Kitobni o'qish: «Граждане неба. Путешествие к пустынникам Кавказких гор»
По благословению
Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси
АЛЕКСИЯ II
Предисловие
От издателей
Перед нами – живая повесть о живой вере, о вере христианской православной, пронизавшей немеркнущим светом всю жизнь, все существо людей, с которыми встретимся мы на этих страницах. Кажется, все творение, вся природа преисполнены здесь теплой молитвенности и тянутся к Творцу: «Этот лес – неразрывная часть какой-то невидимой большой келлии…»
Наверное, позволительно сказать, что эта книга не совсем обычная. Православный читатель, знакомый с трудами св. отцов, житийной и аскетической литературой, может испытать некоторое смущение при чтении «Граждан Неба». Читатель неверующий или сомневающийся найдет повод для критических рассуждений в адрес православного монашества, а то и Церкви вообще. И, наконец, натуры экзальтированные рискуют чрезмерно прельститься экзотическими картинами и мистической окраской некоторых эпизодов.
Но надо помнить, что повесть написана вполне мирским человеком, открытым, правдивым и, главное, любящим… А лучше сказать: пока еще мирским человеком, только предощущающим путь, который ему предстоит. Этот человек, личность яркая, сильная, – Валентин Свенцицкий (род. 1882), впоследствии известный в России, да и не только в ней, протоиерей о. Валентин, духовный пастырь, проповедник и писатель.
Начинал он как светский, блестяще образованный и одаренный человек. Прошел курс трех факультетов Московского университета: филологического, юридического и естественно-исторического. Его литературное творчество – романы, эссе, статьи, драмы – пользовалось успехом. Он – в кругу известнейших людей того времени /«серебряного века»/: П. Флоренского, В. Эрна, А. Белого, кн. Е. Трубецкого и других. Правда, его путь, как и у многих, был путем заблуждений, ошибок и прозрений, сомнений и открытий. Но главным предметом его мысли, его творчества было христианство, вера, напряженнейший, до трагизма, духовный поиск. Впрочем, не будет ошибочным предположение, что такой путь, полный противоречий и неожиданных поворотов, суждено пройти каждому человеку (кому в меньшей, а кому в большей мере), чья душа не может быть насыщена благами, красотами и славой мира сего; каждому, кого тайно зовет к Себе Бог.
Выход в свет романа «Антихрист, или Записки странного человека» вызвал такие неприятности, что Валентин Свенцицкий был вынужден бежать во Францию с чужим паспортом. По возвращении, в 1915 году, он отправляется в Новый Афон и знакомится там с жизнью монахов-пустынников на горах Кавказа. Так родилась книга «Граждане Неба».
Это книга прежде всего о любви – неведомой и непонятной миру; о любви и стремлении человека к неведомому и непознаваемому Богу, во Святой Троице Единому; о людях, чьи сердца настежь открылись Творцу Всесвятому. Это простые люди, поскольку они из плоти и крови и живут на земле с ее заботами и горестями. Но необыкновенный, чудный огонь возгорелся в них, и целью жизни стало для них одно – высшее – служение Сотворившему вся. Это создания Божии, не чувственными, но духовными очами узревшие своего Творца и всеми силами устремившиеся к Нему.
В них немало неказистого, неловкого, даже благообразия подобающего вроде бы нет. Но в них живет и могуче непрестанно пульсирует зов Бога и ответный возглас к Нему: «Господи, воззвах к Тебе, услыши мя, услыши мя, Господи». И многое в этих людях, включая их простоту и наивность, напоминает о великом Афонском старце Силуане, нашем соотечественнике.
В книге говорится, хотя и не нарочито, о многих несуразностях в жизни Русской Церкви, ее монастырей, вообще об упадке духовности в обителях и во всем русском народе. Но взглянем на дату рождения книги – 1915 год, время нарастания великого разлада и смуты, когда силы тьмы всею мощью ополчились на Православную Россию и она как бы начинала конвульсировать в метаниях, сомнениях, в обольщении и раздорах. До катастрофы, кровавой и трагической (1917), оставалось всего около двух лет. И как же земная видимая Церковь, находясь в средоточении мира, могла остаться вполне свободной от того, что происходило в нем?! Впрочем, гораздо лучше скажет об этом пустынник о. Исаакий (гл. 15 «Отшельники и монахи»).
