Kitobni o'qish: «Гипномассив. Графика бессознательного»

Симбиотическое сращивание

Ятов взглянул внутрь себя и металлическим голосом задал вопрос: «Кто “Я”?»

Медленно погружаясь в тишину, которая всё нарастала и нарастала пульсирующим звоном, он вскоре получил ответ на свой вопрос. Через миллионы мгновений чей-то голос ответил: «Вот Я».

И снова тишина. Звенящая и прозрачная, она теперь содержала в себе невообразимую глубину, ранее им недостижимую. Ятов и раньше много раз пытался заглянуть в этот неведомый, безмолвный мир, который находился в нём самом, но что-то сопротивлялось внутри, мешало это сделать. Погружение в тишину было делом всей его жизни в настоящее время и он чувствовал, что почти достиг этого момента. Так Ятов постепенно окунался в неизведанную область – в вечность, осознавая, что в этом непостижимом ранее пространстве растворено совершенство Бытия. Он ощущал его каждым атомом трансформированного сознания и по мере того, как чувства усиливались, испытывал потрясающую эйфорию, пронизывающую его сущность во всех измерениях. Теперь он мог сколь угодно этим наслаждаться. Вместе с тем ему открылось, что его собственный обособленный разум препятствует ему, так как если бы он поддался искушению при помощи него проанализировать ситуацию, то сразу же выпал бы из этого восхитительного момента.

«Какое счастье, что я смог победить время», – вдруг подумал Ятов и мгновенно потерял равновесие всепроникающего исходного осознавания. Его начало втягивать в негативную энергетическую воронку, внезапно открывшуюся во всех направлениях.

– Время не любит, когда о нём забывают, – вскричал Гиперэго. Гиперэго, опять неясно откуда возникший и порядком его напугавший, был старинным знакомым, но Ятов с недавних пор старался держать его под особым контролем. Теперь-то он знал, что Гиперэго представляет собой эндофантомную сущность и является по сути, его внутренним двойником.

Сколько помнил себя Ятов, Гиперэго всегда был с ним, но он также пытался вспомнить, когда тот появился впервые. Поначалу Гиперэго возникал в тех случаях, когда приходили другие индивиды, дающие понять, что у них тоже есть свои могущественные внутренние двойники. Ятов мог о них только догадываться, а Гиперэго видел их сразу и быстрее, чем Ятов мог подумать, бесстрашно бросался в атаку и старался сразу уничтожать себе подобных сущностей. Располагающий к себе и показывающий свою непоколебимость и мощь, он демонстрировал невероятные трюки, нередко раздуваясь в объемах, в тысячи раз превышающих своё нормальное состояние. «Не бойся, я всё беру на себя», – кричал он и, молниеносно увеличиваясь, бросался на любого, кто осмеливался хоть что-то нелицеприятное высказать Ятову. Ему только и оставалось, что подчиниться воле Гиперэго, так как в такие моменты тот даже говорил за Ятова, противостоя другим индивидам, за которых также говорили их фантомные сущности. Выходя победителем из таких противоборств, Гиперэго становился ещё больше, делая самого Ятова ещё значительнее. Впоследствии он проявлялся уже в качестве управляющего жизнью Ятова, уверенно взяв на себя контроль за связью с общественностью, а потом и за его ежедневными обязанностями и действиями.

Ятова нисколько не волновало его присутствие, более того – со временем он вообще не представлял себя без этого сверхэнергичного защитника. Обычно каждым утром, как только Ятов просыпался, они сливались в единое целое. Гиперэго привычно забирал от него часть энергии и тогда, даже если бы Ятов сильно захотел, уже не смог бы разобрать, где его истинная сущность, а где фантомная сущность двойника.

