Kitobni o'qish: «Рыжая 5. Пропавшее Рождество»
Глава 1
1
Бледная, как снег за окном, молодая рыжеволосая женщина с трудом разлепила глаза и пошмыгала распухшим носом. Увы, нормальным путем воздух отказывался попадать в легкие. И, значит еще один день лежать в кровати, в душном номере, судорожно хватая спертый воздух распахнутым ртом, словно какая-нибудь выброшенная на лед ставрида.
Даша закрыла глаза. Ей даже плакать не хотелось.
«Нет, я не ставрида, – печально размышляла она. – Ставрида, она жирная, аппетитная, лоснящаяся. А я, скорее, сом. Старый, больной и никому не нужный сом. Разве что без усов».
Откуда-то сверху, а может быть, и снизу, доносилась радостная, знакомая до последней ноты, до зубной боли, рождественская мелодия:
Jingle bells, jingle bells,
Jingle all the way…
Даша попыталась уложить длинные русские слова в энергичный английский ритм. Получалось малоинформативно и не очень художественно:
«Бубенцы, бубенцы,
Бубенцы кругом…»
А окончание и вовсе вышло из-под контроля:
«…Бубенцы звонят кругом,
А я как старый дряхлый сом…»
После чего из глубин подавленного вирусом подсознания, возник разламывающийся образ праздничного стола – крахмальная скатерть, зелено-красные салфетки, разрисованные шишками, елками и вышеупомянутыми бубенцами. А так же бессчетное множество мисочек, наполненных салатами, обильно политых майонезом и украшенных резными овощами и зеленью. Высокие, протертые до серебряного звона хрустальные бокалы, ведерко с парой бутылок шампанского и в самом центре – м-м-м! – на огромном блюде, обложенный нежно-зелеными листьями салата, зажаристый, хрусткий снаружи и белоснежно-нежный изнутри, король рождественского стола – карп.
«А я даже не карп, – с трудом сглотнув слюну, думала бедняжка. – Я просто сом, старый, сопливый, никому не нужный сом. Не удостоившийся праздника ни в сыром, ни в вареном, ни в жареном виде».
После чего заплакала. И если бы сомы умели плакать, они бы плакали именно так: большими тягучими слезами, мутными от обиды и насморка.
А музыка звучала все громче. Зарывшись лицом в подушку, – все равно носом дышать невозможно – Даша заткнула уши горячими ладонями. Даже глупые рыбы этот вечер проведут за праздничным столом, а она будет лежать с температурой в этом прекрасном пансионе, в потрясающих, заснеженных Альпах, где полным-полно высоких широкоплечих красавцев в роскошных горнолыжных костюмах…
«Ну вот за что?!»
На этот отдых ушла половина всех накопленных средств. Остальная половина была потрачена на покупку зимнего снаряжения, вечернего платья для праздничного вечера и парикмахера.
С уголка отекшего глаза скатилась еще одна сомовья слеза. Что ж, деньги пущены коту под хвост. Никакая одежда в мире, никакая прическа ее уже не спасут. Даже распоследний неудачник, которого приятели берут, чтобы было кому присматривать за вещами, и тот не захочет провести рождественский сочельник года в компании с усморканной до смерти рыжей, красноносой особой. Скорее всего, ее даже к столу не подпустят, кому охота, чтобы на его салаты чихали!
Оглушительно чихнув, Даша выдрала из коробки очередную салфетку и вытерла нос.
И почему это должно было случиться именно с ней и именно сейчас? Ведь эта поездка была последней надеждой познакомиться с интеллигентным и симпатичным – чего уж греха таить – мужчиной. Все выглядело так романтично: горы, снег, он, она, последняя неделя уходящего года…
Половину ноября и весь декабрь Даша почти ежедневно тренировалась с лыжами и палками перед большим зеркалом, дабы выглядеть как можно элегантнее при спуске и чтобы при падении (разумеется, в нужный момент) иметь выражение очаровательной беспомощности.
Сколько ночей она провела в представлении о том, как все должно произойти! Вот, она падает, вот, он возникает в вихре снежных брызг, подает руку…
«Я видел вас во сне, – говорит он улыбаясь. – Вы должны быть только моей…»
Расчувствовавшись, Даша снова зашмыгала носом, но воздух не проходил ни туда, ни оттуда.
