Kitobni o'qish: «Работа над ошибками»

Shrift:

Peter Lovesey

THE SUMMONS

Глава 1

Говорят, когда одна дверь закрывается, где-то открывается другая. В тюрьме Олбани наоборот: если одна дверь открывается, то другая захлопывается. И это – серьезная проблема. Когда осужденному сообщают, что он проведет в камере всю оставшуюся жизнь, и к тому же раз за разом отказывают в праве на апелляцию, он начинает всерьез размышлять о том, как сократить свой срок каким-то иным способом. Джон Маунтджой был отнесен к преступникам категории А, то есть особо опасным для общества, полиции и государства. И он всерьез обдумывал возможности побега.

В тюрьмах двери действуют по одному и тому же давно известному принципу. Ты проходишь через одну и обнаруживаешь, что тебе преграждает путь другая. Прежде чем она откроется, предыдущая обязательно должна затвориться. Так же функционировали двойные ворота за́мков тысячу лет назад. Разница лишь в том, что в эру электроники это происходит автоматически.

Надзиратели объясняют новым заключенным, что с точки зрения возможностей для побега тюрьма Олбани не просто пенитенциарное заведение максимального уровня безопасности. Ее уровень безопасности, поясняют охранники, сверхпредельный. Все ворота и двери управляются с помощью компьютера, а помещения снабжены камерами наблюдения. Стоит кому-либо подойти к любой двери – и это сразу же видно на одном из экранов, находящихся в дежурной комнате. Она – пункт управления, можно сказать, центр всего тюремного комплекса. Помимо компьютера и мониторов в ней находятся система радиосвязи, электрогенератор и, разумеется, группа надзирателей, несущих службу посменно. Неиссякаемой темой для шуток заключенных является факт, что меры безопасности, которыми окружают себя обитатели дежурной комнаты, превосходят все мыслимые пределы. Стальные двери, дополнительный заслон из металлической сетки, прожекторы, бегающие по прилегающей зоне сторожевые собаки – в общем, любая попытка несанкционированного проникновения в дежурную комнату должна была спровоцировать сцены в духе последних кинолент из саги о Джеймсе Бонде.

Маунтджой содержался в блоке D, где сидели остальные заключенные, получившие пожизненный срок. Когда их конвоировали из камер в мастерские, узники проходили через систему управляемых компьютером двойных дверей, действующих по принципу шлюза, после чего попадали в центральный коридор. Там они оказывались под надзором выстроившихся цепью охранников, внимательно следивших за каждым их движением.

Двери, ведущие в блок D, стеклянные. По этому поводу можно смеяться сколько угодно, но у заключенных данный факт улыбки не вызывал. Стекло сверхпрочное, пуленепробиваемое, да еще и забрано стальной сеткой, напоминающей кольчугу. Открыть двери блока D можно только одним способом – прикосновением к соответствующему тумблеру в дежурной комнате. Они также шлюзовые. Интервал между закрытием одного их уровня и открытием другого составляет семь секунд. В течение этих долгих семи секунд тот, кто хочет войти в блок D или выйти из него, находится в герметично закрытом пространстве, под пристальными взглядами надзирателей. Если что-нибудь кажется им подозрительным, пребывание в шлюзовой зоне может быть продлено на любое время.

Джону Маунтджою потребовалась неделя наблюдений за работой дверей и процедурой входа и выхода людей из блока D, чтобы прийти к выводу: перехитрить электронную систему нельзя. Обмануть можно человека, но не микрочип. Помимо прочего, программу настроили таким образом, что в случае отключения электроснабжения двери блокировались.

