Kitobni o'qish: «Что нашептала мне пустыня»

Тяжек путь к святой земле

Пыль, барханы, скорпионы,

бред горячечный и стоны.

Тень едва ползет на склоны.

Миражи сквозь щели вежд.

День за днём и ночь за ночью.

судьбы, порванные в клочья.

В нас теперь сосредоточье

новой веры и надежд.

Истым Божьим словом званы

через зной и сквозь туманы

мы бредём в чужие страны

ясным днем и в серой мгле.

Под палящим небосводом

По камням, пескам и водам.

Станем мы святым народом

в обетованной земле.

Но пока – разноголосье.

Мы – отдельные колосья,

и скрипим кривою осью

на разбитом колесе.

В опьянении свободы

мнят себя вождем похода

племена, князья и рóды

одурев, почти что все.

Есть Завет, и что ж такого?

Путь неясен к жизни новой…

Божья воля как оковы.

Всё успело надоесть.

Нас несёт, как ветром тучи.

На зубах песок скрипучий.

Может врут, что будет лучше?

Рабство было – рабство есть.

Ветер враки дует в уши,

клич вождей звучит всё глуше,

и сомненья души сушат

как былинку суховей.

Для чего ушли из дома,

где и боль была шаблонна,

где хоть жили по-худому

но под крышей и сытней?

К ночи слабость непритворна.

Но встаём с зарёй упорно,

вещи в путь собрав проворно,

тащим скарб, что так убог.

Нынче горе полной чашей,

но придем мы в землю нашу

оросим, взлелеем, вспашем.

Говорят, что с нами Бог!

Старый мир уже расколот.

Но клинок колотит молот,

пекло днем и ночью холод,

закаляют с каждым днем.

В льдистом небе звезды тают.

Ночь прошла и вновь светает.

Подожди, Земля Святая!

Мы уже к тебе идем!

Негев. Вечер пятницы

Ржа заката блекнет понемножку,

веет воздух прелью и тоской.

Сумерки крадутся серой кошкой.

Тишина. Расслабленность. Покой.

Благодати шаль легла на плечи,

сея просветления пыльцу.

И горят, шаббат встречая, свечи -

Гимны благодарности Творцу.

Над домами колесом телеги

катится луна на небосвод.

Пятница закончилась, и в неге

Негев отдыхает от забот

И даже в пустыне

Разлита Предвечным с небес долгожданная влага.

Сегодня пустыня проснулась от дремы, как будто.

Колючка бесстрашно бежит на холмы из оврагов

рассеяв по склонам щебенчатым серые путы.

Без солнца безрадостно-серою стала природа.

Не жарко, не пыльно. Но горького запаха волны

почти наваждением смутные чувства тревожат,

как будто бы призраки тех, виноватых невольно,

в пустынях далеких обретших последнее ложе,

кто верил и шел, но не видел финала Исхода.

Присяду на камень и землю поглажу рукою.

Так было извечно и все повторяется ныне.

Как нам не хватает опять тишины и покоя,

и даже в великой спокойной и тихой пустыне.

Ну, может быть скоро. Ну, может быть с Нового года…

Негев. первая ночь 5779 года

Бледный отсвет от заката

как змея ползет куда-то.

Мозаичные вершины

оплывают синевой.

Месяц пялит, будто кобра,

зрак презрительно-недобро

на костер наш, на машину,

чуть качая головой.

Горы сыплют прах горстями

обрываясь в море прямо.

Берег, как на пилораме,

режет мертвая вода.

И, как в старой доброй драме,

вдаль бредут волхвы с дарами,

а над древними горами

разгорается звезда…

Мы сидим на толстой слеге.

Тлеют ŷгли красно-пеги,

зреет кофе в томной неге

(в полпустыни аромат)

Море, горы, звёзд побеги,

Над макушкой капля Веги…

Это Негев, древний Негев

поднебесный стилобат.

(Стилобат опора для колонн в храмах)

Через два часа пустыня

окончательно остынет.

Скорпионы и фаланги

к нам ползут из нор и дыр.

Над осевшей серой пылью

распластав в пол неба крылья

то ли сокол то ли ангел

охраняет этот мир.

Ничего, что жизнь убога.

Здесь, у звёздного чертога

благодати слишком много.

Воздух пьётся как вода.

Без сомнений, без предлога

Здесь душа в ладонях Бога.

И ведет тебя дорога

прямо в вечность. Навсегда.

Зимние посиделки в Негеве

– Расскажи мне про снег, – просит старый Ахмед,

– видел я в интернете: у вас чудеса

и под снегом пол года стоят города.

А ему, между прочим, за семьдесят лет.

Девять внуков. Вполне обеспеченный дед.

10 раз видел снег. Каждый раз – полчаса.

Но в снежки поиграть не пришлось никогда

Он сидит в куфиé и верблюжьей абé

невысок, худощав, и, как мячик, упруг.

И с улыбкой внимает моей похвальбе.

Я всерьез благодарен нескладной судьбе

что с Ахмедом в пустыне свела нас давно.

Бедуин и философ, и, может быть, друг.

Только, жаль, мусульманин не пьющий вино.

(куфия -головной платок, аба- плащ бедуина)

Мы в низинке меж двух крутобоких холмов

из камней неширокий очаг возвели,