Kitobni o'qish: «Костыли за саксофон. Дюжина грустных и весёлых настроений», sahifa 5
Владеют ли мамы суперсилой?
Изобретательное настроение
Сосед Васи и Ларисы – пай-мальчик Альбертик. Ему так надоела мама, что он запирает её на балконе. Вася и Лариса помогают вернуть маму в квартиру.
Соседом по этажу у Васи был Альбертик, сын тёти Аиды. Альбертик был двумя месяцами старше Васи, а учился на целых два класса выше. Потому что Альбертик в четыре года прочёл всего Жюля Верна, и с пяти лет в школу пошёл. Он был умный, а ещё – настоящий изобретатель. Он на балконе, когда тепло, строил что-то, клеил, испытывал. Всё время Васе о каких-то зубчатых колёсах рассказывал. Вася с Альбертиком дружил, только тётя Аида этой дружбе мешала. Очень уж она своего сына опекала и отгораживала от нежелательного общения. Вася был общением нежелательным, он иногда дрался.
Ещё тётя Аида Альбертика в школу провожала. И встречала тоже. И каждый раз возмущаясь, переводя сына через дорогу:
– Движение-то какое. И едут и едут на красный автомобилисты чёртовы!
Тётя Аида часто автомобилистам кулаком грозила, а когда в плохом настроении была, могла машину нарушителя Альбертиковым рюкзаком долбануть. Альбертику из-за этого было жутко стыдно. Потому что одноклассники всё видели и укатывались-ухахатывались. Ещё они его дразнили малявкой, а когда видели, как мама Альбертика приходит с учителями четвёрки оспаривать и неверные ответы в учебниках доказывать, то дразнили Альбертика маменькин сынком или даже похуже.
Альберт просил, умолял, чтобы мама не встречала его из школы, что он с одноклассниками «маленькой толпой» светофор перейдёт, но мама отвечала:
– Ты что? Не знаешь, какая сейчас на дорогах обстановка?
– Мама! Мамочка! – умолял Альберт. – Но меня в классе дразнят маменькиным сыночком. Или: эй, мелкий! Поди сюда!
– Подумаешь – мелкий. А ты не теряйся, ты им отвечай: я – мелкий, а вы все тут – дом престарелых.
Альбертик грустно смотрел на маму. Он очень любил свою маму. Но иногда ему хотелось убежать, скрыться от неё, спрятаться навсегда, до конца жизни. Но скрыться от мамы было не реально даже в школе. У мамы Альбертика был маленький-маленький бизнес. Для души, не для прибыли. Тётя Аида всем учителям предлагала добавки и витамины, и кремы, и мази от разных артритов и прострелитов, также по любым болящим вопросам в сфере здоровья можно было к маме Альбертика обратиться и днём, и ночью. Она всегда советовала только то, что помогало. Репутация у неё была безупречная, чистая как ванна, которую ежедневно драила тётя Аида опасаясь «заразы». Мама Альбертика не была врачом или медсестрой, по образованию она была вообще-то музыкант. Но со временем медицина выместила увлечение музыкой. С большим удовольствием, если не дай бог что, мама тащила сына в поликлинику, отсиживала очереди, общалась с врачами.
– По крупицам собираю информацию, – жаловалась тётя Аида собеседникам, которых у неё было повсюду хоть отбавляй. – Щипцами выуживаю. Ничего не хотят отвечать. Всё скрывают. Враги!
Весь дом пропах лекарствами, все полки были заставлены книгами по медицине и психологии. Вот так Альбертик и жил: пил лекарства пищевые добавки от простуды, для зрения и для поднятия иммунитета, а ещё регулярно проходил самые современные психологические тесты.
Если он шёл на каникулах в бассейн с Васей, то потом тётя Аида полдня отмывала его «от заразы», о которой ей по секрету рассказала врач бассейна. Пока Альбертик плавал, его мама сдружилась с врачом, проводила время сеанса в увлекательной беседе о кожных заболеваниях. Вообще с мамой Альбертика все и везде с удовольствием общались. Только в супермаркете, у стойки администратора, куда она приходила ругаться из-за неверных ценников, маму Альбертика недолюбливали. Да и то совсем чуточку, совсем чуть-чуть.