Однако иногда возникали такие критические ситуации, в которых бесстрашный защитник внезапно исчезал, оставив Ятова наедине с другими индивидами, с их раздувшимися до невероятных размеров внутренними двойниками. Они всерьёз угрожали столкнуть Ятова в бесконечную неизвестность. В такие моменты Ятов беспомощно оглядывался в поисках Гиперэго и, не находя его, самостоятельно выпутывался из сложившейся ситуации, чувствуя себя при этом униженным и оскорбленным. Тогда-то он и начал подозревать, что Гиперэго – это иллюзия, порожденная его собственным разумом. Позже, когда неприятности отступали, Гиперэго словно из ниоткуда возникал вновь, и как ни в чем не бывало, моментально усыплял бдительность Ятова, демонстрируя свою силу. И Ятов снова беззаветно верил ему, тут же отождествляясь с ним…

И вот эта неожиданно возникшая фантомная сущность, от которой он так и не смог окончательно избавиться даже став памятником, опять всколыхнула в его бронзовой памяти былые воспоминания. Но теперь его влекла только безмолвная вечность и он желал только одного – безвозвратно погрузиться в непрерывную глубокую тишину, чтобы навсегда избавиться от Гиперэго. Вливаясь в умиротворяющий покой, он сам постепенно становился всеобъемлющей тишиной, безмолвием. И прежде досаждавшая его сущность уже не сможет пробиться сквозь безмятежность, сквозь великое молчание Вселенной, лишь изредка нарушаемое импульсами взрывающихся сверхновых…

Генератор намерения

– Привет, засоня! Смотри, что я принёс, – сказал Лёва, вынимая из рюкзака коробку и протягивая её своему соседу по общежитию.

– Ну, что за фигня? – открыв глаза, спросил Дэн недовольным голосом, и отвернулся к стенке.

– О, эта штука стоит того, чтобы ты встал с постели, умылся и оделся. С ней ты теперь горы можешь свернуть, – бодро заявил Лёва.

– Да ладно?! – глухо бросил Дэн, – у тебя там что – динамит?

Лёва расхохотался, и, поставив коробку на стол, сказал: – Хорош уже спать! Ты мигом всякий сон потеряешь, когда я тебе расскажу, что можно сделать при помощи этой штуковины.

– Ну, всё! Заинтриговал, – сказал Дэн, сев на кровати, потягиваясь и зевая, – давай, не тяни – показывай, что там у тебя.

– В общем, решил я вчера денег раздобыть, чтобы домой уехать, сессию-то закрыл уже, – начал рассказывать Лёва, усаживаясь в дерматиновое продавленное кресло, – а у самого один стольник в кармане со стипендии остался. Сам знаешь, на эти деньги даже не пообедать толком. Вот я и подумал – схожу на оптовую базу, там грузчики бывают нужны, может повезёт – капусты срублю. Прохожу мимо барахолки… Да, той самой, где мы тебе советский флаг купили. Тут старик один ко мне прилип – купи, говорит, вещь дельную. Мне, говорит, она уже не нужна, а ты молодой, тебе пригодится. Я его спрашиваю, мол, что там у тебя. А он хитро так улыбается, и говорит, что приборчик интересный имеется, может желания исполнять. Я думаю, дед с утра за воротник принял и ходит, над людьми подшучивает. А самому любопытно стало! Говорю, взял бы, только у меня сто рублей всего. Он мне – маловато, конечно, будет, но раз у тебя больше нет, значит ты готов отдать всё, что имеешь, а это высокая цена. И достает эту самую коробку.

– Так ты может уже покажешь? – нетерпеливо спросил Дэн.

Лёва открыл коробку и вынул с виду обыкновенную детскую юлу.

– Ты что, серьёзно? И эта вещь исполняет желания? А я, дурак, поверил, – с разочарованной ухмылкой произнёс Дэн.

– Да я тоже не верил, думал – дед, по ходу, точно не в себе, —рассмеялся Лёва, – только юла эта не обычная: тут под прозрачной крышкой не лошадки, как мы в детстве привыкли видеть, а человечек – видишь? Если её просто завести, – объяснял Лёва, дёргая ручку юлы вверх и вниз, заставляя её вращаться, – то он стоит неподвижно.

– А можно крутить по-другому, чтобы он начал двигаться?

– Чтобы человечек начал двигаться, нужно сильно чего-то захотеть! – похлопав по плечу товарища, сказал Лёва.