Однако иных вариантов побега, кроме проникновения сквозь двери блока D, похоже, не существовало. Окна были снабжены стальными решетками, все стены здания имели не менее полуметра в толщину. Подкоп тоже исключался: в соответствии с негласным правилом тех, кто отбывал пожизненный срок, держали в камерах, под которыми, над ними и по обеим сторонам от них находились помещения с другими заключенными. Камеры наблюдения были установлены практически везде. Если бы даже Маунтджою удалось пробраться за пределы главного здания тюрьмы, ему еще пришлось бы преодолевать внешний охранный контур. А там – рыскающие по всей территории сторожевые псы, пятиметровой высоты ограждения из металлической сетки, прожекторы и массивная, высоченная внешняя стена с бритвенно острым верхним краем. Тюрьму Олбани выстроили взамен Дартмурской. Ее называют британским Алькатрасом, потому что она расположена на острове Уайт. Поэтому, даже перебравшись через внешнюю стену, заключенный, решившийся на побег, не мог бы почувствовать себя на свободе – ему пришлось бы преодолевать еще и водную преграду.

Первый шаг к побегу, который совершил Маунтджой, не был запланированным. В коридоре, рядом с люком, куда заключенные выбрасывали мусор, он нашел форменную серебряную пуговицу с гербом в виде короны – ее потерял кто-то из охранников. Находясь в тюрьме, человек никогда не знает заранее, каким образом ему пригодится та или иная вещь. Маунтджой сохранил пуговицу и прятал ее в своей камере восемнадцать месяцев. Вскоре у него появилась еще одна.

Джону удалось раздобыть ее, когда летом тюремщики, заломив ему руки за спину, стали запихивать его в карцер. Это была особая камера, туда в качестве наказания на время помещали наиболее буйных заключенных или злостных нарушителей внутреннего распорядка. Маунтджой затеял драку с охранниками после того, как один из них отобрал у него письмо, полученное от матери. Разумеется, Джону это не понравилось. Он сцепился с охраной и в результате был избит в кровь, раздет догола и брошен в карцер. Однако после драки ему все же достался трофей – еще одна сияющая серебряная пуговица с гербом, оторванная с кителя из темно-синего сержа у кого-то из его мучителей. Когда Джон наконец вернулся в свою камеру, пуговица присоединилась в своей сестре-близняшке, спрятанной в тайнике под корешком словаря.

Тюремщики терпеть не могут, когда их изображают тупыми лентяями, по небрежности нарушающими установленные правила. Им хорошо известно, что малейший их промах, о котором становится известно проверяющим или, не дай бог, прессе, моментально раздувается. А подобного они боятся не менее, чем тех, кого охраняют. Принято считать, будто надзиратели доносят друг на друга чаще, чем заключенные. Тюремщик, потерявший пуговицу, скорее предпочтет промолчать об этом и попросить жену пришить ему новую, чем устраивать обыск в камерах. Тюремные обычаи и традиции не всегда работают на пользу системе.

Именно с пуговиц начался путь Маунтджоя на свободу. Он стал собирать коллекцию из металлических серебряных кружочков с вытисненной на них короной. Месяца через два, работая в портняжной мастерской, познакомился с новым заключенным, восемнадцатилетним парнем, переведенным в Олбани из Паркгерста. Молодому человеку очень хотелось курить. Маунджой заключил с ним сделку. В тюрьме все может быть предметом обмена. Джон намекнул парню, что за пуговицу с нагрудного кармана формы охранника он может получить немного табаку. Также объяснил, что, если молодой человек затеет драку с охранниками, на первый раз они не станут избивать его всерьез. Через месяц Джон получил нужную ему пуговицу, а его новый знакомый – пять самокруток и одну спичку. При этом Маунтджой пригрозил молодому человеку, что, если он расскажет о совершенной сделке охранникам или тюремному начальству, его кастрируют.