…И все было бы именно так, если б в последний момент ей не пришла в голову идиотская мысль о том, что после бурного и плодотворного знакомства в горах прекрасный незнакомец наверняка захочет заехать к ней в гости (из Альп-то в Прагу!) на чашечку кофе и вдруг увидит, как солнце высвечивает подтеки на оконном стекле. Если бы она не бросилась в минусовую температуру и ледяной ветер перемывать все стекла в квартире, то веселилась бы сейчас вместе со всеми и, накатавшись на прекрасном укатанном снегу, попивала бы коньяк в новом свитере и чудных лосинах, под которые так усердно худела два последних месяца. Сколько денег и сил насмарку!
Не иначе как Полетаев сглазил. Очередной взрыв хохота в коридоре заставил сжать зубы сильнее.
«Чтоб вас там всех замело по самые уши!» – дрожащей от бессилья и злости рукой, Даша потянулась за каплями от насморка.
Снаружи что-то громко бухнуло, занавеска дернулась, и потянуло холодом.
«Сосульки что ли падают?» – с вялым удивлением подумала больная, бросив равнодушный взгляд в сторону окна.
Форточка была распахнута. Ветер, воспользовавшись образовавшейся щелью, немилосердно трепал легкую штору. Если окно не закрыть, то можно окончательно загнуться.
Скинув ноги на пол, Даша посидела так немного, потом со скрипом приподнялась и поковыляла к окну. На подоконнике лежал снег. И на стекле был снег. Все ясно: какая-то гадина запустила в ее окно снежком. Им мало того, что она и так почти умерла, нет, надо добить ее окончательно. Даша с силой навалилась на раму: окно никак не хотело закрываться, то ли было перекошено, то ли силы окончательно покинули ее. А по ту сторону стекла царило настоящее рождественское веселье: отдыхающие во всю развлекались, катались, кидались снежками, пили глинтвейн. Вид заснеженных елей и разноцветных лыжников, радостно снующих между ними, заставил покрасневшие очи вновь увлажниться. Нет, такой несправедливости не заслуживает даже она. А может, все-таки выползти в люди, поближе к ночи, когда все уже изрядно примут на грудь, и под толстым слоем грима распухший нос не будет так бросаться в глаза?
«Да разве ж столько выпьешь…»
Даша уже хотела задернуть занавеску, как неожиданно ее внимание привлекла пара лыжников на противоположном берегу узкой речки, отделяющей отель от горнолыжного склона. Особа справа, судя по импульсивности жестов и ярко-желтому лыжному комбинезону, женского пола, умоляюще протягивала руки к высокому мужчине в серо-синем лыжном костюме. Мужчина отталкивал протянутые к нему руки и, не выпуская лыж, довольно ловко уворачивался от настойчивых попыток женщины его обнять или поцеловать.
«Надо же, как припекло, – раздраженно подумала Даша, опираясь локтями о подоконник. – Ни мороз, ни ветер ее не останавливают. Такая, небось, не стала бы сидеть, закрывшись в номере. На всех начихала бы, но своего добилась».
Тем временем, на берегу горной речушки страсти накалились до предела. Дама решила перейти к более активным действиям: театрально раскинув руки, она буквально кидалась на своего собеседника. Тогда до мужчины наконец дошло, что с навязчивой особой просто так не справишься. Не выпуская лыж, он с силой оттолкнул женщину от себя. Некоторое время фигурка в ярко-желтом комбинезоне отчаянно балансировала на самом краю, но в последнюю секунду не удержалась и, взмахнув руками, скрылась за холмом.
Даша выпрямилась. Она не знала, что именно находится за холмом. Может покатый спуск, а может и крутой обрыв. Дальнейшая реакция мужчины заставила ее занервничать еще сильнее. Упав лицом на землю, он подполз к краю холма, словно пытаясь заглянуть за него. Это было плохим признаком: если бы спуск был пологим, то мужчина просто подал бы упавшей руку, или, на худой конец, развернулся и ушел. Но лыжник некоторое время лежал неподвижно, затем присел и обхватил голову руками. В таком положении он просидел несколько минут, затем встал и медленно пошел в сторону подъемника.
