Kitobni o'qish: «Мои родники»

Родник

Родник бежит, струится меж камней

Всем силы и здоровья прибавляя.

И каждый может жажду утолить

Живою влагой, дышащей из рая.

Ему не надо почестей и славы.

Он сам дорогу пробивает к свету,

Чтоб напоить всё влагою живой,

Всем тем, кому необходимо это.

Поля, леса, долины и дубравы,

Родник напоит чистою водой.

Возможно, вы, друзья, со мной не правы,

У каждого в душе родник есть свой.

Пусть он искрится нежным перламутром,

Пусть он сияет как в ночи звезда.

Пусть ваш родник поможет добрым людям

И не иссякнет долго. Никогда.

Мои родники

Начну рассказ я свой издалека,

С эпохи той, где нас в проекте нет.

Где жили мои предки и родня,

Где жил когда-то молодой прадед.

Про деда слышала от бабушки своей,

(Вопросы иногда ей задавала).

Она боялась говорить о нем,

Украдкой только слёзы вытирала.

Не смела говорить о братьях, сёстрах,

Но я, став взрослой, поняла причину:

В те годы страх сковал сердца людей.

Боялись арестов, чёрную машину.

В глуши рязанской, в тихой деревушке,

На переходе двух больших веков,

Родилась бабушка моя Наталья

У Тюриных в семье. У батраков.

«Мякину* ели, лебеду сажали,

В хлеб добавляли отруби и жмых.

В полях у барина мы лён трепали,

Да малышами скот пасли для них.

Чтоб как-то выжить, – ели подорожник,

Траву мокрушник, мёрзлую кору.

Не думала, что проживу так долго,

Всегда казалось, с голода умру.

А прадед ваш с германцами сражался,

В солдатах службу нёс и ранен был.

Служил царю. Калекою остался.

Домой вернулся он совсем без сил.

И братья были у меня и сёстры.

Семья большая, дружная была.

Да только отмотали свои вёрсты.

Давно их нет. А я пока жива.

А если нет, то нет и разговора.

Врагов народа вспоминать нельзя.

Все умерли от голода и гнёта».

И по щеке опять текла слеза.

«Враги народа». С ними нету дружбы.

И пусть тебе он брат или отец,

Ты должен отказаться от родства,

Иначе ждёт тебя расстрел, конец».

Такую вот беседу вечерами,

При свете ламп и стук веретена,

Вела тихонько бабушка Наталья,

Рассказывая про свои года:

«Потом колхозы дружно создавали,

Землицы дали небольшой кусок.

На ней трудились с мужем вечерами,

Чтоб урожай собрать хороший впрок.

Да только урожай весь отбирали —

Стране платили свой колхозный долг.

И снова мы в морозы голодали,

Зато стране отдали свой оброк.

Детей в семье у нас рождалось много,

Хотелось много нам иметь детей.

Но детки чахлые росли и умирали.

Кормить-то не чем было малышей.

Потом война нагрянула внезапно,

Ваш дед ушёл фашистов бить на фронт.

И снова мы без отдыха трудились,

Да из болота добывали торф.

Когда нам разрешили переехать,

То согласились быстро мы с семьёй.

Всем обещали от совхоза домик,

Кусок земли, работу и покой.

Как страшно было ехать в неизвестность,

Но обещали нам большой надел.

Всей деревенькой с места сорвались мы,

Чтоб жить вдали от родины своей.

На разных поселили хуторах нас.

Землёй не обделили, видит Бог.

Не каждый смог прижиться – выгнал страх,

Но мы прижились. Здесь теперь наш дом».

Молитвенник свой часто доставала,

Читала что-то, молча, в полутьме.

Потом опять в тряпицу убирала

И прятала в заветном сундуке.

Я помню свою бабушку Наталью,

Её весёлое и доброе лицо.

И руки, вечно заняты работой,

То прялкой, то вязаньем, то клубком.

Свою родную бабушку Наталью

Я мамой называла с первых дней.

И не могла её я звать иначе —

Для меня она роднее всех родней.

Она со мной нянчилась с рождения.

Всегда была у ней я на виду.

За мной она следила неустанно,

Как же я её иначе назову?