Неустойчивость, мучительная неопределенность и смутное ожидание роднит то время с нашим. Да и о самом авторе тогда нельзя было сказать, что он «течение скончах». Книга заканчивается вопросом, обращенным в глубь себя, но как вопрос духовный он отнюдь не чужд и нам: «Укажи мне, Господи, путь, по которому мне идти…»
Этот вопрос Валентин Свенцицкий решил окончательно после революции 1917 г. Он принимает священнический сан. Рукоположение произошло в Петрограде в Иоанновском монастыре, где погребен св. прав. о. Иоанн Кронштадтский.
Отец Валентин нес крест пастырского служения в самые тяжелые для Церкви годы, в страшное лихолетье «диктатуры пролетариата». Уже в начале 20-х годов он был арестован и отправлен в ссылку, затем последовал новый арест и новая ссылка… Вместе с другими верными пастырями и чадами Церкви о. Валентин всходил на Русскую Голгофу…
Скончался он 7/20 октября 1931 г. вдали от Москвы. Но милостью Божией и стараниями верующих его тело удалось перевезти в столицу и предать земле подобающим образом.
Итак, перед нами светлая книга светлого и мужественного человека, и наверняка читать ее следует с открытым сердцем, не омраченным привычными нам скепсисом, ироничностью или чрезмерной требовательностью.
Но, думается, полезно заметить, что путь аскета-пустынника крайне ответственен и опасен во многих отношениях; и, хотя при поверхностном чтении может возникнуть мысль, что некоторые из отшельников ведут таковое служение как бы импровизационно, по собственному произволу, это совсем не так. Путь одиночества требует большого опыта в духовном делании и не должен начинаться без особого благословения. Излишний энтузиазм и самочиние могут привести к большим бедам – вплоть до безумия и физической гибели.
Что касается стиля, в котором написана книга, то при «переводе» ее текста на современную орфографию, мы оставили его в неприкосновенности. Во многих случаях мы постарались также сохранить и своеобразный авторский синтаксис, который не всегда соответствует грамматическим нормам, но служит для выражения особой, живой интонации.
В заключение мы желаем вам, дорогой читатель, полезного для души и познавательного чтения. Спаси вас Господи!
О. Казаков
I. Как я искал пустынников. – «Ехать или не ехать?» – «Строитель монастыря». – «Член Государственной думы»
На Новом Афоне есть специальное помещение для «пустынников»: длинная полутемная комната с нарами, покрытыми циновками, вдоль стен.
С гор в монастырь приходят пустынники к исповеди и причастию. Приносят на продажу свои изделия: ложечки, кресты и четки. Запасаются сухарями и всем необходимым.
Монастырь принимает пустынников, – но не любит их.
Монастырь видит в пустынниках косвенное осуждение себе. Это – «протестанты», которых не удовлетворил монастырь. Это – люди, предпочитающие «самочинное спасание» монастырскому послушанию и монастырской дисциплине.
– Они ушли от нас – нечего и ходить к нам!
Но открыто не гонят. Хотя бывает и это.
Один пустынник рассказывал мне, как пришел он исповедаться в Троицкий монастырь, недалеко от Красной Поляны. Иеромонах сказал ему:
– Ты живешь на речке, под скалами – и ступай в свою речку исповедоваться!
Первые мои поиски пустынников поэтому оказались безуспешными.
Я приехал на Новый Афон с очень солидным рекомендательным письмом, в котором, между прочим, было написано: «У подателя такого-то есть очень серьезная духовная нужда видеть и говорить с пустынниками, не откажите помочь ему своими советами и указаниями найти их на Кавказских горах»…
Фраза «о духовной нужде» испортила все!
Как это с «духовной нуждой» – и вдруг обращаться не к монахам, а к каким-то «пустынникам»!
И в результате на Новом Афоне мне было сказано, что никаких пустынников они не знают…
Вероятно, я долго бы разыскивал пути, по которым можно добраться до пустынников, если бы случайно, уже на следующий год, не узнал, что тут же, на Афоне, против гостиницы для «чистой публики», есть каморка и для них.
Была Страстная неделя. В монастырь пришло человек десять пустынников.
Когда я вошел к ним, они отдыхали после службы. Несколько человек за столом пили чай. Некоторые лежали на нарах. В головах почти у каждого стоял мешок с сухарями: они уже получили это монастырское подаяние.