– Не понял, чтобы он двигался – я должен этого захотеть? – спросил Дэн, недоумевая.

– Ты должен захотеть достичь своей цели, и тогда он начнёт двигаться, – пояснил Лёва, – вот, например, я очень хочу пить, после вчерашнего. Я вращаю юлу и концентрируюсь на мысли, что хочу пить.

Лёва подёргал ручку юлы и стал сосредоточенно смотреть на человечка. Дэн, одновременно и с интересом, и с недоверием следил глазами то за Лёвой, то за маленькой фигуркой. Секунд через шесть, действительно, человечек сдвинулся с места и начал движение по кругу.

– Ага, видишь?! – ликующе гаркнул Лёва, – ты это видишь?

– Да. Ну и что? – спросил Дэн, всё больше подозревая, что это какая-то дурацкая шутка.

– А вот что! – смеясь сказал Лёва и, налив в кружку воды из пластиковой бутылки, жадно выпил. После чего пластмассовый человечек остановился, и юла, закончив вращаться, упала набок.

– Так, хватит меня разыгрывать, – уже раздраженно сказал Дэн, – не парь мозги, а! Мне ещё к экзамену по вышке готовиться.

– Э, дружище! Ты так ничего и не понял, – с теплотой в голосе ответил Лёва, – эта штука работает как индикатор. Она показывает, насколько сильно ты хочешь чего-нибудь, при этом не имеет значения, чего именно. Сильно захотев что-нибудь, раскрути юлу и увидишь, что человечек начинает движение. Но и ты тоже сразу действуй, чтобы это получилось. Что интересно – человечек будет двигаться по кругу до тех пор, пока ты не достигнешь цели, и только потом остановится.

– Ну хорошо, ты сам-то достиг своей цели? – спросил Дэн.

Лёва значительно кивнул и с удовольствием потянулся на кресле.

– Естественно! – сказал он, – я захотел заработать денег и завёл юлу. Пришёл на базу, а там вагон окорочков на разгрузке стоит. Трое ребят уже на месте были, меня четвёртым взяли. Разгрузили кое-как целый вагон, но заплатили нам хорошо, а мы ещё и окорочков с собой прихватили! Затем, конечно, мы это дело обмыли, как полагается.

Лёва взглянул на часы, и, протягивая руку другу, сказал:

– Ну, мне пора. Юлу и окорочка тебе оставляю, поешь и начинай действовать. А у меня столько идей вдруг возникло, столько планов – ты, Дэн, не представляешь! Я вдруг понял, что и как нужно делать! Меня теперь не остановить – столько энергии появилось, как будто меня завели, и всё во мне пришло в такое движение! Вот увидишь, как я раскручусь!

Воин свободы

– Я хочу тебе рассказать, как однажды мне приснился жуткий сон, перевернувший всё в моей жизни обратно «с головы на ноги», – сказал Антуан, улёгшись на спину.

Черноволосая Аннет, девушка Антуана, слушала его с неподдельным интересом, ей самой очень нравилось размышлять и рассказывать об увиденных снах, растолковывать их. Самые интересные она даже записывала в особую тетрадь.

– Мне снилось, что как-то поздно вечером я вышел из дома, и мне повстречался невысокий парень с короткой стрижкой, в черной кожаной куртке. Я смотрю на него и мне показалось, что я его уже где-то видел… Он тоже смотрит на меня, долго и бесстрастно так глядит мне прямо в глаза. Тут он неожиданно достаёт из-за пазухи пистолет, поднимает его на уровень моих глаз и нисколько не церемонясь, стреляет! Это жесть! Я испытываю мгновенное страшное давление от пробивающей мой череп пули, представляешь?! – начал тихо рассказывать Антуан, прикоснувшись рукой ко лбу.

– Мой бедный мальчик, какой кошмар, – также тихо ответила Аннет.

Она погладила его по голове и глаза её увлажнились.