Папа Альбертика, которого тётя Аида презрительно называла «папашка», появлялся дома очень редко. Когда-то он был изобретатель, но уже давно работал инженером по ландшафтному дизайну. Папа Альбертика строил удивительные уникальные фонтаны с подсветкой, и часто уезжал в командировки.
– Если где какой чиновник навороченную дачу строит, там наш папа, – извиняющее улыбалась тётя Аида и добавляла зло: – А платят гроши, всё прораб себе хапает.
После школы мама и Альбертик садились готовить уроки. Альбертик – свои, а его мама – свои. А точнее – те, которые ей приносили от своих балбесов-детей родители из всех близлежащих школ. И английский, и математику, и информатику мама Альбертика делала. Если бы вы только знали, какая сложная сейчас в школе информатика! Никто из родителей ничего не мог ответить в рабочей тетради, а мама Альбертика – могла. Ещё сольфеджио мама Альбертика делала. За уроки она не брала денег, но принимала благодарность. За сольфеджио тётя Аида брала мороженой птицей, а за обычные школьные предметы – консервами и овощами.
– Запасаюсь на случай подорожания, – говорила тётя Аида, принимая от знакомых продуктовые наборы.
– А почему деньгами-то не берёшь, Аид?
– Да тащить мне из магазина тяжело, я же хрупкая. (Мама Альбертика действительно была хрупкой худенькой красавицей.) А папашка наш всё в разъездах, по дому не помогает, в магазин не ходит. А тут – картошка с доставкой на дом. Да и слухи пойдут, что я деньги беру – не хочу. Одно дело средства от прострелитов, это конечно за деньги, а другое дело – домашка.
Пока мама делала чужие уроки, Альбертик и по своим урокам у мамы всё выспрашивал, особенно матемку и английский. И Альбертик был доволен, что ему не надо маме дарить за свои уроки консервы и овощи с фруктами. Но почему-то ему всё равно было неловко за маму. У других мамы на работу ходят, отведут ребёнка в школу, а домой дети сами идут, как Вася, его сосед. А его, Альбертика, везде пасут. Шагу не дают ступить одному. Вася хоть и в третьем классе, а везде гуляет, а он, Альбертик, в пятом, а гуляет, и в лесу, и зимой на катке, только с мамой.
И вот осенью, когда Альбертик уже в шестой класс перешёл, а Вася в четвёртый, тётя Аида решила пойти прогуляться вместе с соседями, заодно с мамой Васи пообщаться, потому что тётя Аида страсть как любила иногда общаться. Да и Альбертик очень радовался, что он с Васей сможет поболтать-поиграть, но когда кормили уток, Альбертик как-то умудрился упасть в пруд. Просто он кидал-кидал хлеб, а наглые селезни всё отбирали и отбирали хлеб у сереньких уточек. Альбертик стал распугивать селезней, подходил всё ближе и ближе, поскользнулся и бултыхнулся в грязную воду. Селезни улетели, уточка тоже смылась. Теперь в пруду плавал Альбертик, а Вася кидал ему хлеб.
– Вася, Вася! – обиделась тётя Аида. – Нет, чтобы помочь!
Тётя Аида стала спасать своего сына, приговаривая:
– Горе ты моё луковое. Нам всегда не везёт. Мы невезучие. Хватай меня за руку.
Но Альбертик не стал хватать маму за руку. Он самостоятельно на берег выкарабкался. Мама Васи сняла с себя плащ и надела на Альбертика. Но тётя Аида вернула плащ обратно:
– Не надо. Нам плащ не поможет, только полное медицинское обследование. Всестороннее обследование.