Я боялся входить к ним. Я думал, что, может быть, неловко с моей стороны врываться к людям, только по необходимости покидающим свое безмолвие; может быть, они не хотят ни видеть, ни разговаривать с «мирским» человеком. «Пустынники» рисовались мне мрачными, замкнутыми, неприветливыми. Да, кроме того, было жутко как-то от мысли, что увидишь перед собой людей, если не святых, то во всяком случае вступавших на путь святости.
И первое, что поразило, – это их простота. Они совсем «как все»! Сразу исчезла тяжелая неловкость. Простота их невольно передалась мне. Почувствовалось, что и ты с ними можешь быть простым и искренним, как ни с кем.
Мне хотелось побывать в Ад жар ах – местности, около которой, главным образом, живут пустынники.
Я спросил:
– Нет ли кого-нибудь с Аджар?
– Я оттуда, – сказал молодой пустынник о. Сергий. – Вы хотите побывать у нас?
– Да. И не знаю, как это сделать.
– Надо, чтобы вас кто-нибудь проводил. Самому трудно. Хотите, я провожу вас?
– Но я сейчас идти не могу. Мне бы хотелось не раньше июня. Вас, наверное, не будет здесь?
– Это ничего. Вы напишите, когда приедете, а я приду.
– Придете?
– Да. Вы так сделайте. Заранее напишите в Драндский монастырь, что приедете такого-то числа. Мне письмо передадут с кем-нибудь. Я приду. А из монастыря пойдем вместе.
Отец Сергий говорил немного торопясь, точно спешил убедить меня, как все это будет хорошо и удобно и что мне решительно не о чем беспокоиться.
– Ведь вам до Драндского монастыря сто верст придется пройти! – не удержался я.
Отец Сергий посмотрел на меня, видимо, решительно не понимая, к чему я это говорю.
– Да, верст сто будет, – сказал он, – но дорога до Аджар хорошая, ровная. От Аджар немножко в гору придется идти… без привычки, правда, трудно… Бог поможет… взойдете…
С о. Сергием мы на этом и решили. Я должен был написать ему через одного иеромонаха Драндского монастыря, когда приеду из Москвы, а о. Сергий к этому числу должен был прийти за мной.
Тут же, при первой встрече, я узнал об одном деле, которое глубоко волновало пустынников. Случилось это так. Меня спросили:
– А в Адлер к нам не собираетесь?
– Нынешний год едва ли, – может быть, после.
– Вы из Москвы сами?
– Из Москвы.
– Туда поехал один наш пустынник – о. Иларион.
– Это который «На горах Кавказа» написал?
– Нет! Того мы «старым» Иларионом зовем. Этот моложе… Хлопочет о монастыре…
– О каком монастыре?
– Чтобы свой монастырь у нас был, для пустынников.
Я удивился:
– Сами из монастырей ушли, а теперь монастырь строить хотите?
Отец Сергий сочувственно засмеялся и быстро вставил:
– Вот-вот, наши то же им говорят: не надо нам монастыря. Нам бы только жить на казенной земле позволили. Не гнали бы.
Пустынник из Адлера стал объяснять мне:
– Решили мы хлопотать, чтобы отвели нам казенной земли сколько-нибудь. Монастырь разрешили построить. Но чтобы не так, как в других монастырях, а чтобы разрешили жить вне монастыря, по-пустынному… Кто как хочет… И чтобы церковь была своя…
Он, видимо, сам плохо понимал, как все это можно сделать.
Отец Сергий снова сказал:
– Мы им говорили… Бог с ним, с монастырем!.. Мы и так ушли от этого, а тут опять! Не надо нам ничего. Хлопотали бы только, чтобы жить позволили на горах, – больше ничего нам не надо…
– Неудобство, – сказал грузный монах-пустынник, как я потом узнал, снова решившийся вернуться в монастырь.
– Конечно, в пустыне неудобно, на то и шли, – послышалось несколько голосов.
– Пастухи обижают да разбойники, – сердито настаивал грузный монах.
– Это и в монастыре обидеть могут, – сказал я.
– В монастыре стражников можно поставить.
– Ну, конечно, стражников в пустыне поставить нельзя, – засмеялся я.
