Kitobni o'qish: «Экспедиции в Экваториальную Африку. 1875–1882. Документы и материалы»

© Кривушин И.В., Кривушина Е.С., перевод с французского, комментарии, научные статьи, составление указателей, 2012

© Оформление. Издательский дом Высшей школы экономики, 2012

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Список сокращений

бух. – бухта

вдп. – водопад

г. – гора

гос-во – государство

деп. – департамент

дин. – династия

зал. – залив

кол. – колония

кор-во – королевство

лаг. – лагуна

лит. – литературный персонаж

м. – мыс

миф. – мифологический персонаж

н. п. – населенный пункт

обл. – область

о-в – остров

оз. – озеро

п-в – полуостров

пр-в – пролив

пров. – провинция

р. – река

ущ. – ущелье

ANOM – Archives Nationales d'Outre-Mer (Aix-en-Provence)

Введ.-1. – Франция в эпоху раздела мира

Введ.-2. – У Африки в плену: жизненный путь Пьера Саворньяна де Бразза

Отч.-1. – Отчет Пьера Саворньяна де Бразза об экспедиции 1875–1878 гг. перед Парижским географическим обществом

Отч.-2. – Отчет Пьера Саворньяна де Бразза об экспедиции 1879–1882 гг. перед Парижским географическим обществом

Пис. – Пьер Саворньян де Бразза. Письма (1875–1877 гг.)

Пис. 4.03.1881. – Пьер Саворньян де Бразза. Письмо к матери от 4 марта 1881 г.

Путеш. – Пьер Саворньян де Бразза. Путешествия на Африканский Запад

Введение

1. Франция в эпоху раздела мира

Французская колониальная империя родилась в начале XVII в., вскоре после завершения Религиозных войн (1562–1598 гг.). В первой половине XVIII в. она включала обширные территории Северной Америки (Канада, Луизиана), а также ряд владений в Карибском бассейне, на побережье Африки и в Индии. Однако после поражений в Семилетней войне (1755–1763 гг.) и в Наполеоновских войнах (1799–1815 гг.) Франция практически лишилась своей заморской империи, от которой сохранились лишь небольшие осколки: часть побережья Гвианы, карибские о-ва Гваделупа и Мартиника, крохотный архипелаг Сен-Пьер и Микелон у берегов Канады, устье Сенегала, о-в Реюньон в Индийском океане и пять крепостей на побережье Индостана.

Эпоха Реставрации (1815–1830 гг.) оставила очень скромный след в истории французской колониальной политики: консервативные Бурбоны не проявляли особой заинтересованности в приобретении новых заморских владений. Только перед самым своим падением они приступили к завоеванию Алжира (июнь – июль 1830 г.). Сменившая режим Реставрации Июльская монархия (1830–1848 гг.) в 1830-х годах фактически отказалась от колониальной экспансии. В 1840-х годах она возобновила ее, хотя и с весьма скромными результатами: в 1840–1845 гг. был установлен французский протекторат над рядом о-вов Восточной Полинезии (Маркизские о-ва, восточная часть о-вов Общества и западная часть архипелага Туамоту), в 1841 г. началось подчинение Коморских о-вов в Индийском океане, а к 1847 г. завершилось завоевание приморского Алжира. Но в годы Второй рес публики (1848–1852 гг.) заморская экспансия снова остановилась.

Некоторая активизация колониальной политики происходит в эпоху Второй империи (1852–1870 гг.). В 1853 г. французы захватили меланезийский остров Новая Каледония, в 1855–1867 гг. значительно расширили свои владения в Сенегале, в 1858–1867 гг. подчинили Кохинхину (Южный Вьетнам) и Камбоджу, в 1862 г. закрепились на африканском берегу Баб-эль-Мандебского пролива. Усилилось французское проникновение на Ближний Восток (приобретение концессии на строительство Суэцкого канала в 1854 г., военная экспедиция в Сирию в 1860 г.), в Китай (получение широких торговых привилегий по Пекинской конвенции 25 октября 1860 г.) и в Латинскую Америку (попытка в 1862–1867 г г. создать Мексиканскую империю во главе с французским ставленником Максимилианом Габсбургом).