Ещё когда была совсем ребёнком,

Меня просили все ответить на вопрос:

– Малышка, у тебя, теперь две мамы?

– Одна. – закрыв от удивления свой нос.

– А это кто? – махнув одним движеньем

Спросила тётя Валя у меня.

Я на неё взглянула с удивленьем:

–Так Вы же знаете, что бабушка моя.

– Но ты сейчас её назвала мамой.

И раньше называла. Почему?

– Так моя мама называет её мамой.

Иначе как её я назову?

Промчалось детство, улетели годы.

Осталась школа где-то позади.

Уехала работать в дальний город,

Чтоб там своё призванье обрести.

Когда ты часто думаешь о ком-то

На протяжении многих-многих лет,

То непременно он к тебе заглянет

И, может быть, даст правильный совет.

Ко мне недавно мама заглянула,

Присев ко мне на правое плечо,

Спокойно так на ушко мне шепнула:

«Не торопись ты, поживи ещё».

Она и раньше тоже приходила.

Вела со мной беседы тет-на-тет.

Частенько всё вопросы задавала,

Ругала, что горит напрасно свет.

Всё говорила, что живу отлично,

Что мне не надо воду вверх таскать,

Что не имею я скотины, огорода,

Не надо мне его копать и поливать.

Не надо в лес ходить мне за дровами,

Не надо сена запасать скоту.

Нет надобности мне стирать руками,

Из русской печи выгребать золу.

«Как хорошо живёшь ты, моя дочка.

В твоей квартире есть все чудеса.

Нет печки, но всегда тепло зимою,

И быстро приготовлена еда».

«Да, верно, мама. Мне легко живётся.

Вода сама приходит ко мне в дом.

Машинка всю одежду постирает,

И нет проблемы у меня с бельём.

Живу без печки и без огорода,

И нет коровы у меня в хлеву.

В моей квартире чисто и просторно.

И от работы я не устаю.

И сыну тоже, что живёт в деревне,

Своё хозяйство не трудно содержать.

Когда есть техника, то легче втрое.

Уметь лишь надо ею управлять».

А бабушка меня не навещала.

Видать, дорогу не нашла ко мне.

А может быть, она переродилась

И снова ходит где-то по земле.

Возможно, что, она родилась в Польше

И часто посещает божий храм.

Тот храм я видела во сне однажды.

И даже видела себя я там:

Девчонкой босоногой в божьем храме,

Кому-то помощь оказать смогла:

Уроненную шляпу, человеку,

Смогла поднять тогда и подала.

Тот человек казался мне знакомым,

Он быстрым шагом к выходу пошёл.

За ним из храма вышла на брусчатку,

Да только далеко уже ушёл.

Тот человек в пальто и чёрной шляпе

За угол дома быстро отошел.

Одна осталась там стоять на горке,

А обернувшись, увидела собор.

Взметнувшись ввысь высокими шипами,

На фоне неба был огромен он.

Зажатый с двух сторон домами,

Манил к себе и издавал трезвон.

Проходят годы память всё стирает.

Всё дальше детство движется назад.

Теперь сама с годами постарела,

А детям, внукам всего не рассказать.

Зачем им знать о той тяжёлой доле,

О том, что не видали никогда.

Им не понять те горести и беды,

Да и не надо. Пусть живут всегда.

Пусть будут сыты и всегда одеты.

Насилия не знают и беды.

Пусть не тревожат их мои беседы,

Пусть не гнетут их тяжкие труды!

Всё чаще снится мне моя деревня,

И даже не деревня – хуторок,

Где я бегу девчонкой босоногой

За бабочкой с холма на бугорок.

Где сено ворошили жарким летом,

Сгребая граблями в большой стожок,

Где землянику в травах собирали,

Чтоб досыта наполнить свой роток.

Моя деревня где-то затерялась

В далёком детстве средь снегов и гроз.

От хуторочков следа не осталось.

Остался лишь один чертополох.

В конце двадцатом умерла деревня.

На карте ничего уж не стоит.

И не найти ни камня, ни дощечки.

В садах лишь ветер листья теребит.

* Мякина – труха от сена, мусор при обмолоте зерна, отруби, полова