Kitobni o'qish: «Под звон мечей»
Печатается по изданию: С.-Петербург. Издание А. Ф. Девриена. 1898 г.
Пpедисловие
Мы собрали в этой книге древнейшие сказания Европейского Севера и Запада: – скандинавские, среднегерманские, англосаксонские, кельтские и финские. Мы начали с песен Сэмундовой «Эдды», наивно повествующей нам о странствованиях и приключениях богов, из своего небесного чертога спустившихся на землю, о борьбе их с волшебниками и чародеями, с чудовищными драконами и змеями-хранителями бесценных кладов, наполненных несметными сокровищами. Мы перешли потом к сказаниям германцев, в которых сумрачная основа скандинавских песен о Нибелунгах перешла в более близкую и понятную нам форму рыцарской эпопеи, мифические герои обратились в храбрых рыцарей, ловко владеющих конем и копьем, а вещие девы-валькирии – в гордых королев и графинь, окруженных покорными вассалами. Вслед за кровавой и полной трагизма «песней о Нибелунгах», мы поместили превосходное сказание о Беовульфе, многими чертами своими напоминающее дивные, никогда не наскучивающие песни Гомера.
Оригинальное по замыслу и любопытное по приёмам изложения, по подробностям быта, по силе и яркости образов, это сказание о Беовульфе, насколько нам известно, впервые является в русской литературе изложенным в форме, доступной для юных читателей… Вслед за этим сказанием, которое, очевидно, родилось среди народа, всю жизнь проводившего на волнах «много-шумящего» моря, в вечной борьбе с бурями и опасностями туманной морской дали, мы поместили целый ряд игривых и замысловатых рыцарских повестей, в которых героями являются смелые и неустрашимые вассалы короля Артура, вечно пирующие за его «круглым столом» или странствующие в поисках за приключениями. Эти Передуры, Овенны и Гераны – прототипы тех рыцарей «без страха и упрека», которыми в изобилии переполнены средневековые рыцарские романы. Но рыцарские странствования, приключения и подвиги мужества, в конце-концов, прискучивают; воображению читателя, естественно, хочется отдохнуть, отвлечься в иную сторону, позабыться в миpe фантастических грез и мечтаний; и вот, тотчас после сказаний о рыцарях «Круглого стола», мы даем игривые и простодушные сказания Калевалы о баснословных героях – вдохновенном певце Вейнемейнене, грубоватом Ильмаринене и веселом Леминкайнене, – и заключаем нашу книгу грациозными легендами о феях и эльфах, которые так часто вдохновляли поэтов, и воспоминаниями о первых поэтах – о кельтских бардах, уже в начале новой эры составлявших cocловие, с особыми правами, обязанностями и обычаями…
Мы дали нашей книге заглавие – «Под звон мечей» – потому, что все приведенные здесь сказания, заимствованные из давних времен европейской исторической жизни, представляют собою не более, как один нескончаемый отголосок тех битв и борьбы за существование, который вынесены были человечеством в период варварства и в первые века христианства, ещё не успевшего укорениться, не успевшего просветить народы, и смягчить их нравы…
В поэтических сказаниях, дошедших до нас в более поздней, значительно сглаженной форме, всё ещё чувствуются нами те страшные усилия, те ужасы и опасности, которые переживало и выносило человечество в различные периоды его возрастания и развития – в периоды борьбы с природой и её статями, и с теми новыми и постоянно возобновлявшимися нашествиями на Европу диких кочевников, в которых тоже было нечто стихийное, сокрушительное, неодолимое.
В сказаниях, собранных и переданных нами здесь, всюду ещё слышится тот «звон мечей», который представлялся некогда единственным способом в решении насущных вопросов исторической жизни… Способом, – увы! – и теперь ещё не забытым, но все же более и более утрачивающим свое значение в наш век преобладания духовных и нравственных стремлений над проявлениями грубой физической силы…
И может быть те, которые будут читать в нашей книге о древних богатырях и героях, о их кровавых расправах и мужестве, безумно растраченном на борьбу с препятствиями и опасностями, ещё раз подумают:
– «Как это хорошо, что мы живем не в то отдаленное, сумрачное и туманное время битв и борьбы!.. Как хорошо, что мы принадлежим к веку, в который звон мечей становится все более и болеe отдаленным, а подвиги труда, – это торжество человеческой мысли и воли – все более и более отодвигают на задний план подвиги личного мужества и проявления силы».