Такое расширение французских заморских владений в целом отвечало самой природе режима Второй империи, для которого внешнеполитический и военный успехи были одними из ключевых моментов политической идентификации. Показательно, что большинство колониальных экспедиций пришлось не на 1850-е годы, когда военные победы над Россией и Австрией обеспечили Франции статус ведущей европейской державы, а на 1860-е годы, когда Наполеон III потерпел ряд весьма ощутимых дипломатических поражений на европейской сцене¹. Потребность в поддержании имперского имиджа толкала режим на заморские авантюры. Колониальные экспедиции Наполеона III диктовались не только коммерческими интересами, но прежде всего соображениями престижа, стремлением оставаться первой скрипкой в «европейском концерте». Вторичность колониальной политики для правящих кругов Второй империи по отношению к европейским делам сочеталась также с общей индифферентностью и даже враждебностью к ней (особенно в годы Мексиканской авантюры) большей части французского общества. Неудивительно, что присутствие Франции в заморских владениях ограничивалось администраторами (как правило, военными), гарнизонами и исследователями-энтузиастами. Колониальная империя того периода представляла собой главным образом цепь опорных военных баз в ключевых местах побережья, позволявших контролировать важные торговые коммуникации, и ряд отдаленных мест для отбывания каторги (Гвиана, Новая Каледония). Ни одна колония, за исключением Алжира, где численность европейского населения к 1871 г. достигла 300 тыс. чел., не стала объектом хоть сколько-нибудь массовой миграции из метрополии.

Падение Второй империи (1870 г.) привело к новой паузе в заморской политике. Однако после установления Третьей республики (1875 г.) и прихода к власти умеренных республиканцев (1879 г.) Франция развернула колониальную экспансию, не сравнимую по своим масштабам с предшествующими эпохами. С 1880-х годов и до начала Первой мировой войны она принимала самое активное участие в грандиозной эпопее, которая получила название «раздел мира». Основными зонами ее интересов стали Африка, Дальний Восток и Океания. К 1914 г. французская колониальная империя уступала по величине лишь Великобритании: ее территория составляла 10 634 тыс. км²; на ней проживало более 58 млн чел. После победы в Первой мировой войне, получив мандат на управление бывшими германскими колониями Камеруном и Того (Версальский мир 1919 г.) и находившимися прежде под властью Турции Сирией и Ливаном (Севрский мир 1920 г.), Франция увеличила площадь империи на 625 тыс. км² с населением 5,5 млн чел.

Это впечатляющее превращение Франции за несколько десятилетий в великую мировую державу стало результатом глубокой социально-психологической трансформации французского общества. Можно сказать, что в последней трети XIX в. французская цивилизация расширяет не только свои пространственные границы, она меняет свою сущность, осознавая себя как нечто большее, чем она была прежде, и добавляя к своему традиционному европейскому (греко-римскому и христианскому) измерению новое – всемирное.

В Европе XIX столетия в великом историческом противостоянии универсализма и национализма перевес, казалось, склоняется на сторону последнего: после краха Наполеоновской системы континент раскалывается, национальные государства множатся и усиливаются, тогда как внутреннее напряжение в уцелевших европейских империях (особенно в Австрийской/Австро-Венгерской) постоянно нарастает. Однако в конце XIX в. на авансцену истории выходит новая форма политического универсализма – колониальные империи, которые создаются в большинстве своем национальными государствами. Универсализм торжествует, но уже не на европейском, а на более высоком уровне, в масштабах всей планеты.

Это явление имело, однако, не только общие, но и специфические для каждой страны причины. К общим в первую очередь относится наступление в последней трети XIX в. нового этапа глобализации – процесса, рожденного еще Великими географическими открытиями XV–XVI вв. Развитие капитализма, постепенное включение прежде изолированных регионов мира в единую коммерческую систему провоцировали поиск новых рынков сбыта и источников сырья. В усилившейся экономической конкуренции между странами, пережившими индустриализацию, идеальным решением становилось создание относительно замкнутой и постоянно расширяющейся системы метрополия – колония, в которой колонии обеспечивают метрополию сырьем, метрополия производит товары, а колонии их потребляют; одновременно дешевизна сырья делает товары, производимые в метрополии, более конкурентоспособными на мировых рынках. Для Франции, в частности, потребность в такой системе диктовалась не в последнюю очередь усиливавшимся торговым соперничеством на южноамериканских рынках с Великобританией и США (после окончания Гражданской войны 1861–1865 гг.). «Колониальная политика, – говорил один из ее главных апологетов, “создатель колониального меркантилизма” Жюль Ферри², – это дочь индустриальной политики»³.

