Kitobni o'qish: «Врата пряностей», sahifa 7

Глава 7

В период Великого воздержания во время афсал-дина в Каланади состоялось состязание. Восемь тысяч мужчин и женщин соревновались в том, кто дольше продержится, употребляя пищу без всяких специй, включая соль. На одиннадцатый день победу одержала женщина из вратокасты. Блюститель престола вручил ей в награду бочонок черного перца. Она тут же высыпала перец в сточную канаву, заявив, что предпочитает отныне есть пищу, приготовленную без пряностей.

Мукунд Вати. Перцееды

В голове Амира звучал какой-то загробный голос – словно кто-то разорвал на полоски тысячу плащей и выпустил обрывки в небо, как стаю ворон. Амир оказался заточен в бурю, в свод со сверкающей над головой молнией. Под ногами что-то шкварчало и пульсировало. Он не чувствовал твердой опоры. Земля двигалась, вздымалась и опускалась, как грудь объевшегося за обедом человека.

Он старался удержать равновесие, как если бы шел по канату. Затем внизу разверзлась пропасть.

Он не упал.

Появился разлом, по поверхности побежали трещины, они расширялись, и Амир не мог ничего разглядеть в клубящейся в них тьме. Тьма не имела формы. Его мир кончился. Он умер, подумалось ему, и это место, куда попадают мертвые. Иного объяснения увиденному не существовало. А быть может, здесь оказываются только чашники. Только для них уготован конец, где нет воздуха, жизни, света.

Что тут имелось, так это аромат специй. Он поднимался по расселине, как если бы на ее дне разожгли миллион курильниц. Шафран, кумин, кардамон, куркума, имбирь, гвоздика, перец, мускат и все прочие известные ему пряности.

И наконец, голос.

«Помоги нам…»

Это был стон горы, низкий шорох джунглей, ураганный рев океана. И тем не менее слова, при всей этой невероятной какофонии, звучали в его голове как шепот.

Амир не в силах был ничего предпринять, когда пустота вокруг него внезапно переменилась. Несуществующий грунт, по которому плыли его ноги, исчез, и…

Падение.

Его мутило. Он ожидал, что вот-вот рухнет на твердую скалу. Был готов к обычному приступу боли, раскатывающемуся по всему телу, не дающему шевельнуться. Но нет, боли не было – только померкло сознание. Не открывая глаз, Амир ухватился за медальон на шее, и прикосновение к холодному металлу напомнило ему о том, через что он проходит.

Что это был за голос? И что за картины видел он при проходе через Врата пряностей? Странно: они были более четкими, чем во сне, но он осознавал, что это иллюзия. Кто-то просил у него помощи? Другой носитель? Способны ли носители общаться между собой через Врата? Нет, это невозможно. Переход длится всего миг – один раз щелкнуть пальцами, цокнуть языком. Единственное, что он толком мог вспомнить, – это боль непосредственного входа, а не дальнейшего прохождения.

Что-то коснулось его щеки. Влажное и слюнявое, как будто осел лизнул. Амир попытался сесть. Конечности не слушались, глаза отказывались открываться. Прошла минута, за ней еще несколько. Казалось уместным просто сидеть вот так, ни о чем не заботясь и предавшись блаженному покою.

Но вечно сидеть нельзя. Он хотя бы еще жив? Амир открыл глаза, и в них тут же ударил порыв ветра, заставив снова зажмуриться.

Впереди слышались голоса. Он кое-как встал, но легшая на плечо тяжелая, как булыжник, рука заставила его снова опуститься.

Амир еще раз попробовал открыть глаза. Кое-что прояснилось. Небо было бледным, с облаками в форме зерен и, к его ужасу, располагалось очень близко. Снова он ощутил влажное касание на щеке и пошевеливший волосы порыв ветра. Сильного ветра.

За спиной нависала громада Врат пряностей, древних и потрескавшихся. Ветер производил причудливый звук, вгрызаясь в расселины, но упираясь в завесу.