Но отдадим честь и прошлому, и скажем вместе с нашими народными певцами:
«То старина, то и деяние»…
П. Полевой.31 октября 1898 г.
Песни «Эдды»
В Копенгагене, в королевской библиотеке, богатой всякими книжными и рукописными сокровищами, хранится одна драгоценная, древняя рукопись… Она четко и красиво написана, на толстом пергаменте; все страницы этой объемистой рукописи, потертые и обветшалые, испещрены в два столбца писанными короткими стихотворными строками и разукрашены хитросплетенными заглавными буквами, размалеванными красною киноварью… На её заглавном листе стоит краткая, но весьма красноречивая надпись: «Эдда Сэмунда Многознающего».
«Эдда» – название обширного сборника древних скандинавских народных песен о языческих богах, которым, до введения христианства, поклонялись норманны, жившие в Скандинавии (нынешней Швеции), и о тех древних героях, которые представлялись норманнам образцами доблести и мужества. Но как же могли сохраниться эти остатки седой древности? Как могли они дойти до нас сквозь тьму веков и пережить десятки поколений? Как могли они уцелеть от ревности монахов и проповедников, с такою яростыо уничтожавших даже и малейшие следы языческих верований, обрядов и памятников?
На эти вопросы мы можем ответить, что древняя «Эдда» уцелела и сохранилась до нашего времени, благодаря случайно сложившимся, благоприятным историческим обстоятельствам и условиям древней северной жизни. Д ело в том, что с конца IX века весьма значительная часть населения Норвегии и Швеции мало-помалу из родной страны переселилась на берега далекой и негостеприимной Исландии, незадолго до того времени открытой скандинавскими мореходами. Поводом к этому переселению послужило то, что смелый Гаральд Гарфагер, окончательно завоевав и покорив Норвегию, стал вводить в ней новые феодальные порядки, которым местное население не желало подчиняться… И вот эти недовольные стали покидать родину и селиться в Исландии, где, мало-помалу, их отдельные общины слились в одно свободное государство, устроенное по древнему норвежскому уставу и обычаю.
Таким образом древний скандинавский дух, со всеми свойственными ему проявлениями – религией, поэзией и бытом – приютился в Исландии и продержался здесь ещё около 200 лет, недоступный никаким посторонним влияниям. Вот почему в Исландии, ещё свободнее и пышнее, чем на родной скандинавской почве, могла расцвести и народная поэзия, поддерживаемая особым сословием скальдов, или певцов, собиравших древние сказания и излагавших эти сказания в форме стройных песнопений. Bсе относились к скальдам с уважением, а к их песням с любовью, и эти песни признавались лучшею усладою пиров и празднеств.
Христианство проникло в Исландию в XI веке; но и оно никому в Исландии не внушило отвращения к языческой старине: – никто не спешил уничтожать память о ней, оживляемую вдохновенными песнями скальдов… Поэтому не удивительно, что и очень рано, среди населения Исландии, уже просвещаемого христианством, явились страстные собиратели древних песен о богах и героях. Особенно любопытно то, что одним из старейших собирателей и составителей древней «Эдды» явилось лицо духовное – некто Сэмунд Сигфуссон, живший в конце XI века и скончавшийся около 1135 года. Он принадлежал к одному из почетнейших родов Исландии, получил образование в Париже и, вернувшись на родину в 1106 г., вступил в духовное сословие. Как человек не только образованный, но даже ученый, он пользовался большим уважешем в среде современников своих и те недаром дали ему прозвище «многознающего» (hinn frödhi). Подлинник Сэмундова сборника песен древней «Эдды» не дошел до нас; но епископу Бриниольфу Свейнсону, ревностному собирателю скандинавских рукописей, удалось отыскать в Исландии (в 1643 г.) один из древнейших списков Сэмундова сборника, на котором он и выставил вышеприведенную нами надпись: «Эдда Сэмунда Многознающего».