После того как все это случилось, прошло довольно много времени. И вот однажды летом Маунтджою выпал еще один шанс. После очередной стычки с охранниками его снова наказали – перевели в изолятор, который называли также блок «Игрек». Там заключенным во время прогулок не позволяли делать зарядку и вообще какие-либо физические упражнения – или же если и позволяли, то исключительно в полном одиночестве и под пристальным наблюдением охраны. Часть внутреннего дворика в блоке была разделена на отдельные небольшие секции при помощи перегородок из сверхпрочного прозрачного пластика. Охранник, наблюдавший за Маунтджоем, едва успел расположиться на пластмассовом стуле, повесив фирменный китель на его спинку, как вдруг его внимание привлек какой-то непорядок неподалеку. На несколько секунд Джон остался без надзора тюремщика и, пока за ним следила только камера, успел раздобыть недостающие пуговицы для необходимого ему полного комплекта. За три года пребывания в тюрьме Олбани он успел научиться избегать объективов видеокамер.

Среди заключенных были весьма популярны рассказы об удачных побегах, ставших легендарными. Отбывающие срок, в частности, до сих пор с благоговением передают из уст в уста историю о том, как в 1966 году осужденный за шпионаж Джордж Блейк умудрился сбежать из лондонской тюрьмы Уормвуд-скрабз. Не меньший восторг вызывает у обитателей тюрем случай, когда в 1987 году двое узников тюрьмы в Гартри захватили вертолет и, забравшись на борт, скрылись. Побег Джона Маквикара из Дэрхэма даже лег в основу сюжета кинофильма. Джон Маунтджой также собирался завоевать себе место в этом своеобразном зале славы. Но не надеялся на слепой случай, на невероятное везение, которое так или иначе присутствовало во всех историях об удачных побегах. Ничего подобного у него и в мыслях не было. В своих планах Джон опирался на трезвый расчет, словно игрок в покер в партии, которая могла продолжаться всю его жизнь.

Что бы сделали вы, если бы у вас имелся полный комплект пуговиц от кителя охранника? Маунтджой с самого начала отверг самый очевидный вариант. Он не стал предпринимать попыток сшить себе форму тюремщика и, облачившись в нее, каким-то образом выбраться на волю. Это было связано со слишком большим риском. Интеллектом охранники, конечно, не блистали, но были вполне способны различать друг друга и, помимо прочего, наверняка заметили бы неизбежные дефекты и несоответствия в форме, изготовленной кустарным способом.

Джон увлекся искусством. Это давало ему возможность пользоваться карандашами и бумагой, рисуя абстрактные картины. В большинстве своем на них были изображены различные геометрические фигуры, которые Маунтджой аккуратно заштриховывал. Выглядело все это заурядно. Тем не менее его куратор однажды заметил, что по стилю Джон больше тяготеет к Мондриану, нежели к Пикассо. В его рисунках преобладали квадраты – белые и черные, одинакового, не слишком большого размера. Куратор даже предположил, что его подопечный скорее пытается изобразить миниатюрную шахматную доску, нежели создать абстрактную картину. Эти слова стали для него и Маунтджоя чем-то вроде дежурной шутки.

Впрочем, Маунтджой использовал не только карандаш и бумагу, но и другие материалы, применяемые в искусстве. Втайне от тюремщиков экспериментировал с красками для живописи. При этом его целью являлось создание радикально черного красителя для тканей. Это было весьма непростое дело. Раз за разом белая ткань получалась у него не черной, а серой – правда, с каждой попыткой все более темного оттенка. Но Джон был терпелив. В конце концов, он располагал практически неограниченным временем, да и белой ткани у него имелось более чем достаточно: в металлических ячейках забора, возвышающегося вокруг внутреннего двора тюрьмы, частенько застревали тряпки, которые заключенные при уборке выбрасывали из камер. На следующий день их собирали, однако одну-две всегда можно было незаметно сунуть под тюремную одежду, чтобы затем припрятать в камере. Вскоре Джону удалось добиться нужного цвета. Только после этого он решился на окраску двух футболок, какие шили здесь же, в тюремном цеху. Затем, используя иглы из швейной мастерской и отточенную до бритвенной остроты ручку зубной щетки, Джон втайне от всех принялся кроить и шить вещь, которая должна была стать имитацией кителя. Но не тюремного охранника, а полицейского констебля.