Даша была настолько потрясена увиденным, что даже не заметила, как распахнула окно и высунулась наружу до половины. Мужчина в серо-синем комбинезоне прошел вдоль всей видимой части реки и скрылся за рестораном возле подъемника.
Только после этого она почувствовала, как иней забирается под легенькую кружевную пижаму. Захлопнув окно, Даша вернулась в кровать.
«Что это было?» – растерянно думала она.
Даже проклятый насморк уже не так беспокоил. Ей было важно понять, что же случилось с дамой в желтом комбинезоне. Не мог же незнакомец, в самом деле, просто скинуть с обрыва свою подругу, а затем, как ни в чем не бывало, пойти кататься дальше?
Пролежав в кровати еще минут пятнадцать, Даша поняла, что ей уже все равно, как она выглядит и что об этом думают окружающие. Ей не терпелось выяснить, что именно произошло по ту сторону холма.
2
В нижнем холле гостиницы было людно и весело. Уютно потрескивал камин. В креслах сидели раскрасневшиеся, кто от спорта, кто от чего покрепче, отдыхающие. На нее почти никто не отреагировал. Лишь пара скучающих джентльменов лениво скользнули по изможденному лицу и тут же вернулись к более интересному зрелищу – трансляции прыжков с трамплина. Впрочем, отсутствие интереса к собственной персоне Дашу скорее обрадовало: уж лучше пусть совсем ее не заметят, чем запомнят такой.
Оглядевшись, она подсела к стойке бара и заказала глинтвейн. Бармен, очаровательный молодой француз по имени Жан-Жак, сочувственно глянул на распухший нос и улыбнулся.
– Маленькие проблемы?
– А! – Даша махнула рукой. – Со мной всегда так. Раз в тысячу лет захочу покататься на лыжах и… – она снова обречено махнула. – Не везет, да и только.
– Ничего, – в голосе бармена слышались покровительственные нотки, – сейчас мы приготовим вам один волшебный напиток и будете снова как рыбочка. – Он поставил перед ней стакан с горячим вином.
Рыжая благодарно улыбнулась. Хоть кто-то ей сочувствует. Бармен быстро обслужил двух шумных итальянцев и вернулся.
– Может приготовить для вас что-нибудь легкое? Вы со вчерашнего вечера ничего не ели.
Преимущество небольших альпийских гостиниц заключалось в том, что здесь все всё знали о своих постояльцах. И одинокая русская, закрывшаяся в номере сразу же после приезда, наверняка вызвала у персонала подозрение, к примеру, не решила ли она здесь покончить жизнь самоубийством. Потому бармен, скорее всего, действительно обрадовался, поняв, что причинной затворничества является сопливый нос, а не несчастная любовь.
– Сделать вам тост?
– Нет, нет, спасибо! – Она вовсе не для того вылезала из своей постели, чтобы жевать бутерброды. – Дождусь обеда.
И оглядев сидящих в холле мужчин, как бы невзначай поинтересовалась:
– Рассматривала из окна окрестности и мне показалось, что увидела своего старого знакомого. Теперь сижу, думаю: он это был или нет. Высокий такой, в серо-синем комбинезоне.
Бармен задумчиво потряхивал шейкером.
– В серо-синем?.. Сложно сказать. Популярные цвета. А как его имя? Можно посмотреть в книге гостей.
– Имя? – Даша растерялась. Естественно, она не знала никакого имени. И будь она поздоровее, то, конечно, придумала бы что-нибудь поумнее. – Ммм… Дело в том, что я не помню точно его имени. Мы как-то случайно встретились. Знаете, как иногда бывает – встретились, разговорились… и все такое прочее. – Ей было нестерпимо стыдно, но на ходу придумать иное объяснение столь поверхностному знакомству было сложно. – Получается, вроде как знакомы, а толком вроде как и не познакомились.
Томные очи красавца Жан-Жака дали понять, что уж кому-кому, а ему это объяснять не надо – он прекрасно понимает, что можно встретиться, поговорить и все такое прочее, но имя при этом знать совсем не обязательно.
– Я понял вас, мадемуазель. Повторите еще раз – как выглядел ваш знакомый?
– Высокий. – Она прикрыла глаза. – Я так полагаю, что высокий. В серо-синем комбинезоне.