– Ты представляешь, всё было настолько реальным, что я не сомневался в происходящем, – продолжал Антуан, голос его заметно дрожал. – И потом я проваливаюсь во тьму. От меня осталась только одна единственная мысль: «я умер», но почему-то эта мысль стала растягиваться во времени, в течение которого я оставался в той тяжёлой безысходной черноте. Потом я вдруг осознал, что если присутствует мысль, значит она порождена разумом, а это в свою очередь доказывает, что мозг каким-то образом ещё функционирует. Я с надеждой подумал, что может я всё же не умер… И открыл глаза… Я был в шоке, – напряжённым голосом проговорил он и замолчал.

Было видно, что он с трудом сдерживает свои чувства, и ему трудно продолжать рассказывать увиденное во сне.

– То есть, ты проснулся? – спросила Аннет после паузы.

– В том-то и дело, что нет. То есть да, но проснулся в самом сне. Сон во сне, понимаешь? Первое, что я увидел – это была цыганка, склонившаяся надо мной и шарящая по моим карманам. Не в силах пошевелиться я начал осматриваться, вращая только одними глазами – кругом всё было в крови, и я сам лежал в кровавой луже. С цыганкой был ещё какой-то неказистый худощавый паренёк, они вместе схватили меня за руки и, не говоря ни слова, куда-то поволокли. Вот тогда я по-настоящему испугался и… проснулся. Я как вскочу на кровати! Сердце колотится так, что выпрыгнуть готово! Кое-как в себя пришёл. Я был один и мне было очень тоскливо… – сказал он.

– Наверное, ты ощутил неземную печаль. Всё хорошо, теперь я снова с тобой, – с любовью в голосе сказала она, и нежно обняв, убаюкивающими, качающими движениями успокаивала его. Плакала. Жалела.

Затем Антуан предался размышлениям вслух:

– Столкнувшись во сне со смертью я, наконец, отчётливо осознал, что как ни крути, а в реальности встреча с ней неизбежна. Но кое-что ценное я вынес для себя из этого сна – я утвердился в мысли о том, что в момент смерти происходит отделение именно сознания от физического тела. Ранее я читал об этом в книгах, но то всё было умозрительно.

– Ты хочешь сказать – сознание есть душа? – спросила она.

– Ну конечно! – воскликнул Антуан, —я думаю, если наше сознание в течение всей жизни скрыто от осознания и заслонено эгоистическим разумом, с которым мы себя отождествляем и посредством которого мы ведём наши бесконечные внутренние диалоги, значит мы все совершенно не заботимся о своём сознании, свет которого постепенно угасает. И в момент смерти оно погружается во тьму. Просто выключается, как лампа! Потом, вероятно, снова пытается вернуться в тело, как я во сне. И всё начинается сначала.

– Да, я поняла! Здесь похоже, ты говоришь о реинкарнации! – воскликнула Аннет.

– Да, мне нравится индуистская концепция перевоплощения, и если сделать обобщение, то практически все конфессии подразумевают наличие неосязаемой тонкой материи, и осознать это присуще только нам – разумным существам. Знаешь Аннет, мне открылась одна простая истина – если очищать наше сознание от багов эгоистического разума и не засорять его разным негативом, то мы становимся способными осознавать наше мудрое подсознание, которое связано со всей вселенной. Это поможет направлять нашу жизнь в нужное нам русло и сделать нас по-настоящему счастливыми, – мечтательно сказал он, обнимая её.

– Для меня стал понятен смысл слова «просветление», – продолжал он. Это значит, что прожить жизнь нужно так, чтобы в момент смерти моё сознание устремилось к свету, а не погрузилось во мрак. Восхождение сознания к свету и есть настоящая свобода, и к этому стоит стремиться всю жизнь.

– Да, мой милый Антуан, да! Возьми меня с собой, – сказала она, улыбаясь. – Мы вместе полетим к свету!

Болевой предел

Встретились как-то две змеи. Друг дружке они приходились сёстрами: старшая – крупная змея, она имела красивый узор на шкуре в виде старинных орнаментов; младшая – напротив, хрупкого телосложения, миниатюрная, неприметного серо-зеленоватого окраса. Старшую звали Физиболь, младшую – Эмоболь.