Джон справедливо рассудил, что у черного цвета есть по меньшей мере два преимущества. Во-первых, превратить с помощью красок для живописи белую ткань в черную намного легче, чем в темно-синюю, тем более того же оттенка, что и форма охранников. А во-вторых, на черном фоне швы менее заметны, чем на синем. Этот эффект еще больше усиливался благодаря блестящим пуговицам, притягивавшим к себе взгляд.

Странно, но изготовить кустарным способом полицейскую фуражку, согласно расчетам Маунтджоя, было значительно легче, чем китель, но ее гораздо труднее было бы спрятать в камере. И Джон решил заняться фуражкой в последнюю очередь, заранее подготовив все необходимые для нее материалы. Полоски раскрашенной шахматным узором бумаги должны были превратиться в околыш, выкрашенная в черный цвет ткань, натянутая на диск из плотного картона, в тулью. Козырек Джон собирался вырезать из блестящей черной крышки коробки из-под писчей бумаги, которую ему удалось выудить из мусорной корзины помощника начальника тюрьмы.

Оставалось решить вопрос с кокардой и погонами. В качестве материала для их изготовления Маунтджой использовал фольгу, предназначенную для хранения продуктов в холодильнике. Ему удалось украсть несколько кусков из мусоросборника в кухне. Кокарда вышла на славу – стала настоящим шедевром. Это была копия кокарды полицейских подразделений графства Гэмпшир, вырезанная из фольги и наклеенная на каркас из почтовой бумаги.

По сравнению со всем этим раздобыть подходящую рубашку и галстук оказалось проще простого.

Разумеется, все, что Джон подготовил для побега, следовало надежно спрятать. Обыски в камерах обычно происходили во время вечерней проверки. Маунтджой предпочитал по возможности держать все, что могло вызвать подозрения, при себе, надетым под тюремную одежду. Впрочем, заключенным все же разрешалось иметь кое-какие предметы домашнего обихода. Например, охранники не докладывали начальству, если обнаруживали у кого-нибудь из обитателей тюрьмы несколько кусков ткани или иголку с ниткой – они искали главным образом наркотики.

Закончив необходимые приготовления, Маунтджой не торопился с реализацией своего замысла. Понимал, что должен проявить терпение. Момент для побега должны были определить внешние факторы. В течение восьми месяцев ожидания не произошло ничего такого, что подтолкнуло бы его к действию. Всего же Джон к этому моменту провел в тюрьме Олбани уже три года и восемь месяцев. А затем в блоке D появился новый заключенный, Мэнни Стоукси. Срок он получил за убийство. В этом не было ничего необычного. Однако в истории Стоукси все же имелось нечто, что не могло не произвести впечатления на других обитателей камер и на охрану. Мэнни отправил человека на тот свет, перебив ему позвоночник ребром ладони. Будучи бодибилдером, Стоукси имел весьма внушительную внешность. Рост метр девяносто сантиметров, а вес – более ста килограммов. И к тому же он обладал злобным нравом.

Через месяц после появления Стоукси в тюрьме Маунтджой решил, что его время пришло. Ему и раньше доводилось видеть среди заключенных крупных и опасных мужчин. Он неоднократно становился свидетелем стычек с охранниками, которые, разумеется, делали все, чтобы сломить их дух, и при этом не стеснялись в средствах. Было ясно, что Стоукси не сдастся без борьбы, и дело закончится кровью, если не смертью. Между тем для реализации плана Джону было просто необходимо, чтобы в блоке D возникли суета и беспорядок. Шансы на то, что это вот-вот произойдет, росли с каждым днем. Маунтджой закончил шить черные брюки и собрал из заранее подготовленных элементов полицейскую фуражку. Тем самым он в каком-то смысле сжег за собой мосты: теперь обыск в камере и обнаружение там сшитой вручную полицейской формы, да еще с фуражкой, сделали бы его намерение очевидным.

