Kitobni o'qish: «Ольф. Книга четвертая»

Часть первая. Люба

Глава 1

Люба-номер-два вернулась на работу, по пути она довезла меня до остановки в моем квартале, где я выходил в прошлый раз. Показывать дом, где живу, не хотелось. На вопрос, где лучше высадить, я указал на тротуар у соседней пятиэтажки. Предложенная работа устраивала меня полностью, мало кому удается совмещать удовольствие и заработок, но на душе было муторно. Прежде чем бросаться в омут головой, нужно еще раз все взвесить и просчитать.

Выходя из машины, я пообещал завтра или послезавтра прийти с документами, Люба-номер-два поцеловала меня и на прощание зачем-то погрозила пальцем.

Небеса решили, что дарованной городу передышки достаточно, и снова повалил снег. Во дворе ребятня играла в снежки, около превратившейся в сугроб песочницы бабушка с внуком лепили снеговика. Посреди дороги стояла легковушка – водитель-сосед по лестничной площадке расчищал заваленное за день место стоянки около мусорных баков. Рядом с ним курил одолживший ему лопату дворник. Двор жил своей обычной жизнью.

Войдя в квартиру, первым желанием было рассказать Маше про обманщика Юру, про его шашни в салоне Любы-номер-два и про все, что я видел собственными глазами. Пусть порвет с подлецом. Она достойна большего. Лучшего случая, чем сейчас, не придумать.

Но если подумать…

Она влюблена. Каждый удар по отношениям приводил к психическому срыву. Полный разрыв обеспечит мне в соседках алкоголичку в постоянном запое. Или, что еще хуже, Маша пустится во все тяжкие, и квартира превратится в проходной двор. Когда нет сдерживающих факторов, человек способен на все. Мало того, в таком состоянии он ни на что не обращает внимания. «Пролетарию нечего терять, кроме своих цепей», – говорили в прошлом веке, и когда цепи потеряны…

Лучше не представлять.

Придержу известия при себе. До поры до времени.

Обычно под вечер Маша уезжала на работу, но сейчас оказалась дома. Она сидела на кухне.

– Алик, мне скоро уходить, зайди, пожалуйста, на минутку.

Голос ее был усталый, тихий, с просительной интонацией.

– Зачем? – спросил я из прихожей.

– Надо поговорить.

– Больше не с кем?

Вышло слишком резко, такого я от себя не ожидал. Надо быть аккуратнее со словами, а то сначала грубость пришла в мысли, затем в написанные тексты, теперь выливается на ближних. Того и гляди, до Любы дойдет.

И чего, собственно, я ополчился на Машу? За шуры-муры с приятелем брата? Он у нее не первый и, увы, не последний, пора привыкать. Жизнь Маши – ее жизнь, так же как моя – только моя. И разве я сегодня не «отомстил»?

Все равно возникала обида. Маша свое жизнелюбие не скрывает, а мне, узнай кто-то о Любе-номер-два, придется всеми конечностями отпинываться. Несправедливо.

Маша сама вышла ко мне. На ней были привычные футболка и трусики, но сегодня то и другое отличала плотная ткань, не просвечивающая, как обычно, и, в выбранном фасоне, не слишком облегающая. В сравнении с прежним одеянием – ощутимый прогресс. Если представить на миг, что это сделано ради меня…

Нет, конечно, это каприз самой Маши. И все же. Мне не нравились ее откровенные наряды, я сторонился чересчур буйных проявлений ее странного понятия о веселье, Маша это знала. В таком случае, переход на более плотную ткань – шаг в нужном направлении. Шаг за шагом, деталь за деталью, и однажды…

А оно мне теперь надо, это «однажды»? Пару месяцев назад я грезил об исправлении Маши, мне мешали ее неприемлемые заскоки, а, к примеру, разрешение поставить в ванной защелку казалось мне мечтой номер один, к которой надо стремиться и которую всеми силами приближать. Времена изменились. Теперь от вида и выходок Маши я получал удовольствие. Мне не хотелось ничего менять. А сейчас, конкретно в эту минуту, ее вид меня вообще не интересовал. После невообразимого дня, насыщенного событиями, видами и ощущениями…

– Я чувствую, что ты меня избегаешь. – Маша встала в дверях кухни. – Это из-за того, что было у нас в ванной?

