Kitobni o'qish: «Обелиск»
Моей маме —
вечному маяку и единственному человеку,
способному зажечь свет в жизни
Чёрно. Изломано. Мёртво.
Ветки – ножами под рёбра.
В тёмной квартире холодной
Где же твой свет?
Суть обелиска – в гранях.
Тот, кто их там оставил,
Вытесал и исправил
«Память» на «Смерть».
Странно. Безумно. Больно?
Всё, что я ей позволил, —
Взять пустоту в ладони.
Это ли жизнь?…
Глупый и детский выбор.
«Эй, ты в игре?»
«Я выбыл».
Часть 1
Полночь
«Часть квартала останется без света 2 февраля».
– Черт, – прошипела она, читая очередное объявление, небрежно приклеенное на входную дверь.
Холодный ветер небрежно трепал голубую бумажку. Дешевые чернила примитивного струйного принтера уже начали кое-где подтекать, сдаваясь под натиском редких снежинок. Совсем даже не уникальных. Кто выдумал глупую байку о том, что каждая снежинка – единственная в своем роде? Бред. Все они одинаковые. Мелкие, невзрачные, холодные.
Переступив с ноги на ногу еще пару раз, чтобы наверняка, она провернула ключ в замочной скважине и, пожалуй, слишком сильно толкнула дверь. Тонкий витраж протестующе задрожал, вызывая еще одну порцию злости. Бессмысленной, пустой, жалкой.
Дожили. Бесит даже такая мелочь. Мелочь? Ну уж нет.
Вторую неделю подряд отключают. И вторую неделю подряд она ужинает кисло-сладкой лапшой из забегаловки на углу, потому что все продукты из холодильника, который то умирал, то возрождался, неизменно приходилось выбрасывать. Всякий раз, когда на двери появлялась идиотская голубая бумажка. Драить дурно пахнущие полки и створки надоело уже после второго раза, поэтому сейчас вилка была беспощадно выдернута из розетки, а та глядела на давнюю подругу грустными пустыми отверстиями, за которыми то появлялся, то исчезал ток. Попеременно. Потому что ток в ее доме переменный, а не постоянный. А какого черта он не постоянный? Какого черта вокруг вообще нет ничего постоянного?
Листок хотелось сорвать, скомкать в кулаке и выбросить в никуда. Но нельзя. И не потому, что мусорить – плохо, а потому, что в этом же доме живут еще двое таких же горемык.
В первой квартире, прямо напротив, сычом сидит Филипп, безуспешно пытаясь дописать абсолютно-никому-не-нужную-диссертацию по книжкам уже как пять веков всеми забытого философа. Несчастный Фил три года назад закопался в свои совсем-никому-не-нужные-великие-труды, и сам не заметил, как увяз в них по самые уши. А когда заметил, было поздно.
Он ее никогда не допишет.
В третьей квартире, что над гнездом Фила, наигранно-вымученно терпя томные взгляды поклонниц, душил остатки таланта и пропивал давно ставшие копеечными гонорары богом забытый Мэтт. Когда-то Мэтт-рокер, теперь просто Мэтт-хмырь, вставлявший в любой диалог тупые цитаты из своих однотипных баллад о вечной любви. Бог забыл, а дуры с нелепо выкрашенными прядками помнили. И восторженно блеяли, когда он притворно-неохотно брал в руки гитару, воображая, что еще он может делать своими длинными пальцами, на кончиках которых уже прочно расползлась беспросветная никотиновая желтизна.
Она никогда не исчезнет.
Напротив Мэтта не было никого – квартира 4В всегда была пустой. И она потихоньку этому радовалась, потому что никого – значит тихо, значит, что никто не зальет потолок, не будет плясать по ночам на скрипучих досках.
Вокруг был хаос: гул машин, треск проводов, шарканье толпы, кашель, крики, приветствия и прощания.
Это она ненавидела.
Но наверху было тихо. Там, над потолком, всегда было спокойно, и порой казалось, что звуков может не быть и в голове. Без лязга, без свиста.
Это она любила.