Экономическая потребность индустриального государства в колониях дополнялась потребностью политической, тесно с ней связанной. Если в новых исторических условиях экономическое – и, следовательно, военное – могущество государства зависит в значительной степени от наличия у него колоний, то такое государство не может отказаться от колониальной экспансии хотя бы потому, что в противном случае оно неизбежно окажется проигравшим в обостряющейся политической борьбе между европейскими державами. Таким образом, в действие вступал принцип экспансионистского соревнования, часто подавлявший соображения экономической целесообразности. Колониальные державы чутко реагировали на действия друг друга, поэтому попытка одной из них установить контроль над стратегически важными пунктами в том или ином регионе мира неизбежно вела к его разделу между всеми участниками игры: «застолбив свой участок», иногда не имевший никакой ценности для экономики метрополии, они нередко на долгие десятилетия теряли к нему интерес, как свидетельствует пример многих островов Океании. Эта игра разворачивалась уже по собственным правилам, требуя – такова природа любой империи – экспансии «без конца», порой уже практически бессмысленной.

Вместе с тем у каждой страны были свои особые мотивы для участия в разделе мира. Во Франции важную роль сыграло поражение в войне с Пруссией 1870–1871 гг., которое нанесло сильный удар по национальному чувству. Утрата Эльзаса и Лотарингии серьезно скомпрометировала идею величия французской нации. Периодически повторявшиеся финансовые и экономические кризисы, политические скандалы (дело Вильсона 1887 г., Панамская афера 1892 г., дело Дрейфуса 1897–1899 гг.), давление со стороны крайне правых (буланжистское движение 1887–1889 гг.) и крайне левых (социалистическая агитация) делали республиканский режим весьма неустойчивым. В этих условиях концепция заморской империи, прежде находившаяся на обочине французской политики и культуры, стала приобретать не свойственную ей значимость. Колониальная экспансия начала восприниматься самыми разными социальными слоями как оптимальный путь возрождения страны. Главным носителем идеи заморской империи стало так называемое «колониальное лобби» – группа, выступавшая за активизацию колониальной политики. Люди, входившие в нее, относились к самым разным спектрам общества (ученые, исследователи, писатели, журналисты, дельцы, политики), и ими двигали самые разные мотивы – от научного интереса и любви к экзотике до чисто материальных соображений.

Но усилия этого лобби никогда не оказались бы столь эффективны, если бы пропагандируемые им ценности и взгляды не нашли благоприятного отклика во французском обществе. В эпоху Третьей республики, в отличие от прошлых периодов, идея заморской империи превратилась в неотъемлемую составляющую массовой культуры: французы приобщались к ней со школьной скамьи, они впитывали ее, посещая музеи и всемирные выставки, читая литературные произведения, они сталкивались с колониальной реальностью в различных сферах повседневной жизни: от колониальных товаров до рекламных изображений; многие из них следили за сообщениями о заморских экспедициях, как за интригой детективных романов. Миграция французов в колонии приобрела значительные масштабы: к 1914 г. численность белых колонистов достигла почти полумиллиона человек. Если в конце 1870-х – 1880-е годы колониальная экспансия еще встречала сильное сопротивление и в обществе, и в политических кругах, причем не только со стороны монархистов, радикалов⁴, социалистов, но и части умеренных республиканцев, таких как Фрейсине, Рибо или Делькассе⁵, то к 1890-м годам большинство французов «привыкло» к своей заморской империи. Более того, идея заморской империи стала одним из важнейших элементов французской национальной идентичности. Если неудача Тонкинской экспедиции 1885 г.⁶ вызвала у французов возмущение колониальной политикой собственного правительства, то в 1898 г. их гнев обратился уже против англичан, заставивших отряд Маршана⁷ уйти из Фашоды.