Однако Джон верил в свой успех. С появлением нового заключенного атмосфера в блоке D стала гораздо более напряженной. В тюрьме не существует дружбы – отношения там строятся исключительно на страхе. Некоторые из старожилов решили, будто Стоукси слишком опасен, чтобы с ним конфликтовать, и дали остальным понять, что поддерживают его. Другие принялись интриговать, пытаясь выгадать для себя какие-то преимущества. В результате в уже сложившейся в стане заключенных внутренней иерархии возникли опасные трещины, и все ее здание зашаталось, угрожая рассыпаться.

Маунтджой был одиночкой и всегда противился попыткам втянуть его в одну из существовавших в тюрьме группировок заключенных. Старался ни с кем не конфликтовать, выполнять свои обязанности и правила внутреннего распорядка и по возможности не привлекать к себе ничьего внимания – разумеется, за исключением экстремальных ситуаций.

За несколько дней в тюрьме вспыхнули несколько небольших конфликтов между заключенными. Затем, как и следовало ожидать, полыхнуло уже всерьез. Три раза в день туалеты в тюрьме Олбани работали с повышенной нагрузкой. В последний раз это происходило в половине девятого вечера, незадолго до отбоя. Маунтджой так и не узнал, из-за чего все началось, потому что уже успел побывать в туалетной комнате, умыться и вернуться в свою камеру. Однако, судя по крикам, Стоукси ударил заключенного по фамилии Харраген. Произошло это в помещении санузла, среди унитазов, раковин и урн. В физическом отношении Харраген, уроженец Карибских островов, заметно уступал Стоукси. Тем не менее был весьма крепким мужчиной с неуступчивым характером, к тому же бывшим боксером, и имел репутацию человека, склонного к физическому насилию. Кроме того, неподалеку оказались двое его приятелей, поспешивших ему на помощь. Одного из них Стоукси ударил головой о раковину с такой силой, что расколол бедолаге череп. Даже находясь в камере, Маунтджой своими ушами слышал отвратительный хруст. Затем раздался яростный выкрик Харрагена: «Ты его замочил, ублюдок!»

Маунтджой шагнул в проход, чтобы видеть происходящее в санблоке. Кто-то пинком опрокинул урну, затем еще одну, и они с грохотом покатились по полу. Двоих охранников, которые должны были разнять дерущихся, заблокировали у дверей приятели Харрагена. С десяток заключенных выскочили из камер – они не хотели, чтобы их потом обвинили в нежелании прийти на помощь членам своей группировки.

Пора, сказал себе Маунтджой. Его время пришло.

Взревела сирена, и ее звук заглушил все остальные. К месту свалки продолжали прибывать все новые заключенные, но им мешали вступить в драку катающиеся по полу у дверей санблока урны. Их было уже с десяток, и они почти полностью загромоздили вход. Непосредственные участники схватки, судя по всему, не хотели, чтобы им мешали. Маунтджой знал, что большинство узников предпочтет объединить силы и не допустить к месту битвы охранников. А значит, происшествие грозило перерасти в настоящий бунт – что Джону и требовалось.

Времени у Маунтджоя было немного. Вот-вот должна была появиться толпа разъяренных надзирателей. Сначала они набросятся на тех, кто столпился у входа в санблок. В таких случаях при необходимости тюремное начальство вызывало подкрепление из Паркгерста – тюрьмы, расположенной неподалеку.

Джон вернулся в камеру, достал из нескольких тайников предметы изготовленной им полицейской формы и сложил их в таз для умывания, который выдавался каждому заключенному. Затем переступил порог и закрыл за собой дверь. Теперь обратного пути у него не было. Но не успел он сделать и нескольких шагов по проходу, как его увидел находившийся в этот момент неподалеку охранник – он явно спешил в санблок.