В ее 2В было тоже пусто. Не так, как этажом выше, конечно: клочки пыли лениво бегали из угла в угол, проигрыватель трещал, впопыхах вываленные из шкафа вещи небрежно валялись на полу. Но пустота таращилась черными глазами из каждой щели, из каждой розетки и ящика, потому что ни горы тряпья, ни новенькая, еще блестящая кофемашина, ни ломящиеся от книг полки не наполнят жизнью то, что принадлежит ходячему трупу.
4В была честной, потому что не скрывала свою пустоту – только голые полы и стены, 2В же была лгуньей, старой портовой шлюхой, маскирующей под румянами и помадой зияющее ничто. И порой казалось, что жить этажом выше было бы честнее.
Пустой девушке – пустая квартира.
Нажав на кнопку с маленькой иконкой, которая обещала двойной эспрессо, она нащупала пульт, и из угла выполз маленький услужливый пылесос. Подняла иголку, остановила бесшумную пластинку, но спустя две секунды, немного подумав, вернула иглу, но в самое начала композиции. Из динамика послышались приятные звуки.
Казалось, что вот-вот место вдохнет полной грудью, ведь пыль уже почти исчезла, запахло свежим кофе, а из гостиной слышится музыка. Ну же, еще чуть-чуть, совсем немного… Но нет.
Оно никогда не оживет.
Наверное, поэтому жить напротив обреченной 1А, рядом с беспросветной 3А и под всегда пустой 4В было так хорошо. Вокруг не было счастья, поэтому его отсутствие внутри никогда не тревожило сердце. Почти.
К черту. До отключения электричества оставалось больше часа, а значит, она еще успеет зарядить ноутбук и все аккумуляторы. И наушники, это не обсуждается, потому что скоро замолкнет проигрыватель, падет храброй жертвой переменного настроения, и она вынужденно останется в полной тишине. Которую так любит. От которой снова захочет вскрыться.
Город увяз в вечерних сумерках, как муха в повидле. Пальцы бездумно порхали над клавиатурой, глаза раздраженно щурились – подсветки ноутбука и еле горящей керосиновой лампы, купленной две недели назад со словами «какого хрена пятьдесят?», явно не хватало. Надо было тогда кричать не «какого хрена пятьдесят», а «дайте две». Песни в наушниках вяло сменяли друг друга – новый текст давался плохо, а в каждой строчке сквозили мучения. И как же хорошо, что на экране появлялась очередная заметка об очередном трупе. В тему. Под настроение. Самое то.
Нелепая смерть в нелепом месте.
Мысль непроизвольно появилась на экране. Пара злобных щелчков на Del. Сдавать уже утром – не хватало еще отнести редактору историю о трагедии с такой вот милой авторской ремаркой. Вот когда будет нелепая смерть – Уиллис не простит ей даже лишней запятой, не говоря уже о подобной самодеятельности. Не теперь.
Непрошеные воспоминания о злых карих глазах, о костяшках кулаков, кривящихся губах, выплевывающих слова «я всегда знал, что ты тварь» вновь пробились под закрытые веки. Ну и ладно.
Вчитываясь в дрожащие строчки, она сверяла написанное с украдкой сфотографированным в офисе коронера отчетом – сердечный приступ. У здорового мужика со стерильным анамнезом, дважды прибегавшим вторым на городском марафоне. Приступ, ага. В самом деле. Но анализы были чисты: ни грамма химии, на которую можно списать неожиданное фиаско сердечной мышцы. Вообще ничего. Тем лучше. Внезапно идея ремарки о нелепой смерти показалась не такой уж глупой, надо только кое-что заменить. Что мы говорим в таких случаях? Правильно, не тупо, а нетривиально, не нелепо, а загадочно. Да. Загадочная смерть. И плевать, что ей плевать.
Это Уиллису понравится. Раньше он бы озорно улыбнулся, взглянув на нее из-под длинных ресниц. И взгляд этот был бы теплым. Но не теперь.
Щелчки клавиатуры стали жестче. Заключительная часть, буква за буквой, впечатывалась в электронный лист, словно символы могли что-то изменить. Стоп. Слишком громко, даже в наушниках.
Убрав руки от клавиатуры, она нажала на паузу и прислушалась к темноте, уже приготовившись обругать себя за пустое беспокойство, но звук повторился. И правда громко. Как она могла не услышать раньше, что в ее дверь безбожно колотили?