Идея заморской империи приобрела во Франции характер культуртрегерства. Гуманитарный и цивилизационный аспекты колониальной экспансии, утверждал Ферри в своей речи в палате депутатов 28 июля 1885 г., заключаются в том, что «у высших рас есть право цивилизовать низшие расы, поскольку это их долг»⁸. Концепция особой культурной миссии, которая восходит как к христианству с его универсализмом и призывом к обращению всех народов в истинную веру, так и к Французской революции с ее интенцией распространять среди всех народов идеалы свободы, замешивается в последней четверти XIX в., таким образом, на специфической разновидности расизма. Миссия Франции – в том, чтобы нести отсталым расам лучшие достижения и своего прошлого (наследие Античности, Возрождения, Просвещения), и своего настоящего (успехи науки и техники, права человека, демократический строй). Если раньше, особенно в эпоху Июльской монархии, расширение заморских владений, как правило, инициировалось честолюбцами в погонах (как ярко свидетельствует, например, история завоевания Алжира), то к концу XIX в. главным мотором экспансии становится само французское государство. Если прежде колонии рассматривались преимущественно как сфера деятельности военных или место принудительной изоляции антисоциальных элементов, то теперь для некоторых идеологов они представляются своеобразным «полигоном прогресса», где проходят апробирование новые социальные, политические и экономические технологии. И даже католическая церковь, сталкиваясь со все большей секуляризацией французского общества, обращает на колонии свои взоры в поисках новых питомцев, еще не испорченных пагубным влиянием атеизма.

Так, Франция, жаждавшая реванша в Европе, нашла компенсацию в колониальном мифе. Этот миф, скрывавший порой страшную реальность Заморской Франции, сумел сохранить свою витальность до Великой войны 1914–1918 гг. Однако ему была суждена участь всех мифов, и уже в межвоенные годы он начал рушиться, чтобы после Второй мировой войны исчезнуть навсегда вместе с самой Французской колониальной империей.

2. У африки в плену: жизненный путь Пьера Саворньяна де Бразза

Пьетро Паоло Франческо Камилло Саворньян ди Брацца (Пьер-Поль-Франсуа-Камиль Саворньян де Бразза) родился в Риме 25 января 1852 г. в знатной итальянской семье. Его отец Асканио, граф Черньеу Саворньян ди Брацца (1793–1877 гг.), принадлежал к древнему венецианскому роду. По семейной легенде, он вел свое происхождение от Севериана Аквилейского, внука императора Либия Севера⁹, заложившего в 462 г. первый камень в строительство будущего родового замка Саворньянов во Фриули¹⁰. Преданный идеалам Венецианской республики и непримиримый враг Габсбургов¹¹, он дал в юности клятву не иметь семьи, чтобы не поставлять сыновей на службу австрийской короне. Он преклонялся перед Наполеоном I, принесшим итальянцам мимолетную надежду на освобождение; он помнил перстень на руке матери, Джулии Пикколи, подаренный, по преданию, императором в 1797 г. во время краткой остановки в Пальманове на его триумфальном пути к Вене¹². Достигнув совершеннолетия, Асканио ди Брацца покинул Италию, решив вернуться домой только тогда, когда там не будет австрийских мундиров. Он провел многие годы во Франции и Англии. Ум, изысканные манеры, безупречный французский язык открывали чужестранцу двери парижских салонов. Его воспринимали как равного в художественных и литературных кругах Лондона; он был знаком с Вальтером Скоттом. Когда великий Антонио Канова¹³ предложил Асканио обучить его искусству ваяния, тот приехал на короткое время в Италию, а затем вновь пустился в путешествия, на этот раз по Средиземноморью: он посетил Грецию, Турцию, Египет и даже поднялся по Нилу до Судана.

После долгих странствий уже сорокалетним мужчиной Асканио возвратился на родину, но не во Фриули, остававшийся под владычеством Австрии, а в Рим, где встретил свою будущую супругу Джачинту Симонетти (1817–1907 гг.). Джачинта, как и он, была родом из знатной семьи: ее родители – отец Филиппо Симонетти, маркиз Гавиньяно, и мать Маддалена Маккарани – происходили из римских патрицианских родов, а ее бабка по материнской линии была потомком знаменитой фамилии Приули, давшей Венеции трех дожей¹⁴. Чтобы не нарушать клятвы юности, Асканио перешел в папское подданство, получив по решению Совета нотаблей статус римского патриция, и заключил в 1835 г. брак со своей юной избранницей. Союз с наследницей Симонетти и Маккарани значительно расширил и без того немалые земельные владения ди Брацца. Вскоре Асканио стал членом римской Коллегии хранителей (conservatori)¹⁵; в его ведении находился Музей Капитолия.

