Kitobni o'qish: «Лабиринт смерти»

Shrift:

Посвящаю эту повесть
дочерям Лоре и Айсе

Philip K. Dick

A MAZE OF DEATH

Фотография автора © Isa Dick Hackett

От автора

В основе произведения лежит теологическая конструкция, не имеющая аналога в мировых религиях, плод нашей с Уильямом Сайриллом затеи разработать абстрактно-логическую систему религиозного мышления, основанную на произвольном постулате существования Бога. Следует добавить, что позднее в этом принял участие епископ Джеймс А. Пайк, предоставив в ходе дискуссии обширный теологический материал, с которым ранее я знаком не был.

Картины загробной жизни героини повести Мэгги Уолш во всех деталях совпадают с моим опытом употребления ЛСД.

В «Лабиринте смерти» весьма субъективное отношение к происходящему. Мне хотелось, чтобы в каждый конкретный момент реальность воспринималась читателем не напрямик, а опосредованно, через сознание персонажа. Поэтому точка зрения меняется от главы к главе, хотя большинство событий видится глазами Сета Морли.

Сведения о Вотане и гибели богов почерпнуты в основном из «Der Ring des Nibelungen» ¹, то есть из вагнеровской версии эпоса; к исходным мифам я обращался реже.

Ответы на вопросы тенча взяты из древнекитайской «Книги Перемен», иначе «И-цзин»; «Текел Упарсин» – из знаменитого арамейского изречения: «Мене, мене, текел, упарсин» – «Исчислено, исчислено, взвешено, разделено». Арамейский – язык Иисуса Христа. Жаль, что таких, как Он, больше нет.

Глава 1,
в которой Бен Толчиф выигрывает домашнего кролика в лотерею

Кроме скуки, работа ему не давала ничего, и вот неделю назад терпение лопнуло. Поэтому он прошел в радиорубку и соединил шлейф с вживленными в шишковидную железу электродами. Молитва перебралась из мозга в передатчик, из передатчика скакнула на ближайший ретранслятор, за считаные дни пронеслась по всей галактике и, как он надеялся, достигла одного из Господних миров.

Молитва была незамысловата.

«Складской учет – это совершенно не по мне, – жаловался он. – С одной стороны, корабль слишком велик и рутина заедает, а с другой, перекомплект штата, я тут вроде запасной детали. В общем, тоска смертная. Мне бы чем-нибудь творческим заняться, стимулирующим работу мозга. Окажи милость, посодействуй».

Разумеется, молился он Заступнику. Не дождавшись отклика, обратился бы к Мыслетворцу. Но молитва дошла с первого раза.

В рабочую кабинку заглянул начальник:

– Мистер Толчиф, получена радиограмма о вашем переводе. Как вы поступите?

– Сейчас же отправлю благодарственную молитву! – вскинулся Бен. Да и как тут не обрадоваться, божественный отклик дорогого стоит. – И когда улетать, скоро? – Недовольства работой он и раньше от вышестоящих не скрывал, а теперь и вовсе ни к чему.

– Сущий богомол, – хмыкнул шеф.

– А вы что, разве не молитесь? – опешил Бен.

– Молюсь, когда другого выхода не вижу. Уважения достоин тот, кто свои дела улаживает сам, без посторонней помощи. Впрочем, что тут спорить, мы же с вами расстаемся. – Перед Беном на стол упал лист бумаги. – Планета Дельмак-Ноль, крошечная колония. Сам о ней слышу в первый раз, ну а вы все узнаете по прибытии. – Шеф задумчиво посмотрел на Бена. – Можете взять один из наших штатных носачей, с вас три серебряных доллара.

– Годится! – вскочил со стула Бен и схватил документ.

Скоростной лифт доставил его в радиорубку. Передатчик деловито гудел, в эфир шла рутинная бортовая информация.

– В ближайшее время будет «окошко»? – поинтересовался Бен. – У меня еще одна молитва, но злоупотреблять, конечно, не хотелось бы…

– Вот и не злоупотребляй, – проворчал радист. – Старик, имей совесть: неделю назад была уже молитва от тебя, сколько же можно? Нынче все по минутам расписано, до конца дня.