Сняв наушники, поднялась и, вооружившись керосинкой, как монах лампадкой, злобно зашагала на звук. Дверь открыла под настроение – резко и широко, так, что кулак, барабанящий по дереву, провалился в пустоту. Следом на нее едва не свалился всклокоченный Фил.
– Какого хрена? – вернув равновесие, рявкнул сосед. – Битый час же луплю!
– Какого хрена что? – облокотившись на косяк, ответила она с недобрым прищуром. – Какого хрена что, Филипп?
– Какого хрена ты не открываешь, – успокаивая дыхание, ответил он чуть более мирно. – Я из сил выбился.
– Ну, так не надо было долбиться в мою дверь, – вдох и выдох. – Что такого важного могло случиться, раз уж это не смогло подождать до завтра? Перед тем, как вылезать из своей норы и выносить чужую дверь, стоит взглянуть на часы. Знаешь те штуки, которые показывают подходящее и неподходящее время.
– Прекрати, – снова зашипел сыч. – Я тут ни при чем. И я такой же заложник ситуации, как и ты. Мне срочно нужен ключ от четвертой квартиры.
– На кой черт он тебе сдался? – устало протянула она, сдерживая гнев.
Фил шикнул и дернул головой вправо, округляя и без того до неприличия большие рыбьи глаза. И только сейчас она заметила ее – фигуру в углу, что притаилась за плечом соседа. Тонкая, высокая, но не хрупкая. Подняв керосинку повыше, она осветила коридор. Из темноты холодно сверкнули светлые глаза, кажется, голубые. Тени, созданные слабым огнем, запертым в стеклянной коробке, очертили прямой, но не длинный нос, тонкие, но не слишком, губы, высокие, но без перебора, скулы. Закутанный во все черное, незнакомец сделал шаг вперед и открыл рот. Голос был звучным, но спокойным. Мелодичным, но не попсовым. Таким голосом можно обращаться к целому войску, которое ты отправляешь не верную смерть. И воображение подсказывало, что армия внимала бы каждому слову.
Полководец, как окрестила она про себя человека без имени, вновь открыл рот, повторяя то, что сказал раньше.
– … ключ от 4В, пожалуйста.
– Что? – переспросила она, надеясь, что рассеянность можно списать на прерванный сон.
Голос и сейчас ничуть не изменился. Учитывая, что незнакомец повторял одно и то же в третий раз, внутри мелькнуло удивление – она бы уже разоралась. Так громко, чтобы с третьего раза уж точно дошло. Но нет. Не все такие, как она. И хорошо.
– Я снял квартиру на втором этаже и хотел бы в нее заселиться. Передайте мне ключ от 4В. Пожалуйста.
Вежливость, голос спокойный. А вот глаза холодные. Но не таким льдом, которым последние недели сверлил ее спину Уиллис, там было разочарование. Здесь же – ничего. Равнодушие. И никаких отключений через день – лед был толстым, такой нужно морозить долго, без перерывов.
– Я вас поздравляю, – ну уж нет, не в ее смену. Пусть снимает другую пустую квартиру, а эту оставит в покое. Тихой, нетронутой. – Добро пожаловать на Гринн-стрит, 118.
– Ключ, – повторил он, одаривая ее новой волной спокойствия с нотками усталости. Словно это она потревожила его среди ночи. – От 4В.
– Я не домовладелец. И не консьерж, – равнодушно бросила она, складывая руки на груди. В глазах Фила мелькнул немой укор. Она врала, и он это знал, но ей было плевать. – Если вы действительно сняли 4В, то ключ вам должен был передать мистер Боуз. Доброй ночи.
Развернувшись, она оставила растерянного Фила наедине с человеком без имени, и уже приготовилась хлопнуть дверью, как голос соседа вернул ее обратно.
– Стой же, Боуз и попросил помочь – старика нет в городе.
И что? Ей не было до этого дела – просили не ее, напрягаться не ней. Хотя это все-таки было как-то нехорошо, некрасиво. Бросать соседа в беде – плохая примета. Вдруг еще понадобятся раритетные томики из его обширной библиотеки или бутылка бурбона, которая у него есть всегда, а вот у нее – никогда. Такое у нее не задерживается.