Дома в ванной тётя Аида долго оттирала мочалкой «заразу» с сына, а на следующий день поволокла его в поликлинику. И Альбертика стали обследовать: головные обследования, спинные, рентген, и всех специалистов сказали пройти, даже стоматолога.
Пока сидели в очереди к стоматологу, какой-то детсадовец в больших очках долго читал табличку на двери и сказал:
– Этот врач знает сто матных слов.
– Ну не так конечно много, но кое-что знает, – краснея, ответила внучку бабушка.
Стоматолог действительно был очень ругучий, с пальцами-сосисками.
– Пломба. Четыреста рублей, – рявкнул он.
– Да что вы! У меня ребёнок в пруд упал, папашка наш далеко, я подрабатываю за продукты, а вы деньги требуете.
Злой стоматолог посмотрел свирепо из-под очков и тут же расплылся в улыбке:
– А-аа! Так это вы, Аида Германовна. Я вас не сразу узнал, извините. Вы же и моему сыну уроки делаете.
– Я много кому делаю, всех и не пересчитать. И по четыреста рублей за урок ни с кого не беру! Денег не беру!
– Вроде раньше в пруд не падали, – сочувственно пошевелил пальцами-сосисками свирепый, но прирученный тётей Аидой стоматолог, копаясь у Альбертика в ротовой полости.
– А теперь вот – упали!
– И какая, вы думаете, причина?
– Уверена, что кротковременная отключка сознания. А вы как считаете?
Долго зубной врач общался с мамой Альбертика, о том-о сём-о-жизни, долго ставил Альбертику «самую дорогую» пломбу и денег не взял ни копейки.
После многомесячной беготни по врачам Альбертик съехал по учёбе на четвёрки. Но вообще-то, если честно, он математику соображал на тройку, а четвёрки были, только если мама объяснит. А вот по мировой художественной культуре – обидно. Написал сочинение на тринадцати страницах. Сам! Мама только план подсказала, а учитель четвёрку поставил, но после разговора с мамой переправил, конечно же, на пятёрку:
– Я думал с интернета слизано, – оправдывался учитель.
В середине года мама на собрании выступила: темы по английскому проходятся не все, в рабочей тетради много пропусков. А почему?
– Почему пропускаются темы? – деловито интересовалась мама Альбертика.
Учитель Зоя Феликсовна краснела, родители пальцами у виска крутили: радоваться надо, что меньше проходят, одна мама Альбертика выступает.
– Вам надо вы и проходите, – слышалось родительское шипение со всех сторон.
– Или вот ещё. Учитель физкультуры Альбертику трояк влепил в триместре! За что, спрашивается?
– За то, что нормативы у вас не сданы, Аида Германовна, – вздохнула классный руководитель. – Канат и конь, то есть козёл.
– А почему нормативы не сданы этот козёл у меня или у сына спросил? – мама Альбертика в раж вошла. – Спросил, я вас спрашиваю?!
В классе стало очень тихо. И тётя Аида продолжила, воодушевлённая общим вниманием!
– У меня ребёнок в пруд упал. Мы обследовались. Нам врачи нормативы запретили сдавать. И канат, и турник, и коня с козлом. Мы вообще в ЛФК-группе должны быть в связи с хронической вегето-сосудистой дистонией.
Собрание Альбертика совершенно подкосило. У него и так-то друзей в классе было немного, а после выступления мамы и они улетучились, самоликвидировались.
К весне Альбертик дошёл до крайней степени раздражения. У него падало зрение, и мама запретила ему много читать. Другие бы мамы радовались, что ребёнок читает, хвалились бы. Только не мама Альбертика. Она никогда не хвалилась. «Учимся на четвёрки. С большим трудом в самой отстойной школе. Ещё и в пруд умудрились свалиться. Рано я, рано, в школу ребёнка отдала».