«Но я все-таки пытался, – размышлял Бен по пути из радиорубки в свою каюту. – Если однажды спросят, честно отвечу: рация была занята, по всем каналам служебный обмен…»

Его охватило возбуждение. Ну вот, сбылась наконец мечта о творческой работе. И случилось это как нельзя кстати.

– Еще неделя-другая пытки, и снова бы ушел в запой, как в недобрые старые времена, – размышлял он вслух. И тут его осенило: – Так вот почему они дали «добро»! Поняли, что я уже на грани срыва. Еще чуть-чуть, и сидеть бы мне в судовой каталажке, в компании с…

Кстати, сколько там бедолаг мыкается? С десяток вроде? Скромная цифра для такого громадного корабля. И с таким жестким уставом.

В верхнем ящике тумбочки дождались своего дня три четверти литра виски «Питер Доусон». Бен сорвал с бутылки печать, свинтил пробку. «Отметим слегка, – сказал он себе, наполняя бумажный стаканчик. – Как-никак, праздник. Боги ценят всякие ритуалы». Он выпил и снова налил.

Захотелось придать торжественности «празднику», и он, поколебавшись, полез за книгой А. Дж. Спектовски «Я воскрес из мертвых на досуге и согласен поделиться опытом с тобой». Дешевая, с мягкой обложкой, – но этого трактата в других изданиях у него отродясь не бывало. По каковой причине Бен имел к нему сентиментальную привязанность. Сейчас он использовал томик для гадания самым надежным методом, то есть раскрыв наобум и перечитав несколько знакомых параграфов apologia pro vita sua ² коммунистического теолога XXI века.

«Бог не сверхъестествен, Его бытие стало первым и самым естественным способом самотворения существа».

А ведь верно, подумал Бен. Недавно это подтвердилось теологическими исследованиями. Спектовски в той же мере пророк, что и логик, рано или поздно все его предсказания исполняются. Правда, еще очень многое предстоит выяснить… Например, как удалось возникнуть Мыслетворцу. Либо надо удовлетвориться версией Спектовски, будто сущности такого высокого порядка являются самозарождающимися и обитают вне времени, а следовательно, и причинности. Но почти все остальные знания – здесь, на страницах многажды переиздававшейся книги.

Чем дальше от центра, тем слабее Божьи сила, благодать и ведение, поэтому на периферии внешнего, крупнейшего из колец Его благодать минимальна, Его ведение слабо, и Он уже не в силах надзирать за Разрушителем Формы, причиной возникновения коего стал божественный акт творения формы. Происхождение Разрушителя Формы пока еще загадка. К примеру, непонятно: 1) существовал ли он отдельно от Бога с самого начала, возникнув путем самосозидания, без Божественного промысла, или 2) Разрушитель Формы – один из аспектов Бога…

Бен прервал чтение, хлебнул шотландского и помассировал лоб – давала о себе знать усталость. Ему уже сорок два, и книга Спектовски перечитана многократно, и профессий, самых разных, он сменил немало. Но что хорошего дали прожитые годы? Как ни старался угодить работодателям, выдвинуться так и не удалось. Может, на новой работе это получится? Может, это и есть тот самый главный в жизни шанс?

Сорок два… Вот уже который год его пугают мысли о возрасте, и каждый раз он пытается понять, куда девался тот стройный двадцатилетний парень. Еще год в плюс – и страшнее роковая цифра, и острее конфликт между нею и представлением Бена о себе. Мысленно он по-прежнему видит себя молодым и падает духом, когда на глаза попадается его свежий фотоснимок. Даже обзавелся электробритвой, чтобы только не видеть себя в зеркале по утрам. «Как будто у меня забрали прежнюю внешность, а взамен дали этот хлам», – вздыхал он иногда. Ну да что уж тут поделаешь.

Из многих перепробованных им занятий только одно вспоминалось не без ностальгии. В 2015 году он отвечал за музыкальный фон на борту корабля-исполина, летевшего колонизировать одну из планет Денеба. В фонотеке обнаружились все бетховенские симфонии вперемежку со струнными версиями «Кармен» и произведениями Делиба, и он тысячи раз ставил свою любимую «Пятую»; она разносилась проводами и динамиками во все каюты и производственные отсеки. Удивительное дело – никто не жаловался, и поэтому Бен очень не скоро добрался до «Седьмой», а затем, под конец путешествия, до «Девятой», которой и остался верен с тех пор.