Жечь мосты было глупо. Не по-соседски. Да и Боуз не оценит. Ругать, конечно, не станет, только кинет парочку укоризненных взглядов в ее сторону. И от этого на душе станет еще хуже.
– Как же вы тогда заключили сделку? – повернулась она, сверля глазами то несчастного и помятого ночными приключениями Фила, то невозмутимого незнакомца. Человек без имени остался стоять фонарным столбом, и в какой-то момент ей даже показалось, что он вовсе не дышит. – Боуз всегда лично выбирает арендатора.
– Для меня мистер Боуз сделал исключение. – В руках у Полководца загорелся планшет. Тонкие длинные пальцы протянули железку, и она увидела электронную версию договора.
Но верить такому в наши дни все равно, что верить звонку из банка, вежливый сотрудник которого говорит, что все твои деньги прямо сейчас крадут, и единственный способ остановить негодяев – назвать код от карточки.
Да хрен им всем.
Ничего не ответив, она прошагала вглубь квартиры и нащупала на столе телефон, наплевав на время суток. Мысль была простой: если Человек без имени мошенник и Боуз никому ничего не сдавал – да, она искренне на это надеялась – заспанный старик поблагодарит ее за бдительность. А если Полководец действительно новый сосед – что ж, сэр, надо было самому заселять постояльца. Или, на худой конец, предупреждать, потому что единственный запасной ключ от 4В был только у нее.
Гудки, наконец, прервались, из трубки послышалось сонное «алло», а она вернулась к дверному косяку, за которым нервно дергался Филипп и так же спокойно возвышался Человек без имени.
– Мистер Боуз, прошу прощения за столь поздний звонок, – она говорила спокойно и медленно, так, чтобы до разбуженного старика дошло, – Здесь мужчина… эмм…
– Мистер Морс. – Торопливо подсказал Фил.
– Здесь некий Морс, который просит ключ от 4В. Да, сэр, поняла… конечно… Все в порядке, не беспокойтесь, я его провожу… Само собой…
Великолепно. Просто чертовски восхитительно. Ладно, нужно выдохнуть. Так и не ответив на немой вопрос Фила, она запихнула телефон в слишком маленький карман пижамных штанов и вернулась в гостиную, к стеллажу, в книгах которого был спрятан ключ от ее любимой 4В. Честной. Пустой.
– Эй, ты куда запропастилась? – слабо крикнули со стороны.
Рука по памяти нащупала шершавый корешок «Одиссеи», и, открыв книжку на середине, она выудила маленький, потемневший от времени и безделья ключик. Когда-то золотой, сейчас, в полутьме, он казался темным и ржавым. Хоть бы и вправду покрылся коркой, тогда Человек без имени, простите, Морс, не смог бы открыть дверь наверху. И убрался восвояси, слился с ночью и больше никогда ее не побеспокоил.
– Эй! – слабо позвали из-за косяка.
– Иду, Фил, нашла…
Тонкие пальцы аккуратно подобрали вещицу с протянутой ладони. Казалось, что Полководец – к черту, не будет она называть его Морсом, пускай остается таким, безымянным, достойным лишь прозвища, что первым пришло на ум, – старался не прикасаться к ее коже. Выуживал маленький ключ так, как грошовую мягкую игрушку из детского автомата. Брезгливо.
– Удачи, мистер Морс, – имя все-таки пришлось произнести, не называть же его вслух Полководцем. – С новосельем и все такое. Фил, – она бросила взгляд на соседа. – Доброй ночи.
Да, так, с ударением на последнем слове. И пусть только попробует в следующий раз зажать бутылку.
– Разве ты не поможешь мистеру Морсу? – и он снова округлил свои безжизненные глаза. И все-то услышал.
– Конечно, – вот такое ровное «конечно» вместо отборной брани, которая так и крутилась в голове. – Пойдемте, Морс.
– Благодарю, но я справлюсь и сам. – Словно прочитав мысли, он сделал лучший подарок и отказался от помощи.
– Стойте, мистер Морс. Дом старый, задвижки и заглушки вы не снимете сами, да и системы у нас хитрые. – Фил снова нес эту вежливую чушь. Ему уже отказали, а он все равно навязывался.
