже на мгновение. С тех пор его ночи и дни проходили в непрестанном общении с любимой. Это была беседа бесконечная, непрерывная, как река, текущая мимо храма. Наконец он совершенно слился с Ней. Постепенно свет его внутреннего видéния проявился вовне. Другие люди, смотревшие на него, видели то, что видел он: они видели сквозь его тело, словно сквозь стекло, тела богов. Матхуранатх однажды сидел в своей комнате, напротив комнаты Рамакришны; невидимый сам, он смотрел, как тот ходил взад и вперед по своему балкону. Вдруг он вскрикнул, увидев что на плечах Рамакришны появляются попеременно то голова Шивы, то голова Матери, в зависимости от того, идет ли он вперед или назад.

«Я начал постигать Бога во всем сущем. Формальное поклонение было отброшено. Видите это дерево бильвы²? Я обычно приходил к нему за листьями. Как-то раз, когда я срывал лист, отломился кусочек коры. И я понял, что дерево наполнено Сознанием. Я очень огорчился, что ранил дерево. В другой раз я пытался сорвать немного травы дурва³, но понял, что не могу сделать этого. Однажды я захотел собрать цветы, которыми были усыпаны деревья. Тут же мне явился Вират. Это выглядело так, будто поклонение Ему было только что закончено: цветы были букетом, возложенным на голову Божества, и я не смог сорвать их».

(Шри Рамакришна)

Но для большинства окружающих обезумевший от любви жрец был воплощением позора. Он более не был способен исполнять свои обязанности в храме. В разгар церемонии он неожиданно терял сознание, становился бесчувственным, его суставы как бы каменели, и сам он становился похожим на каменное изваяние. Он также позволял себе весьма неподобающие вольности в обращении с Богиней. Ни о каком служении теперь не могло быть речи. Он не знал ни минуты сна. Перестал есть. Не будь возле него племянника, заботившегося о его элементарнейших нуждах, он бы оставил этот мир очень скоро. Такое состояние влекло за собой страдания. На коже Рамакришны то и дело проступали мельчайшие капельки крови. Все тело горело как в огне, а мозг был костром, и каждый язык пламени, исходивший из него, был Богом. Он худел с каждым днем. После длительного периода, когда он в том или другом человеке видел Бога (так в уличной женщине он как-то раз увидел Ситу, а в молодом англичанине, стоявшем, скрестив ноги, у дерева, – Кришну), наступил период, когда он сам для себя стал превращаться то в одного Бога, то в другого. Так он стал Кали, стал Рамой, стал Радхой, возлюбленной Кришны, превратился в Ситу и даже в Ханумана.

«О, какой это был восторг! Легкого намека было достаточно, чтобы пробудить мое духовное сознание. Я поклонялся Прекрасному в лице четырнадцатилетней девочки. Я видел в ней олицетворение Божественной Матери. Однажды я увидел женщину в голубом, стоящую возле дерева бакул⁴. Она была проституткой, но тотчас вызвала во мне видение Ситы. Я забыл о женщине. Я видел, что это была сама Сита, которая шла навстречу Раме после освобождения из плена Раваны⁵ на Цейлоне. Долгое время я пребывал в состоянии самадхи, отключившись от внешнего мира».

(Шри Рамакришна)

Рани Расмани и Матхуранатх были очень обеспокоены здоровьем Рамакришны и пытались разными средствами лечить его, но все было напрасно. Наконец, они предположили, что причина проблем со здоровьем – полное воздержание, и привели его в публичный дом, где Рамакришну окружили молодые женщины. Но он вел себя как ребенок, видя в них Божественную Мать. Женщины устыдились того, что их хотели использовать для искушения святого человека, и упали к его стопам.

До Камарпукура дошли слухи, что Рамакришна сошел с ума. Его мать Чандрамани Дэви, к тому времени уже лишившуюся старшего сына, эта новость очень встревожила. Крайне обеспокоенная, она настойчиво писала Рамакришне, чтобы он вернулся в Камарпукур, где, как она чувствовала, под материнским присмотром его здоровье поправится.

Рамакришна повиновался ее зову. Он прибыл в Камарпукур в конце 1858 года. Там он стал более спокойным и собранным, улучшилось и его здоровье. Однако он продолжал заниматься духовными практиками и часто посещал шмашаны, безлюдные места кремации – Бхутир-кхал и Будхуй-морал, где проводил целые ночи в медитации.