– Блондин или брюнет?
– Что?
– Какой у него цвет волос?
И снова бросило в жар. Мужчина был в лыжной шапочке.
– Я… Понимаете… Не помню. К сожалению.
Темные глаза француза стали глубокими, как мерцающее звездное небо. В них читался неподдельный интерес. Он дотронулся до бледной руки и слегка сжал:
– Как я вас понимаю! Меня тоже страсть иногда делает совершенно слепым. Я постараюсь вам помочь. Буду примечать все серо-синие костюмы. Хотя повторяю – в этом сезоне эти цвета популярны.
– Значит шансов практически нет? – Сквозь неподдельное смущение прозвучало не менее искреннее разочарование.
Бармен отчего-то насторожился. Еще чего доброго заподозрит ее в желании навязаться одному из гостей. Даша поспешила рассеять подозрения:
– Не переживайте, это я так. Просто сейчас не в форме и, конечно, было бы легче общаться со старыми знакомыми, а не искать новых. Понимаете?
Жан-Жак понимал и это. Не зря за этим отелем слыла слава отличного места для знакомств.
– Я постараюсь вам помочь, – он выразительно подмигнул. – Попрошу своего брата Жана-Луи, он работает на подъемнике, чтобы взял на заметку всех подходящих джентльменов. В крайнем случае я вас просто познакомлю с ним – брат на это Рождество свободен. Выпьете еще один бокальчик?
Даже если бы французы обладали всеми пороками мира, то и тогда бы их перевесило лишь одно качество – истинный француз никогда не замечал недостатков дамы, какой бы невзрачной она ни была. Или, может, действительно, полагали, что у женщин не бывает недостатков?
Даша благодарно улыбнулась и кивнула. Если брат хотя бы наполовину обладает его достоинствами, то она не зря сюда приехала.
После нескольких глотков глинтвейна ей стало намного лучше, даже дышалось легче.
– А скажите, Жан-Жак, а нет ли во Франции какого-нибудь чудодейственного лекарства от простуды? Чтобы за одну ночь и как рукой сняло.
Договорить ей не удалось, молодой бармен растянулся в лукавой улыбке.
– Разумеется, мадемуазель. Это – любовь.
– Ага. – Даша покраснела, насколько это позволяла ее и без того красная физиономия. – Но, откровенно говоря, я не очень уверена в том, что…
– О! Мадемуазель не знает французов. – Полные губы сложились красивым алым сердечком.
Даша принялась смущенно ерзать на высоком стуле. Разговор принимал пикантное направление, а она, по очевидным причинам, была к этому не совсем готова.
– А еще я видела девушку в ярко-желтом комбинезоне. Не встречали такую? – Исходя из предыдущего разговора, Даша почти не сомневалась, что симпатичный бармен не пропустил без внимания ни единой особы женского пола и, скорее всего, сразу назовет ее имя.
– Ярко-желтом? – Жан-Жак чуть поморщился, возможно, желтый не был его любимым цветом. – Даже не знаю… Сразу не могу припомнить.
– А может, она из другого отеля?
– Нет, это невозможно – спуск принадлежит гостинице, и здесь могут находиться только наши гости.
– А разве нельзя прийти покататься из другого места?
– Нет. На спуск можно попасть только через гостиницу. А здесь я и месье Беранжу, – он кивнул в сторону рецепции. – Этот никого не пропустит, даже президента республики.
– Понятно. – Даша отставила пустой стакана. – Значит это могли быть только свои…
– Что, простите?
– Нет, нет, это я сама с собой разговариваю. Значит женщину в желтом комбинезоне вы не встречали?
– Нет. Но опять же могу спросить у брата.
– Да, была бы вам очень признательна. И все-таки: как насчет лекарств? Любовь это, конечно, замечательно, но нет ли у вас чего-нибудь менее… темпераментного.
– Конечно, – невозмутимо тряхнул черными кудрями шармантный бармен. – Финский священник. Он живет в соседнем номере с вами.
Даша укоризненно поджала губы:
– Вот уж не думала, что вы станете шутить на такие темы.