«А может, мне на самом деле нужен сон? – подумал Бен. – Сумеречное бытие под негромкие звуки Бетховена? Все же прочее – морок…»

Нет, решил он, я желаю быть! Действовать, свершать. И с каждым годом желание все сильней. И с каждым годом все меньше надежд на его исполнение. Самое главное в Мыслетворце – это обновление всего сущего. Он способен прервать процесс разрушения, заменив ветшающий объект новым, с совершенной формой. Потом опять распад, этим занимается Разрушитель Формы. И снова Мыслетворец дает замену. Так старые пчелы, износившие крылья, умирают и уступают место новым. Но я на такое не способен. Я распадаюсь, пребывая во власти Разрушителя Формы. И чем дальше, тем хуже.

Господи, помоги, подумал он.

Но только не заменяй меня! С космологической точки зрения это было бы правильно, но я не стремлюсь прекратить свое существование. Наверное, Ты это понял, иначе бы не ответил на молитву.

От виски потянуло в сон, и Бен с досадой поймал себя на клевке носом. Необходимо взбодриться, до полной ясности в голове! Он резко встал, подошел к портативному фонографу, взял наугад видеозапись и положил на вращающийся диск. Тут же осветилась стена напротив, появились четкие силуэты – смесь движения и жизни, но все неестественно плоское. Бен машинально настроил глубину изображения, фигуры обрели рельефность. Заодно он включил и звук.

– Леголас прав! Не можем мы застрелить старика вот так, без вызова, исподтишка, какие бы ни питали страхи и сомнения на его счет. Следить и ждать!

Слова древней саги возымели желаемое бодрящее действие, сонливость ушла. Возвратясь за стол, Бен взялся изучать полученный от шефа документ. Хмурился, ломая голову над шифрованной информацией. В этих цифрах, буквах и кружках перфорации спрятались его будущая жизнь, его новый мир.

– Судя по речам твоим, ты близко знаком с Фангорном, но так ли это на самом деле?

Крутился диск, но Бен не слушал – ему уже открывалась суть послания.

– Что еще ты можешь добавить к сказанному при нашей прошлой встрече? – пытал резкий, властный голос.

Бен поднял глаза и обнаружил перед собой облаченного во все серое Гэндальфа. Тот как будто обращался к нему, Бену Толчифу. Как будто отчета требовал.

– Или желал бы умолчать кое о чем?

Бен встал, снова прошел к фонографу, выключил.

«В этот раз, Гэндальф, я едва ли смогу тебе ответить, – подумал он. – Воображаемая беседа с мифологическим персонажем, едва ли существовавшим в действительности, – непозволительная роскошь. Нынче вдруг рухнули мои прежние ценности, и надо срочно разобраться с этими дырками, буквами и цифрами».

Бен аккуратно, но до упора привинтил к бутылке колпачок. Общий смысл документа уже становился ясен. Он полетит на носаче, один. В колонии примерно дюжина человек, набранных в разных местах. Пятый квалификационный разряд, производственные процессы группы В, тарифная ставка К‑4. Максимальный срок найма – два года. Полная пенсия и медицинский пакет, причем трудовой договор действует со дня прибытия. В связи с немедленным отъездом Бена отменяются все ранее полученные в прежней должности инструкции. То есть не надо здесь доводить дела до конца.

Еще у меня есть три серебряных доллара на носача, бодро сказал он себе. А значит, все в порядке, беспокоиться не о чем. Разве что…

Бен понятия не имел о том, какая работа ему предстоит. Буквы, цифры и дырки ничего на этот счет не говорили. Или, возможно, он просто не сумел вытянуть из них этой самой важной информации.

Но все равно перспективы выглядели радужными. Мне это нравится, сказал он себе. Соглашаюсь! Берусь!

«Так что, Гэндальф, – подумал он, – мне сейчас умалчивать не о чем. Бог очень редко отвечает на мольбы, а со мною это случилось».

Вслух же он произнес:

– Гэндальф, тебя давно нет, ты живешь только в людском воображении. А я сегодня получил подарок от совершенно реального Бога, Единого, Истинного и Сущего. О чем еще можно мечтать?

Ответом была тишина в каюте. Гэндальфа не видать – Бен вспомнил, что минуту назад выключил фонограф.