Большую часть поля зрения занимало небо. Казалось, будто Амира перенесли в облака, вот только тело его к этому не подготовили. Холод пронизывал рубаху, зубы стучали. Амир решил уже было снова войти во Врата, когда сообразил, что при нем нет шафрана.

Путь назад, в Ралуху, отрезан.

Снова ему на плечо легла рука. Амир развернулся и увидел перед собой коренастого бородача с обернутой в чалму головой. Мужчина кутался в шерстяное одеяло, бурое и в пятнах. Почти все морщины на его лбу сошлись в мрачную гримасу, в руке он держал серп, блестящий конец которого находился в паре дюймов от лица Амира.

Не успел Амир вымолвить хоть слово, как из-за спины первого возник второй человек, такого же крепкого сложения, с копной легких как пух волос на голове. Вместо оружия в руках он держал кусок черной ткани. Незнакомец опустился рядом с Амиром на колени:

– Врата, ну почему проблемы всегда приходят в облике молодых растрепанных парней!

Чтобы перекрыть шум ветра, ему приходилось кричать.

Миг спустя этот второй приблизился и накинул Амиру ткань на голову. Амир попытался сопротивляться, но серп первого коснулся его щеки, и этого хватило, чтобы усмирить любого. Косматый тут же завязал глаза Амиру, не обращая внимания на его бормотание.

– Вы не понимаете, – принялся убеждать их Амир, ничего перед собой не видя. – Хо, хо! Что вы творите? Нет, вы послушайте. Я здесь только ради Яда. Меня послал… Ой-ой!

Неизвестный затянул повязку у Амира на голове, в узел попали волосы, и боль была жуткая. Любые попытки освободиться были пресечены носителем серпа, стянувшим руки Амира веревкой.

– Это Иллинди? – прохрипел молодой человек.

Повисла пауза.

– Ну да, Иллинди, понятное дело. Раз ты бросил на Врата пряностей щепотку олума, то куда еще ожидал попасть? Ты на самом высоком пике горы Илом, куда прибывают все, избравшие этот путь.

Амир сглотнул. Самый высокий пик. Излишне было говорить, что он боится высоты, оставалось только молча поблагодарить неизвестных, завязавших ему глаза.

– Макун-кундж, ты не хочешь зачитать этому юноше его права?

Похоже было, что вооруженного мечом звали Макун-кундж. Амир услышал хруст разворачиваемого пергамента. Макун-кундж откашлялся, потом принялся декламировать громким грубым голосом:

– В соответствии с указом Раз Иллинда Махарш Севака, глава восьмая, стих четырнадцатый, рассказанным Шат… Шатру… Шат… Мне это не выговорить. Ну почему документ не мог составить кто-нибудь по имени Бил, Джун или Дев?

– Шатругханом Сааланом, – терпеливо подсказал второй.

– Да помню я, помню. Просто давно это было, и древний язык выветрился у меня из памяти. Сколько лет прошло? Четыре тысячи сто двенадцать, если считать по зарубкам в пещере. Я бы сказал, стоит отметить… Виноват, о чем это я? Права. В соответствии с указом Раз Иллинда Махарш Севака, глава восьмая, стих четырнадцатый, рассказанным Шатругханом Сааланом из Дома Западных Уст, ты застигнут находящимся на земле, на которой не должен находиться. У тебя будут изъяты все специи и оружие, а глаза твои будут завязаны все время твоего пребывания. Тебе предоставят шанс объяснить причину незаконного появления здесь Креслам. У тебя есть право искать Защитника, и, если ты не сможешь его найти, уважаемые члены Совета Кресел предоставят его тебе, прежде чем ты будешь выслушан. Вопросы есть?

– Да. Я…

– Отлично. Ну что, Сибил-кундж, потащили его вниз?