Сэмундова «Эдда» состоит из отдельных песен, сложенных на древнем северо-германском (скандинавском) наречии; все эти песни изложены в весьма краткой и сжатой стихотворной форме. По содержанию эти песни распадаются на сказания о богах и сказания о героях. В некоторых песнях, которым придан характер словесного состязания или спора, излагаются понятия древних скандинавов о мироздании и о всех девяти мирах, составных частях Вселенной. В одной из песен «Эдды» рассказывается подробно, как бог Фрей сватался за дочь великана, Герду; в другой, как бог Хеймдаль сходил на землю для учреждения отдельных сословий и установления взаимных отношений между людьми. В других излагаются отдельные эпизоды из странствований по земле высшего бога, мудрого Одина, который, в одежде странника, в темном широком плаще и в пуховой шляпе, нахлобученной на глаза, опираясь на свое копье, обходит всю землю и следит за деяниями смертных; рассказываются также и приключения родственных ему асов (высших, светлых богов) и различные эпизоды из их вечной, нескончаемой борьбы с мрачными йотунами (великанами), а в одной из таких песен предсказывается даже грядущая гибель азов и всего созданного ими миpa.
Один, высшее божество скандинавов
Рядом с высшими божествами, с всесильными асами, в песнях «Эдды» упоминаются и низшие божества – мощные йотуны (гиганты) и хитрые, искусные карлики, и вещие воинственные девы (валькирии) и вещие звери и птицы, предсказывающее людям ближайшее будущее, предостерегающий избранных между ними от угрожающих опасностей.
Песни «Эдды» о героях рассказывают нам о жизни и подвигах двух родов, прославленных в сказаниях Севера: о роде Вёльзунгов и роде Нифлунгов. В роду Вёльзунгов северная пoэзия выбирает двух своих любимых богатырей: Гельги и Сигурда; первого она воспевает в двух песнях – второму посвящает целый круг их, который ещё более разрастается от позднейших добавлений и слияния со средне-немецкими сказаниями. Оба эти сказания, и о Гельги, и о Сигурде передадим без всяких прикрас, так, как они изложены в песнях древней «Эдды».
1. Сказание о Гельги
К знаменитому роду Вёльзунгов, прославленных воинскими подвигами, принадлежал и Сигмунд, любимец Одина. У этого Сигмунда было три сына: Гельги, Сигурд и Синфиётли. Мужественный Сигмунд пал от руки своего врага, могучего богатыря Хундинга, завещав своим детям – отмстить за него убийце, по скандинавскому обычаю. Эту волю отца исполнил старший из его сыновей, Гельги.
По словам песни, Гельги, уже от самого рождения своего, был свыше предназначен на совершение целого ряда подвигов – его ожидала воинская слава. Тотчас после его рождения, вещие жены (норны) пришли к его матери и предсказали ей славную участь, ожидавшую её сына в будущем, а «черные вороны стали радостно перекликаться на ветвях деревьев, чуя нескончаемые будущие битвы».
Норны, вещие жены, предсказывающие будущее.
Когда Гельги вырос и возмужал, то первою его заботою было выполнение отцовского завета: месть его убийце, Хундингу. Борьба завязалась долгая и тягостная и закончилась полным торжеством Гельги, который своими руками убил могучего Хундинга и был воспет скальдами за этот подвиг…
Но подвиг этот не одних скальдов привел в восторг: – воинственная дева валькирия Сигруна, дочь Хёгни, явилась к Гельги и отдала ему свое сердце… Поздравляя Гельги с победою, она, в тоже время, просила, чтобы он защитил её от притеснений и оскорблений со стороны Хёдброда, Гранмарова сына, который добивался её руки и силою хотел её вынудить к брачному союзу.