Несмотря на различие взглядов (мать – глубоко верующая католичка, отец – убежденный республиканец), в семье царила атмосфера любви и взаимопонимания. Родители будущего покорителя Конго, чуждые светской суете, следовали патриархальному укладу жизни. «Скорее спартанцы, чем римляне»¹⁶, они воспитывали детей в суровых условиях – «комнаты были холодными, кровати жесткими, еда простой и в малом количестве»¹⁷. Что касается педагогических принципов, то во главу угла ставилось свободное развитие личности – никакого принуждения, никаких уговоров, даже подсказки при выборе решения, т. е. всего того, что могло бы помешать естественному становлению характера. Неудивительно, что все дети (в большинстве своем мальчики¹⁸) избрали разные пути в жизни; только Джакомо, младший брат Пьетро, стал, как и он, исследователем Африки¹⁹. Но было одно, что объединяло их, – глубокое уважение к предкам и высокое чувство долга.

С раннего детства Пьетро ди Брацца мечтал о дальних странах. Он жадно читал приключенческие романы (Даниеля Дефо, Фенимора Купера, Майна Рида и других), заполнявшие бесчисленные полки домашней библиотеки. Он погружался в изучение древних карт и атласов, его притягивали к себе белое пятно на Африканском континенте между Лагуатом²⁰ и Томбукту²¹ и слова terra incognita в зоне экватора. Он мог бесконечно слушать рассказы отца о его странствиях по свету; когда же в память о них тот принялся расписывать фресками старые стены родового замка во Фриули, сын потребовал подробных комментариев о морях, городах и портах, которые возникали перед его восхищенным взором. Воображение мальчика тревожили бивни слона на гребне геральдического щита графов ди Брацца. В прошлом многие его предки участвовали в морских сражениях против турок и на кораблях венецианского флота доплывали до африканского побережья, откуда, вероятно, и привезли этот экзотический символ. Но самым притягательным персонажем для Пьетро был двоюродный дед, покинувший молодым родной дом, он долгое время не давал о себе знать; говорили, что он побывал и в Америке, и в Африке, и даже в Китае.

Начальное образование Пьетро, как его братья и сестры, получил у домашнего учителя. В 1862 г. ребенка отдали в иезуитскую школу. Кроме математики и естествознания, его не интересовали никакие другие дисциплины, на уроках латинского и греческого он тайком читал свои любимые книги. Самое большое удовольствие ему доставляли занятия по астрономии с Анджело Секки²², в обсерватории которого он мог пропадать часами. Преподобный отец, знавший, о чем мечтает его ученик, посоветовал ему нанести визит адмиралу де Монтеньяку²³, посетившему Рим в 1865 г. Тринадцатилетний мальчик, который с порога срывающимся голосом крикнул: «О, адмирал, возьмите меня к себе во французский флот!», покорил прославленного моряка. С этого момента судьба Пьетро ди Брацца (отныне Пьера де Бразза) была решена.

В 1866 г. он уже в Париже, где сначала учится в иезуитском коллеже Св. Женевьевы (1866–1868 гг.), а затем 22 сентября 1868 г. поступает в Военно-морское училище²⁴ («Борда») на правах иностранного слушателя. Успехи Пьера в науках довольно скромные, зато он среди первых на учебном корабле. Окончив в 1870 г. училище сорок четвертым из шестидесяти двух выпускников того года, де Бразза получает назначение в Южную Атлантику – наконец-то сбываются его мечты! Но разразившаяся франко-прусская война нарушает планы аспиранта 2-го класса²⁵. Он забрасывает Министерство военно-морского флота настоятельными просьбами отправить его на театр военных действий. Желание Пьера удовлетворено – он будет служить на крейсере-фрегате «Реванш», бороздящем воды Северного моря. С борта корабля он посылает ходатайство о предоставлении ему французского гражданства.

По окончании войны де Бразза получил назначение на корабль «Жанна д’Арк», входивший в состав Средиземноморской маневренной эскадры, которому было поручено доставить военный десант на побережье Алжира для подавления восстания кабилов²⁶ в Суммамской долине²⁷. Тогда он впервые вступил на африканскую землю и тогда же, свидетель жестокой расправы с повстанцами, осознал недопустимость насилия по отношению к «отсталым» народам.