– Здравствуй, сестра! Как поживаешь? Долго же мы не виделись! – сказала старшая сестра, обвиваясь вокруг нагретого солнцем камня.

– Ну, привет… Я готова ещё столько же не видится, – холодно отвечала ей младшая, прячась в тени раскидистого дерева.

– Почему ты такая… злая, – спросила Физиболь.

– Наверное, потому что ты – моя сестра, – язвительно шипя, отвечала ей Эмоболь.

– Нет, скорее потому, что ты завидуешь моим зубам, – нервно захохотав, сказала Физиболь и, ощерив громадную жёлто-розовую пасть, блеснула острыми как иглы, загнутыми вовнутрь клыками.

– Нет. Я считаю – это крайне неудобно иметь зубы такого размера. У меня есть мои маленькие, но не менее смертоносные зубки, – почему-то начав оправдываться, отвечала ей младшая сестра, временами высовывая тонкий раздвоенный язык.

– Что ж, каждому своё, – примирительным тоном продолжала Физиболь. – Ну, расскажи, чем живёшь? Почему тебя не видно?

– Всё от того, что моя жертва не может от меня быстро избавиться, даже если хочет этого. Я медленно и долго извожу её, пока она не сдастся совсем, – говорила Эмоболь сладким и въедливым голосом, явно испытывая удовольствие. – Незаметно проникнув, я начинаю душить её. Затем понемногу выпускаю яд, чтобы жертва страдальчески мучилась.

– Ты чудовище! – в сердцах воскликнула старшая сестра. – Ты больная на всю голову… до самого кончика хвоста!

– Может быть, но мне это нравится, – чуть слышно посмеиваясь, отвечала ей сестра, – но ты ведь тоже удушаешь и кусаешь своих жертв, впрыскивая им свой яд. Разве я не права?

– Я атакую только тех, кто нападает первым. Я атакую открыто, без промедления. Меня всегда видно – я имею предупреждающую окраску. Если кто-то проигнорировал предупреждения – остаётся пенять на себя, – сверкнув хищными глазками, гордо сказала Физиболь.

– Но ведь я тоже понапрасну не нападаю, – парировала Эмоболь, возбуждённо сворачиваясь кольцами, – я уже издалека чую, как жертва перестаёт принимать реальную действительность, как у неё искажается восприятие мира и окружающих существ, как питает она необоснованные ожидания в их адрес. Как не получив в ответ ожидаемого, начинает страдать. Затем эти страдания выливаются в подавленность, апатию, тревогу, беспокойство, тоску. А для меня это уже слишком явственный знак – и тогда я устремляюсь к своей жертве.

– Послушай, сестра! Ведь мы с тобой благородных кровей. Всё-таки мы должны сначала предупреждать о наших намерениях – жертва должна получить сообщение. И уж если к нам не прислушиваются, тогда уж можно пускать в ход зубы и яд. Мы должны быть на виду, но в случае, если конфликт неизбежен, у жертвы есть шанс спастись, приняв противоядие. Таков порядок! – покровительственно заявила Физиболь. – А твои методы, дорогая моя, более чем отвратительны. Они низки и не достойны нашего высоконравственного воспитания.

– Не хочешь ли ты сказать, сестра, что считаешь себя очень благовоспитанной и презираешь то, что другим приносит удовольствие? – зашипела Эмоболь, двойным стилетом выбрасывая розоватый язык.

От возмущения и ярости по её длинному тонкому телу прошли конвульсии, она свилась в пружину и уже была готова броситься.

– Да. И считаю твои причуды слишком патологичными, можно даже сказать – маниакальными, – надменным, поучительным тоном прошипела в ответ старшая сестра.

Вертикальные узкие зрачки в горящих ненавистью глазах младшей сестры ещё больше сузились, став похожими на два подрагивающих нерва. Мышцы её резко активизировались и напряглись до максимума. Её пасть с двумя рядами тонких и острых зубов раскрылась в тот самый момент, когда она совершила молниеносный бросок. Физиболь, несмотря на кажущуюся грузность, обладала не меньшей реакцией и мгновенно отскочила в сторону. Эмоболь промахнулась – её зубы вонзились в горячий песок. Старшая сестра поняв, что разыгрывается смертельная схватка, контратаковала, резко бросившись на Эмоболь. В мгновение ока она прокусила ей голову своими острыми клыками, а потом проглотила её.