– Может, наступит день, – продолжал он, – когда мне захочется об этом умолчать. Но сейчас – нет. Понятно?

Он постоял, вслушиваясь в тишину, которую мог остановить и возобновить прикосновением к кнопке фонографа.

Глава 2,
в которой хозяин исправляет ошибки в мировоззрении Сета Морли

Ножом с пластмассовой рукояткой Сет Морли разделил круг сыра грюяр и сказал:

– Я улетаю.

Отрезал внушительный ломоть, поднес на ноже ко рту и добавил:

– Сегодня в ночь. Прощай навсегда, Текел Упарсин.

Сет ухмыльнулся, но главный инженер кибуца Фред Госсим торжества не разделял. Он лишь сильнее нахмурился; его неодобрение казалось осязаемым, прямо-таки заполняло кабинет.

– Муж еще восемь лет назад попросил о переводе, – напомнила Мэри Морли. – Мы с самого начала не планировали здесь остаться. И тебе это известно.

– И мы полетим с вами, – вмешался в разговор возбужденный Майкл Ниманд. – Фред, а на что ты, собственно, рассчитывал, заставляя первоклассного морского биолога таскать каменные блоки из каменоломни? Нам всем тут давно осточертело! Правильно говорю? – пихнул он локтем свою миниатюрную жену Клер.

– На всю планету ни одного приличного водоема, – проворчал Госсим. – Как тут найти для морского биолога работу по профессии.

– Но восемь лет назад ты давал объявление именно насчет морского биолога, – возразила Мэри, отчего Госсим еще сильнее скривился. – Не спорь, признай свою ошибку.

– Но это же ваш дом и наш… – махнул инженер рукой на столпившуюся в дверях администрацию кибуца. – Мы его все вместе построили.

– А этот сыр такая чудовищная гадость, – добавил Сет. – И квакипы, козоподобные суборганизмы. Воняют хуже, чем прошлогодние кальсоны Разрушителя Формы. Вот бы увидеть, как им придет конец, в смысле, квакипам и сыру. – Он отрезал еще кус дорогого импортного грюяра и обратился к Ниманду: – Вам с нами нельзя. У нас инструкция лететь на носаче. А: в носач помещаются двое. Бэ: ты и твоя жена – это еще двое. Эрго, не поместитесь. Эрго, не полетите.

– Мы сами можем носача взять, – заявил Ниманд.

– У вас ни инструкции, ни разрешения переселиться на Дельмак-Ноль, – проговорил с набитым ртом Сет.

– Ты просто не хочешь жить вместе с нами.

– А кто хочет? – буркнул Госсим. – Без вас и мы прекрасно обошлись бы. Вот Морли сливать в канализацию жалко.

Сет мрачно посмотрел на него в упор:

– По-твоему, это назначение – априори слив в канализацию?

– Насколько я понял, там что-то вроде эксперимента, – ответил Фред. – Крошечный поселок, не то тринадцать, не то четырнадцать человек. Все равно что пустить часы вспять и перенестись в день основания Текела Упарсина. Хочешь все заново строить, на ровном месте? Да ты вспомни, чего нам стоило набрать сотню дееспособных и благонамеренных членов. Вот ты Разрушителя Формы поминаешь, так скажи: разве твой поступок не разлагает форму Текела Упарсина?

– И мою заодно, – ответил Морли не столько Фреду, сколько себе.

У него здорово испортилось настроение. Госсим никогда не жаловался на отсутствие красноречия – редкое свойство для инженера. Именно стараниями этого златоуста чета Морли застряла в кибуце на несколько лет, причем трудилась не покладая рук. С годами убедительность его слов основательно выдохлась, и сейчас они не произвели впечатления, но все же напомнили о своем былом могуществе. Сет не мог просто отмахнуться от дородного темноглазого технаря.

«Но мы все равно улетаем, – подумал Морли. – Как там в “Фаусте” Гёте? “В начале было дело”. Дело, а не слово, подчеркнул Гёте, предвидя экзистенциалистов двадцатого века».

– Еще обратно попроситесь, – пообещал Госсим.

– Гмм… – протянул Сет.

