«Время Березовского» kitobidan iqtiboslar
Существует самое, возможно, глубокое – этногеографическое объяснение наших бед: Россия находится между Западом и Востоком. И там, и там есть свои твердые принципы. Более или менее эффективные, но есть. У нас – никаких твердых. Мечемся посередине. В начале века – к гражданскому обществу, в середине – к восточной деспотии. Потом обратно. России необходимы твердые принципы. И ясная мораль. Их можно искать в рамках третьего пути – между Западом и Востоком. Мне это не кажется перспективным: Запад есть Запад, Восток есть Восток – симбиоз не получится.
на самом деле управляют семь или восемь семей, мы точно не знаем сколько. В основном, конечно, еврейских. Они собираются, я думаю, где-то раз в год и решают основные вопросы – кандидатура президента, ставки ФРС, вторжение в какой-нибудь Ирак. На самом деле решают именно они, а демократия – это разводка для лохов”. Потом он рассказал, что Америка большая и там всего хватает на семь или восемь семей, а
А: Никаких бандитов не было, как я понимаю? П: Они изредка забредали с какимито дурацкими вопросами. Но очень мирно. Их всех в те времена волновала одна проблема. А: Какая? П: Они страдали от того, что у них ремни безопасности пищали, когда водитель не пристегнут. И они умоляли, чтобы им эту пытку отменить. Спрашивали, кто этот ужас придумал. Это не анекдот, это правда.
Собственно, вопрос о равенстве прав убедительно демонстрирует неразрывность этических норм и экономической эффективности. Аморальное стратегически неэффективно. И посему губительно. А высокоморальные общества добиваются больших темпов роста. Строя ясные “технологические” правила и не отступая от них.
У него “Парфюмер” Зюскинда был одной из книжек, которые он любил и уважал. Ему все было ясно про этого человека, который коллекционировал запахи, ощущения.
А больше всего привлекало в Борисе то, что он переводил наши чаяния в конкретные действия, скажем так. А мы к действиям не приучены. А: И к смелости такой не приучены. Г: Нет, смелость у интеллигентов бывает. Но это смелость противостоять давлению. А вот смелости пойти на риск – нет.
“Все мое – мое, а все твое – предмет переговоров”
А: У тебя нет ощущения большого зазора между представлениями о 90-х, как они складываются сейчас, и реальными 90-ми? Если сейчас читать про те годы, кажется, что это была какая-то ужасная, страшная жизнь: полный криминал, абсолютное отсутствие власти. А вот мне кажется, что, в общем, ничего особенно страшного и не было. Ч: Давай начнем с того, что мощнейшая пропагандистская кампания по дискредитации 90-х, идущая много лет, – это просто один из элементов нынешней политической картины. Как в старом анекдоте: первым делом директор рассказывает о том, как до него все развалили. Это обычное дело. Конечно, это влияет на голову. Это первое. Второе: конечно же, внутри 90-х было много чудовищно болезненных явлений, и некоторые из них мы не очень предвидели и не очень ожидали. Ну, например, масштабы бандитизма. Я, честно говоря, не помню, чтобы мы по-настоящему думали об этом, когда разрабатывали программу реформ. А: Мы никогда не думали об этом. Масштаба криминализации не понимали. Ты прав, это незнание страны. Ч: А ведь это явление системного свойства даже для Москвы и для Питера. А если говорить про средние города, в которых полкласса сидит, а полкласса стреляет, – это чудовищные вещи. Дальше. Мы не до конца предвидели такой мелкий вопрос под названием “неплатежи”. Я не помню у нас системных исследований, настоящего анализа неплатежей. А это такая штука… Ну, чего тебе говорить – семь-восемь лет у нас вообще была виртуальная экономика. А: А финансовые пирамиды? Ч: Финансовые пирамиды, да. То есть было четыре, пять, шесть крупномасштабных социально
Власть в России – это полицейский. И чтобы осуществлять функцию власти, ты должен или сам быть полицейским, или контролировать полицейского
Когда люди начинают работать с 8 утра до 12 ночи, когда они начинают доверять друг другу, потому что это атмосфера доверия и надежд, и надежда рождает доверие – все получается по-другому. Сегодня мы видим фундаментально разные стереотипы отношения к работе в Европе и в Соединенных Штатах Америки. Мы понимаем, что американцы работают на порядок больше, ну и Израиль тоже.