– Филипп прав, – покачала она головой, игнорируя еще одну волну не самых вежливых слов. – Я пообещала мистеру Боузу показать вам квартиру.
Морс кивнул и выдохнул, кажется, первый раз. Так же, как и она: обреченно. И отчего-то эта первая вроде бы человеческая реакция обрадовала.
Легко подхватив единственный чемодан, он поднялся по лестнице на второй этаж. Первым. А она крепко держала керосинку и считала ступеньки, внимательно глядя под ноги. Он же, кажется, не замечал ужасной темноты: шел спокойно и уверенно, будто у ледяных глаз был бонус в виде ночного зрения.
Ступеньки скрипели, заглушая прощальное «Доброй ночи!» от Фила, которому давно было пора скрыться в своей норе.
На площадке второго этажа Полководец замер, озираясь по сторонам, ища нужную дверь. Не было у него никакого волшебного зрения. «Иди, ломись в пропахшую дешёвым пивом и дешевыми песнями 3А», – злорадно подумала она.
– Налево, – бросила она, обходя нового соседа. – Давайте ключ.
– Я могу и сам, – спокойный, не терпящий возражений ответ. Чемодан беззвучно опустился на пол.
– Конечно, – ровно, равнодушно. Никак.
Но рука все же подняла керосинку выше, освещая темную дверь с крошечной черной отметиной. Сдержанный кивок вместо благодарности, ключ со скрежетом вошел в скважину. С первого раза. Беспрекословно провернулся, словно ждал и был рад подчиниться. Предатель. Дверь распахнулась, открывая еще один слой темноты. Человек-с-именем-которое-ее-уже-начинало-бесить великодушно провел рукой, снисходительно позволил ей пройти первой.
Последний раз она была здесь больше полугода назад. Помнила, как небрежно бросила полупустую бутылку с янтарной жидкостью на пол, и тот отозвался гулким эхом. Резкий звук еще долго бродил по комнатам в поисках места, где можно было бы уснуть. Но раз ей было не до сна, так пусть не спит и он. Помнила, как устало сползла по голой стене, вытянув ноги на пыльных досках, как зарылась руками в волосы, сжав непослушные пряди. Хотелось вырвать их с корнем, разбросать вокруг, а потом найти такую силу, чтобы пробить ребра и вытащить заодно и сердце. До кучи. Для симметрии. Для того, чтобы все это просто закончилось.
Уже давно эти безликие комнаты не видели ничего хорошего, потому что дверь в 4В открывалась только тогда, когда было плохо. И больно. Или совсем никак. Когда хотелось спрятаться от собственной квартиры, потому что показывать родным стенам себя такую было стыдно.
Входить сюда с кем-то было непривычно, но любопытно – увидит ли другой то, что видела здесь она? Почувствует ли горечь, которой пропитался каждый дюйм старого паркета? Вряд ли, ведь для него это место было новым, пустым в том абсолютном смысле, который несет нечто иное. Для Человека с именем это могло стать новым началом, надеждой, да чем угодно, потому что он сам решал, чем наполнить пространство. И она завидовала. Потому что это место не было для него конечной станцией. Для него это место было отправной точкой.
– На самом деле все просто, – она стряхнула с себя оболочку воспоминаний, и та пеплом закружилась у ног. – Со светом было бы куда проще, но, как вы поняли, сейчас его нет. Две недели назад на подстанции что-то случилось, и с тех пор они приводят сеть в порядок.
Безуспешно.
Поставив керосинку на затянутую в пожелтевшую простынь тумбочку – единственный предмет мебели, она огляделась.
– Я открою вентили, но вам придется посветить мне.
– Думаю, это может подождать и до утра. – Под потолком разнесся все такой же раздражающе ровный голос.
Полководец стоял каменной статуей посреди пустой квартиры и даже не смотрел по сторонам. Холод в глазах демонстрировал единственное желание – остаться в одиночестве.
– Боюсь, что утром вы меня не застанете, – усмехнулась она, взглянув циферблат – почти час. – Меня здесь уже не будет, а Филипп… – Еще одна усмешка: – Фил, скорее, разнесет дом, чем сможет запустить трубы.