Гельги, ни мало не задумываясь, тотчас же обещал Сигрунте свою помощь и защиту, и кликнул клич, собирая своих родных и близких в ряды воинской дружины, с которою он задумал плыть за море в область Хёдброда. И чуть только воинственный призыв раздался по пустынному прибрежью вечно-шумящего неприветливого моря, как уже встрепенулись сердца в груди бойцов, давно не слышавших звона мечей – и все они ринулись к оружию, к тяжелым шлемам и доспехам. Быстро собрались воины в поход, изготовили и оснастили суда, сдвинули их с берега в море – и пустились в путь по неверным волнам. На пути застала их жестокая буря и разметала их корабли в разные стороны, но Сигруна, которая парила в облаках над кораблями своих защитников, утихомирила бурю и благополучно довела корабль Гельги до одной из гаваней в область Хёдброда. Завидев приближавшихся с моря врагов, сыновья Гранмара, с Хёдбродом во главе, приготовились к отчаянной обороне, но не могли воспрепятствовать высадке воинов Гельги. Завязалась долгая и ожесточенная битва и продолжалась много часов под ряд; с той и с другой стороны многие храбрые пали в этой битве прежде, чем победа осталась на стороне Гельги, показавшего изумительные чудеса храбрости… Однако же победа была куплена дорогою ценою: отец Сигруны и многие из её близких родственников заплатили жизнью за победу… Эту печальную весть Гельги вынужден был сообщить Сигруне, когда та явилась поздравить своего суженого с торжеством над врагами.
Скальды воспевают подвиги Гельги.
Вскоре после того он женился на ней и прижил с него сына. Они горячо любили друг друга и были очень счастливы в супружестве; но счастье это, увы! – было непродолжительно…
Один из братьсв Сигруны, Даг, злобствовал на Гельги за то, что Хёгни погиб в битве с сыновьями Гранмара; он искал случая отомстить Гельги, и, убив его изменнически, нагло заявил об этом злодействе сестре своей Сигруне, предлагая ей уплатить денежную пеню за убийство, по скандинавским законам. Но Сигруна с презрением отвергла его предложение, осыпала его проклятиями, и, предавшись отчаянно, ломала руки и проливала неиссякаемые слезы над свежей могилою мужа. Эти слезы не давали ему покоя в могиле и вынудили его ещё раз явиться на землю и свидеться с безутешною женою. Вот как рассказывает нам песня «Эдды» об этом последнем свидании Гельги с Сигруной:
Гельги спешит на войну с Хёдбродом.
Служанка Сигруны была под вечер невдалеке от могильного холма Гельги и вдруг видит, что Гельги едет к холму со многими людьми.
– Что же это? Пустой ли обман мне видится, или уже наступил действительно конец свету? Вот едут к холму мертвые люди! Вижу даже, как они понукают коней своих шпорами… Или уже дозволено павшим в битве бойцам возвращаться домой с того света?
И Гельги отвечал ей на эти слова:
– То, что перед тобою, – не пустой обман и не конец свету. И хотя ты нас воочию видишь, хотя мы точно погоняем коней наших шпорами – павшим бойцам все же ещё не дозволено возвращаться домой.
Тогда служанка поспешила домой и сказала Сигруне:
– Выходи, Сигруна из Сефафиёлля если ты хочешь видеть того, кто правил народом. Могильный холм открылся, Гельги пришел с того света, и кровь течет из следов, оставленных битвою на его теле. Король просит, чтобы ты пришла исцелить его раны.
Сигруна тотчас пришла на могильный холм Гельги и сказала:
– Радуюсь нашей встрече также усердно, как радуются хищные коршуны Одина, когда они по запаху чуют трупы – свое любимое кушанье, или когда видят наступление росистого утра. Прежде всего я поцелую бездыханного короля, paнеe, чем он сбросит с себя окровавленную броню… Твои волосы влажны, и сам ты весь обрызган боевою росою (т. е. кровью), и руки твои также влажны и холодны… Скажи мне, какое возмездие должна я истребовать за тебя, король.