В общем, настали для Альбертика тяжёлые времена. Телевизор смотреть – нельзя, о компьютере речи вообще не шло, он использовался только как скайп для общения с папой. Мастерить теперь было разрешено только при дневном свете. Оставалось только изобретать, для мыслей и идей дневной свет не обязателен. И Альбертик постепенно перестроился. Стал в голове разные мысли фиксировать, стал думать, размышлять, изобретать, сталкивать в голове лбами различные версии и варианты поделок и идей, даже спать из-за этого стал раньше ложиться. Сделает уроки, поужинает, и в – кровать, лежит до ночи, спящим только притворяется, а на самом деле мозгами шевелит.
И вот как-то раз вышла тётя Аида на балкон. Там у неё склад продуктов был. И вот вышла она за скумбрией в собственном соку, хотела супчик сыночку сварить, рыбненький, вышла значит, а балкон – раз! – и захлопнулся. Ручка балконной двери сама закрылась! Но надо сказать, что последние дни Альбертик не столько на балконе мастерил и клеил, сколько в этой самой балконной двери ковырялся: среднюю ручку расшатал чуть-чуть, просто отвёрткой развинтил, и ручка при захлопывании сама вниз поворачиваться стала. Не сегодня, так завтра мама Альбертика в ловушку обязательно бы попалась.
Альбертик, когда скумбрия в собственном соку на кухне не появилась, всё понял и облегчённо включил телевизор.
А надо сказать, что жили они на шестом этаже. И рядом росло ветвистое дерево, ясень. Нет: так бы тётя Аида по дереву спустилась. (Она была юркая и цепкая как макака, а в детстве фигурным катанием занималась.) До прошлой осени ясень был развесистым и ветвистым. Но как назло мама Альбертика прошлой осенью добилась, чтобы приехали дорожные службы и спилили ветки, которые тыкались в окно и в балкон. «Три года, – хвалилась тётя Аида собеседникам. – Три года воевала с ЖЭКом, с управой, с мэром и вот – борьба принесла плоды. А то дневного света днём с огнём не сыщешь, а у Альбертика – зре-нии-ие!»
Час тётя Аида разбиралась на балконе и ждала, что сын, не обнаружив рыбненького супчику, впустит её в квартиру. Через час она уже начала подмерзать. Тётя Аида стала бить в балконную дверь кулаком, но сын не торопился её освобождать. Тогда тётя Аида открыла окно (балкон был остеклён), высунулась наполовину, по пояс то есть, и стала кричать, молила прохожих о помощи. Был ветер, люди шли в капюшонах, а молодёжь – в наушниках. Никто не слышал несчастную продрогшую женщину, высунувшуюся с балкона. Кое-кто конечно же слышал, но делал вид, что не слышит: надевал виртуальный капюшон и втыкал в уши виртуальные наушники с розовыми проводочками.
И вот, когда тётя Аида совсем отчаялась, она увидела, что по двору идёт соседка Лариса, сестра соседа Васи. Идёт она без розовых проводочков в ушах и тащит большую папку. Тётя Аида собрала всю свою волю, которой ей было не занимать, в кулак. Она решила не кричать больше: помогите! Она решила начать с Ларисой почти светскую беседу. Недаром же тётя Аида прочитала множество книг по психологии и проверила на сыне самые эффективные психологические тесты. Она откашлялась, и-и:
– Ларисочка, здравствуй, – приветливым довольным, но чуточку скрипучим голосом пропела она, и в приветствии пошевелила озябшими пальчиками.
Лариса остановилась у обкромсанного дерева, запрокинула голову и прокричала в ответ:
– Здравствуйте, Аида Германовна!
– Как всегда по вторникам и четвергам из художки?
– Да-да.
– Сегодня четверг?
– Нет. Сегодня понедельник.
– Так ты и в понедельник в художку ходишь?
– И в среду, и в пятницу. У меня же диплом.
– Ну надо же. Какая большая!
– Ага. ОГЭ на носу.
– А я помню, как Альбертик – маленький, в коляске, а ты, маленькая, в студию топаешь. Я дни считала: вторник, четверг, вторник, четверг. Альбертик сначала думал, что вторник – это лариса, а четверг – студия. Ха-ха.