После чего она затихла, успокоилась и задремала, пригревшись на солнце. Но через некоторое время она впервые почувствовала тяжесть в области сердца и жжение внутри. Затем начались неприятные ощущения в области желудка и кишечника, резь и нытьё в позвоночнике, тошнота. Физиболь, не находя себе места и обезумев от боли, рассвирепела. От злости она была готова обрушиться на кого угодно. Она схватила зубами чей-то мелькавший впереди хвост и со всей ненавистью начала терзать и заглатывать его.

В тот же момент она вдруг ощутила, как кто-то вцепился в её хвост и начал пожирать её.

Орудие сотворения

Геон Ричовски всегда был не таким, как все. С самого детства он был замкнутым ребёнком, не желающим идти на контакт с окружающими его людьми. Мама Геона первой обратила внимание на то, что сын игнорирует все её ласки и заигрывания. Он словно никого не слышал и никого не видел, хотя детский врач, осматривая его, признал, что органы чувств у него в порядке и рефлексы его работают правильно. Геон рос невероятно застенчивым, некоммуникабельным мальчиком, с большим трудом произнося те немногие базовые слова, которые его просили повторять родители, но зато увлечённо разговаривал на своём, только ему понятном языке с невидимыми персонажами. Игрушки его не интересовали, но зато он очень внимательно пролистывал каждую детскую книгу, которую давали ему родители, и затем он раздирал её в клочья, смеялся и просил новую.

Однако уже в трёхлетнем возрасте он всерьёз увлёкся шахматами. Однажды его отец, чтобы скоротать воскресный вечер, расставил фигуры на доске и начал подробно объяснять правила игры. Малыш слушал его, но постоянно отвлекался, бегал вокруг отца и, как обычно, лопотал на своём языке. Потом отец, как бы в шутку, предложил сыну сыграть с ним партию. Маленький Геон словно ждал этого – он тут же утих и сосредоточился на игре, поразив отца точностью и обдуманностью ходов. Впоследствии, отец, играя с ним ежедневно, обнаружил в нём сильного шахматиста и по прошествии нескольких месяцев уже с трудом мог обыграть сына.

Игра настолько занимала мальчика, что он даже играл сам с собой, если отца не было дома. Иногда в качестве развлечения, он расставлял на доске две-три белые фигуры, столько же чёрных, имитируя ситуацию, когда те или иные выиграли, и затем пытался воспроизвести обратный ход игры, используя минимальное число вероятных комбинаций. Отец Геона, видя неординарные способности ребёнка, объяснял ему связь великой игры всех времён и народов с математикой, с геометрией, воодушевлённо рассказывая о симметрии, гармонии, и конечно же – как о модели социальной жизни.

С трудом выговорив слово «математика», мальчик попросил отца принести ему новую книгу. Отец купил ему «Арифметику для малышей». Геон быстро пролистал красочную книжку с цифрами и картинками, тут же с радостью порвал её и попросил новую. Удивившись, отец снова пошёл в книжный магазин и купил все учебники по математике, какие там были. Радости мальчика не было предела! Он с восхищением рассматривал учебники, и уже не только не порвал их, но аккуратно составил их на свободной полке в книжном шкафу. С необыкновенным усердием он каждый день доставал все свои книги, пролистывал их полностью и ставил обратно.

Со временем Геон играл всё лучше и лучше, потом он стал играть в шахматы с компьютером, нередко обыгрывая машину. Он просил всё новых книг, и ему стали покупать учебники по высшей математике. Непостижимым было то, что он самостоятельно осваивал сложную науку, без труда понимая язык и магию цифр. Когда Геону исполнилось шесть лет, родители решили показать его талант профессору математики. Тот был сражён наповал познаниями мальчика и рекомендовал его на первый курс университета на факультет вычислительной математики и кибернетики на особых условиях. Родители Геона переживали, что их малыш плохо контактирует с людьми и что он не сможет учиться в вузе со старшими ребятами, но профессор заверил их, что такой гений рождается раз в сто лет и его талант нужно развивать в верном русле, после чего они согласились.