Отвечал Гельги своей супруге:
– Ты одна только в том виновна Сигруна из Сефафиёлля, что Гельги обрызган гибельною росою: ты, золотом украшенная, лучезарная, горячая, ты плачешь обо мне горькими слезами перед тем, как ложишься спать… И каждая слеза твоя кровавою росою упадает мне на грудь, на влажно-холодную, погребенную, напитанную горем. Мы же в Валгалле1 должны только пить дорогие вина, хотя мы и утратили жизнь и наши владения на земле; и никто не должен обо мне сокрушаться, ни петь в честь мою печальные песни, хотя бы и видел раны на моей груди.
Сигруна, между тем, постлала постель в холме и сказала:
– Я приготовила здесь тебе, Гельги, беспечальное ложе – тебе, сын Вёльзунга! Хочу заснуть у тебя на груди, король, как засыпала, когда ты был жив.
И Гельги отвечал ей на это:
– Теперь я уверен, что мне ни в чем не откажут, ни рано, ни поздно, в Сефафиёлле, после того, как ты, светлая дочь Хёгни, можешь здесь, в холме, живая, покоиться в объятиях мертвого. Но мне пора уже ехать по румяным путям (т. е. по заре) и коню моему пора уже топтать их своими копытами: я должен проехать на Запад от небесного моста, прежде чем Сальгофнир2 разбудит воинственную толпу моих сотоварищей.
Сказав это, Гельги со своими спутниками отправились своим путем, а женщины возвратились домой.
На другой вечер Сигруна заставила служанку сторожить у холма. Но когда на закате солнца Сигруна пришла к холму, служанка сказала ей:
– Если бы вздумал прийти сюда ещё раз Сигмундов сын, из среды витязей Одиновых, то давно бы уже был здесь… Мне сдается, что уже нет надежды на приход короля, потому что вон уже орлы расселись по ветвям дубов, и все спешат на покой. Не будь же столь безрассудна, дочь славного Хёгни, и не ходи одна к домам теней (т. е. к могильным холмам): ведь все мертвые витязи ночью опаснее, чем среди бела дня.
Недолго после того прожила Сигруна и скончалась от печали и сокрушений.
2. Сказание о Сигурде
Сигурд был братом Гельги. Родился он вскоре после того, как страшный Хундинг пошел войной на Сигмунда и вторгся в его владения.
В то время, когда велась ожесточенная борьба между Сигмундом и Хундингом, до рождения Сигурда оставалось ещё 2 или 3 месяца, и его матери немалых трудов стоило спастись от позорного плена, который угрожал и ей, и всей её семье. В то время, как воины Сигмунда уже осадили его в собственном ломе, Xьёpдис (так звали мать Сигурда), в самый разгар битвы, успела бежать из дому и, вместе с своею любимою служанкою, укрылась в ближайшем лесу.
Долго бродили несчастные женщины по лесу и вышли наконец на берег моря в то самое время, как на этот берег высадился далекий король Альфы, сын Хиальпрека. Он предложил свое покровительство бездомным скиталицам и увез их с собою в Данию. Там он относился к обеим женщинам почтительно и ласково и когда Хьёрдис родила Сигурда, он избрал её себе в жены и заменил Сигурду отца.
Мальчик стал быстро подрастать в доме доброго отчима и уже очень рано стал выказывать необычайную силу телесную: – никто из сверстников и думать не смел с ним бороться. Воспитанием Сигурда особенно охотно занимался Регин, сын Хрейдмара. карлик ростом, но при этом изумительно-искусный кузнец и опытный, хитрый волшебник. Он очень полюбил Сигурда, постоянно развлекал и потешал его своими рассказами, и научил его превосходно владеть и конем, и оружием.
По указаниям Регина, Сигурд, когда уже достиг цветущих лет юности, выбрал из табунов своего вотчима чудного коня, с которым потом не расставался во всю жизнь. Коня этого он назвал Грамом и на нем совершил все свои геройские подвиги. Конь этот был так ему предан, что, во время походов, как самый верный страж охранял, своего господина, когда тот, утомленный переездом, ложился на голой земле и предавался беззаботному сну.