И Лариса ответила из вежливости «ха-ха», достала очечник, надела очки и посмотрела на тётю Аиду внимательнее, пристальнее, чем до этого странного «ха-ха».
– Я, Ларисочка, тебя хочу попросить. Не в службу, а в дружбу.
Лариса перепугалась не на шутку. Потому что тётя Аида всем соседям в доме давала разные задания: отвезти её в паспортный стол, купить смеситель на строительном рынке, купить филе рыбы путассу, заказать книги через интернет, и всё это надо было купить сначала за свои деньги, а потом ждать, когда «вернётся папашка и рассчитается»…
Но Лариса была девочка деликатная, воспитанная и жалостливая, и она поэтому не убежала сразу, не стала ссылаться на уроки и диплом в художке, на ОГЭ и английский, а решила выслушать тёть-Аидину просьбу и как-нибудь постараться привести один, но самый сильный чугунно-давительный аргумент, почему именно сейчас она не может ни в службу, ни в дружбу. Тётя Аида тем временем продолжала:
– Я тут на балконе случайно закрылась.
– Так откройтесь, Аида Германовна, обратно.
– Не могу. Снаружи, точнее изнутри, ручка на балконе повернулась. Она у нас такая хлипкая в последние дни стала. Хлопнешь сильнее – она и повернётся снаружи, то есть изнутри. А я тут – внутри, уййй… то есть – снаружи. Это ручка внутри. Внутри тёпленькой нашей квартирки, – тётя Аида чуть не плакала.
– А вы Альбертику постучите. Или его дома нет?
– Что ты! Дома он, дома! И я стучу. Но он не слышит. Он на кухне. Чай пьёт и телевизор смотрит.
– Так я сейчас домой приду и вам позвоню. У вас же телефон на кухне?
– Альберт трубку не возьмёт.
Другой бы прохожий ничего не понял, но Лариса тут же поняла всё.
– И давно вы так стучите?
– Не знаю. Но голос осип, стольких умоляла помочь. Но у нас же народ – сама знаешь. Не народ, а сплошная дрянь. Помирать будешь, никто к тебе не подойдёт.
– Я всё поняла, Аида Германовна. Стойте. Приседания делайте, чтобы не замёрзнуть, перекаты с носка на пятку, с пятки на мысок, вращения кистями рук. Скоро мы вас освободим.
– Ой, спасибо Ларисочка, – благодарила тётя Аида. – Вот что значит образованный человек, художник. Художники все совестливые. Мой дедушка тоже в молодости рисовал…
Причём тут было образование и художники, и тем более совесть с дедушкой в придачу, Ларисе было не совсем непонятно. Да и размышлять над этим ей было некогда.
Не заходя к себе в квартиру, Лариса сразу же позвонила в квартиру к Альбертику. Но за дверью стояла гробовая тишина, и только Лариса знала, что там, в этой соседской квартире несчастная тётя Аида мёрзнет битый час запертая на балконе, а сын сидит на кухне, чаёвничает, смотрит телевизор и не впускает родную маму в тепло.
Лариса чуть не пнула ногой тёть Аидину дверь, но раздумала: вспомнила, как Аида Германовна ежедневно чуть ли не с лупой рассматривает дерматиновую обивку.
Лариса стояла и думала: что же делать? Мамы, как назло, нет дома. Вася ещё не вернулся с тренировки…
Можно было передать тёте Аиде через смежный соседский балкон тёплые вещи. Но балкон тёти Аиды был застеклён, и не передашь. «Эх, – думала Лариса. – Вот бы балкон не был застеклён. Но тогда бы тётя Аида давно в снежинку превратилась». Можно было просто разбить стекло балконной двери, но тётя Аида очень бережливая. Она скорее замёрзнет, чем дверь испортит – это ж потом стекольщику платить.
И Лариса позвонила однокласснику Чернявскому.