– Что вы, мадемуазель! – непритворно ужаснулся француз: – О вине и Боге я никогда не шучу. Я имел в виду, что у пастора Хахенникена целый набор лечебных трав и бальзамов. Недавно одна наша гостья почувствовала себя плохо, так он ей дал понюхать какую-то бутылочку, и все как рукой сняло. Он предложил всем страждущим обращаться к нему без промедления. Ничего другого я не имел в виду.
Больная от стыда готова была провалиться сквозь землю..
– Бога ради, простите! Но просто вы так это сказали… Получилось, будто… Извините, я совсем плохая. Прямо сейчас и пойду к пастору… Хе… Ха…
– Хахенникену.
– Вот, именно.
Продолжая бормотать извинения, Даша соскользнула со стула и проворной рысью покинула холл.
Жан-Жак посмотрел вслед и расплылся в довольной улыбке. Сколько в одиноких женщинах непосредственности…
3
Менее темпераментного человека, чем пастор Хахенникен представить было трудно. При виде незнакомой рыжеволосой женщины на пороге он даже не удивился.
– Проходите. – Его немецкий был так тверд, что им запросто можно было колоть орехи.
Даша немецкий знала не очень хорошо, но поскольку вести продолжительные беседы не собиралась, лишь робко ответила.
– Danke.
– Вы простужены? – спросил пастор блеклым, невыразительным тоном и раскрыл черный саквояж, стоявший на столе. – Я дам вам настойку. Пейте по чайной ложке каждые три часа. И еще сбор трав. Заварите горячей водой, но только не кипятком, и пейте каждый час по полчашки. Если вы сделаете все, как надо, то обещаю, что день рождения нашего Спасителя вы встретите в добром здравии.
Смущенно кашлянув, Даша переступила с ноги на ногу. Странный пастор вел себя так, словно всю жизнь ожидал ее прихода.
– Может, вам записать?
– Нет, нет, огромное спасибо! – она опять замялась.
Просто забрать лекарство и уйти казалось невежливым. Но не предлагать же слуге божьему деньги!
– А… я могу вас как-нибудь отблагодарить за помощь? – слезящимися от насморка глазами Даша преданно посмотрела на худого священнослужителя, темный костюм которого, еще больше подчеркивал бледность лица.
Она ожидала улыбку или какой-нибудь знак ободрения, но костистое лицо вдруг напряглось, словно тот хотел ее о чем-то попросить или спросить, но в последний момент сдержался.
Помолчав несколько секунд, финн сложил перед собой руки:
– Помолитесь за тех, кому судьба в эти дни добра и ласки приготовила тяжкие испытания.
Даша растерялась еще больше – к своему стыду она не знала ни одной молитвы. Но какое-то внутреннее чувство подсказывало, что отказать пастору было бы не по христиански. Потому, пятясь задом к дверям, она лишь кивала рыжей головой:
– Разумеется отец Хе… отец Хо… Ха-ха… разумеется святой отец. Буду молиться во дне и в ночи. Сейчас только чаю выпью и сразу же начну…
4
Оказавшись наконец за дверью, Даша с облегчением выдохнула. Что за чушь она сейчас несла? Единственным оправданием могло служить то, что никакого опыта общения с духовными особами у нее не было. А, ладно, пастор на то и пастор, чтобы прощать.
Она смотрела на зажатые в руке лекарства. Но не отравит ли он ее этим снадобьем? Вдруг данный слуга божий один из тех, кто верит, что в ближайшее время наступит конец света и теперь ходит и всех травит? Чтобы при апокалипсисе не мучились. Увидит грешное лицо и, хоп, ему в стакан цикуты.
Она покрутила пакетик с травками и даже посмотрела на свет. Черт его знает, чего он туда сунул. Однако, заметив свое отражение в зеркале, махнула рукой. Какая разница, умереть от яда или от одиночества?
Заварив чай, она выпила омерзительную на вкус жидкость, запила ее ложкой микстуры и, содрогаясь от отвращения, провалилась в сон.
Глава 2
Обнаженный по пояс танцор фламенко, гибкий как пантера, медленно выходил на коду. Слепящий луч света следовал за ним раздвигая темноту, и та отзывалась едва слышным трепетом гитарных струн.