Одною из первых дальних поездок на этом славном коне была поездка Сигурда к его дяде Грипиру, который славился на всем Севере своим необычайным даром угадывать и предсказывать будущее. Юноша обратился к дяде с просьбою: – открыть ему, что ждет его в грядущем?
Грипир долго не соглашался, но наконец предсказал Сигурду, что он победит сыновей Хундинга, убитого братом его Гельги, что, вслед за тем – убьет страшного змея Фафнира и овладеет его сокровищами, а затем будет вынужден убить и Регина….
– Как? Ретина, которого я так люблю!?
– Да, Ретина, – утвердительно ответил Грипир. – Затем ты пробудишь вещую деву Брингильду от её волшебного сна, научишься от нея рунам3 и мудрости и вступишь с нею в союз…
Тут Грипир вдруг замолчал и не хотел предсказывать далее, отзываясь на просьбы Сигурда тем, что ему, будто бы, известна только ранняя молодость Сигурда.
Но Сигурд не отставал от него и продолжал упрашивать. Грипир склонился на его просьбы и продолжал так:
– Ты всем сердцем полюбишь Брингильду, а все же, отуманенный чарами, забудешь все данные ей клятвы и женишься на Гудруне, дочери Гьюки. Мало того, под влиянием тех же чар, ты обманом добудешь Брингильду для Гуннара. В отмщение за это, обманутая тобою Брингильда побудит Гуннара и Хёгни тебя убить. Да! Ранняя смерть, но за то и громкая, громкая слава, предназначены судьбою в удел Сигурду!
Так закончил свои предсказания мудрый Грипир. Сигурд не смутился ими и с веселой улыбкой сказал вещему старцу:
– Благодарю тебя. Расстанемся друзьями! Я знаю, что никому не избежать судьбы своей. Ты исполнил мое желание, Грипир, и я знаю, что ты охотно предсказал бы мне более завидную долю если бы то было в твоей власти.
Вернувшись домой от Грипира, Сигурд никому не обмолвился ни единым словом о его предсказаниях, и по, прежнему был дружен и близок с Регином, который продолжал время от времени, потешать его своими дивными рассказами.
Однажды, в минуту откровенности, хитрый Регин рассказал Сигурду и такую сказку, к которой тот поневоле стал жадно прислушиваться:
– Нас было трое сыновей у отца: – я, брат Отур и брат Фафнир. Мы все трое были одинаково смышлены и опытны в чарах. Недалеко от нашего дома был водопад карлика Андвари, в котором водилось множество рыбы. Сам карлик Андвари постоянно плавал в этом водопаде в виде громадной щуки и зорко сторожил свои сокровища, которых много было у него накоплено и зарыто под скалою. Брат мой Отур был дружен с тем карликом и любил плавать в его водопаде, принимая на себя образ выдры, причем тешился ловлею рыбы. Однажды, когда он, обернувшись выдрою, сидел на берегу и дскдад пойманного им лоха, к водопаду Андвари подошли трое асов4 –
Злобный Локи – один из Скандинавеких богов.
Один, Хёнир и Локи5, коварный и злой, и, как всегда, вооруженный своим дивным молотом, от ударов которого гром раскатывался по небу и молнии огненными змеями сыпались из облаков. Злой Локи, увидев выдру на берегу, ловко швырнул в нее камнем и убил её на месте. Асы обрадовались такой удаче и тотчас же содрали шкуру со своей добычи. В тот же вечер они зашли в дом к отцу нашему Хрейдмару и показали нам добытую ими шкуру выдры. Мы тотчас поняли, откуда она взялась, и объявили им, что налагаем на них пеню за убийство нашего брата. Пеня, наложенная нами, заключалась в том, что они должны были насыпать шкуру выдры до краев золотом, да золотом же прикрыть её и снаружи… Тогда асы после долгого совещания послали хитрого Локи – добывать золото во что бы то ни стало.