Ветер трепал волосы Амира и норовил повалить, стоило только пошевелиться. Сибил-кундж и Макун-кундж оказались не самыми вежливыми спутниками. Они не слушали его или перебивали, даже если ветер и доносил до них какие-то обрывки слов. От обоих воняло нестираной одеждой, но в их дыхании, пока они пыхтели по бокам от пленника, угадывался аромат гвоздики. Амир старался держаться ровно, но тело так и норовило свернуться, словно лист пергамента, слишком долго пролежавший скатанным в свиток.

Неуклюжий спуск продолжался невесть сколько – Амир поймал себя на мысли, как меняется ощущение времени, когда не видишь, – но вот что-то стало наконец меняться. Даже через повязку он чувствовал нечто темное впереди, похожее на дверной проем. Слабый свет с неба исчез, стоило ему сделать следующий опасливый шаг.

Ступени. Крутые и скользкие.

– Теперь осторожнее.

Амир не распознал, говорит это Макун-кундж или Сибил-кундж.

– Их всего сотня.

Амир застонал:

– Послушайте, вы заблуждаетесь. Меня прислал сюда Файлан.

При этих словах шаги замерли. Видеть Амир не мог, но чувствовал, как взгляды стражей впились в него.

– Повтори, что ты сказал.

– Что меня прислал Файлан.

– Он сказал «Файлан», Сибил-кундж?

– Вроде как да. Думаешь, нужно у него спросить?

– Спросить о чем? – Амир набрался терпения.

Несколько секунд, пока висела тишина, он балансировал на краю ступени и чувствовал пустоту внизу и сырые стены вокруг, как если бы оказался в большой цилиндрической полости, просверленной вглубь горы.

– Какой он из себя? – спросил Макун-кундж.

– Какой он… – Брови Амира слегка поднялись над повязкой. – В смысле?

– Он всегда такой неуловимый, Сибил-кундж, не так ли? О, мы дождемся его ночного дежурства и будем делать маленькие ставки на то, что будет на нем надето. Он посмотрел на меня однажды, да. А на тебя – ни разу, Сибил-кундж. Ха! На тебя ни разу.

– Зато он со мной говорил, – парировал Сибил-кундж, помогая Амиру сойти со ступени.

Где-то наверху слышался еще вой ветра, врывающегося в открытый проем.

– Попросил у тебя трубку попользоваться, только и всего. Я там был. Он на тебя даже глаз не поднял.

Они тянули Амира все ниже, и каждый шаг порождал новую волну страха.

– И все же оказанная мне почесть выше твоей, – упирался Сибил-кундж. – По мне, голос ценнее глаз. Это более… личное.

– Глаза не лгут. А рот может. И врет.

– Уста способны раскрыть глубину человеческого сердца. Глаза же…

Амир, с трепетом в душе опуская ногу на очередную ступень, покашлял, чтобы прервать болтовню этой парочки.

– Вы обмолвились, что прошло четыре тысячи сто двенадцать лет. С чего именно?

Снова пауза.

– Ну, с того момента, как мы схватили того, первого, – сказал наконец Сибил-кундж. – Да, того, другого. Он приходил и уходил, но нам приказали не трогать ни его, ни таких, как он. Впрочем, мы бы и так его не поймали, даже если бы захотели. Он всегда… пугал нас.

Голоса их эхом разносились в пустом пространстве. Набравшись храбрости, Амир задал более прямой вопрос:

– Вы имеете в виду, что пробыли тут так долго?

Ответ страшил Амира. От невероятности происходящего сосало под ложечкой. Пот просачивался из-под повязки и сбегал по щекам. Четыре тысячи лет? Что это за место? Кто эти люди? Куда занесла его собственная опрометчивость?

Макун-кундж сжал Амиру плечо:

– Что ты хочешь сказать своим «так долго»? Стариком решил меня обозвать?

Амир замялся, отнеся вопрос к разряду той лишенной смысла реальности, в которой ему приходилось пребывать уже несколько часов. Если ему нужны ответы, следует проявлять большее уважение ко всему, что пугает его сейчас. Страх перед веками вполне можно преодолеть.

– Нет, ни в коем случае. Просто любопытно.