Короткий вдох. Человек-с-именем-которое-совершенно-точно-бесит был виноват сам, заявившись среди ночи. Незнакомец вздохнул еще раз и взял в руки лампу. Расценив жест как молчаливое согласие, она почти наощупь добралась до ванной комнаты и, ничуть не смутившись, встала на колени и заползла под умывальник, оставив каменную статую любоваться ее задницей. Будь задница в чем-то пикантном, она, быть может, и задумалась бы над происходящим: ночь, незнакомец в черном и пляшущие тени. Но весь кружевной арсенал остался в ящике комода этажом ниже, и сейчас она корячилась, светя в глаза Полководцу маленькими желтыми бэт-сигналами, разбросанными по пижамным штанам. Задница в безопасности под защитой Рыцаря Готэма.
Первый вентиль со скрипом повернулся, и в трубах забулькала вода, за ним нехотя сменил положение второй, и вот почувствовалось тепло. Готовя какую-нибудь фразу из серии «на этом наше спонтанное знакомство окончено», она подняла голову. Слишком резко. В затылке зазвонил колокол, и она охнула, выползая из-под чертова рукомойника.
– С вами все в порядке? – и снова этот равнодушный голос. Вопрос был задан для галочки – ему плевать, что она со всей силы долбанулась о железку. – Может, лед?
Идиот-с-именем говорил серьезно, но было достаточно посмотреть в его глаза, чтобы отморозить нос.
– Да, все в порядке, – ее голос остался спокойным, несмотря на гул в ушах. – Если вдруг решите перекрыть воду, вспомните этот случай. Возможно, свою голову вы сохраните.
– Благодарю, – это не звучало как «спасибо» за помощь. Фраза оказалась чертой, которую он подвел, говоря, что пора выметаться из квартиры.
– Подача газа возобновится автоматически, когда включат свет. Доброй ночи, мистер Морс.
«Не задохнись утром». Глупая и злая мысль: система, которую она предложила поставить пару лет назад после серии несчастных случаев, ставших темой новой статьи о безответственных газовщиках и беспечных жителях, не допустит такого. А жаль. Идея о проклятой квартире, куда больше никто не заселится, будоражила воображение. Так хотелось, чтобы над головой было тихо. Хотя, что-то подсказывало: Полководец шуметь не станет, словно все его войны давно в прошлом.
Кивнув, она скользнула через узкий проем в гостиную, а оттуда – к выходу. Впереди ее ждали еще теплый кофе из термоса и недописанное заключение. Привычная пустота, которую разгонит утро, уже маячившее где-то за горизонтом.
– Вы забыли лампу, – послышалось с другого конца пустой комнаты. Уже-не-незнакомец стоял у голой стены, отбрасывая жуткую тень на обои. Не будь это явью, сейчас она бы проснулась в холодном поту. Но то, что происходило, было реальным, а реальности она не боялась.
– Оставьте себе. Вам нужнее, – бросив через плечо, она покинула уже чужую, чуждую 4В, подсвечивая крутые ступеньки фонариком на смартфоне. Быстрый взгляд на экран – половина второго.
* * *
Полуночный сумбур дал о себе знать и, даже дописав статью, она не смогла уснуть. То ли три литра кофе, то ли новый сосед тому виной, но привычно неправильный режим был окончательно сбит. За остаток ночи человек-с-именем-которое-ей-совершенно-не-сдалось так и не выдал свое присутствие ни единым шорохом с потолка. В какой-то момент ей начало казаться, что незнакомец в черном на ее пороге – просто сон. Но вывернутая «Одиссея» в кресле напоминала – теперь она не одна, теперь над головой есть еще кто-то.
За окном было темно, но она чувствовала, как вдали уже робко переминался с ноги на ногу молодой рассвет. Встала со вздохом. Пять часов. В душе зашумела горячая вода, а сработавший наконец выключатель известил о возвращении электричества. Привычным движением поставив чашку под тонкую черную струю ароматного напитка, она залезла под воду – смывать остатки дурной ночи и готовиться к дурному дню. К шести часам, когда она впопыхах закрывала сначала свою, а потом и общую дверь, город ожил. Резко взмахнув рукой перед носом полусонного таксиста, неосознанно обернулась и подняла глаза на широкие окна второго этажа – те, что всегда были пустыми и темными. На миг ей показалось, что за стеклом мелькнула тень.