Локи отлично знал, куда ему за этим золотом обратиться… Он взял сети у богини Ран, супруги Эгира, бога моря, высмотрел карлика Андвари, который плавал в своем водопаде щукою, и так ловко окинул весь водопад тонкою сетью, что щука была мигом выловлена. Овладев карликом и грозя ему гибелью, Локи потребовал, чтобы он выдал ему всё золото из своего клада, и отнял у него даже то волшебное кольцо, которое карлику было дороже всего клада. Андвари вынужден был на всё согласиться, но, озлобленный этим насилием, он наложил на свой клад страшное заклятие: – «Никто не насладится этим золотом: два брата и восемь эделингов (благородных) должны будут из-за него погибнуть!»
Но асам не было дела до этого проклятия… Они наполнили золотом всю шкуру выдры, и им же засыпали её сверху. Отец наш Хрейдмар стал внимательно осматривать шкуру со всех сторон и указал асам ещё на один волосок, торчавший из-под золота: – он потребовал, чтобы и этот волосок был прикрыт… Тогда Один вынул из-за пазухи волшебное кольцо карлика Андвари и им прикрыл волосок.
Уплатив таким образом пеню, асы удалились из дома моего отца. Локи приостановился на пороге и сказал на прощанье Хрейдмару:
– Не жди добра ни от кольца, ни от клада! Твои сыновья поплатятся за обладание им!
Увы! Предсказание злого Локи сбылось прежде, нежели мы того могли ожидать! Когда асы удалились, мы с братом Фафниром стали требовать от отца, чтобы он отделил нам наши доли из пени, полученной за убитого брата; но отец отказал нам наотрез. Тогда брат Фафнир вступил с отцом в горячий спор и в раздражении нанес ему смертельный удар… Когда отец пал мертвый, Фафнир, в свою очередь завладел всем кладом и не уделил мне из него ни крупицы. Я хотел настаивать, хотел требовать; но вспомнил о проклятии карлика, и сдержал себя… К тому же и сестры умоляли меня не враждовать с братом… Пришлось на всё махнуть рукою. А Фафнир, чтобы лучше охранить клад, принял на себя образ страшного змея и залег на холмах Гнитахейда, где и устроил себе жилье».
* * *
Сигурд слушал Регина с большим любопытством и при этом припоминал предсказания вещего Грипира. Регин ничего об этих предсказаниях не знал, и, пылая затаенною злобою против Фафнира, старался много раз заговаривать с Сигурдом о сокровищах клада, говорил не раз, что их нетрудно добыть, что он знает очень легкий способ справиться с страшным Фафниром и что он не отказался бы помочь Сигурду, если бы тот задумал отнять клад у змея и поделиться с ним, Регином. Чтобы ещё более раззадорить Сигурда, Регин даже выковал ему в дар дивный меч Грам, которому не бывало подобных ни прежде, ни после.
Однако же Сигурд не склонялся на все его уговоры п не соблазнялся его обещаниями и посулами. Он отвечал Регину, что прежде всего считает своим долгом последовать примеру брата Гельги и поразить сыновей Хундинга, продолжая таким образом мстить за смерть своего отца, Сигмунда.
– Если я, прежде отмщения за отца, стану добывать клад от змея, то все скажут, что золото мне дороже, чем честь моего рода, – сказал Регину Сигурд.
И действительно, он пошел сначала походом против сыновей Хундинга, поразил их, опустошил их область и с торжеством вернулся домой.
Тогда настойчивый и мстительный Регин опять стал напевать ему ту же старую песню и вызывать его на борьбу с Фафниром. На этот раз Сигурд не устоял против его увещаний и согласился вместе с Регином отнять клад у змея Фафнира.
С этою целью Сигурд с Регином вдвоем пустился в путь к тем холмам, где змей Фафнир залегал на своем золоте, и, внимательно осмотрев всю окрестную местность, прежде всего обратили внимание на тропинку, которая была им проложена к воде. По совету Регина, Сигурд выкопал на этой тропинке яму, и в ней засел, держа наготове свой славный, неотразимый меч, Грам.
«Как только он поднимется со своего золота, – так научал Сигурда Регин – и станет переползать через яму на пути к воде, так ты и ухитрись всадить ему меч в самое сердце».