…Блестяще закончив университет, Геон Ричовски проделал затем научно-исследовательскую работу, назвав её «Новая модель Универсума». В ней он взял за основу сходство между игрой в шахматы и физической реальностью, где рассмотрел шахматную доску как пространство, фигуры – как элементарные частицы, правила игры – как фундаментальные принципы мироздания, а все возможные комбинации – как повторяющиеся закономерности. Таким образом он смоделировал новый миропорядок, который мог бы органично встроиться в существующий, и постепенно вывести цивилизацию, коллапсирующую после несколько масштабных катаклизмов, на новый уровень развития. Согласно расчётам, энергии для создания такой системы было предостаточно, необходимо было только создать и запустить планетарную сеть энергонакопителей, черпающих энергию напрямую из эфира и аккумулирующих её на поверхности планеты, одновременно распределяя среди миллиардов потребителей. Функциональные схемы, детальные описания и подробные расчёты в работе Геона были чётко сформулированы и обоснованы. Особым условием работоспособности новой системы им было предписано иное развитие человечества, развитие по законам природы… Всё мировое научное сообщество выступило в поддержку воплощения модели Геона в реальность.

Первая телепортация

Сереющий сумеречный воздух начал густеть, вбирая и впитывая в себя все краски, шорохи и запахи уходящего времени. Высоко в небе на расстоянии нескольких сотен метров над плоскогорьем, вдруг неожиданно начала образовываться туманная область. Медленно колыхаясь и уплотняясь, она расширялась и разрасталась во всех направлениях. Перешёптываясь, трепеща и изворачиваясь, нескончаемой вереницей потянулись из-за горизонта странные полупрозрачные тени и стали втекать в туманность, создавая внутри неё неясное, хаотичное мельтешение. На вибрирующих и клубящихся потоках то тут, то там вспыхивали на миг мельчайшие огоньки. Они застывали на месте и становились крохотными, медленно угасающими кристалликами. Вскоре эта кристаллизующаяся мерцающая туманность начала медленно вращаться, продолжая втягивать танцующих призрачных существ из неведомого мира.

Сварп Тробакс стоял на плоскогорье и созерцая солнечный закат, испытывал душевный покой. Наслаждаясь красочными видами, он заметил в безоблачном вечернем небе закручивающийся гигантский круговорот. Это было необычное, невероятное и вместе с тем захватывающее зрелище, напоминающее ему вид бушующего урагана из космоса, но никакого ветра не было. Он прикрыл глаза, его брови нахмурились, лицо приняло напряжённое выражение. Затем Сварп тронул висок пальцами правой руки и перед ним возникло светящееся синее уплотнение – облачный сверхнакопитель материи. Открыв глаза, он запустил туда руку и вынул голограммокамеру, чтобы запечатлеть странное движение в атмосфере. Выбрав в пункте меню режим пространственной съемки, Сварп выпустил камеру из рук и она, описывая большую дугу, начала плавно подниматься вверх и влево. Он ещё секунду смотрел на неё и затем перевёл взгляд на тускло сверкающую, вращающуюся в горизонтальной плоскости призрачную туманность, принявшую вид гигантского тора.

Он обратил внимание, что скорость вращения тора быстро увеличивалась, превращая этот исполинский «бублик» в подобие кольца. По мере того как кольцо раскручивалось всё сильнее, оно вдруг стало поворачиваться в воздухе, стремясь занять вертикальное положение. К его немалому изумлению, исполинское кольцо начало стремительно приближаться к нему. Не веря своим глазам и не в силах оторвать заворожённого взгляда, он всё же начал испытывать смутную тревогу и подумал о том, что возможно придётся прибегнуть к крайним мерам и исчезнуть в телепорте.