Ради божественной помощи для исцеления сына, Чандрамани начала поститься в местном храме Шивы. Ей пришел ответ, что с ее сыном все в порядке и что его состояния – это опьянение от общения с Богом.

Чандрамани, направляемая старшим сыном (Рамешваром, ставшим старшим после смерти Рамкумара), решила женить Рамакришну, полагая, что женитьба повлияет на него благотворно. Во избежание сопротивления Рамакришны, поиски невесты сначала держались в секрете. Неожиданно он сам пришел на помощь. Находясь в экстатическом состоянии, он сказал: «Бесполезно искать по всей округе. Идите в Джайрамбати. В доме Рамчандры Мудхопадхьяи вы найдете невесту, предназначенную для меня и помеченную соломинкой⁶». Кто-то пошел в Джайрамбати и узнал, что у Рамчандры Мудхопадхьяи действительно была дочь – единственная дочь по имени Сарадамани. Но ей было всего пять лет от роду! Несмотря на это, свадьба состоялась, и невесту привезли в Камарпукур.

Теперь Чандрамани была счастлива, она верила, что ее сын излечится от «сумасшествия». Лишь одно маленькое происшествие омрачило ее радость. Украшения, которые надела невеста, были взяты напрокат, и после свадьбы их следовало вернуть. Но как же Чандрамани могла забрать украшения у такой маленькой девочки? И Рамакришна опять пришел на помощь своей матери. Пока Сарадамани спала, он осторожно снял с нее украшения и вернул их владельцу. Когда родственники девочки узнали об этом, они пришли в ярость и увезли Сарадамани обратно в отцовский дом. На что Рамакришна шутливо заметил: «Что бы они теперь ни делали, они не смогут расторгнуть наш брак».

«Люди говорили, что я безумец. Что еще они могли сказать? Они заставили меня жениться. Тогда я находился в состоянии опьянения от общения с Богом. Сначала я беспокоился о своей жене, а затем подумал, что она разделит со мной мою пищу и мою жизнь.

Я посетил дом тестя, там устраивали киртан⁷. Был большой религиозный праздник, на котором много пели во славу святого имени Бога. Время от времени я задумывался о своем будущем. Тогда я говорил Божественной Матери: „Мать, я сочту свои духовные опыты настоящими, если землевладельцы в наших местах будут выказывать мне уважение“. И действительно, они по собственной воле пришли и беседовали со мной».

(Шри Рамакришна)

«Когда я жил в Сихаре, сын Хридая, ребенок четырех или пяти лет, обычно целый день проводил со мной. Играя в свои игрушки, он полностью забывал о чем-либо еще, но с приближением вечера говорил: „Я хочу к маме“. Всячески пытаясь удержать его, я говорил: „Иди сюда, я дам тебе голубя“. Но так мальчика было невозможно утешить, он всхлипывал и плакал: „Я хочу к своей маме“. Игра переставала доставлять ему удовольствие. Я и сам плакал, видя его состояние. Так нужно плакать по Господу – как ребенок по матери».

(Шри Рамакришна)

Чандрамани Дэви не разрешала Рамакришне ехать в Дакшинешвару до тех пор, пока он полностью не оправится. Он оставался в Камарпукуре полтора года. Позднее, почувствовав желание вернуться в Дакшинешвару, Рамакришна покинул свою мать и брата.

После возвращения в Дакшинешвару в 1860 году возобновилось божественное помешательство Рамакришны, временно прекратившееся в Камарпукуре. Снова началось жжение по всему телу. Отвращение Рамакришны к мирским вещам и нетрадиционность его практик достигли новых крайностей. Например, он брал в одну руку монеты, а в другую землю, и, сосредоточенно повторяя: «Деньги – это прах, прах – это деньги», бросал и то и другое в Гангу. Он хотел стереть из своего сознания любое чувство привязанности к богатству. На протяжении этого периода у него было несколько видений, которые дали ему понимание более глубоких аспектов духовной жизни. Учители выходили на сцену его жизни по мере необходимости, чтобы обучить его методам их духовных школ.