– Догадываетесь, что я на это отвечу? – повысил голос инженер. – Что я скажу, если от вас, обоих Морли, поступит просьба о поселении в кибуце Текел Упарсин? Я скажу: нам не нужен морской биолог, ведь здесь даже океана нет. И мы не собираемся копать пруд, чтобы легализовать эту должность.

– Насчет пруда я никогда не просил, – заметил Морли.

– Но ведь не отказался бы.

– Я бы от любого водоема не отказался. В том-то и дело: водоема здесь нет, поэтому мы улетаем и не вернемся.

– Думаешь, на Дельмаке-Ноль водоем найдется? – спросил Госсим.

– Полагаю… – начал Морли, но Госсим перебил:

– Ты и насчет Текела Упарсина так полагал. С этого-то и начались твои проблемы.

– Полагаю, – твердо произнес Морли, – что если ты подавал заявку на морского биолога… – Он вздохнул, почувствовав усталость. Бессмысленно что-то доказывать председателю и инженеру кибуца, это донельзя упертый субъект. – Дай мне сыр доесть. – Сет отрезал еще ломтик. Но и сыр набил ему оскомину. – Черт с ним. – Он бросил на стол нож. Настроение испорчено, от Госсима тошнит. Но все это ерунда. Сейчас лишь одно имеет значение: Госсим не может отменить перевод. Распоряжение пришло с самого верха, оно подлежит безоговорочному исполнению, «и это от и до про то», говоря словами Уильяма Гилберта ³.

– Как же я тебя ненавижу, – процедил Госсим.

– А я тебя, – не остался в долгу Сет.

– Мексиканский стенд-офф ⁴, – произнес Ниманд. – Видишь, Госсим, не в твоих силах нас удержать. Только орать и можешь.

Госсим сделал Морли и Ниманду неприличный жест и зашагал к выходу. Растолкал собравшихся в дверях зевак и исчез снаружи. В помещении стало тихо. Сету Морли мигом полегчало.

– Так утомляют эти споры, – пожаловалась ему жена.

– Да, – согласился он. – И Госсим меня утомляет. От одного сегодняшнего разговора устал, что уж тут говорить о восьми годах. Пойду выберу носач. – Он встал и вышел из правления под горячее солнце.

«Удивительная штуковина этот носач, – говорил он себе, стоя на краю маленького космодрома и глядя на ряд неподвижных корабликов. – Во-первых, невероятно дешев, его можно заполучить в собственность меньше чем за четыре серебряных доллара. Во-вторых, это вещь одноразового использования. Причина проста: носач слишком мал, чтобы топлива хватило на путь в оба конца. Он может только оттолкнуться от корабля-матки или от планеты, взять курс на цель и вскоре по прибытии рассыпаться в пыль. Но задачу свою он выполняет. Разумные расы, люди и нелюди, косяками путешествуют по галактике на этих стручкообразных суденышках».

«Прощай, Текел Упарсин», – мысленно проговорил Морли и коротко отдал честь рядам оранжевых кустов вокруг космодрома.

Который же выбрать? Все одинаковы на вид: ржавые, ветхие. Как ассортимент рынка подержанных автомобилей на Терре.

Возьму первый же с названием на «М», решил он и стал читать надписи.

«Мрачный цыпленок». То, что нужно. Не слишком возвышенно, но подходит. Многие, и Мэри в их числе, часто упрекали Сета за угрюмость.

«Не угрюмость, а скепсис и сарказм, – подумал он. – Люди часто путают эти вещи».

Сет глянул на наручные часы: времени осталось мало, успеть бы на фабрику по переработке цитрусовых. Туда он и направился.

– Десять пол-литровых банок мармелада «АА», – потребовал он.

Или Сет возьмет банки сейчас, или не получит их никогда.

– А ты уверен, что они тебе причитаются? – недоверчиво спросил кладовщик, уже имевший с Сетом дело.

– Можешь выяснить у Джо Персера, сколько банок на моем счету, – зло проговорил Морли. – Давай, звони.

– Некогда мне, – буркнул кладовщик, после чего бросил не в картонную коробку, а в полиэтиленовый пакет десять банок главной продукции кибуца.

– А коробку? – спросил Морли.

– Проваливай.

Морли вынул банку, убедился, что она класса «АА». «Мармелад кибуца Текел Упарсин, – сообщала этикетка. – Изготовлен из настоящих севильских апельсинов (мутационная группа три-Б). Баночка солнечной Испании для вашей кухни или камбуза!»