– Эй, ты куда это собрался? – возмущенно крикнул он, обращаясь к Джону.

– Обратно в камеру, – невозмутимо ответил Маунтджой, мысленно благодаря бога за то, что надзиратель был не из блока D и не знал его заключенных в лицо.

– Так вали внутрь, и побыстрее! – рявкнул охранник и побежал дальше.

– Да, сэр.

Разумеется, Маунтджой и не подумал выполнить приказ. Он зашагал дальше по проходу, удаляясь от помещения санитарного блока, где продолжались беспорядки, и в конце концов оказался в той части этажа, где могли находиться только тюремщики – тем более во время попытки бунта. Оглянувшись через плечо, чтобы убедиться, что на него никто не смотрит, Джон вошел в раздевалку охранников. Внутри находился стол, на нем стояли две кружки с кофе. Он увидел также ряд запирающихся металлических шкафчиков и стулья, на одном из них лежал развернутый журнал для мужчин. На стене висела пробковая доска для объявлений с приколотыми к ней бумажками. В углу – переносной телевизор. Он был включен – на экране в очередной раз разоблачал козни злоумышленников инспектор Морс.

Да, это будет нелегко, подумал Джон. Задача казалась невероятно сложной. Он не мог выйти из раздевалки до тех пор, пока в блок D не будут допущены представители полиции. А это могло произойти лишь после того, как у охраны появятся основания полагать, что во время драки в санузле произошло убийство, и совершил его заключенный. Это означало, что Маунтджою предстояло провести в помещении для надзирателей не менее двадцати минут. Оставалось надеяться лишь на то, что события в санблоке будут развиваться таким образом, что никто из охранников пока не вернется в раздевалку. Джон, решивший, что переодеваться еще рано, подумал, что ближайшие двадцать минут станут для него самыми трудными за время пребывания в тюрьме Олбани.

Бунты и массовые беспорядки в британских тюрьмах происходят так часто, что существует специально разработанная для подобных случаев инструкция. Главное для тюремных властей – не допустить захвата в заложники кого-либо из сотрудников охраны или представителей администрации. Надзиратели предпочитают не рисковать зря и не играть в героев. Они не торопятся штурмовать баррикады, если таковые имеются, и вступать с заключенными в открытое противостояние. Сначала они загоняют в камеры тех, кто не принимает непосредственного участия в беспорядках, а затем докладывают начальнику тюрьмы о происходящем. После этого действуют в соответствии со сценарием, который в официальных документах именуется «тактическим вмешательством с минимальным применением силы». Им выдают спецсредства – стальные шлемы, защитные комбинезоны, плексигласовые щиты, дубинки и баллончики со слезоточивым газом. Согласно расчетам Маунтджоя, события должны были развиваться именно так.

У него в кармане были спрятаны накладные усы, он сделал их из собственных волос. Их можно было закрепить на лице при помощи кусочка липкой ленты, которым когда-то был заклеен конверт с чьим-то письмом. Правда, он частично высох и утратил свои свойства. Джон решил, что если надежно прилепить усы не удастся, то придется их выбросить. Предвидя такой исход, он заранее испытал сожаление – на изготовление усов ему пришлось потратить много времени, и сделаны они были на совесть. Достав их, Маунтджой пощупал скотч и убедился, что он стал совсем сухим, словно обыкновенная бумага. Тихо выругавшись, Джон сунул усы обратно в карман.

Со стороны санблока послышался ритмичный стук. Джон на мгновение ощутил приступ паники – ему показалось, будто охранники, готовясь к атаке, хлопают дубинками по щитам. Согласно его расчетам, этот момент должен был наступить значительно позднее. Джон прислушался и понял, что ошибся. Видимо, заключенные, вооружившись ручками от швабр и выломанными кусками труб, колотили ими по стенам, стараясь вызвать у самих себя и других участников бунта боевой задор.