Первой прибыла Бхайрави Брахмани. В тот день, собирая цветы в храмовом саду, Рамакришна увидел приближавшуюся лодку, в которой находилась красивая женщина средних лет в одежде цвета охры. Когда ее проводили в его комнату, она сразу же узнала в нем одного из трех своих учеников, обучить которых ее отправила Божественная Мать.

Под руководством Бхайрави Рамакришна практиковал наиболее сложную тантрическую садхану и укрепился в своем постижении Божественной Матери. Тантры превращают обычные чувственные удовольствия в духовные практики, которые ведут к единению дживатмана (индивидуальной души) с Параматманом (Высшей душой). Рамакришна не испытывал никаких трудностей, практикуя методы всех шестидесяти четырех тантр, и достигал через них Божественного.

За тантрической садханой следовали садханы вайшнавов. В них преданный принимает пять различных выражений любви к Богу: он относится к Богу, как родитель к ребенку или как ребенок к родителю (ватсалья), как друг относится к другу (сакхья), как спокойный ум к всеобъемлющей любви (санта), как слуга к хозяину (дасья) и любящая к возлюбленному (мадхура).

Эти садханы, с помощью которых Рамакришна неизменно достигал конечной цели их пути, подготовили почву для кульминации всякой духовной практики – нирвикальпа-самадхи. Это сверхсознательное состояние, в котором исчезают все субъектно-объектные отношения, наступает в результате растворения всех различий, порожденных умом, в едином Вечном Сознании.

К концу 1864 года, как раз к тому времени как Рамакришна постиг Бога личного, в Дакшинешвар явился ничего не подозревавший о своем призвании Тота Пури («нагой человек») – вестник Бога безличного. Это был необыкновенный аскет, последователь веданты, странствующий монах из Пенджаба, сорокалетней подготовкой достигший высшего откровения; освобожденный, ко всему безразличный дух, скользивший равнодушным взглядом по призрачному миру. Он лишь проходил мимо. Он никогда не должен был задерживаться на одном месте более чем на три дня. Он увидел Рамакришну, сидевшего на ступеньках храма. Взгляд молодого жреца поразил Тота Пури, и он обратился к Рамакришне: «Сын мой, я вижу, что ты уже далеко продвинулся по пути истины. Если хочешь, я могу помочь тебе достигнуть следующей ступени. Я научу тебя веданте».

Рамакришна ответил, что ему сначала надо спросить разрешения у Матери (Кали). Разрешение было получено. Тогда он кротко и с полным доверием отдался во власть божественного руководителя.

Тота Пури поставил своего нового ученика на путь монизма, посвятив его в санньясу, то есть в монашество, полное отречение от мира. Он попросил Рамакришну вознестись умом к сфере Абсолютного Брахмана, вечно свободного, пребывающего вне времени, пространства и причинности. Рамакришна немедленно освободил свой ум от всех относительных мыслей, кроме одной – мысли о своей Божественной Матери. Тогда Тота Пури вонзил осколок стекла между его бровями и сказал: «Сосредоточься здесь». И тогда, как описывает сам Рамакришна: «С твердой решимостью я снова стал медитировать, и, как только милосердная Мать появилась передо мной в одной из своих форм, я использовал свою способность к различению как меч и рассек им эту форму надвое. Теперь для моего ума не осталось никаких препятствий, он воспарил за пределы всего относительного, и я погрузился в самадхи».

К удивлению Тота Пури, Рамакришна оставался в таком состоянии три дня. Ученик Тота Пури достиг состояния нирвикальпа-самадхи за один день – состояния, к которому сам гуру шел долгих сорок лет. В конце третьего дня Тота Пури пропел Рамакришне на ухо «Хари Ом», и тот вернулся в обычное состояние.

Тота Пури нигде не оставался дольше, чем на три дня, но вознамерившись утвердить своего удивительного ученика на возвышенном пути адвайты, задержался в храмовом саду Дакшинешвара на одиннадцать месяцев.

После ухода Тота Пури (к концу 1865 года) Рамакришна продолжал, напрягая все свои силы, стремиться к тождеству с Абсолютом. В течение шести месяцев, по его утверждению, он находился в каталептическом состоянии экстаза, в каком пребывали, судя по описаниям, древние аскеты: тело, покинутое духом, было, точно заброшенный дом, предоставлено разрушительным силам. К счастью все тот же племянник бодрствовал над этим телом без хозяина: насильно кормил его и ухаживал за ним.