– Отлично, – кивнул Морли. – И спасибо.

Он вынес из склада тяжелую, неудобную сумку и снова очутился под палящим солнцем.

Вернувшись на стоянку носачей, Сет открыл грузовой отсек «Мрачного цыпленка». «Только одним хорош кибуц – своими консервами, – думал он, размещая банку за банкой в сильном магнитном поле. – Боюсь, мне их будет не хватать».

Он обратился к Мэри через нашейную рацию:

– Я выбрал носач. Приходи на парковку, покажу.

– А он исправный?

– Уж положись на мой опыт механика, – раздраженно ответил Сет. – Я проверил двигатель, проводку, управление, систему безопасности, все от и до. – Он сунул в грузовой отсек последнюю банку мармелада и запер дверцу.

Через несколько минут появилась жена – стройная, загорелая, в рубашке цвета хаки, шортах и сандалиях.

– Так-так, – произнесла она, осмотрев «Мрачного цыпленка». – На вид сущая развалина. Но раз ты говоришь, что все в порядке, мне остается только поверить.

– Я уже все загрузил, – сообщил Сет.

– Что ты загрузил?

Он отворил дверцу грузового отсека и показал десять банок мармелада.

– Боже мой, – сказала Мэри после долгой паузы.

– А что не так?

– Ты не проверял электрику и движок. Ты выпрашивал свой любимый мармелад, все до последней причитающейся банки. – Она в ярости хлопнула крышкой багажника. – Подчас мне кажется, мой муженек свихнулся. От исправности этого проклятого носача зависит наша жизнь. А ну как откажет система воздухообмена или отопления? Что, если в корпусе микроскопические течи?

– Позови братца, пусть он все сделает как надо, – перебил Сет. – Уж коли ты ему гораздо больше веришь, чем мне.

– Знаешь же: он занят.

– Конечно, иначе уже был бы здесь, на моем месте, – усмехнулся Сет. – Выбирал бы для нас надежное транспортное средство.

Жена впилась в него взглядом, вся ее поза выражала гневный протест. И вдруг это сменилось покорностью пополам с весельем. Мэри расслабилась.

– Удивляюсь твоей везучести, особенно если ее сравнить с талантами. Наверное, ты выбрал лучший носач на этой площадке. Но не потому, что видишь разницу, а потому, что везет, как мутанту.

– Это не везение, а трезвый расчет.

– Вот уж черта с два, – затрясла головой Мэри. – Расчет и близко не лежал. Что-то другое. Ну да ладно, берем носач и проверяем удачу – авось и в этот раз он тебя не подведет. Но все же ответь, Сет, как ты можешь так жить? – произнесла она с упреком, глядя мужу в лицо. – Ведь это несправедливо по отношению ко мне.

– Благодаря мне мы пока в порядке.

– Благодаря тебе мы попали в эту… в этот кибуц, – напомнила Мэри. – На восемь лет.

– Но теперь выберемся, причем моими стараниями.

– И окажемся там, где еще хуже, это как пить дать. Что нам известно о новом месте? Ничего, кроме того, о чем знает Госсим. А он знает, потому что присвоил себе право читать чужую переписку. Прочел и твою молитву… Я тебе не говорила, потому что представляла, как взбесишься…

– Вот же подонок! – В душе Сета всколыхнулась ярость – огромная, красная, бессильная. – Чужую молитву читать – это преступление против нравственности.

– Он тут главный. Втемяшил себе в голову, что отвечает за все. Ну да, слава богу, скоро мы будем далеко отсюда. Остынь. Все равно от тебя ничего не зависит. Он прочел еще несколько лет назад.

– И не сказал, понравилась ли ему моя молитва?

– Если бы и понравилась, Фред Госсим никогда бы в этом не признался. Думаю, понравилась. Должно быть, она хорошая, раз удовлетворили твою просьбу.

– Должно быть. Ведь столько молитв от евреев осталось без ответа из-за того договора, заключенного еще до появления Заступника, когда была так велика власть Разрушителя Формы, а наша связь с ним… в смысле, с Богом, осложнялась помехами…

– Могу представить, что бы ты делал, если бы жил в те времена. Брюзжал бы по поводу всего, что сказал или сделал Мыслетворец.

