«Вслед заходящему солнцу» kitobidan iqtiboslar
С наступлением темноты сам он спрятался в остатках сруба и занялся главным, чему научила долгая служба в разбойном приказе – стал ждать.
Кремль, по выходным обычно лениво дремавший чуть не до полудня, в то субботнее утро уже к рассвету походил на муравейник, в который детвора забавы ради воткнула горящую палку:
Первым делом на белоснежной скатерти появилась большая гранёная рюмка хлебного вина, а рядом маленькое блюдце с ломтём ржаного хлеба, кусочком сала и солёным огурцом – всё, как любил Иван. Немного согревшись, он подошёл к столу, выдохнув, опрокинул в себя жгучую жидкость, торопливо хрустнул огурцом. Потом, уже не спеша, положил тонкий белый пласт с прожилкой мяса на зернистую поверхность хлеба и отправил всё это в рот.
В Москве же в число «любых» попадал лишь тот, кто мог заплатить сначала стрельцам стременного полка, несшим караул на входе в Кремль, затем младшим приставам, что вносили просителей в очерёдные списки, а потом писарю, который составлял нужную бумагу по всем правилам и меркам, иногда измышляя их на ходу. В итоге, как подсчитал Иван, каждая бумажка подателю обходилась в такие деньги, что обычная семья могла безбедно жить на них полгода.
Большой тюремный двор Москвы представлял собой узкий проход меж двух длинных бараков, внутри разделённых глухой стеной на несколько отдельных помещений – для разных злодеяний здесь имелась своя изба. В холопьей сидели беглые крепостные; в заводной – зачинщики и главари шаек; в опальной – государевы служаки, что попались на посулах1; в женской – бабы; в татарке – иноверцы, а в разбойной избе с колодками на шеях томились душегубы.
Да прежние секреты, порой, крепче цепей вяжут.
После смерти вора Отрепьева узкий круг избранных бояр объявил, что царём теперь будет Василий Шуйский. Но несогласных с этим оказалось слишком много, и как грибы после дождя стали появляться новые самозванцы.
А ведь он так помогал Шуйским – самолично убивал Отрепьева, чтобы освободить русский трон. Да, чуть раньше, он же, предав Годунова, вместе с войском перешёл к тому же Гришке на службу, но ведь кто старое помянет, тому глаз вон.
Перед ним, всем видом выражая готовность к делу, стояли Минька Самоплёт, прозванный так за хорошо подвешенный язык, которым мог разговорить даже немого; и Федька Молот, который, будучи на вершок выше горшка ростом, одним ударом кулака валил с ног быка.
Все пятеро расположились у стены, рядом отхожей бочкой, от которой разило так, что даже труп, наверняка, сумел бы встать, чтоб отойти подальше.