Они пока еще существовали отдельно: человек и звук. Но вот музыка становится громче, четче, и чувственное тело танцора медленно, словно нехотя, начинает вливаться в рваный, пульсирующий ритм гитар. Густые вьющиеся волосы откинуты назад, полуприкрытые глаза еще скрывают чувства, но тело уже напряженно вибрирует, словно дернутая гитарная струна. Он плавно ведет рукой, перебирая пальцами воздух, будто проверяя пространство на готовность его принять, рывком изгибает спину и с кончиков напряженных пальцев срываются искры зарождающейся страсти. Черные остроносые ботинки каблуками дробят дощатый пол. Они стучат все громче и громче, звук становится нестерпимым, кажется, еще чуть-чуть, и они разорвут этот мир своим грохотом…
Хватая ртом воздух, Даша вскочила на кровати. Дверь содрогалась под ударами снаружи.
– Кто там? – беззвучно прошептала она пересохшими губами.
Те, кто были снаружи, ее очевидно не слышали. Грохот только усиливался. Молодая женщина попыталась встать на ноги и сделать хотя бы пару шагов, но от слабости ее швырнуло к стене. Ухватившись руками за косяк, она с трудом удержала равновесие. Постояв несколько секунд, она продолжила путь, придерживаясь за стену. Не меньше минуты ей понадобилось, чтобы добраться до входной двери и повернуть ключ. В ту же секунду дверь больно ударила ее по плечу и, застонав, она медленно сползла на пол.
В номер ворвались несколько человек.
– Что с вами, мадемуазель, вы живы? – Жан-Жак, последний из вошедших и единственный, кто заметил ее в темноте коридора, тут же опустился рядом, пытаясь помочь. – Слава богу, мы думали, что с вами что-то случилось, хотели уже ломать дверь.
– Что вам от меня надо? – еле слышно прошептала Даша, отталкивая его руку. – Который сейчас час?
– Половина двенадцатого.
– Утра или ночи?
– Ночи, разумеется.
– Ночи? Боже правый… Кто вам дал право меня будить?
– Простите, мадемуазель, но у нас не было другого выхода.
Даша ничего не понимала, она испытывала злость, досаду, жалость к себе, но больше всего ей хотелось закрыть глаза и продолжать спать.
– Какого еще выхода? О чем вы говорите?
– Вы не отвечали ни на телефонные звонки, ни на стук в дверь.
– Да неужели нельзя было подождать до утра?! – Пот катил по лицу градом. – Вы же знали, что я больна…
И хоть упрек был обращен к Жан-Жаку, но ответил на него один из полицейских, судя по возрасту и уверенной осанке, самый главный.
– Увы, мадемуазель, но больше мы не могли ждать. Дело в том, что…
– Немедленно оставьте эту женщину в покое! – вдруг прогремел откуда-то сверху мощный голос.
Присутствующие, как по команде, обернулись ко входу. Голос звучал так грозно и величественно, словно сам Создатель оповещал о конце света. Но почему он говорит по-немецки?
Цепляясь за стену, Даша попыталась подняться.
«…Неужели о конце света надо непременно сообщать на немецком языке?..»
Прямо перед ней стоял пастор Хахенникен.
– Простите, святой отец, – довольно почтительно ответил старший полицейский, – но нам необходимо побеседовать с этой дамой.
– Это невозможно. Вы же видите, что она тяжело больна. Она практически без чувств.
Вопреки заявлению, Даша испытывала целую гамму чувств. Во-первых, недоумение – она все еще никак не могла понять, что понадобилось от нее полудюжине полицейских посреди ночи; во-вторых, злость – ей плохо, а они настаивают на какой-то беседе; и, наконец, благодарность – хоть кто-то пытается ее защитить. Хотя прослыть тяжелобольной в присутствии молодых и симпатичных мужчин, к тому же французов, совершенно не хотелось.
– Я, конечно, не совсем в форме, – попробовала пошутить она, – но, в общем, в ближайшее время умирать не собираюсь. Просто в голове все время что-то шумит.
– Глотните коньяку, – Жан-Жак по-хозяйски прошел в комнату, вынул из бара маленькую бутылочку коньяка и почти силком заставил больную сделать пару глотков.
Округлым теплом ароматная жидкость растеклась по измученной душе. Сразу стало легче. И дышать и воспринимать окружающее.