– Я бы стал великим поэтом, – возразил Сет. – Вроде Давида.

– Ты бы и там стал неудачником. – Мэри решительно зашагала прочь, оставив мужа в обществе молчаливого носача и уложенных в его багажник банок с мармеладом.

Снова поднялось в нем бессилие, комом забило дыхательное горло.

– Стой! – крикнул он жене вслед. – А то без тебя улечу.

Она шла под жгучим солнцем, не оглядываясь и не отвечая.

До конца дня Сет Морли размещал пожитки на борту «Мрачного цыпленка». Мэри не появлялась. Вот уже пора ужинать; все дела сделаны. «Где же она? – задал себе вопрос Сет. – Так нечестно!»

Настроение испортилось, как всегда бывало к сроку приема пищи. «Интересно, стоит ли оно того? Менять одну паршивую работу на другую… Я неудачник, Мэри права. Даже с таким делом, как выбор носача, не могу толком справиться. Да еще столько провозился, набивая его барахлом…»

Он засунул голову в салон кораблика, рассматривая неаккуратно уложенные предметы одежды, книги, видеозаписи, кухонную утварь, пишмашинку, медикаменты, рисунки, «вечные» покрывала для дивана, шахматы, пленки со справочниками, аппаратуру связи – хлам, хлам, хлам… Абсолютно ничего стоящего. Да вдобавок далеко не все удалось запихать в носача. Сколько вещей придется выбросить или отдать кому-нибудь…

«Лучше испортить, – мрачно подумал он. – Идея делиться имуществом с кем бы то ни было мне не нравится категорически. Сожгу дотла, но не отдам. Даже все это яркое, пестрое тряпье, которое Мэри натащила в дом, как сойка тащит в гнездо блестящий мусор».

«Сложу в сторонке ее барахло, – решил он, – а свои вещи возьму на борт. Это ее вина. Не осталась ведь, не помогла. Тем хуже для нее».

И вдруг, прижимая к груди ворох одежды, он увидел в вечернем сумраке приближающийся силуэт.

Кто бы это мог быть? Сет напряг зрение.

Не Мэри. Мужчина. Или кто-то очень похожий на мужчину. В просторном одеянии, с длинными кудрями, спадающими на смуглые рельефные плечи. Сету Морли стало страшно. «Ходящий-по-Земле, – сообразил он. – Явился, чтобы меня остановить».

Дрожа, он положил одежду на бетон. Проснулась совесть и вонзила в него зубы; на сердце навалилась совокупная тяжесть всех дурных поступков. Сколько месяцев или даже лет назад он видел в последний раз Ходящего-по-Земле? За это время накопилось невыносимое бремя грехов. Их отпечаток останется на душе до тех пор, пока его не сотрет Заступник.

Силуэт остановился перед Сетом.

– О, мистер Морли, – услышал он.

– Да. – Сет почувствовал, как на темени выступил пот. Струйки побежали по лицу, он попытался смахнуть их тыльной стороной кисти. – Я устал, – признался он. – Несколько часов кряду грузил вещи. Трудная это работа.

– Носач, тобою выбранный, «Мрачный цыпленок», не довезет до Дельмака-Ноль тебя и семью твою. А посему, дорогой друг, я вынужден вмешаться. Понятно ли это тебе?

– Конечно, – ответил Сет, задыхаясь от стыда.

– Возьми другой.

– Да, – торопливо закивал Сет. – Да, так и сделаю. Спасибо! Огромное спасибо. Ты нам с Мэри жизнь спас.

Он всматривался в туманное лицо Ходящего-по-Земле, искал упрек в его выражении. Но трудно было что-то различить; солнце утонуло за горизонтом, его последние лучи растворялись в ночной мгле.

– Мне жаль, что напрасным оказался труд твой.

– Но зато…

– Я помогу тебе перенести добро твое. – Ходящий-по Земле протянул руки и нагнулся, а затем понес целый штабель коробок между безмолвными носачами. – Советую этот взять, – буднично произнес он, останавливаясь возле одного из суденышек и отворяя дверцу. – Пусть неказист он, зато механика в исправности полной.

– Отлично, – сказал Сет, торопясь следом с охапкой вещей. – В смысле спасибо. Наружность и впрямь не имеет значения, главное, что внутри. Это и к людям относится, не только к носачам.

Он рассмеялся, но звук получился неприятным, резким, похожим на визг. Сет тотчас умолк; пот, собравшийся на шее, сделался холодным от страха.

– Нет причин бояться меня, – сказал Ходящий.

– Умом я это понимаю, – вздохнул Сет.

Некоторое время они работали молча, переносили коробку за коробкой из «Мрачного цыпленка» в надежный носач. Надо было что-то сказать; Сет понимал это, но слова упорно не шли с языка. От страха плохо соображала голова; блестящий интеллект, в который он так верил, померк.

– О надобности в психиатрической помощи не думал ли ты? – спросил наконец Ходящий.

– Нет, – ответил Сет.

– Давай же прервемся и отдохнем. И поговорим немного.

– Нет.

– Отчего же – нет?

– Я не желаю ничего знать, – сказал Сет. – Я не хочу ничего слышать.

Он поймал себя на том, что не говорит, а почти блеет – от слабости, от невежества, от безумного страха. Слышал истерические нотки, понимал, что с ним происходит, и цеплялся за это состояние.

– Да, я несовершенен, – произнес он. – Но тут уже ничего не поделаешь. И меня это устраивает.

– Определить, что неисправен «Мрачный цыпленок», не удалось тебе.

– Мэри права насчет моей удачливости. Обычно везет…

– Она погибла бы с тобою вместе.

– Вот и скажи ей об этом.

«Только мне не говори, – подумал он. – Пожалуйста, ничего мне больше не говори. Не хочу знать!»

Несколько секунд Ходящий молча смотрел на него. Наконец спросил:

– Ты ничего не желаешь сказать мне?

– Огромное спасибо, не передать, как я благодарен. За твое явление…

– В последние годы ты часто думал о том, что сказал бы мне, если бы встретиться довелось. Многие просьбы рождались в уме твоем.

– Я… забыл, – хрипло проговорил Сет.

– Могу ли я благословить тебя?

– Конечно, – просипел Морли едва слышно. – Но почему? Что я такого сделал?

– Горжусь я тобою, вот ответ.

– Почему?

Сет был совершенно растерян. Он-то ждал порицания.

– Когда-то давно, много лет назад, был у тебя кот, и любил его ты. Прожорлив он был и лукав, но ты, несмотря ни на что, оставался верен приязни своей. И вот однажды нашел он на помойке труп марсианского корня-канюка, проглотил кости острый кусок и дух испустил. Опечалился ты, но не разлюбил кота своего. Неразборчивость в пище, сама животная сущность его довели до смерти злосчастного кота. Ты бы все отдал за то, чтобы снова он жив оказался – но таким, каким был, пройдохою дерзким. Ведь именно таким и любил его ты. Понятны ли тебе слова мои?

– Да, я тогда молился, – кивнул Сет, – но помощи не получил. А ведь Мыслетворец мог бы промотать время назад и воскресить его.

– Хочешь ли ты сейчас, чтобы вернулся кот твой?

– Да, – хрипло подтвердил Сет.

– А к психиатру обратишься ли?

– Нет.

– Благословляю тебя. – Правая рука Ходящего-по-Земле сделала медленный, исполненный достоинства жест.

Сет Морли опустил голову, прижал ладонь к глазам… и обнаружил, что впадины заполнены горькими слезами. Услышанное изумило его. «Старый мой котофей… Я уже и забыть успел эту шельму. Но нет, – мысленно обратился он к себе, – видать, ничего не забывается. Все лежит где-то в глубине разума, дожидаясь своего часа».

– Спасибо, – вымолвил он.

– Ты снова увидишь его, – пообещал Xодящий, – когда окажешься с нами в раю.

– Ты в этом уверен?

– О да.

– И он будет в точности таким, как прежде?

1.«Кольцо нибелунга» (нем.). (Здесь и далее примечания переводчика.)

2.Оправдание своей жизни (лат.).

3.У. С. Гилберт. Из либретто к опере «Принцесса Ильда».

4.Мексиканский стенд-офф – ситуация, когда три человека одновременно направляют друг на друга оружие и никто не может выстрелить первым без стопроцентного риска быть убитым. Этот прием часто используется в кинематографе.