Преподав Сигурду это наставление, сам Регин поспешил укрыться подальше от всякой опасности; а Сигурд в точности последовал его совету… Фафнир, переползая через яму, накололся на меч Сигурда и получил смертельную рану. Издыхая от страшной раны, змей вступил в разговор с Сигурдом, упрекал его в том, что он, подстрекаемый Регином, решился на убийство, и затем добавил:
– Регин точно так же предаст тебя другому, как и меня предал тебе: верь мне, что нам обоим суждено быть добычею смерти…
Сказав эти слова, змей издох; тогда и коварный Регин тотчас же вышел из своей засады. Между ними вскоре завязался спор о том, кто из них обоих может назвать себя победителем? Сигурд приписывал эту честь себе и своему мужеству, и упрекал Регина в трусости; а Регин отвечал ему:
– Если бы я не выковал тебе твой дивный меч, да не научил тебя, как следует справиться с змеем, так ты бы не много сделал, при всей твоей храбрости! Ну, да что спорить? Я вот поотдохну немного, а ты, тем временем, вырежь сердце Фафнира, изжарь его на огне – и мы съедим его пополам.
Он и действительно прилег в стороне и вскоре заснул. А Сигурд стал жарить сердце Фафнира на огне… Несколько времени спустя он пожелал удостовериться – насколько оно изжарилось: коснулся его пальцем, обжегся, и сунул палец в рот… И едва только капля крови из Фафнирова сердца попала на язык Сигурду, как произошло нечто необычайное: он стал понимать то, что говорили около него птицы!
Прислушавшись внимательно к языку пернатых, он расслышал, как орлицы, сидя на ветвях деревьев, беседовали между собою о коварстве Регина, о его злоумышлениях против Сигурда и об опасностях, каким Сигурд подвергнется, оставив его в живых.
– Убив Фафнира, – так говорила одна орлица – безрассудно было бы Сигурду щадить коварного Регина.
– О, конечно! – добавляла от себя другая орлица. – Он не должен забывать, что, покончив с Регином, он один будет владеть всем кладом Фафнира.
Выслушав эти речи орлиц и припомнив предсказания вещего Грипира, Сигурд убил Регина и съел изжарившееся на огне сердце Фафнира. Тогда ему открылся широкий путь к жилищу змея – к тому месту, гдe он весь свой век залегал на грудах золота и сокровищ; он направился туда по тропинке и увидел, что все железные двери змеева жилища отворены настежь и что все в нем сделано из железа: и столбы, и своды, и стены, а клад посредине жилья зарыт в землю. Сигурд отрыл этот клад, насыпал два ящика золотом до верха, и кроме того добыл в кладе драгоценное оружие и знаменитый шлем Эгира, который мог служить ему шапкою-невидимкою. Bce эти богатства свез он в дом своего отчима, а сам поехал на юг, к франкской земле, искать новых опасностей и новых случаев для проявления своей силы и мужества.
Однажды, едучи по этому пути, он заметил в стороне от дороги яркий свет, и направил своего коня в ту сторону. Подъехав ближе, он увидел на высокой горе замок, а над ним развевающееся знамя; около стен этого замка горело яркое пламя, поднимаясь от земли и пылая до самого неба. Смело направляя коня к замку, он невредимо проехал через пламя, и въехал внутрь замка, где ему тотчас бросился в глаза воин, спавший непробудным сном, в полном вооружении. Сигурд подошел к спящему, снял с него богато-изукрашенный шлем – и вдруг чудные, густые волосы золотистой волной рассыпались по его плечам… Юный богатырь понял, что перед ним была воинственная дева, погруженная в волшебный сон, и что ему предназначено пробудить её от этого сна. Он попытался снять с неё броню, но увидел, что броня сидела на ней так плотно, как бы приросла к её телу… Тогда он решился рассечь эту броню своим мечем Грамом, и вещая дева разом проснулась от своего долгого и тяжкого сна… Открыв прекрасные очи, она спросила:
