Kitobni o'qish: «Наш человек в Мьянме»

Shrift:

Предисловие

«Когда я сообщил жене что собираюсь в Мьянму, она ответила, что Африка ее не интересует. А когда я сказал, что поеду в Бирму, она призналась, что посетить эту страну – ее давняя мечта».

Этот диалог, кочующий по туристическим форумам в Интернете, хорошо отражает знание большинства жителей России о Бирме-Мьянме. Долгие десятилетия эта страна, где правили военные, была «белым пятном» на карте мира. Но для многих русских она никогда не была чужой.

Любому жителю России, который родился в 60—80-е годы прошлого века, хорошо известно имя знаменитого писателя-фантаста Кира Булычева, автора книг про девочку Алису – «гостью из будущего». Но не все знают, что на самом деле этого человека звали Игорь Всеволодович Можейко, и в своей «настоящей» жизни он был доктором наук и одним из крупнейших в нашей стране специалистов по истории Бирмы.

Тем, кто интересуется историей футбола, известно имя советского тренера Германа Семеновича Зонина – человека, который в 1972 году сделал чемпионом СССР луганскую «Зарю», а потом был главным наставником питерского «Зенита». Но лишь парой предложений в его биографии упоминается тот факт, что в 1965-67 годах он фактически с нуля создал национальную футбольную сборную Бирмы и довел ее до уровня одной из лучших команд в Азии.

Когда в 1912 году в Нарве на территории Российской империи в семье ювелира родился мальчик Фридрих Лустиг, вряд ли кто мог предположить, что этот человек станет одним их первых русскоязычных буддистских монахов Юго-Восточной Азии и сорок лет проживет в монастыре у подножия пагоды Шведагон в Янгоне под монашеским именем Ашин Ананда. А многие мьянманские гиды до сих пор с огромным уважением рассказывают туристам про старого и очень умного русского монаха, знавшего много языков, писавшего стихи и музыку.

Таких примеров можно привести немало. Россия по-настоящему открыла для себя Бирму в середине XIX века, во времена короля Миндона – реформатора, избравшего своим образцом российского императора Петра I и заказавшего перевод его биографии на бирманский язык. Миндон стремился обезопасить свою страну от растущей угрозы со стороны Великобритании, и при нем было достигнута договоренность о том, что молодые бирманские офицеры поедут учиться в Россию. Интересно, что эта история повторяется в наши дни: каждый год сотни мьянманских студентов, в основном военных, приезжают в нашу страну для учебы в российских вузах.

В Мьянме о России знают куда больше, чем в России о Мьянме. Большинство мьянманцев хорошо знают имена многих российских футболистов, причисляют себя к фанатам Марии Шараповой и без проблем могут объяснить, кто такой Роман Абрамович. А уж имя президента России, я думаю, в Мьянме знают почти все.

В России о Мьянме до сих пор знают очень мало. Тем не менее, сегодня эта страна, ставшая на путь реформ, все больше и больше открывается внешнему миру.

В Мьянме есть что посмотреть. Туристов манят величественная золотая буддистская ступа Шведагон в Янгоне, город тысяч древних пагод Баган, озеро Инле с уникальным бытом его жителей, ослепительно белые пески пляжей Нгапали и Нгве Саунг.

Но главная достопримечательность Мьянмы – ее жители. В этой крупнейшей стране Юго-Восточной Азии живет более 60 миллионов человек – представители 135 национальностей, каждая из которых обладает своей уникальной культурой. Годы закрытости способствовали консервации традиционного уклада жизни, и если кому-то сегодня хочется посмотреть на сохранившуюся с прежних времен настоящую Азию, ему, безусловно, следует ехать в Мьянму.

Эта книга – о людях Мьянмы. Об их быте, культуре, привычках, одежде, еде, традициях, праздниках, верованиях и суевериях. О том, что увидит путешественник из России, если решит прогуляться по янгонским улицам, проехать на городском автобусе или пообедать в местном кафе. О том, к чему он должен быть готов, если собирается поехать в Мьянму.

Когда Мьянма была Бирмой

Колокол Дхаммазеди

Для любого россиянина существует непреложный факт: самый большой колокол в мире – это Царь-колокол массой 200 тонн, отлитый в 1735 году и находящийся в Кремле. Пусть он стоит с отломанным куском, пусть не звонит – все равно он существует.

Но мало кто из россиян знает, что в 1484–1487 годах, то есть за 250 лет до Царь-колокола, по приказу короля монской династии Дхаммазеди (1472–1492) в Мьянме был отлит колокол весом в полтора раза больше российского собрата. После отливки он был помещен в пагоду Шведагон и выставлен там на всеобщее обозрение. Европейские путешественники оставили его описания. Самое известное принадлежит перу венецианца Гасперо Бальби и датируется 1583 годом: диаметр нижней части колокола, по его словам, составил «семь шагов и три ширины руки», то есть измерения проводились в полном соответствии с духом мультфильма «38 попугаев». По другим данным, он составлял двенадцать локтей в высоту и восемь локтей в ширину. На основании подобных описаний

можно рассчитать его вес. По различным оценкам, он должен составлять от 270 до 300 тонн. Кроме того, мьянманские историки ссылаются на какую-то запись о том, что вес колокола составлял 180 тысяч виссов (1 висс = 1,633 килограмма), то есть 294 тонны.

Основой колокола при отливке стали медь и олово. Поверхность была покрыта серебром и золотом, а также инкрустирована драгоценными камнями. Кольцами по окружности на нее были нанесены надписи, про которые Гасперо Бальби сказал, что их никто на свете не может прочитать. Но самое главное – этот колокол, в отличие от российского собрата, звонил. Правда, обычной колотушкой извлечь из него звук было невозможно: приходилось использовать специальное бревно на цепях, которым с разбегу ударяли в колокол несколько человек.

Интересно, что мастера, отливавшие колокол, что-то, видимо, напутали при отливке с акустикой, потому что колокол издавал не вполне приятный звук типа дребезжанья. Мьянманцы, кстати, объясняют это тем, что король Дхаммазеди не послушал своего астролога, который предупреждал о неблагоприятном моменте для отливки колокола. Якобы звездочет уверял, что из-за отрицательного влияния созвездия Крокодила колокол рискует появиться на свет вообще без голоса. Тем не менее, судя по всему, какой-то голос у колокола все-таки был.

Таким образом, до 1608 года это был «рабочий» звонящий колокол – самый большой колокол в мире. А его безголосого российского собрата в это время еще не существовало даже в проекте.

Трагическая история этого колокола («он утонул», как сказал бы известный государственный деятель современности) непосредственно связана с человеком, имя которому – Фелипе Де Бриту э Никоте. Об этом человеке, жившем во второй половине XVI и в начале XVII веков, написано много: в самом деле, мало кто из европейцев становился правителем в стратегически важных точках Азии, причем доказывал это право в постоянных сражениях.

Столицей Де Бриту была крепость Танльин (Сириам). Сейчас это юго-восточный пригород Янгона, отделенный от центральной части города сначала речушкой Нга Мо Йейк, а затем более полноводной рекой Баго. Именно там находился один из немногих хороших выходов в море. Историки говорят, например, что в начале XVII века реки Янгон как таковой не существовало, а река Хлайнг текла по другому руслу, поэтому место нынешнего Янгона было всего лишь заболоченной низиной с озерами, заливами и протоками реки без прямого выхода к морю. Поэтому роль Танльина как таможенного пункта, морского порта и укрепленной крепости трудно переоценить. Вот в этом городе более десяти лет правил португалец Фелипе Де Бриту, на равных общавшийся с местными монархами и принцами.

Де Бриту оставил о себе память как гонитель буддизма. Хотя, видимо, не все было так просто. В ряде хроник указано, что при нем в Шведагоне возводились новые постройки. А в 1915 году археологами в Бирме был найден памятный камень, заложенный в основании буддистской ступы. Согласно тексту на камне, эта ступа была построена в 1608 году, а инициаторами строительства были его сын и дочь от араканской жены. Сложно себе представить христианского мракобеса, который по крайней мере не препятствует намерению своих детей-буддистов (!) заложить пагоду. Поэтому, скорее всего, действительность была куда сложнее, чем навешанные на Де Бриту ярлыки. При том что он, несомненно, был верующим христианином, многие его действия были вызваны отнюдь не религиозными, а скорее практическими соображениями: он просто хотел оторвать жителей Танльина от той религии, которую исповедовало большинство его врагов.

Тем не менее, одним громким антибуддистским поступком он все-таки прославился, когда приказал снять огромный колокол в Шведагоне и повезти его на переплавку. Танльин был слишком лакомым и доходным местом, поэтому желающих его завоевать всегда было в избытке. Форт нуждался в пушках, а переплавка массивного колокола была идеальным способом решить эту проблему. Кстати, потом подобная идея придет в голову российскому царю Петру I. Произошло это в 1608 году, за пять лет до того, как Де Бриту в конце концов был разбит, взят в плен и подвергнут мучительной казни: завоеватели посадили его на кол, проткнув насквозь вдоль тела, причем вся процедура длилась три дня, а потом отрезали голову и возили ее по окрестностям для демонстрации населению.

Естественно, тот факт, что Де Бриту плохо кончил, многие буддисты напрямую связали с его намерением переплавить колокол. Понятно также, что бирманские историки не очень-то любят этого персонажа и относятся к нему как к португальскому наемнику-авантюристу, захватившему бирманский форт и беспредельничавшему там больше десяти лет. При этом они забывают тот факт, что араканский король Ман Раджа-Кри не только давал ему очень почетные титулы, но и пожаловал его большим вилайетом (поместьем) в знак оценки его заслуг перед королевством. Многие коронованные особы из соседних территорий общались с ним на равных, не считая его ниже себя или, по крайней мере, не показывая этого. Его сын женился на монской принцессе, а бирманский король Натшиннаунг называл его своим «кровным братом». Да и португальский вице-король в Индии Айрес Де Салданья не стал бы выдавать свою племянницу (или, по другим сведениям, даже внебрачную дочь) Луизу за какого-то проходимца.

Впрочем, вернемся к огромному колоколу в пагоде Шведагон. Факт остается фактом: Де Бриту действительно приказал его снять и отправить на переплавку. Когда массивный колокол волоком по бревнам дотащили до реки и втянули на баржу (хотя я, если честно, плохо представляю, как можно транспортировать груз весом в 300 тонн), она ощутимо просела под ним. А после того как баржа отплыла от берега и начала свой путь вниз по реке, раздался страшный треск. Не выдержав огромной тяжести, баржа разломилась пополам, и колокол ушел под воду.

С тех пор прошло четыре сотни лет, река несколько раз меняла свое русло, а дно зарастало илом, поэтому точное место затопления колокола сегодня не укажет никто. Все попытки снарядить специальные экспедиции и найти колокол не увенчались успехом. Надежды все новых и новых искателей подогревает лишь тот факт, что колокол такого веса никакая река не в состоянии сдвинуть с места и вынести в открытое море.

Попытки найти колокол не прекращаются и сегодня. В 2012 году сингапурец Дин Лим, возглавляющий корпорацию «Эс-Ди Марк Интернэшнл», объявил, что он готов потратить 10 миллионов долларов на поиски колокола и его возвращение обратно в Шведагон. Для этой цели он привлек к сотрудничеству Майкла Хатчера, морского археолога, известного своей везучестью. В свое время именно Хатчер нашел голландскую подводную лодку KXVII, затопленную японцами в декабре 1941 года. Но наибольшую известность получила другая находка Хатчера, сделанная в 1985 году, – корабль «Гелдермалсен», перевозивший большое количество китайского фарфора и затопленный в 1751 году около Явы. Майк Хатчер уже заявил, что колокол он будет искать бесплатно, а расходы он надеется компенсировать после того, как напишет и издаст книгу о своих поисках. После этого в Янгоне прошел специальный семинар, посвященный затонувшему колоколу, но практическая работа до сих пор так и не не начиналась. Осенью 2013 года о планах по поискам колокола заявил и один из самых богатых людей Мьянмы, сенатор Кхин Шве.

Некоторые мьянманцы, тем не менее, уверены, что хотя и любопытно было бы увидеть огромный колокол, но все-таки лучше оставить его там, где он есть. В качестве аргументации они приводят историю этой реликвии. Король Дхаммазеди первоначально не думал ни о каком колоколе. Период его правления был очень мирным, народ процветал и исправно платил налоги. Эти налоги взимались в виде сельхозпродуктов, леса, драгоценных камней и минеральных ресурсов, в числе которых, естественно, были и металлы. В обычное время, наполненное войнами и конфликтами, металлы на складе не залеживались – из них отливали пушки. Но что делать с этими металлами, когда в стране царит мир? Нужно было как-то разгрузить переполненные королевские склады, и кто-то из придворных подал королю совет – отлить огромный колокол и установить его в Шведагоне, там, где любила молиться его мать, королева Шин Со Пу. Король так и сделал.

То есть появление на свет колокола – не более чем историческая случайность, философски рассуждают некоторые мьянманцы. А то, что случайно появляется на свет, очень часто таинственным образом исчезает. Все поиски в этом случае – это попытки нарушить естественный ход событий. Кроме того, тот факт, что поиски колокола до сих пор не увенчались успехом, может свидетельствовать о том, что его не дают найти духи-наты. Поэтому если колокол все-таки найдут, ничем хорошим это не кончится. Уже сейчас представители национальных общественных организаций монов утверждают, что колокол в случае обнаружения должен быть отдан им, поскольку был отлит по приказу монского короля. У других людей на этот счет могут быть другие мнения, и кто знает, какой ящик Пандоры будет открыт, если этот колокол будет найден. А некоторые исследователи вообще считают, что колокол Дхаммазеди – это всего лишь красивая легенда. Они допускают, что, возможно, и был какой-то колокол, но совсем не такой огромный. А путешественники-европейцы, сами его не видевшие, просто списывали информацию о его размерах и внешнем виде друг у друга.

Именно поэтому многие сегодня считают, что лучше оставить этот колокол в покое. В конечном итоге мы имеем красивую легенду о нем, а память о той или иной вещи часто гораздо лучше и грандиознее, чем сама эта вещь, существовавшая в реальности.

Доктор Монтгомери

В России (да и не только в России) принято отсчитывать историю города ровно от того момента, как обезьяна слезла с дерева и начала на этом месте жить. Мьянманцы в этом отношении более скромны. На территории современного Янгона люди жили давным-давно. По преданию, когда более двух с половиной тысячелетий назад сюда приехали два брата-торговца с волосками Будды, тут уже было поселение людей во главе с маленьким царьком всей округи. После этого времени люди неподалеку от пагоды Шведагон жили практически всегда.

А сам Янгон (или Рангун в прежней «рыкающей» транскрипции) появился только в 1755 году, когда эти монские земли захватил бирманский король Алаунпайя. Присоединив эти территории к своим владениям, он реализовал тем самым свои воинственные амбиции, успокоился и назвал это место именно Янгоном, то есть «окончанием вражды».

В то время Рангун был очень маленьким поселением, причем расположенным на весьма гиблом месте. Город стоял вдоль излучины плоского берега на болоте, едва-едва возвышаясь над уровнем реки. Когда река Янгон разливалась, люди переселялись на чердаки зданий, а в гости ездили на лодках. Так же было и тогда, когда южные ветры нагоняли в дельту реки морскую воду.

Кто знаком с нынешним Янгоном, очень удивится тому, что пагода Суле, например, в то время была с трех сторон окружена водой протоки, а сама центральная часть города помещалась южнее Суле – на небольшом острове с хаотически расположенными несколькими улицами. Можно, конечно, умильно называть все это азиатским Манхэттэном. Но Манхэттэн лежит на каменной скале, которая как раз и позволила строить знаменитые небоскребы. Здесь же было только тягучее болото с москитами и уходящая из-под ног трясина, постоянно размываемая водой. Поэтому, как пишут исследователи того времени, Янгон можно охарактеризовать одной фразой: это поселение поражало своей малозначительностью. В самом деле, кто захочет жить среди болот на топком месте, в то время как относительно неподалеку уже стояли города типа Баго, жизнь в которых была куда комфортнее? До последних лет XVIII века в Рангуне даже не было мощеных улиц.

Тем не менее, жизнь в городе кипела. И главной причиной было то, что Рангун из дельты реки имел прямой выход к морю. Причем было ясно, что широкая дельта, а фактически – морской залив, будет на этом месте еще очень долго. Русла же рек, текших по равнине к морю, постоянно менялись, поэтому те, кто строил в глубине суши на реке очередной город, никогда не были уверены в том, что через несколько десятилетий этот город не превратится в никому не нужные заброшенные развалины посреди безводной равнины.

Таким образом, это гиблое место оказалось интересно именно с логистической точки зрения – как площадка для разгрузки судов, приходящих сюда с океана. А поэтому национальный состав рангунцев уже во времена короля Алаунпайи был весьма разнообразен; в том числе тут появилось много европейцев и были построены, например, римско-католическая и армянская церкви.