У нас в ванной ничего не было. В ванной у меня было с Любой-номер-два.

– Все нормально, – сказал я.

– Неправда, но пусть будет так. Есть хочешь?

Я вдруг вспомнил, что кроме завтрака в кафе ничего не ел. В желудке заурчало. В течение дня события неслись таким вихрем, что о еде не думалось.

Я поинтересовался с невольно пробившейся брезгливостью:

– Шашлык?

– Шашлык тебе не понравился, поэтому сегодня я заказала пиццу. Какую хочешь, «Маргариту» или «Четыре сезона»? Осталось по половине той и другой.

Почему «или»? Мне, пожалуйста, Маргариту в течение всех четырех сезонов.

Однако, странные у меня ассоциации с едой возникают в последнее время. Двумя Маргаритами – симпатяшками Ритой и Марго – я сегодня уже наслаждался, причем именно сегодня слово «пицца» рисовало перед внутренним взором совсем другие картинки. Весь день прошел под знаком пиццы. Пиццатый день.

– Хочу «Маргариту», – объявил я.

Маша едва сдержала смешок.

– Прозвучало двусмысленно? – Я на это и надеялся. Спасибо, Маша, что заметила.

– Напротив, смело и даже нагло. Никаких двусмысленностей.

Она не сдержалась и хихикнула в голос.

Невольно вспомнилось недавнее: «Все на Свете не получится, зато на Маше…» Заранее кляня себя за безумство, выходящее за любые рамки, я выдал очередную дерзость:

– И даже не прозвучит «Маргариты нет, зато есть Маша»?

Невероятно, но в глубине души теплилась надежда: «А вдруг?!»

Недопустимо.

Но до чертиков желанно.

Я перешел «красную черту». Что сделает Маша? От ее ответа зависит, куда пойдут события и быть ли нам дальше друзьями.

Маша поняла, что я имел в виду, и не обиделась. Она рассмеялась:

– Теперь до конца жизни будешь напоминать?

– Нет, только по случаю.

Маша заговорила четко и размеренно, и стало ясно, что она кого-то цитирует:

– «Никогда один сосед не понимал другого, всегда удивлялась душа его безумству соседа».

– Это откуда?

– Из той книжки, которую я читала последней.

– Злободневно.

– И вот еще: «И даже мне, расположенному к жизни, кажется, что мотыльки и мыльные пузыри и те, кто похож на них среди людей, больше всех знают о счастье».

– Красиво.

– Говорят, ты тоже пишешь. Я не знала. Дашь почитать?

– Возможно.

– То есть, тебя еще и упрашивать надо? И что же ты хочешь взамен?

Атмосфера снова накалилась. Один речной порог наша лодка беспечного сосуществования миновала, не разобьется ли о второй?

На этот раз ситуацию разрядил я.

– Мне достаточно бартера на пиццу.

Усевшись за стол, я нашел файл с текстом в своем телефоне и протянул Маше, расположившейся рядом.

«Перфекционистка»

«Собранная со стула и пола одежда всей охапкой отправилась в шкаф. Мусор – под диван. Веник с совком – для ускорения процесса – туда же. Впервые встретились в одной стопке книги, на которые не хватало времени. Беспорядок, царивший в комнате до звонка Алины, на глазах исчезал из картины мира вместе с планом до ночи мурыжить автореферат диссертации. Все еще кандидатской. А чуть обогнавший в возрасте брат Ярослав в свои тридцать два защитил докторскую. Уже доцент. Со дня на день станет профессором. Еще он блестящий оратор, красавчик и душа компании. Тьфу. Нельзя быть столь безупречным. Робот с телом пловца и мозгами суперкомпьютера – как жизнелюбивой Алине с таким жить? Виктор знал, убежденный трудами классиков: личностью делают не достоинства, а недостатки.

Впрочем, Алина тоже идеальна внешне и внутренне, истинная Мисс Совершенство. Любопытно: что у двух совершенств могло случиться в ночь перед свадьбой? Поссорились? Она уходит от Ярослава? Уходит к нему, к Виктору?

Мечты, мечты.

Пылесос выводил арию лесопилки, в ванной билась в припадке стиральная машина, но Виктор не слышал. В голове звучал короткий телефонный разговор – бесконечно повторяемый, закольцованный с конца в начало:

– Ты один?

– Да.

– Скоро буду.

Алина не поинтересовалась, есть ли у него кто-то сейчас. Даже не поздоровалась. Виктор не жаловался. Увидеть Алину – счастье. Увидеть после того, как брат перестал общаться, не удостоив даже приглашением на свадьбу, – больше, чем счастье. Нечто выше. Названия чему еще не придумали.

"Ты один? – Да. – Скоро буду". Ух. Нет слов.

Алина была идеальна от золотой (в смысле цвета и сообразительности) головы до кончиков ногтей. Мучимая в спортзале фигура заставляла прохожих оглядываться, а дразнящая походка – спотыкаться. Вопреки расхожему мнению, ум природной блондинки соответствовал красоте, а мысли, что высказывались редко, но метко, – влекущим обводам. Васильковые глаза поражали глубиной, затягивали в омут чувственности, а там утопшего добивало веслом интеллекта.

Сначала пришедшая после университета ассистентка работала с Виктором. Он боролся за внимание, ухаживал, уламывал, умолял… Не получилось. Они были разными: Виктор жил настоящим, Алина – мечтами. Она с детства ждала идеала. Идеал нашелся. Обидно – Виктор сам их познакомил, хотелось произвести на девушку впечатление достойным братом. Получилось. Ярослав забрал сногсшибательную сотрудницу на свою кафедру. Через пару месяцев Алина переехала к Ярославу.

С тех пор прошел год. Виктор не женился. Даже подружку не завел. Не мог. Болезнь «Алина» сковала мысли и желания. Чуточку полегчало, когда объявили о помолвке.

Алина и Ярослав – чудесная пара. Про таких говорят – перфекционисты. У них все по высшему разряду, все как надо – слова, действия, планы. Будущих племянников уже жалко, их с пеленок будут пичкать самым лучшим и дорогим – от марки памперсов до учебного заведения, которое подберут задолго до получения аттестата.

Брат не сомневался, что Алину с Виктором связывала не только работа. Смешно, но Виктор полжизни отдал бы за то, чтобы это было правдой. В бытность ассистенткой Виктора Алина, соглашаясь на походы в кафе и в кино, не допускала даже поцелуев. Ярослава, к сожалению, разуверить не удалось, и между братьями будто черная кошка пробежала.

Звонок в дверь заставил вздрогнуть, взгляд на часы – усомниться. Откуда бы Алина ни добиралась – слишком быстро. Может, не она? Уборка только вышла на финишную прямую, Виктор не успел привести в порядок ни комнату, ни себя. Как был, в халате поверх голого тела, он прошлепал к двери. В зеркале прихожей мелькнул мутный двойник, ступни ощутили грязь коврика. Виктор приник к глазку.

С той стороны глядели необычайно светлые глаза с поволокой. Алина. Напряженное лицо, решительный взгляд, прикушенные губы… Ниже – скромное декольте над нескромным содержанием и теребящие сумочку нервные пальцы. Безукоризненную фигуру обтягивало красное, до пят, вечернее платье. Голову венчала необычная прическа. Сказочная принцесса явилась на бал покорять принца.

Покорять не требовалось. Виктор бездумно отпер, только тогда сообразив, что голые ноги и стянутый пояском единственный предмет одежды как бы намекают…

Щеки бросило в жар.

– Не ждал так рано. – Извиняющимся жестом он указал в комнату, оккупированную пылесосом. – Проходи, я переоденусь.

Алина протиснулась мимо него, Виктор закрыл дверь и шагнул в сторону ванной. Пытался шагнуть. Девичьи руки перехватили его за плечи и обернули к себе.

– Я ненадолго, такси ждет. Ты один?

Виктор тупо кивнул. На большее не хватило сил. Смысл, тон и взгляд подразумевали…

Но это невозможно!

– Никто не должен прийти? – упал следующий вопрос.

Виктор отрицательно помотал головой.

Они стояли во тьме прихожей. Ни один из них не захотел включить свет. Ни один не шелохнулся. Только взгляды – застрявшие друг на друге, неотрывные, пронзительные. Только полыхавшее во взглядах безумие. Сумочка Алины тихо опустилась на пол. У Виктора поплыло перед глазами, дыхание перехватило, сердце забилось в режиме боевой тревоги, что пахла блаженством и неприятностями. И пусть грозят неприятности. Пусть мир летит к чертям. Взлетевшие руки сами собой оплели гостью. Прижали. Замерли. Лицо зарылось в щекочущие волосы.

Ответные объятия сомкнулись на его шее. Это было невозможно, но было.

Ни о чем не хотелось думать, но как не думать? Что-то же случилось, если в ночь перед свадьбой…

– Ты уверена? – спросил он для очистки совести.

Алина кивнула. Она всегда знала, что и зачем делала. Если что-то происходит – риски оценены, плюсы-минусы сведены в сальдо, итог признан рентабельным.

Впитанная телом фигурка высвободилась, на ладонь Виктора лег квадратик из фольги, где прощупывалось мягкое кольцо.

Не то чтобы Виктор настолько любил Ярослава, но Алина – девушка брата. Завтра может стать женой. Что-то явно произошло.

– Почему ты здесь? – глухо спросил он.

– Мне это нужно.

– Он изменил тебе? Хочешь отомстить?

– Глупости. Если бы изменил, я уже ехала бы к родителям. Ярик не может изменить. Он… Да что же такое, что мы, вообще, обсуждаем? Говорю же, машина ждет. Нужно успеть, пока меня не хватились.

– Девичник?

– Да.

– А Ярослав?

– У него мальчишник. Не теряй время.

Нежные пальцы развязали пояс на халате Виктора.

Слова больше не требовались. Сумбурно произошли два одновременных процесса: пока вынутое из фольги раскатывалось, подхваченное снизу платье в противофазе взмывало к пояснице. Алина повернулась спиной. Одной ладонью она уперлась в дверь, второй придерживала платье, собранное выше талии. Открылось ничем не прикрытое чудо, о котором грезилось, но о реальности которого даже не мечталось.

– Девичник… – Организм требовал погружения в счастье, но Виктор медлил. – Завтрашняя свадьба не под сомнением?

– Сплюнь. Это мечта жизни, и она осуществится, даже если Луна упадет на Землю – если не прямо на голову. – Алина нетерпеливо взбрыкнула серединой. – И если ты сейчас же не начнешь…

Виктор не узнал, что будет в противном случае. Он "начал".

Тела дернулись, пробил сладкий электрический разряд. Словно открылись врата в мир, где время и чувства живут по другим законам. "Она совершенна", – витало в оставшейся вменяемой части мозга.

А сам Виктор? Бледная тень брата, недокандидат наук, вместо денег и признания к тридцати годам заработавший только сутулость и осень на голове. Почему же Алина сейчас здесь, с ним?

– Вы поругались?

– С Яриком нельзя поругаться. – Алина впитывала удары, как пляж океанские волны, уложенная прическа приказала долго жить, витые пряди свалились и размеренно колыхались. – Он понимает с полувзгляда, чувствует состояние, мысли и желания. Я купаюсь в неге и восхищении. В целом мире мне нужен только он один. Мой Ярослав.

– Если он настолько идеален…

– Он почти идеален, – поправила Алина.

– Почти?

– Поэтому я здесь.

– Проблемы в постели?

Если Алина пришла за добавкой или новым опытом… Чего же не давал Ярослав – нежности? Жесткости? Длительности? Размера? Буйства фантазии? Разнузданности и наплевательского отношения к чувствам партнера или, наоборот, мазохистской покорности?

– В постели он ангел. – Обернувшись, насколько позволила анатомия, Алина закатила глаза – не от ощущений, что обидно, а от воспоминаний. – И бес. По очереди и одновременно. Когда мы вместе, я улетаю в космос, я кричу и реву, я рву простыни и царапаю мебель. Он единственный, кого я хочу, и быть с ним – единственное, о чем мечтаю.