Встряхнув рыжими кудрями, Даша закинула голову и одним махом допила все остальное. Полицейские молча ждали реакции. К их сожалению, ничего особенного не произошло. Разве, что веснушчатые щеки стали чуть розовее.
– Дочь моя, вы желаете, чтобы я увел этих людей? – спросил пастор.
Отдав пустую бутылочку бармену, Даша взглянула на окружавших ее мужчин. Конечно, было бы неплохо их отсюда всех выставить, но тогда она не узнает, зачем они приходили. Какой же сон после этого?
– Спасибо, – бледные губы дрогнули в слабой улыбке. – Однако, полагаю, что у этих джентльменов существует достаточно веская причина для визита в столь поздний час.
Пастор неодобрительно покачал головой.
– Тогда, может быть, вы хотите, чтобы я остался?
– О, нет! – Еще один гость в первом часу ночи – это явный перебор. – Я постараюсь справиться сама. Спасибо и извините, что потревожила вас.
С явным неудовольствием финн отступил.
– Хорошо. Но если вам понадобится моя помощь, помните, я рядом. – После чего удалился так же бесшумно, как и возник.
Полицейские перевели дух. Им тоже не улыбалось вступать в перепалку с духовной особой.
– Итак, кто объяснит, что происходит? – спросила Даша у незванных гостей.
– Мадемуазель, нам необходимо с вами поговорить, – решительно заявил тот, кто походил на старшего, и указал ей рукой на кресло.
– Ну, если больше во всем отеле не с кем… – жест Даша проигнорировала, желая показать, что долго беседовать не намерена.
– Но, может, вы хотите что-нибудь накинуть? – он сделал выразительные глаза: – Здесь прохладно.
Сначала Даша не поняла, о чем он говорит, холодно ей не было, но, глянув вниз, увидела, что стоит посередине номера в одной сорочке. Очень короткой и очень прозрачной. Настолько прозрачной, что не стоило даже с криком «Ой!» попытаться прикрыться – на все рук явно не хватило бы. Следовало или переодеться, или немедленно лечь обратно в постель.
Даша выбрала последнее. Решение оправдывалось ее болезнью, кроме того, возможно, сократило бы визит нежданных гостей до минимума.
– Вы не против, если я буду разговаривать с вами лежа?
– Как вам будет угодно, мадемуазель.
Судя по настрою, полицейский готов был с ней беседовать, даже сидя на потолке.
Даша подошла к кровати и потянула одеяло.
– В таком случае попрошу всех посторонних удалиться.
Как и следовало ожидать никто не тронулся с места. Очевидно, еще не родился француз, ощущавший себя посторонним в дамской спальне. Пришлось выбрать промежуточный вариант: завернуться в одеяло и присесть на краешек кровати.
– В последний раз: что вам от меня надо?
– Для начала давайте познакомимся. – Начальник жандармов сделал вид, что не замечает ее недовольства, и улыбнулся так, что кончики черных напомаженных усов указали на потолок. – С вашего позволения, меня зовут Буже. Инспектор Себастьян Буже.
Даша пожала плечами. Как правило, в подобных случаях отвечают: «очень приятно» и называют свое имя, но в данной ситуации это было совершенно бессмысленно: ничего приятного в беседе с полицейским нет, а ее имя он и так знает.
– Я слушаю вас, инспектор Буже, – сухо обронила она.
– Месье Серро сказал, что вы расспрашивали его о некой женщине в желтом комбинезоне…
– Кто это – месье Серро?
Инспектор кивнул на Жан-Жака.
Даша укоризненно посмотрела на бармена, стоявшего тут же у двери. Но тот только руками развел: мол, от меня это не зависело.
– Допустим. Ну и что с того?
– Вы знали ее?
– Если бы знала, то зачем бы спрашивала? – вяло удивилась допрашиваемая.
Она принялась шарить правой ногой вдоль кровати, пытаясь нащупать домашние сапожки.
– Но вы сказали, что узнали ее.
– Мне так показалось. Издали.
– А где и когда вы ее видели?
Допрос начинал нервировать. К тому же сапожок так и не находился. Но почему ей задают все эти странные вопросы?
– А какое это имеет значение? Разве что-нибудь случилось?