Чем глубже они опускались, тем более спертым становился воздух. Если это и есть Иллинди, то он не впечатлен. Амир уже чувствовал себя обманутым, все его размышления оказались не дороже кучки дерьма. Сибил-кунджа и Макун-кунджа не интересовало, похоже, ничего, кроме того, какие у Файлана были бицепсы и усы, и Амиру удалось завладеть их вниманием, только когда дело дошло до описания боя на лестнице в халморском дворце.

– Кто бы сомневался, – воскликнули стражи в унисон. – Он самих юирсена обучает. Файлан – это тень, сила природы, которой ничто не способно противостоять или причинить вред. Он изваян из металла, отлит, как молот, в чреве глубоких пещер, и, если уж он что решил, никто его не остановит.

– На самом деле он…

Слово «убит» уже готово было сорваться у Амира с языка, но он вовремя спохватился. Пожалуй, с этим можно обождать.

– Вот-вот, он на самом деле воин, – пробормотал молодой человек вместо этого, решив побыть укрывателем правды, хранителем тайн.

Ему вспомнилось предупреждение Файлана, что юирсена приведены в готовность. Файлан обучал их, и если увиденное Амиром у стен дворца Халморы свидетельствовало о качествах этого бойца, то страшно представить, что способна сотворить целая армия ему подобных. Карим-бхай рассказывал про армии: про тысячи солдат, выступающих против другого войска с одной-единственной целью – убивать. При этой мысли волна беспокойства захлестнула Амира. Этого ли ждут восемь королевств? Это ли цена секрета олума?

Вновь Амиром овладело неприятное ощущение, что он стал участником событий, смысла которых толком не понимает. А может, и не должен понимать. Это не его проблема. Им руководила лишь настойчивая просьба незнакомца, лучик надежды, прорезавшийся после того, как он потерял все в окруженном лесом зале Халморы, а также всепоглощающее стремление не попасть в лапы Хасмина.

Более того, где-то неподалеку находится Яд, и Амир не упустит свой шанс. У него есть три дня, чтобы вернуться в Ралуху, напомнил он себе. Через три дня Кабиру предстоит выйти на службу.

В какой-то миг Амир сделал шаг, ожидая найти следующую ступень, но обнаружил, что пол ровный. Они достигли дна. Амир попытался было отыскать какую-то опору, но со стоном вспомнил, что у него связаны руки.

Спереди донесся какой-то скрежет. Звук ломающихся веток, передвигаемых камней. Окутанный кромешной тьмой, он ловил любой шум.

Двое стражей повели его по усеянной камнями тропе через то, что должно было являться сердцем горы. Спустя какое-то время жара усилилась. Неприятное ощущение зашевелилось внутри у Амира, ком подкатил к горлу.

– Так я, получается, преступник? – спросил он, подавляя позыв к рвоте.

Стражи ответили не сразу.

– Мы пока не уверены в сущности твоего преступления. Кресла выжмут из тебя правду, не сомневайся. Но вынуждены признать, ты другой. Утверждаешь, будто знаком с Файланом, и одного этого довольно, чтобы призадуматься. Ты что скажешь, Сибил-кундж?

– Но по виду и по ухваткам он пройдоха. Может, и нам следует быть ими, Макун-кундж? Пройдохами. Чтобы на нас обратился взгляд Файлана.

Амир покачал головой. Неужели беседа между двумя этими бессмертными чудаками неизменно сводится к Файлану?

– Может быть, ради моего знакомства с Файланом вы хотя бы развяжете мне руки? – спросил он. – Обещаю, что не убегу. Да я и не смог бы, даже если бы хотел.

Дыхание Сибил-кунджа коснулось затылка Амира. Казалось, прошла вечность, и руки молодого человека освободились от стягивающих их узлов. Он с облегчением выдохнул:

– Спасибо.

– Далеко не всем выказывают доверие, пришелец. Не забывай про это.