– Значит, быт заел? – догадался Виктор.

Думал, что догадался.

– Ярик бросается на помощь, едва увидит, что я за что-то взялась. Когда отгоняю – настаивает, ходит кругами, грозится нанять домработницу. А мне не нужно! Есть обязанности сугубо женские, которые нельзя доверить мужчине. Вот это, – она пошевелила разносимым вдрызг богатством, в котором с боков увязли пальцы Виктора, – со временем меняется не в лучшую сторону, красота блекнет, а женщине нужно оставаться для мужчины необходимой. Чтобы он не представлял жизни без моего присутствия рядом. Я воюю с Яриком за право делать по дому как можно больше, но когда мы чем-то занимаемся вместе… это лучшие часы жизни.

– Тогда ничего не понимаю.

Алина отвернула лицо, ее поза проиллюстрировала оставшееся непроизнесенным: "И не надо".

Разговоры разговорами, а движения не прерывались. Партнерша стоически выносила любовь не того, чью идеальность декларировала. Может, не настолько брат идеален? Не зря Ярослав ревновал к Виктору. Будто предвидел. На последней встрече он высказал с пренебрежением: "Посмотри на имена. Алина и Ярослав. Тем, что находится между А и Я, можно описать все, внутри заключена Вселенная. Между вашими А и В – только Б". Сказанное выглядело плевком в душу, но Ярослав, как всегда, был прав.

– Ты же любишь его. – Ощущения заставляли сердце Виктора биться люстрой об пол, и только разговоры сбивали накал. – Любишь так, что при выборе "он или все остальное" даже не задумаешься. Почему же?

– Потому что он – единственное, что есть, что было и что будет. Ради него все отдам, на все пойду. Он – мои потрясающие восходы и до изнеможения сладкие закаты. Безоблачные дни, не повторяющие друг друга, и "ночи, полные огня". Мой редкий лед и частый жар. Обнимать его – держать в руках весь мир. Любить Ярика – это обрести смысл жизни.

Приторные фразы пролетали мимо ушей, Алина говорила искренне, но говорила не о том.

– Ревнует к каждому столбу? – шумно дыша, выпихнул из горла Виктор.

– Никогда. Я не даю повода.

Это так. Проще экскаватор заставить летать, чем раскрутить Алину на маленькое удовольствие. Тем непостижимее происходящее. Но больше не хотелось ни говорить, ни думать – только чувствовать. Только двигаться. Только наслаждаться моментом. Виктор ушел в ощущения, с головой окунулся в их вкус, цвет и аромат, утонул в них… Цепная реакция снесла последние барьеры, прихожую сотрясло рычание, перешедшее в вой дикого опустошения.

Виктора с силой отпихнуло, Алина распрямилась освобожденной пружиной.

– Мне пора.

– Когда? – спросил он. – Когда увидимся еще раз?

– Никогда. Я приходила из-за Ярика. – Алина умолкла на миг, вести беседу и одновременно изворачиваться всем телом, возвращая обтягивающую ткань на место, оказалось сложно. – Он не верил, что у нас с тобой ничего не было.

Виктор включил свет, чтобы Алина привела себя в порядок.

– Спасибо. – Она сосредоточенно покрутилась перед зеркалом и достала расческу. – Ярик всегда просчитывает на сто шагов вперед. Он знает все. Не было случая, чтобы он был неправ. – Вернув прическе приемлемый вид, Алина огладила платье и еще раз придирчиво оглядела себя. – Ярик не переживет, если поколебать эту уверенность. Факт, что между мной и тобой ничего не было, означал, что мой мужчина ошибся. Если ошибся в одном – есть вероятность, что ошибается в прочем. Мироздание рухнет и погребет Ярика под обломками. Он не сможет быть прежним. Начнет сомневаться во всем. Станет как все. – Виктора коснулся прощальный поцелуй в щеку. – Я не могла этого допустить.