Отец Сергий все время сочувственно кивал мне головой. И я видел, что опасность для пустынножительства постройки монастыря он понимает вполне. Впоследствии один из старых пустынников сказал мне прямо:
– Вся эта затея о. Илариона – бесовское дело.
Отец Сергий не говорил так определенно, но было видно, что думает он именно так.
– Приходите к нам, – сказал мне о. Сергий, – там всех увидите. Со всеми поговорите… Мы не хотим монастыря.
– А зачем подписи дали? – почти злобно спросил монах, предлагавший стражников.
Отец Сергий помолчал и сказал тихо:
– Чтобы мир был… Пусть хлопочет… Мы будем жить – по-прежнему…
На этом спор кончился. Попрощались до июня. Я теперь знал, что найду то, что искал, увижу тех людей, которых увидать было для меня так важно. И действительно, через несколько месяцев я увидал и настоящих пустынников и внутреннего врага их в образе «строителя монастыря».
От Сухума до Аджар – местности, близ которой на горах живут пустынники, – восемьдесят верст.
Драндский монастырь несколько в стороне от этой дороги, в двадцати верстах от Сухума.
Свидание с о. Сергием было назначено в Драндах, а потому я не мог из Сухума отправиться прямо в Аджары.
Обстоятельства дали мне возможность перед отъездом в Драндский монастырь видеться с сухумским духовенством.
Прежде всего я стал, разумеется, расспрашивать о пустынниках. Высшие представители белого духовенства сведения о них имели неясные, но в общем относились к ним гораздо симпатичнее, чем монахи.
– Мы знаем мало об их жизни, – сказали мне, – иногда они приходят к нам в Сухум исповедоваться, впечатление производят очень хорошее. Одного старика, например, у нас прямо считают за святого. Но много бывает и неудачников: от монастыря отобьются и в пустыне жить не могут. Так и бродяжничают из монастыря в горы, с гор в монастырь. Во всяком случае, пустынножительство заслуживает глубокого внимания.
Мое путешествие вызвало большое сочувствие, но при данных условиях они считали его совершенно невыполнимым. Благочинный, в ведении которого находится Аджарская церковь, прямо сказал:
– Сейчас нельзя идти в Аджары.
– Почему?
– Обвалы! Погода стоит небывалая, почти два месяца с весны идут дожди. Дорога до Аджар узкая, около скал. Падают глыбы камней. На днях около Богатской скалы человека убило; дорогу, кажется, не поправили еще.
Другой священник предостерегал от грабителей и предлагал переговорить с начальником округа, чтобы до Аджар были даны стражники…
Я спросил:
– Можно ли достать лошадей до Аджар?
– Доехать на дилижансе можно только до Цебельды, тридцать верст от Сухума, а дальше придется идти пешком.
– Разве почта не ходит там?
– Что вы! Какая почта! Вот сами увидите – местность совершенно дикая.
Но в общем все настаивали на одном:
– Пока погода не переменится, в Аджары идти нельзя. Лучше побывать сначала у пустынников близ Адлера.
Я был в полном недоумении: идти или не идти?
Но прежде всего мне надо было съездить в Драндский монастырь, чтобы выяснить, ждет ли меня о. Сергий, и условиться с ним, как быть дальше.
Я выехал из Сухума под проливным дождем.
Дорога совершенно размыта. Шоссе превратилось в жидкую грязь, в которой разбросаны острые камни.
Крылья «линейки» обвисли липкой глиной, с плоского верха и со спущенного брезента на колени ручьями льется вода, но лошади несутся вскачь и, несмотря ни на что, ехать весело.
Проехали семь верст. Станция. Духан. Около духана по обыкновению масса народа. Кажется, эти люди в башлыках и черкесках только и делают, что сидят за столиками, пьют вино и ведут бесконечные разговоры… Их невозможно представить за «работой». И невозможно духан представить без них.
Извозчик поит лошадей. Потом подходит к столику. Здоровается со всеми. Что-то говорит, очевидно обо мне, потому что все оборачиваются в мою сторону и рассматривают с любопытством.
Остановка минут десять, и мы скачем дальше по жидкой избитой дороге. Чтобы не выскочить из линейки, приходится держаться обеими руками. Слава Богу, хоть дождь стих, можно откинуть брезент и вдохнуть свежий воздух.