Они пошли дальше. Через некоторое время что-то заставило Амира остановиться. Земля затряслась, сначала слабо, потом все сильнее. Он слышал, как скрежещут камни, как осыпаются с потолка осадочные породы, где-то далеко слышался глухой топот. Коснувшись каменной стены, Амир уловил вибрацию горы. Били барабаны.

Где-то в пещере пропел рог.

Макун-кундж и Сибил-кундж, явно не обеспокоенные происходящим, вполголоса переговаривались между собой. Впрочем, подумалось Амиру, прожив четыре тысячи лет, многое перестанешь принимать близко к сердцу. Мысль, что эти двое провели тут четыре тысячи лет, продолжала смущать его. Четыре тысячелетия! А ему Карим-бхай в свои шестьдесят с лишним казался глубоким стариком.

Вслед за рогом послышались голоса. То был не разговор, но гул проговаривания слов хором. Оно доносилось издалека с неким оттенком ярости. Звуки шли откуда-то спереди и снизу.

Несколько минут спустя голоса дополнились топотом, производимым синхронным передвижением нескольких колонн. Амир слышал, как стучат по земле пики и грохочут каблуки. Кто-то выкрикивал приказы. Этот «кто-то» был не один.

Не в силах сдержаться, он пропустил Макун-кунджа и Сибил-кунджа на пару шагов вперед, приподнял повязку на глазах и огляделся.

У него отвисла челюсть.

Под узким мостом, на котором они стояли, заполняя всю огромную пещеру, располагался… отряд воинов такой численности, какой он и представить себе не мог. Так это и есть армия? Судя по рассказам Карим-бхая о войне, Амир представлял, что в ней должна участвовать куча народу. Несколько сотен человек, наверное.

Здесь, в этой полой горе, собралось по меньшей мере около тысячи мужчин и женщин. Тела их были в шафранового цвета доспехах и кольчугах, боевые рукавицы закрывали ладони, в руках они держали мечи, серпы и топоры, на головах красовались шлемы с эмблемами, а на ногах – сапоги. Им была свойственна пугающая дисциплина, обволакивающая покровом синхронности все их – натренированные – движения. Это от их шагов сотрясалась гора. Металл оружия блестел в причудливом свете пещеры, исходящем не от факелов или свечей, но лившемся откуда-то из-за стен, сквозь расселины и трещины, щели и дыры. Сочившийся свет был голубой и оранжевый и как-то ядовито мерцал, то усиливаясь, то слабея, словно пульсирующий кабошон.

К стенам пещеры жались звери, каких Амиру не доводилось прежде видеть. Они походили на собак, но были раз в пять крупнее любого из псов, виденных им в Чаше, с острыми клыками и истекающими слюной зубастыми пастями, на которых был написан неутолимый голод. Их приковали толстыми цепями к растущим из пола ледяным сосулькам, они отдыхали, сидя на задних лапах, тяжело поводя боками. Не те ли это шиповолки, о которых говорил Карим-бхай и которые водятся, по слухам, во Внешних землях? Одни из Бессмертных Сынов…

Амир сглотнул и отвел взгляд. Истории, всего лишь истории.

В исходящем из самих стен свете Амир смотрел, как юирсена из Иллинди упражняются, готовясь к войне, наполняя воздух топотом ног и боевыми кличами.

Никаких сомнений – это армия, обученная убивать.

– Их время близится, – произнес Макун-кундж пророческим тоном.

– Они сделают так, чтобы отцы и матери гордились ими. Ну и Уста, конечно, – добавил Сибил-кундж, державшийся на пару шагов впереди. – Не каждому поколению выпадает шанс принять участие в Чистке.

– В Чистке? – переспросил Амир.

У него стучали зубы, а давление в мочевом пузыре вызывало настоятельное желание опорожниться.

– Юирсена взращиваются с одной целью, нарушитель. И цель эта – сохранить нас такими, какие мы есть и какими хотим быть. Их учат истреблять.

– Истреблять кого? – У Амира ноги приросли к месту.