Дверь открылась, Алина сказочным видением выпорхнула наружу. Уже на площадке она обернулась и закончила со счастливой улыбкой:

– Теперь он идеален».

Было видно, что Маша прочитала до конца. Она молчала. Телефон с текстом застыл в левой руке, глаза глядели в сторону, зубы покусывали ноготь большого пальца поднятой к лицу правой кисти. Никогда я не видел Машу такой вдумчивой и серьезной.

От пиццы давно не осталось ни кусочка, но я продолжал сидеть рядом за кухонным столом в ожидании, пока Маша поделится впечатлениями.

– Что скажешь? – не выдержал я.

– Главный герой тебе никого не напоминает?

– Виктор?

– Ярослав.

– Его вообще нет в рассказе.

– Он там есть, он – главный герой. Описанная ситуация мне не нравится, но описана она хорошо, я в нее поверила.

– Спасибо. Есть еще какие-нибудь мысли о прочитанном?

– Знаешь понятие «ложь во спасение»?

Слишком хорошо знаю. В последнее время моя жизнь устроена по этому принципу.

– И что?

– Как думаешь, ложь во спасение – зло или благо?

Ответ висел у меня на языке, но правда некрасива, ее можно понять превратно.

– Ложь – плохо, – сказал я, – спасение – хорошо. Итог зависит от вектора.

– То есть, при всей своей безумной правильности, ты признаешь, что иногда ложь необходима?

– Иногда. Строго точечно, а не ковровыми бомбардировками. Когда действия продуманы, а последствия просчитаны. Когда по-другому нельзя.

– И ты солгал бы Любе, если бы вскрывшаяся правда угрожала будущему счастью? – Маша глядела на меня пристально, с беспокойным вниманием.

– Люба почувствует, если я солгу.

– И все же ты ей лжешь. Ты не рассказал Любе, как помогал мне, когда прищемил мне пальцы?

– Не рассказал – не значит соврал.

– Это отговорка. Ты пользуешься лазейкой в юридической формуле-клятве говорить правду, только правду и ничего кроме правды. В стороне остается вариант «говорить всю правду». Скрыть – равно соврать, поскольку означает не сказать правды, разве не так?

– Ты слишком глубоко копаешь.

– Закопанное неглубоко быстро протухает.

– Почему ты заговорила про ложь во спасение?

– В твоем рассказе описан его вариант. Измена во спасение. Ты допускаешь в своей жизни такой вариант?

Перед глазами – джакузи с обращенным ко мне тылом Любы-номер-два. Смятая кровать в ее гостевой на второй этаже. Кожаный диван в ее кабинете. Диван у нее дома после дня стажерства.

– Нет, – со всей возможной искренностью ответил я.

Давно сказано: «Самые честные глаза – у мошенников и соблазнителей». Я не считал себя ни тем, ни другим. Но если вдуматься… Кто же я тогда? Жертва соблазнения? А второй визит к Любе-номер-два, в таком случае, – проявление Стокгольмского синдрома?

Моя ложь во спасение зашла слишком далеко и превратилась в измену во спасение, Маша права. Но как она догадалась?

А догадалась ли? А если она намекает, что у нас с ней тоже возможно что-то «во спасение»?!

– Если по невероятному стечению обстоятельств я когда-нибудь изменю Любе, – сказал я, – это будет измена во спасение наших отношений.

Маша задумчиво проговорила:

– Я читала, как в средние века случилась одна история. Замужняя дама с незапятнанной репутацией узнала, что некий подросток, у которого вскоре должен был сломаться голос, добровольно идет на кастрацию ради сохранения тонкого голоса и карьеры певца. Она успела перехватить его до того, как произошло непоправимое, отвела в спальню и показала пареньку, что он в таком случае потеряет. Утром подросток отказался от кастрации. О причине узнали в обществе, был скандал. Об этой женщине говорили многое и разное, но, в конце концов, ее простили.

Маша посмотрела на часы, вздохнула, отдала мне телефон и вышла из кухни. В последний момент она обернулась.

– Ты точно на меня не сердишься?

– За что?

Маша улыбнулась и послала мне воздушный поцелуй:

– Идеальный ответ.