Если Рамакришна уцелел после описанного выше опыта, то это не его заслуга и не его воля. Мать, как он утверждал, вернула его к долгу человека при помощи телесного страдания. Жестокая дизентерия, терзавшая его шесть месяцев, постепенно вырвала его из нирвикальпы.

Наряду с физической, и душевная боль привязывала его к земле. Один знавший его в то время монах рассказывал, что в первые дни после пробуждения от экстаза, увидев двух злобно ссорившихся лодочников, Рамакришна закричал от боли. Он сливался со всеми мирскими страданиями, даже нечистыми, даже смертоносными.

Его душа была изъедена болью. Но теперь он знал наверняка, что различия, заставляющие людей сталкиваться, – все дети одной Матери; что Всемогущее разделение есть самое лицо Бога; что надо любить Бога во всем разнообразии созданных им людей, часто противоречащих и враждебных друг другу, во всех формах мысли, которые управляют их существованиями и часто губят их, – и, прежде всего, что надо любить людей во всех их богах.

Внезапно он понял, что все религии различными путями ведут к одному и тому же Богу. И он тотчас же решил исследовать все эти пути. Для него «понять» значило «быть и действовать».

Первый исследованный им путь был путь ислама. Он вступил на него, едва успев оправиться после болезни (конец 1866 г.). Храм, в котором он служил, часто видел в своих стенах мусульманских факиров. Хозяйка Дакшинешвара, Рани Расмани, эта разбогатевшая простолюдинка с широкой душой, преисполненной горячей веры, пожелала, чтобы при храме было помещение для случайных гостей других верований. Рамакришна заметил однажды среди молящихся скромного мусульманина-суфия, Говинда Рая, поглощенного своей молитвой, и сквозь оболочку распростертого тела увидел, что этот человек путем ислама тоже познал Бога. Он попросил мусульманина посвятить его в свою веру. Жрец Кали на время отрекся от Нее, совершенно забыл своих богов. Он перестал им поклоняться, перестал даже думать о них: он жил вне храма, повторял имя Аллаха, носил мусульманскую одежду, готов был даже (о святотатство!) вкусить запрещенную пищу, мясо священного животного, коровы. Его хозяин и покровитель Матхуранатх в ужасе умолял его отказаться от этого шага и потихоньку поручил одному брахману готовить ему под руководством мусульманина пищу, чтобы предохранить его от скверны. Через три дня Рамакришне явился сияющий образ человека, со строгим ликом, с длинной бородой, который приблизился к нему и влился в него. Ум Рамакришны не остановился на этом видении и проник дальше, окончательно растворившись в Брахмане без каких-либо качеств.

«Тогда я обычно повторял имя Аллаха, одевался на мусульманский манер и регулярно совершал намаз. Индусский образ жизни попросту исчез из головы. Я не только не почитал индуистских богов, у меня даже не было мысли посетить их. Через три дня я достиг цели этого вида преданности».

(Шри Рамакришна)

Семь лет спустя подобного же рода опыт помог Рамакришне постигнуть христианское учение. Приблизительно в ноябре 1874 года некто Джадунатх Маллик, индус из Калькутты, владевший садом в Дакшинешваре, прочитал ему Библию. Рамакришна впервые встретился с Христом. Вскоре после того Божественное Слово претворилось в плоть. Жизнь Христа тайно проникла в него. Однажды, сидя в маленькой гостиной своего приятеля, богатого индуса, он увидел на стене изображение Мадонны с младенцем. Картина ожила, и лучи света, исходившие от фигур Марии и Христа, вошли в него. И все его существо прониклось ими. Все индуистские идеи были вновь унесены прочь. Душа индуса преобразилась. В ней не было места ни для чего, кроме Христа. В течение многих дней ею владела только христианская мысль, только христианская любовь. О том, чтобы пойти в храм, не было и речи… Однажды днем в роще Дакшинешвары он увидел человека с большими прекрасными глазами, с ясным взглядом и светлым лицом; он был очарован, не знал, кто бы это мог быть. Незнакомец приблизился. В душе Рамакришны запел голос: «Вот Христос, проливший кровь своего сердца для искупления людей, вот тот, кто испил море страданий из любви к людям. Это он, Учитель йогинов, вечный союзник Бога. Это Иисус, воплощенная Любовь».