– Э-э… – протянул Макун-кундж, хлопнув в ладоши и подтолкнув Амира вперед. – Кресла более доходчиво ответят тебе на этот вопрос.

Не успел Амир открыть рот, как земля под ними закачалась и Макун-кундж, беспокоясь за Амира, обернулся.

– Ты обманщик! – вскричал он.

Амир забыл снова надвинуть на глаза повязку! Отвесив ему пощечину, Макун-кундж вернул платок на место. Остальную часть пути Амир жаловался редко, а больше размышлял о перспективах того ужаса, который сулит увиденное им для восьми королевств. Это то, чего Файлан не хотел, почему и умолял Амира отправиться в Иллинди и предотвратить развязку. Если Файлан желал помешать незнакомке при дворе Харини выболтать тайну олума, почему он так настаивал, что не нужно посылать армию с целью остановить ее?

В очередной раз пробелы в знаниях сбивали Амира с толку. Он бродил впотьмах.

Когда нога его снова ступила на грубо отесанный камень, он с облегчением выдохнул, поняв, что переход по узкому мосту закончился. Спустя какое-то время производимые юирсена звуки отдалились, а Амир, Макун-кундж и Сибил-кундж снова оказались в каком-то открытом пространстве. Вместо кромешной тьмы через повязку просвечивали оранжевые пятна факелов.

Ноздрей Амира коснулся запах свежего воздуха, а теплый ветер принес аромат деревьев и цветов. К этому времени ноги у него онемели, спина отваливалась, а в горле пересохло. Он опустился на четвереньки и пополз в темноту, нашел на склоне горы подходящую кучу камней и улегся на ней, массируя бедра и растирая поврежденное колено. Макун-кундж и Сибил-кундж стояли поблизости, позволяя ему немного отдохнуть.

Быть может, вся эта затея была ошибкой. Амир надеялся, что, отправляясь в неизвестность с посланием Файлана, будет вознагражден за храбрость, но вместо этого ему завязали глаза и повели на некое судилище, перед которым он предстанет в качестве обвиняемого. Чем эта судьба лучше заточения в Пирамиде по приказу Хасмина? Вышло так, что он угодил из огня да в полымя.

Он силился рассмотреть склон через повязку, воображая живые краски земли и неба, отгороженные от него плотным слоем ткани. Он сел, и постепенно до ушей его все более отчетливо стал доноситься стук копыт и грохот колес, а ноздрей коснулись незабываемые ароматы шафрана и мациса.

Колесница остановилась, надо полагать, у подножия горы. Кто-то спрыгнул с нее и подошел по склону к тому месту, где он лежал, обменялся несколькими словами с Макун-кунджем и Сибил-кунджем на языке, которого Амир не понимал. До него долетел пьянящий, медово-сладкий аромат с нотками чего-то острого, как если бы благоуханный ветер слился с объятиях с давним врагом.

Фигура приблизилась к нему, обрисовавшись третьей тенью, и склонилась рядом.

Когда лица коснулись ладони, Амир вздрогнул. Прикосновение было нежным, манящим. Руки пахли мускусом и медом, с глубокой ноткой муската. От лица исходил тонкий аромат алоэ, а от волос пахло шикакаем. Было в ладони еще нечто, чего он не мог определить словами. Память запнулась и захлопнулась. Вместо нее, как будто сам собой, открылся рот, угадавший, что пришел его час, и стал впитывать волшебную влагу, полившуюся ему по языку и далее в горло. Он глотал, пока не напился вдоволь.

– Идем, – произнес голос.

Донесшееся как сквозь сон слово подчинило его. Женский голос. Может, это и есть Мадира? Незнакомка поднесла к его носу платок, от которого исходил резкий запах опиума. Амир попытался было отстраниться, но другая ее рука крепко держала его затылок. Он почувствовал, как сознание медленно уплывает.

– Нам нужно получить много ответов, носитель, если ты хочешь остаться в Иллинди навсегда.

Это было последнее, что услышал Амир, прежде чем провалился во тьму.