Пользоваться телепортом рекомендовалось только в исключительных случаях, когда что-то всерьёз угрожало жизни. Процесс телепортации требовал затрат громадного количества энергии, а также последующей длительной реабилитации телепортируемого. Сварпу ранее не приходилось использовать телепорт, но сейчас он интуитивно почувствовал, что может произойти что-то непредвиденное и чрезвычайное. Потому он снова напрягся и коснулся виска, вызывая облачный сверхнакопитель. Достав из него компактный телепорт, он расположил его на большом плоском камне и включил. Оставалось только шагнуть на светившийся красным круглый подиум аппарата и мгновенно оказаться в абсолютно безопасном Центре телепортационных сообщений.

Через мгновенье он почувствовал, как неведомая сила, резко дёрнув, втянула его внутрь кольца и закрутила с ураганной скоростью. Спасительная красноватая подсветка подиума замелькала перед глазами. Сварп закричал от ужаса. Его крик многократным непрекращающимся эхом зазвучал в его ушах, и резонируя превратился в вибрирующую волну, которая прошила всё его тело насквозь. Затем в его глазах потемнело, и он почувствовал, как вращаясь в этой чудовищной центрифуге он весь, вся его сущность начинает распадаться на атомы, заполняя внутреннее пространство кольца. При этом сознание его сохранялось и, более того, присутствовало в каждой отдельной его частичке. Сквозь разделённое на миллиарды частей сознание Сварпа Тробакса в этот момент протекало безграничное вселенское сознание, наполняя его всеми теми чувствами, которые одновременно испытывали все сознательные существа, живущие на планете. Он испытал такое великое сострадание ко всем и к каждому, что это вызвало в нём импульс колоссальной силы, заставившей гигантское кольцо остановиться и начать вращаться в обратном направлении.

Позже его сознание и тело вновь воссоединились в единое целое, и обессилевший он рухнул наземь, прямо рядом с телепортом. Отныне его сознание имело прочную связь со вселенским – теперь он знал про всё и про всех, знал, что было и что будет, что могло бы быть и чему не случиться ни при каких обстоятельствах.

Безысходность заточения

Тяжелая дверь с шумом захлопнулась за ним. Яркий свет сразу же исчез, на долю секунды успев выхватить из полумрака некую сущность, пытавшуюся скрыться от ослепительных лучей. Он судорожно нащупал ключ, быстрым движением вставил и повернул его в скрипучем замке и, поскорее выдернув из скважины, бросил в темноту. Запах свежести и свободы, струящийся через открытый дверной проём и так приятно вскруживший голову, сменился затхлым запахом застарелых проблем. Колышущаяся тьма, казавшаяся совсем непроглядной, постепенно рассеялась и стали проступать знакомые очертания обычной повседневности.

Он было так ярко ощутил само это первое впечатление, но не успев даже толком прочувствовать, как обыденность бережно заключила его в свои объятия и заботливо укутала толстым пледом, сотканного из тянущихся однообразных серых дней. Оглушительная тишина, так благотворно подействовавшая на него вначале, сразу же прекратилась наряду с первыми мыслями и уже больше не возвращалась, хотя он и сделал слабую, безуспешную попытку отключить громкоговоритель своих мыслей. И даже та единственная здравая мысль о полезности остановки мыслей так же безвозвратно исчезла, заглушенная новыми доводами, мнениями, утверждениями, суждениями, сопоставлениями и всем тем, что составляло его нескончаемый диалог с самим собой.

Освоившись в густом полумраке, он с некоторой удовлетворённостью обнаружил, что ничего не изменилось. На привычных местах стопками лежали потрёпанные обиды и заезженные эмоции. Везде пачками валялась горечь утрат и поражений. В дальних тёмных углах, в запылённых и плотно закупоренных бутылях хранилась вина, и на каждой бутыли виднелся криво приклеенный ярлык с чьим-то именем. Рядом с бутылями возвышались различные баночки с жестокостью, ложью, хитростью и клеветой. Тут же стояли тазы, доверху наполненные сожалениями вперемешку с сетованиями и негодованиями. В бесчисленных бесформенных коробках с одной и той же надписью «Поведение» копились всевозможные штампы, клише, шаблоны и стереотипы.