Джон снова сделал попытку приклеить усы к верхней губе, но она также оказалась безуспешной. Что ж, по крайней мере, он сможет заточенной ручкой зубной щетки укоротить отросшие волосы на висках, слегка изменив прическу. В его положении нельзя было пренебрегать любым, даже самым незначительным изменением внешности. На подрезание висков ушло немало времени. К тому же, судя по ощущениям, щетка не столько резала, сколько вырывала волосы. Но все же процедура того стоила.

Проведя в раздевалке надзирателей пятнадцать минут, Джон облачился в полицейскую форму. Она была сшита таким образом, чтобы ее можно было надеть поверх обычных рубашки и джинсов, которые выдавались заключенным. Джон бережно натянул брюки и китель, двигаясь с предельной осторожностью, опасаясь не порвать швы. В первый момент он ощутил дискомфорт, но напомнил себе, что должен двигаться и действовать уверенно, чтобы не вызвать подозрений у тех тюремщиков, которые будут видеть его на мониторе. Вопреки всему, должен был верить в то, что выглядит как заправский полицейский. В противном случае разоблачения не избежать. Наконец Маунтджой надел фуражку. Она сидела на голове безупречно. Еще никто в тюрьме Олбани не видел его в головном уборе, и это было Джону на руку. Он выпрямился и расправил плечи.

Прошло еще десять минут – невероятно долгих, полных напряжения. Джону хотелось, чтобы заключенные перестали колотить по стенам – из-за стука он не понимал, что делает охрана. Маунтджой знал, что выйти за пределы раздевалки он мог, только будучи уверенным, что представители полиции уже находятся в здании тюрьмы.

Вскоре Джону показалось, что стук стал тише. Приоткрыв дверь, он прислушался. До него донесся чей-то голос, усиленный мегафоном:

– …нуждается в медицинской помощи. Если вы не дадите врачу возможность его осмотреть, это приведет к очень серьезным последствиям для всех вас.

Трудно было ожидать, что подобные слова произведут впечатление на толпу заключенных, отбывающих пожизненный срок. Джон не удивился, что гул толпы и удары по стенам продолжились.

Открыв дверь пошире, Маунтджой увидел в проходе этажом ниже штурмовой отряд надзирателей в шлемах и спецкостюмах. Они направились в сторону баррикады из урн. Притворив дверь, Джон задумался. События развивались быстрее, чем он рассчитывал. Впрочем, нельзя исключать, что охранники пока не собирались предпринимать активные действия, а всего лишь пытались оценить ситуацию. На пол в проходе с шумом упало что-то металлическое. Послышались громкие ругательства. Вероятно, укрывшиеся за баррикадой заключенные заметили штурмовую группу. Судя по звукам, они обрушили на нее целый град предметов, пригодных для метания.

С момента начала потасовки в санблоке прошло двадцать пять минут. Было ли этого достаточно для того, чтобы Маунтджой мог продолжить осуществление своего дерзкого плана? Ему требовалось оценить ситуацию. Ближайший к раздевалке охранников лестничный пролет находился в четырех шагах от ее двери. Джон прикинул, что, пожалуй, ему удастся спуститься вниз, не привлекая внимания.

Он снова приоткрыл дверь и выглянул наружу. Штурмовая группа из охранников отступила – во всяком случае, в поле зрения Джона ее не оказалось. Помощник начальника тюрьмы, чей усиленный мегафоном голос Маунтджой слышал раньше, снова пытался урезонить бунтовщиков:

– …основания полагать, что этот человек серьезно ранен, а возможно, и убит. У меня нет другого выхода, поэтому придется немедленно покончить с беспорядками. К сотрудникам тюрьмы уже присоединилась группа офицеров полиции…

Именно это Маунтджой и хотел услышать. Еще раз внимательно осмотревшись, он шагнул за порог раздевалки и быстро направился к лестнице. Ему предстояло спуститься вниз, преодолев два пролета, разделенных небольшой площадкой. Восемь ступенек вниз, поворот на сто восемьдесят градусов, еще восемь ступенек – и он будет на первом этаже. Дальше Джону следовало молить Бога, чтобы тот послал ему удачу.