Там больше не пусто.
В редакции уже вовсю шумели принтеры и сканеры, трещали мышки и стучали клавиши. Беспорядок на столе напомнил, что убегала она вчера впопыхах, практически капитулировала. За пару секунд расчистив место, она села и открыла ноутбук, быстро пробежавшись глазами по написанным накануне строчкам, попутно делая глоток кофе из термокружки: нормально, без истерики, но не скучно.
– Эй. – Шепнули на ухо, и она подскочила, оборачиваясь на голос.
– Какого хрена, Чейз? – Прошипела она. Блондин тут же отпрянул, подняв руки вверх, словно стоял под дулом пистолета.
– Не злись, – примирительно хмыкнул он и кивнул в сторону экрана. – Готова сдаваться?
Не сдавать – сдаваться. Да, именно так сейчас и обстояли дела.
– Всегда готова, – отсалютовав на армейский манер, она вернулась к чтению. – Еще раз проверяю и отправляю.
– Слушай, – протянул он, склонившись над ее столом, и уперся костяшками пальцев в заваленный бумажками край. – Почему он никак не успокоится? Я же пережил!
Дружище, с тобой она просто спала, а за него собиралась замуж. С тобой не было долгих ночей, когда стоны смешивались с долгими откровенными разговорами. Настоящими. Не было поездки к твоим родителям. Не было короткого отпуска в Ницце. С тобой было весело, а с ним – серьезно. Было.
– Не у всех эмоциональный диапазон кактуса, – коротко бросила она, оставив за скобками промелькнувшие в голове мысли. – Но он успокоится. Просто ему нужно больше времени.
Чейз задумчиво почесал щетину и быстро взглянул в сторону кабинета, где Уиллис уже вовсю что-то орал в телефонную трубку.
– Намного больше, судя по всему, – коллега усмехнулся, но, поймав злой взгляд, тут же замолчал. – Вычитать?
– Справлюсь, – отмахнулась она. – Топай уже.
– Тепяй узе, – шутливо передразнил блондин, нагло отхлебнул кофе из ее кружки и ретировался, заметив в тонкой руке тяжелый степлер. – Все-все, ухожу.
Она вздохнула и вернулась к чтению. Стрелка часов неумолимо двигалась к семи. Еще пятнадцать минут и надо отправлять. Надев наушники, она сосредоточилась, громко читая про себя по слогам, так, как читают дети в школе. Чтобы ни одной, мать ее, опечатки. Не сейчас. Ровно в семь с характерным свистом значок файла улетел на редакторскую почту: получай, Уиллис.
Она смутно осознавала, что происходило в следующие часы, просто дышала, делая на автомате, то, к чему привыкла за последние годы. Отточенные движения набирали новый текст, шерстили поисковик, отвечали на глупые сообщения в десятках рабочих чатов, выбирали из длинного списка контактов имена. Губы повторяли давно заученные фразы, наметанный взгляд цеплял только нужное.
Единственный звонок, вызвавший хоть какую-то эмоцию, был входящим от Рейчел. Щебет на другом конце звал на обед, на который, как обычно, не было времени. Сегодня она позволит себе не пончик по дороге в городскую мэрию, а что-то нормальное. Хотя бы салат. И пончик. Глаза пробежались по планеру, а голос внутри уверенно подтвердил – свободные полчаса действительно есть, поэтому ответ на вопрос нашелся быстро. Короткое «да», и вот уже Рейч радостно бормочет в трубку что-то про нового баристу. Посмотрим на новый предмет ее воздыхания.
Сегодня она изменила своей привычке опаздывать и сразу вспоминала, откуда та взялась – ждать кого-то всегда бесит. Неизменно, даже если этот кто-то несется на всех парах, сверкая самой искренней и доброй улыбкой на свете. На работе она никогда не позволяла себе ни минуты задержки – не профессионально, но с остальными не только можно, с остальными – даже нужно.