– Случилось. – Инспектор присел на колено и залез рукой под кровать.
Даша настороженно следила за его действиями. Достав запихнутые под кровать сапожки, он любезно помог их надеть. – Этим утром женщину в желтом комбинезоне нашли мертвой.
– Утром? – вскрикнула Даша, и сразу же облегченно перевела дыхание: – Господи, как вы меня напугали! Значит, речь идет о совпадении.
– Совпадении?
– Конечно. Потому, что свою даму в желтом я видела сегодня днем.
– Вы уверены в этом? – полицейские переглянулись.
– Абсолютно.
– А где вы ее видели?
– Ну… Вообще.
– Как понять «вообще»?
Даше показалось неудобным признаться, что из-за простуды она не выходила на улицу и потому подглядывала за людьми сквозь шторы, словно скучающая старушка.
– Скажем так, я видела эту даму издали. На прогулке. Она каталась на лыжах, а я прогуливалась мимо без лыж, пешком. Мне она напомнила одну мою давнюю знакомую. Но, наверное, я ошиблась. – Здесь молодая женщина замолчала и вопросительно посмотрела на инспектора.
– Наверное.
Полицейский встал и пересел в кресло. Сняв фуражку, он оттер лоб большим носовым платком, на лице застыло недовольное выражение.
– Особенно учитывая то обстоятельство, что сегодня вы целый день не выходили из номера.
– Как это не выходила? – Даша нервно рассмеялась. – Разумеется, я выходила. Вы можете спросить у Жан-Жака… То бишь у месье Серро. Он угощал меня превосходным глинтвейном…
– Это было вчера, мадемуазель, – с вежливой улыбкой возразил бармен.
– Что было вчера?
– Превосходный глинтвейн.
– Как вчера? – испуганным шепотом переспросила Даша и беспомощно огляделась по сторонам, словно ища часы или календарь.
– Вы проспали всю ночь и целый день. Счастливого Рождества!
Дашу бросило в жар. Она даже не поняла, чего испугалась сильнее: того, что провела без сознания сутки, или того, что, судя по всему, стала свидетелем убийства.
– Спасибо, но православная церковь празднует Рождество в январе, – пробормотала она. – А вы… уверены в этом?
Полицейские переглянулись.
– В том, что православные празднуют Рождество в январе?
– Да… То есть нет. Я хотела сказать, вы уверены в том, что эта дама погибла?
Инспектор Буже чуть прищурил глаз и с едва ощутимой иронией ответил:
– Мадемуазель Быстрофф, в нашей стране смерть констатируют соответствующие службы. И уж если они решили, что кто-то мертв, то так оно и есть. Даже если сам покойник против.
«Покойник…»
Даша почувствовала, как ее снова охватывает озноб. Неужели она действительно видела убийство? Какой кошмар…
– И в связи с этим у меня к вам вопрос: вы хорошо запомнили лицо женщины в желтом комбинезоне?
– Совсем не запомнила. – Она быстро-быстро помотала головой. – Я ничего не помню.
– Как понимать ваши слова?
– Как хотите, так и понимайте.
– Но вы только что сказали нам, что узнали в ней свою знакомую!
– Я сказала не так. Я сказала, мне показалось, что я узнала свою знакомую. Поэтому-то и спрашивала месье Серро.
– Но раз она вам кого-то напомнила, значит вы все-таки видели ее лицо?
Даша закусила губу, она не понимала, как выйти из сложившейся ситуации. Наверное, самым правильным было признаться в том, что она, мягко говоря, сказала бармену не совсем правду. Однако возникала опасность, что полицейские ей все равно не поверят, а если и поверят, то тут же поинтересуются, что же такого необычного было в поведении женщины, катающейся по ту сторону реки, что она тут же побежала узнавать ее имя, несмотря на болезнь. И тогда придется рассказать обо всем. А вот этого делать совсем не хотелось – став свидетелем убийства, она немедленно потеряет свое право на отдых. И как только вылечит свои сопли, будет вынуждена общаться с полицией настолько плотно, что на личную жизнь времени совсем не останется: если потенциальных женихов не разгонит ее насморк, то полицейский околыш их всяко добьет. А для нее этот отдых, быть может, последний шанс.