Жизнь этого небольшого космополитичного городка была на самом деле по-своему интересной и разнообразной. Скажу лишь, что в 1824–1826 годах город захватывали англичане, которыепотом передали его бирманской администрации, в 1841 году он практически полностью выгорел, а в 1852 году англичане пришли вновь, подвергнув при этом город такому обстрелу, что от него мало что осталось.

На этом история прежнего Рангуна закончилась. И началась совсем другая история.

Когда отгремели последние залпы, встал вопрос – что дальше? В город возвращались его обитатели, и уже почти ничто не тревожило его мирную жизнь, за исключением одного взрыва, убившего с полдюжины человек. В ноябре 1852 года взорвался расположенный недалеко от Шведагона склад боеприпасов, где находились в том числе пушечные ядра и круглые увесистые пули для мушкетов, которые в буквальном смысле взлетели на воздух, а потом пробили крыши домов, а попутно – и черепа мирных граждан. Это событие еще раз поставило на повестку дня необходимость формирования гражданских органов власти для управления городом. А главное, пришло время для принятия решения о том, как этот город должен развиваться дальше. Молодой генерал-губернатор Индии, лорд Дальхузи (живи он в наше время, его бы точно назвали «Киндер-сюрпризом»), одобрил схему управления этими территориями, создав провинцию с центром в Пегу (Баго), которая должна была управляться специальным уполномоченным, которым стал капитан Пхэйр с зарплатой в 800 рупий плюс 1000 рупий в месяц «лодочных расходов». А в Рангуне должен был постоянно находиться его заместитель, капитан Спарк, зарплата которого составляла 1000 рупий в месяц плюс 100 рупий «лодочных».

Лорд Дальхузи выразил то, что уже давно носилось в воздухе: на этом месте должен возникнуть хорошо оборудованный порт. Территория нуждалась в развитии, и ее роль в будущем должна была только возрастать. Задачу облегчало то, что от прежнего Рангуна после пожаров и обстрелов практически ничего не осталось, а то, что осталось, не имело никакой исторической или культурной ценности. Поэтому эта территория давала простор для самых смелых мыслей, которые можно было реализовать с чистого листа.

Вот тут, собственно, самое время начать рассказ о человеке, жизненный путь которого привел его в это время в Рангун.

Звали его доктор Уильям Монтгомери. Доктором он был в самом прямом смысле: он прибыл в Рангун с британскими войсками в качестве «superintendent surgeon». Нужно сказать, что к этому времени он был уже вполне зрелым человеком, и это касалось не только медицинской практики. Его первое назначение в Сингапур состоялось еще в 1819 году. А 1819 год для Сингапура – это время, когда Томас Стэнфорд Раффлз оценил важность острова и принял решение о строительстве там большого порта с прилегающим к нему городом. Доктор Монтгомери служил в Сингапуре до 1842 года, поэтому вся деятельность по планированию и строительству нового портового города проходила не только на его глазах, но и при его живейшем участии. Нужно ли говорить, что такой человек в Рангуне оказался, что называется, в нужное время и в нужном месте.

В сентябре 1852 года доктор Монтгомери представляет меморандум о будущем Рангуна. По скрупулезности написанного можно судить о личности доктора. Берег реки шириной 160 футов как наиболее ценный актив предполагалось оставить пустым: его намечалось разбить на участки и предоставлять для коммерческих целей. А весь город должен был быть спланирован в виде параллельно-перпендикулярных кварталов с улицами шириной 60 футов, отстоящими друг от друга на 200 футов. Места под строительство домов внутри кварталов должны были реализовываться на аукционах.

Обоснование параллельно-перпендикулярной планировки и относительно малого размера кварталов было весьма интересным: в жаркие дни параллельные и перпендикулярные улицы должны иметь теневую сторону, а это значит, что жители домов, большинство которых расположены по углам кварталов, будут всегда иметь возможность уйти в ту комнату, в окно которой не светят палящие лучи солнца.