Сын человеческий поцеловал индийского духовидца, сына Матери, и растворился в нем. И Рамакришна погрузился в экстаз. Еще раз осуществилось слияние с Брахманом. Потом он постепенно вернулся в обычное состояние. С того времени он сохранял веру в божественность Иисуса Христа, считая его воплощением Господа.

Рамакришна говорил своим ученикам:

«Я исповедовал все религии: индуизм, ислам, христианство, следовал по пути различных сект индуизма. И я нашел, что все они различными дорогами приближаются к одному и тому же Богу… Я вижу, что все люди враждуют во имя религии: индусы, мусульмане, брахманисты, вишнуиты и т. д. И они не понимают, что тот, кого зовут Кришна, зовется также Шива, или Изначальная Энергия, или Иисус, или Аллах. Единый Рама, обладающий тысячью имен…

К водоему ведут несколько лестниц (гхатов). С одной лестницы черпают кувшинами воду индусы и называют ее „джал“; с другой черпают воду мусульмане кожаными мехами и называют ее „пани“; с третьей – христиане, которые называют ее „уотер“. Станем ли мы утверждать, что эта вода есть не „джал“, а „пани“ или „уотер“? Это просто смешно… Сущность одна, она только носит разные имена. И все ищут одну и ту же Сущность, меняется только климат, темперамент и имя… Пусть каждый следует своей дорогой. Если он искренне, страстно желает познать Бога, пусть не беспокоится. Он достигнет Его…»

Кульминация духовных садхан Рамакришны наступила в июне 1872 года, в ночь Фалахарини Амавасья, когда он совершил поклонение своей супруге Сараде Дэви как проявлению великой Божественной Матери. Во время поклонения, известного под названием Шодаши-пуджа⁸, поклоняющийся и предмет его поклонения утратили внешнее сознание и слились в одно в духовном сознании на трансцендентальном уровне. В заключение поклонения Рамакришна принес к стопам Божества, сидящего перед ним, плоды всех своих садхан. Символически это выразилось в том, что он положил свои четки к Ее стопам и простерся перед Ней, повторяя молитву приветствия Божественной Матери.

Так постепенно все возвышеннее становилось его понимание Бога – от идеи Бога, который пребывает во всех и всех поглощает, как единое расплавленное солнце, до горячего ощущения всех, пребывающих в Боге, бесчисленного множества маленьких солнц, в каждом из которых живет и действует Бог.

За два года до смерти (5 апреля 1884 года) он сказал:

«Теперь я сознаю перемену, происшедшую во мне. Давно уже Вайшнавачаран сказал мне, что, когда я увижу в человеке Бога, я достигну совершенного познания. Теперь я вижу, что, при всем многообразии форм, в них движется божественное начало. И благочестивый человек, и лицемер, и преступник есть проявление того же Божества. Поэтому я говорю: Нараяна⁹ – в благочестивом человеке, Нараяна – в лицемере, Нараяна – в преступнике и сластолюбце».

«Я говорю о том, что все мы взываем к одному и тому же Богу. Ревность и злоба не нужны. Некоторые говорят, что Бог бесформен, другие – что Бог имеет форму. Я говорю: позвольте одному человеку медитировать на Бога в форме, если он верит в форму, и позвольте другому медитировать на бесформенное Божество, если он не верит в форму. В догматизме нет ничего хорошего, вот что я имею в виду. Нехорошо чувствовать, что только ваша религия истинна, а другие религии ложны».

(Шри Рамакришна)

В период между практикой мусульманской садханы и приездом в Дакшинешвару Сарады Дэви Рамакришна посетил ряд важных центров паломничества в Северной Индии. Выехав в январе 1868 года, он на несколько дней задержался в Деогархе, городе, освященном многовековым поклонением Шиве. Следующая остановка была в Варанаси, древнейшей цитадели духовного наследия Индии. У Рамакришны было видение Варанаси золотым городом, что подтвердило соответствующее утверждение священных текстов. Здесь он пребывал в состоянии всепоглощающего экстаза. Посещение храмов и гхатов погружало его в самадхи.

«Я увидел высокую фигуру с белым телом и рыжевато-коричневыми спутанными волосами, которая неторопливо подходила к каждому погребальному костру, бережно поднимала дживу и шептала каждой на ухо верховную мантру. Милосердная Мать Вселенной, сидящая по другую сторону погребального костра, один за другим развязывала земные узы каждой дживы и, открыв врата нирваны, отпускала счастливую душу в Абсолют. Таким образом, постижение адвайты, возможное лишь после веков сосредоточения и аскезы, по великой милости Шивы оказывалось легко доступным для тех, кто умирал в Варанаси».

(Шри Рамакришна)

В Варанаси Рамакришна посетил великого святого Трайлангу Свами.

Из Варанаси Рамакришна отправился в Праяг, стоящий на слиянии рек Ганги и Ямуны, где пробыл три дня. Далее он отправился во Вриндаван, освященный бесчисленными святыми-вайшнавами в течение столетий. И в этом священном месте Рамакришна находился в восторженном состоянии. В местах, связанных с событиями детских лет Шри Кришны, Рамакришна, пребывая в экстазе, своим духовным зрением видел, как эти эпизоды оживали перед ним. Рамакришна посетил также и другие центры паломничества Северной Индии, расположенные в разных городах.

Рамакришна в самадхи. 1879 год

Постепенно вокруг Рамакришны стали собираться ученики. Первые из них появились в 1879 году. Методы общения Учителя с ними были оригинальны. Один из них, пристрастный к спиртному, появился у него, когда Учитель, как пьяный, раскачивался под действием божественного экстаза. Посетитель сказал: «Вы, кажется, еще больший пьяница, чем я», на что Учитель ответил: «Да, но мой напиток лучше твоего». Любовь к Богу была тем напитком, о котором говорил Учитель. Так случилось, что пьяница на всю жизнь посвятил себя стопам Учителя.

Рассказывают об удивительных проявлениях его повышенной физической и духовной чувствительности. Подобно тому как в конце жизни, вследствие отвращения к богатству, прикосновение к золоту вызывало у него ожог, простая близость несчастного человека вызывала у него, как утверждают, физические мучения, точно от укуса кобры. Он тотчас же читал в душах тех, кто к нему приближался, и принимал их в ряды своих учеников лишь после тщательного изучения.

Он предлагал всем средства освободиться, напиться из внутреннего источника, участвовать в радости всеобщего бытия, которое заключено в каждом и которое является Богом, не идя против самой Природы, не уродуя, не насилуя ее и в особенности не причиняя вреда даже волосу на голове тех, кто от них зависит. Далекий от того, чтобы запрещать законные привязанности, он пользовался ими, чтобы просветить людей. Он ставил себя на равную ногу со своими учениками. Он был их товарищем, их братом, они беседовали запросто. Не было никакого превосходства! Советы, которые он им давал, не шли от него. Его устами говорила Мать… «При чем же я тут?..» Он полагал, что Бог просто распространяет через него свой аромат, как тимьян, по которому пробегает ветер. Тимьян не старается убедить вас. Вдыхайте его аромат полной грудью.

Так жил он с 1881 года, окруженный учениками, любившими его как отца, в своем Дакшинешваре, овеянном тихим шепотом Ганги. Вечное пение реки, воды которой прилив ежедневно гонит обратно на север, обволакивало чудесные беседы. Здесь сливались на рассвете и в сумерках звон колоколов, шум морских раковин, звуки свирели, бряцание цимбал, пение в храмах, где славились дни богов и богинь. Опьяняющий запах священного сада сливался с благовониями, принесенными ветром. Между колоннами полуциркульной веранды, защищенной навесом, видно было, как, подобно летающим бабочкам, проходили разноцветные паруса по священной реке – образу Вечности. Но теперь об ограду святилища беспрерывно бились волны и другой, человеческой, реки – толпы богомольцев. Паломники, пандиты, верующие и любопытные всех классов и всех положений приходили из большого соседнего города или из разных мест Индии, чтобы лицезреть таинственного человека, не думавшего, что он таков, и забрасывали его вопросами. Он всегда отвечал им на своем приятном наречии с неиссякаемым терпением и чарующей теплотой, не теряя связи с глубинами действительности и не давая ничему ускользнуть из ежедневных перемен в делах и людях. Он умел в одно и то же время наслаждаться как ребенок и судить как мудрец. И эта совершенная непринужденность, смеющаяся, любящая, проникновенная, которой ничто человеческое не было чуждо, и составляла его обаяние.