Ни одного свидания, на которое бы она пришла вовремя, ни одной дружеской посиделки, где ее бы не ждали с недовольными минами. Ничего, переживут, потому что она – точно нет. И даже чудесная улыбка Рейчел сотрет с лица кислое выражение не сразу. Хотя бы на миг оно задержится. Потом, конечно, с сожалением отступит – видеть эти теплые глаза и не чувствовать, как внутри тоже зажигается что-то доброе, нельзя. Просто невозможно.
Рейчел Боуз всегда была рядом. Сначала трясла рыжими косичками на соседних качелях. Потом, прячась в шалаше на дереве, заговорщически шептала о страшных монстрах, что прячутся под каждой кроватью. Затем щурилась, склонившись над задачами по математике, бросая умоляющие взгляды с просьбой помочь. Спустя время Рейчел начала притаскивать каких-то патлатых идиотов на будет-крутое-двойное-свидание, потом и вовсе научилась глупо хихикать и показывать средний палец, захлопывая перед носом дверь, на минуточку, их общей комнаты в общежитии.
Она же лишь вздыхала, раскачивая ее выше, кивая глупым фантазиям, протягивая записку с верными ответами, сквозь зубы улыбаясь идиотам и покорно плетясь к соседкам перекантоваться пару часов, пока довольная Рейч познавала радости недолгого и неловкого студенческого секса.
Рейчел была чудом, наполненным жизнью, и, наверное, только благодаря этой открытой улыбке вся дрянь, что периодически случалась, казалась не такой болезненной. Не такой острой.
– Прости, детка, я не хотела опаздывать, – подружка поприветствовала крепким чмоком в щеку и плюхнулась в кресло напротив. – Ты уже заказала?
– Да, – отозвалась она. – Тебе как обычно.
– Восторг! – Боуз радостно захлопала в ладоши. – Рассказывай, что там у вас?
– Все по-старому, – бросила она, отодвигая приборы, чтобы принесенная официантом тарелка смогла втиснуться на крошечный столик.
– Брось. Так не бывает. Все течет, меняется… – Рейч мечтательно закатила глаза. – По-старому не бывает никогда.
– У некоторых бывает.
Представь себе, милая, не все порхают от цветка к цветку и танцуют на радуге.
– Наверное, я просто не замечаю, – ответила она вслух совсем другое, боясь ранить нежную рыжую душу.
– Как можно не заметить нового соседа среди ночи! – не сдержалась Рейчел, но тут же осеклась. – Прости, ждала, когда ты сама расколешься. Но не судьба, видимо.
Да уж, Боузы, а у вас какая-то тайная ментальная связь, видимо.
– Дедушка рассказал?
– Ага, он, – беспечно пропела Рейчел, отхлебывая зеленый чай. – Сказал, что лично не видел, но голос ему понравился.
Да, голос у незнакомца и правда был чудесным. Но все остальное – непроницаемая маска и эти холодные глаза. Морс. Только Морс. Без имени, как шпион. Хотя, даже мистер Бонд всегда представлялся нормально. Морс. Джеймс Морс. Да уж.
– Знаешь, Рейч, а ведь это странно. Твой дедушка обычно встречается с каждым лично. Сам показывает, оценивает, решает, кому можно жить рядом со мной, а кому нет. – Пробормотала она. – Не находишь?
– Я тоже так подумала, – кивнула та. – Но, как я поняла, он заплатил сразу за полгода, причем даже больше, чем просил дедуля. Скупердяйство все-таки взяло верх. – Боуз вдруг прыснула и будто рассыпала по столу веснушки. – Представляешь, твоя безопасность стоит меньше десятки!
Недорого, однако.
– Брось, сраный Мастерс со своей гитарой платит вполовину меньше. И куда реже, к слову.
– Ну… Мэтт – это другое, – немного подумав, ответила Рейч. – Он творец, а таким дедуля всегда благоволил. К слову, придешь домой, пни и его, и эту библиотечную мышь. Оба просрочили на неделю.
– Это я с радостью, – улыбнулась она и поднялась, бросая на стол двадцатку. – Я побежала.
– Эй, куда? Я же только пришла! – вскочила подруга, хмуря лоб. – Мы же собирались поговорить. Нормально, по-человечески! Это не то.