Ширина улиц обосновывалась необходимостью вентиляции и защиты от распространения пожаров. По центру вдоль каждой улицы должен был проходить подземный водовод, по которому во время высоких приливов ввода из реки поступала бы в накопители типа прудов, расположенные на болотистой местности возле пагоды Суле или там, где уровень земли начинал повышаться по мере приближения к находящемуся на более высоком месте Шведагону. Эти подземные водоводы предполагалось сделать закрытыми, но при этом размер их должен был быть достаточно большим, чтобы люди могли находиться внутри для их очистки. Через каждые 100 футов в водовод должен был вести колодец, причем под ним на дне водовода должно было быть вырыто углубление на 12–15 футов, чтобы обеспечить постоянный запас воды на случай пожара, если воды в самих водоводах по причине отлива не будет.

Главная цель накопителей у пагоды Суле – канализационная. По плану доктора Монтгомери, от центра города вниз к реке следовало проложить узкие дренажные стоки, и за полчаса до достижения водой в реке самой низкой отметки накопители должны были открываться для пуска в эти стоки воды. Вода, несущаяся с высоты под давлением, эффективно чистила бы дренажные стоки от продуктов жизнедеятельности горожан. От общего дренажного стока планировались отводки вглубь каждого квартала, причем несущаяся под напором вода должна была забрасываться и в них, производя их очистку.

Улицы, ведущие с запада на восток, должны были быть шире, чем ведущие с севера на юг. По сути, доктор Монтгомери замыслил сделать из них проспекты с манговыми и тамариновыми деревьями: так создавалась бы тень в жаркие солнечные дни. Каждый дом должен был иметь свой колодец. На возвышенных местах помимо этого должны были находиться общественные колодцы и места для гигиенических процедур, сточные воды от которых направлялись бы также в канализационную систему. В наиболее многолюдных частях города должны были быть сооружены общественные туалеты.

Таковы были планы доктора Уильяма Монтгомери по строительству нового города. Сложно сказать, понимал ли доктор, какой город в конце концов вырастет на этом месте с полусгоревшими и полуразрушенными деревянными зданиями. О чем он думал, сидя среди гнилых болот, отмахиваясь от комаров, слушая громкое пение жаб и сочиняя свой меморандум? Сейчас легко говорить о том, что доктор Монтгомери не сумел увидеть на этом месте будущего большого города; а ведь за пару десятилетий до этого он наблюдал, как рос новый Сингапур! Исследователи пишут, что если бы он был архитектором, то понимал бы, какой доминантой и каким прекрасным центром стала бы древняя пагода Суле; а она у него расположена на задворках, возле северо-восточной окраины. А рядом с ней находятся еще и накопители с водой, чисто технические сооружения, основная цель которых – смыв произведенных горожанами нечистот.

Но мог ли он вообще понять будущее этого города, если лорд Дальхузи высказался о перспективах этого места уже после того, как доктор Монтгомери составил свой меморандум? Доктор Монтгомери – не Петр Первый, думающий о новой столице великой империи. Это человек, которого попросили создать чертеж нескольких модельных кварталов, чтобы они стали основой нового максимально уютного и чистого города, без разрушительных пожаров, эпидемий и фекальных стоков на мостовых. И со своей задачей доктор справился, предусмотрев все до мелочей: даже то, что вода после граждан, моющихся в расположенных на возвышенности местах совершения гигиенических процедур, должна прочищать канализацию. Сегодня специалисты говорят, что доктор, конечно, не изобрел ничего нового, но настолько четко и полно воплотил в своих предложениях самые последние достижения тогдашнего градостроительства, что его проект можно назвать идеальным.

Поэтому можно уверенно сказать, что именно доктор Монтгомери дал первый толчок тому процессу, который привел к появлению современного Янгона со всеми его уникальными зданиями и исторической ролью в жизни страны. Без этого толчка движение вперед, конечно, все равно было бы, но это было бы совсем другое движение и совсем другая история.

Сложно представить, ктоизменил историю Янгона больше, чем доктор Монтгомери с его одним-единственным меморандумом. А между тем, доктора обидели дважды. В первый раз – при жизни, когда, рассмотрев его план, передали его для совершенствования и исполнения прибывшему в город инженер-лейтенанту Александеру Фрезеру, а самому доктору сказали «Спасибо, вы свободны». И второй раз – после смерти, когда улицу Монтгомери в Янгоне, названную так в знак признания его заслуг по решению лорда Дальхузи, переименовали в честь генерала Аун Сана.

У каждого времени – свои герои, пусть даже и не сделавшие для развития Янгона ровным счетом ничего, зато прямо причастные к тем разрушениям и потерям, которые этот город понес во время Второй мировой войны.