– Дим! – поздоровалась Лариса. – Ты вот сто раз говорил, что всё для меня сделаешь?
– Ну из окна прыгать не стану, а так, в принципе, да: всё сделаю… – Чернявский запнулся: – Ну… почти всё.
– Вот и хорошо, – сказала Лариса и поведала преданному однокласснику свои затруднения.
– Жди! – сказал Чернявский.
Он пришёл с молотком в руке. С огромной кувалдой.
– Ты чего? Взломать дверь хочешь?
– Ну что ты. Так бы конечно взломать не помешало или службу МЧС вызвать. Но я же знаю Аиду Германовну.
– Кто ж её не знает. Её вся школа знает.
– Да что там школа. Все школы района! – Чернявский погладил нестриженые пакли волос и таинственно продолжил: – Кувалда у меня для другого.
И Чернявский стал стучать по придверному коврику.
Звук получался глухой, как будто били внутри головы, а не по коврику.
На десятый удар прибежали соседи снизу и чуть не убили Чернявского. Но Чернявский объяснил, как мог, ситуацию и вымолил ещё десять ударов – Чернявский был дипломат, мастер извинений и выпрашиваний, жаль что в тестах ОГЭ этим нельзя было воспользоваться.
И вот, когда надежды совсем уже не осталось, перед самым последним двадцатым ударом, за злосчастной дверью послышался голос Альбертика:
– Эуч! Я в милицию позвоню.
– Давно полиция, дружище, – обрадовался Чернявский. – И мы туда уже позвонили, – Чернявский был мастер лапшу на уши вешать.
– А зачем вы позвонили? – раздался за дверью испуганный голос.
– Как зачем? Мама твоя на балконе запертая.
– Нет. Её там нет. Я её впустил.
Чернявский обернулся к Ларисе:
– Слышала?
Лариса вздохнула облегчённо, развела руки:
– Спасибо тебе, Дим. Ты – супер. Можешь на дэ-рэ мне ничего не дарить.
Но тут на лестничной площадке показался Вася, и сказал возбуждённо:
– Я иду из бассейна. А там, – Вася показал куда-то в сторону, на стену: – Там тётя Аида на балконе хрипит. Ничего не разобрать.
– Когда ты видел? – тихо спросил Чернявский.
– Да только что.
– Значит, мама дома? – елейным голоском пропел Чернявский в дверь.
– Да-а. – Таким же певучим голоском ответил Альбертик. – До-ома.
Вася уже хотел было начать возмущаться, но Чернявский сделал Васе знак, и Вася промолчал.
– Послушай, Альберт.
– Ну?
– Мама-то чай пьёт? Согревается после прогулки?
– Ага. Согревается.
– Ты её точно впустил?
– Угу. Впустил.
– То есть, ты хотел маму заморозить, а потом пожалел?
– Никого не хотел я заморозить. Я хотел один дома побыть.
– Послушай, Альберт. Но у тебя с мамой двухкомнатная квартира. Ты можешь один побыть в своей комнате.
– Нет! Хочу один жить, и всё. Без неё! А она пускай на балконе сольфеджии свои решает и фасоли пересчитывает.
– Так тебе не нравится, что мама чужие уроки делает? – встряла Лариса.
За дверью наступила долгая тишина. И Чернявский, зло вращая глазами, ударил кувалдой по коврику. Прибежали соседи снизу, ещё пуще стали ругаться.
– Двадцатый, – авторитетно заявил Чернявский, потрясая кувалдой.
Но соседи всё равно ругались, пообещали «порвать, если ещё хоть звук», и только тогда ушли.
– Это что там? Что за голоса? – вдруг послышалось из-за двери.
– А… это МЧС приехало. Сейчас маму твою с балкона снимать будут.
– Ну и пусть, – недовольно сказал Альбертик. – Я ничего не знаю. Ничего не слышал. Сидел, уроки делал. Ничего я не знаю! Ясно вам?! – Альбертик сорвался на крик, а потом на плач.
Лариса опять хотела что-то сказать, но Чернявский, зло вращая щеками, остановил и задал следующий вопрос:
– Альберт! Чего ты добиваешься?
– Чтобы она меня в покое оставила. Я не хочу больше с ней жить.
– Ну знаешь, друг, мам не выбирают. Уж какая мама не досталась, а надо терпеть.
– Я всё что терпел, уже вытерпел. А больше терпеть не могу.
– Ну давай, друг, ты маму впустишь, и ей в спокойной обстановке все свои требования выставишь.
– Она слушать не станет. МЧС её сняло?
– Да мы пошутили.
– Вы – вруны. Как и все взрослые.
– Мы вруны, а ты – шутник.
– Я – изобретатель!
– Но ты же с мамой пошутил, запер её.
– Это балкон сам её запер. Я только изобрёл.
– Мама может смертельно заболеть.
– Заболеть? Ничего: у неё от обморожения много мазей, а от переохлаждения – спирт, она им всё меня протирала, он противно воняет, теперь пусть на себе испытает.
– Ну в общем, брат, не до чего мы с тобой не договорились. А жаль. Прощай.
– Нет, – попросил голос Альбертика. – Не бросайте меня. Мне так плохо.
– И маме твоей плохо. Родной сын называется.
– А если бы вас из школы встречали, как бы вы себя повели?
– Не знаю – озадаченно почесал затылок Чернявский. – Ну вот я Ларису провожаю-встречаю, она тоже не особо рада.
Лариса стала делать знаки, даже сложила руки в мольбе: рада, рада, мол. Чернявский грустно усмехнулся.
– Вот видите. Лариса не хочет, и я – не хо-чу! Вася ваш в четвёртом классе, и обратно из школы он всегда с друзьями идёт.
– Это чтобы маленькой толпой через дорогу переходить! – крикнул на дверь Вася.
– Ой, Васёк! И ты здесь? Ну вот. Васёк с друзьями, а я только с мамой и с мамой.
– А я всё один и один, – вздохнул Чернявский.
– Да-а. Один – это самый кайф. Вот если бы вам не давали книжки вечером читать и поделки мастерить разрешали только на балконе в солнечную погоду, вы бы не взбунтовались?
– А почему на балконе-то? – удивился Чернявский.
– Потому что ей, видишь ли, клей – вонючий. И света на балконе больше, чем в комнате. Это полезно для глаз.
– Ну в общем, друг, мы тебе, реал, сочувствуем, но ты уж мать впусти.
– Мать. В том-то и дело что – мать, – рыдал Альбертик. – Я с ней не могу больше. Не могу. И папа наш специально командировки берёт дальние, чтобы мама его не мучила. А я без папы скучаю.
– Мы тоже, камрад, скучаем без пап. И я, и Лариса, и Вася. Да, Васёк?
– Да! – крикнул Вася.
– Но у тебя, камрад, есть папа, а у нас всё равно, что и нет.
Чернявский обернулся на Ларису: не сказал ли он чего лишнего, развёл кувалдой: мол, все аргументы исчерпаны, этот – последний.
И тогда Лариса сказала Васе:
– Ну, Вась, давай думай. Как Альберта уговорить тётю Аиду впустить. У Димы не получилось. А то и правда МЧС придётся вызывать.
И Вася стал думать, сосредоточился, припомнил разговоры с Альбертиком на пруду, когда они уток кормили и сказал:
– Альбертик. Что у тебя за проблемы?! Мне бы кто вечером не разрешил читать. А мне все твердят: читай-читай. А я всё равно назло всем ничего не читаю.
– А я назло читаю, – послышалось из-под двери. – Ты, Вася, в бассейне плаваешь и гуляешь один. А я дома сижу, как в тюрьме.
– Дааа… У тебя мама – монстр, это да. Ты так всем и говори, если тебе за маму стыдно: моя мама – монстр. Монстр – это же круто.
– Да уж, – послышался неожиданно довольный альбертиковый голос. – Уж такой монстр.
– Во-от. Ты всех своей мамой пугай. А ещё она знаешь у тебя кто? – осенило вдруг Васю.
– Кто?
– Никогда не догадаешься, кто твоя мама.
– Ну скажи!
– Твоя мама – йог.
– Почему?
– Только йоги не мёрзнут на холоде. Я в мульте видел. Вот ты её сейчас впусти и проверь – она вообще не замёрзла.
– Да замёрзла.
– А может у неё суперсила такая – не замерзать? Ты же говорил: у тебя мама фигурным катанием занималась.
– Ну и занималась… Да ну. Ерунда, – из-за двери послышался неуверенный протест.
И – молчание.
Чернявский сказал:
– Пошёл проверять. Ну, Васёк, молодчина!
Тут дверь распахнулась и красный заплаканный Альбертик сказал:
– Ерунда. Никакой суперсилы. Вся закоченевшая, белая, местами синяя. Вруны и обманщики вы. Все на свете вруны!
– А ты через час её потрогай, лоб, – посоветовала Лариса. – И тогда уже окончательные выводы делай.
– В-впустил, в-впустил, – вошла в прихожую, дрожа и извививаясь, тётя Аида и подозрительно посмотрела на кувалду Чернявского: – Вам кого, молодой человек?
– Жаль, что МЧС не пришлось вызывать, – хмуро сказал Чернявский и распрощался от греха подальше.
Через час к Ларисе и Васе забежал Альбертик:
– Вася! Точняк, суперсила у мамы. Лежит, и от неё как от печки – жар!
– Ну вот, – сказала Лариса. – А ты говоришь, у тебя мама плохая. У тебя мама необыкновенная. Ты её мучил, мучил, заморозить хотел насмерть, а она не поддалась.
– Я же не знал, что у неё суперсила. Больше не буду.
Аида Германовна проболела недолго: всего-то неделю. И никаких осложнений: ни воспаления лёгких, ни менингита, ни миозита, ни прострелита. Вот что значит, человек знает, как лечиться.
Кое-какие выводы тётя Аида сделала. Стала водить сына на школьный пинг-понг, только строго-настрого наказывала Альбертику ракетку свою никому не давать – вокруг ведь зараза и инфекции.
– Настольный теннис миопии помогает, – трагически объясняла она собеседникам.
Тренер по пинг-понгу Аиду Германовну боготворил: она ему средство посоветовала от боли в суставах. А то у него суставы пальцев так иногда болели, что он ракетку в руках держать не мог.
Из школы тётя Аида Альбертика перестала встречать. Она теперь наблюдала за ним с балкона в бинокль: как он дорогу переходил «маленькой толпой» с прыткими активными бабушками, премещающимися перебежками от магазина к магазину, от акции к ликвидации. И в школу тётя Аида перестала заходить. Но скоро учителя стали появляться в квартире – заскакивали «на минуточку» спросить, как лечить то одно, то другое, прикупить биодобавок, витаминов и мазей, и Альбертик чуть было снова не взбунтовался, но перетерпел и смирился.
А ручки на балконной двери, что с ними?
Когда папа Альбертика вернулся из командировки, он очень обрадовался, узнав, что произошло:
– Ну надо же! Каков изобретатель! Мой, мой сын! Мои гены!
– В следующий раз он меня в живых не оставит, – сказала тётя Аида мужу. – Придумай что-нибудь! Не радуйся как истукан. То есть не стой как теленок. Тьфу, всё перепутала! Последствия обморожения, предынсультное состояние.
Папа Альбертика сделал так, что балконные ручки вверх закрываться стали, а не вниз: всё гениальное, как говорится, просто.
– Папа! – просил Альбертик. – Поживи с нами подольше, не уезжай.
– Не могу. С работой сейчас тяжело. Потерять легко, а найти тяжело.
– Но папа!
– Не могу, сын. Извини.
И папа опять уехал. Но не на следующий день, как обычно, а через неделю.