Первый лестничный пролет частично закрывали перила. Второй просматривался полностью. Джон вспомнил отрывок из фильма «Последний император», где главный герой, выйдя из императорского дворца, оказывается перед огромной толпой. То же самое может произойти и со мной, подумал Маунтджой. Его действительно могли обнаружить в любой момент.

Спускаясь по ступенькам, он почувствовал, что самообладание покидает его. Господи, подумал он, что я делаю? Пытаюсь выдать себя за полисмена, нарядившись в крашеные тряпки и картонную фуражку. Но с чего я решил, что мой план сработает? Чем я только думал?

Добравшись до площадки, Джон сделал поворот. Продолжай идти, убеждал он себя. Кого бы ты ни увидел, с кем бы ни столкнулся, не останавливайся, двигайся вперед.

Неподалеку он увидел группу мужчин в черных полицейских мундирах. К счастью, ни один из них не смотрел в его сторону. Их внимание было приковано к тому, что происходило у баррикады. На нее был направлен свет сразу нескольких прожекторов. Маунтджой начал спускаться по второму лестничному пролету. Заметил, как слева от него какой-то человек в костюме инструктирует штурмовую группу охранников. Шагая по ступенькам, Джон старался смотреть прямо перед собой, избегая зрительного контакта с кем бы то ни было. Сердце отчаянно колотилось. Он с ужасом ждал, что его вот-вот окликнут.

Наконец он оказался на первом этаже. От первой защитной шлюзовой двери Джона отделяло всего пятнадцать шагов, но вокруг было слишком людно, и идти к ней по прямой он не мог. Его продвижение к цели напоминало ходьбу по минному полю. Маунтджой молил Бога, чтобы ему не попался навстречу охранник, знающий его в лицо.

Выпрямись, расправь плечи, твердил он сам себе. Иди так, как ходят полицейские, – спокойно и уверенно. Джону вдруг пришло в голову, что ему очень помогла бы рация – ее можно было бы держать у лица, делая вид, будто он с кем-то разговаривает. Это было бы кстати, если бы кто-нибудь из охранников или полицейских прошел слишком близко от него. Впрочем, теперь поздно об этом думать.

От страха Джону казалось, что все вокруг движутся, словно в замедленной съемке, а сам он наблюдает за происходящим со стороны. Наверное, это был признак надвигающегося нового приступа паники. Вокруг него находилась толпа людей, но вся она состояла из охранников – ни один полицейский до сих пор Маунтджою на глаза не попался. Ему вовсе не улыбалось столкнуться нос к носу с кем-нибудь из них, но он хотел увидеть хоть кого-то в полицейской форме и убедиться, что правильно рассчитал время.

Джон обходил большую группу надзирателей, когда неподалеку от него снова взревел громкоговоритель. Маунтджой вздрогнул так сильно, что едва не уронил с головы свою изготовленную кустарным способом фуражку.

– Отойдите подальше! – скомандовал помощник начальника тюрьмы. – Нам нужно больше места.

Разумеется, эти слова были адресованы отнюдь не Маунтджою. Однако после них все вокруг Джона задвигались быстрее.

– Там убитые есть? – спросил кто-то рядом с ним.

– Пока непонятно, – негромко пробормотал Джон, продираясь сквозь толпу, которая оттесняла его в сторону от намеченной цели.

В этот момент он чувствовал себя как утопающий. Маунтджой всегда испытывал дискомфорт, находясь посреди скопления людей, а сейчас вокруг него были не просто люди, а тюремные охранники. Они стояли плечом к плечу так плотно, что Джон был вынужден остановиться. В этот момент его уже буквально трясло от страха.