Вернувшись в Париж и сдав экзамен на аспиранта 1-го класса, де Бразза был приписан к штабу контр-адмирала Кильо²⁸, командующего Южноатлантическим военно-морским дивизионом, в задачу которого входила борьба с работорговлей у западных берегов Африки. Весной 1874 г. фрегат «Венера» бросил якорь в устье Огове. Воспользовавшись увольнительной, де Бразза с двумя друзьями доплыл на пироге до ближайшего селения, где вступил в контакт с его жителями и обменял швейные иголки на местное оружие. Это первое общение с туземцами еще больше укрепило в молодом офицере желание продолжить дело Альфреда Марша²⁹ и Виктора де Компьеня³⁰, исследовавших в 1872–1874 гг. Среднюю Огове и вынужденных прекратить разведку из-за враждебности меке³¹. 23 июня 1874 г. де Бразза обратился с письмом к министру военно-морского флота и колоний (этот пост уже занимал де Монтеньяк) с просьбой дать согласие на экспедицию в бассейн Огове. Его целью было выяснить, судоходна ли эта река в своем верхнем течении и можно ли добраться по ней во внутренние области Африканского континента – открытие этого пути способствовало бы расширению торговых контактов с местным населением, что отвечало интересам Франции.

Чтобы ускорить принятие решения, де Бразза берет отпуск и в августе 1874 г. едет в Париж, где узнает о предоставлении ему французского гражданства³². К сожалению, при получении желанного статуса аннулируются все воинские звания, присвоенные ему как иностранцу. Он теперь простой матрос. Для зачисления в офицерский состав военно-морского флота ему необходимо сдать экзамен на чин капитана дальнего плавания. Готовясь к нему, де Бразза одновременно собирает информацию для предстоящего похода, знакомится с исследователями, побывавшими в разных частях света, в том числе с Маршем и де Компьенем³³, а также с видными политиками – Леоном Гамбетта³⁴ и Жюлем Ферри³⁵, поборником «мирной колонизации»; в будущем и тот и другой станут его друзьями и покровителями.

15 февраля 1875 г. адмирал де Монтеньяк подписывает приказ о назначении Пьера де Бразза, уже кадрового офицера, руководителем экспедиции в Экваториальную Африку; ее спонсируют Министерства военно-морского флота и колоний, иностранных дел, народного просвещения, Парижское географическое общество³⁶; свой вклад вносят сам Бразза и его итальянские родственники. В состав экспедиции входят Марш, врач Ноэль Балле³⁷ и флотский квартирмейстер Виктор Амон. Де Бразза – самый молодой среди них, ему в этот момент двадцать три года.

10 августа 1875 г. на борту «Луаре» путешественники отплыли из Бордо и взяли курс на африканское побережье. Прибыв 4 сентября в Сен-Луи, они набрали команду лапто³⁸ и вместе с ними 20 октября высадились в Либревиле³⁹. Отсюда корабль береговой охраны «Марабу» доставил их 12 ноября в Ламбарене⁴⁰. Получив у местного правителя Реноке⁴¹ пироги и гребцов, 13 января 1876 г. де Бразза со своими спутниками покинул это селение. Так началась их первая экспедиция по Огове.

Исследователей ожидали неимоверные трудности. Речь шла не только о тяжелом климате (жара и влажность) и о тропических болезнях (ни один европеец не выносил более двух лет в этих краях). Основной проблемой была проблема вхождения в чужую цивилизацию. Единственно возможным способом для ее разрешения де Бразза считал «мирную экспансию». Только так можно было продвигаться по незнакомой стране, только так можно было получить продовольствие, проводников, пироги, гребцов и, что особенно важно, право на беспрепятственное плавание по Огове (река делилась на участки, каждый из которых контролировался каким-нибудь одним из прибрежных племен). Чтобы растопить лед недоверия местных жителей к белому человеку, де Бразза всячески демонстрирует уважение к их укладу жизни, не отказывается селиться в их хижинах и принимать их пищу, изучает местные наречия, охотится вместе с ними, участвует в деревенских празднествах, исполняет обязанности третейского судьи, а главное, выказывает высокое почтение к вождям, даря им щедрые подарки и терпеливо выслушивая их неторопливые речи.

Уже после первой встречи с Реноке, королем иненга, о Пьере де Бразза распространилась слава как о «добром белом» и даже «волшебнике», которая начала опережать его. Когда же разнеслась молва, что он освобождал невольников, выкупая их у хозяев, его стали называть «Отцом рабов». Правда, не всегда миролюбивая дипломатия оказывалась действенной. Возникали ситуации, при которых приходилось прибегать к жестким мерам и даже брать в руки оружие – однажды де Бразза застрелил одного туземца, угрожавшего его жизни и жизни его спутников.

Экспедиция длилась три с половиной года. За двадцать первых месяцев было пройдено 740 км, из которых половина по неизведанной территории. В июле 1877 г. исследователи достигли водопадов Пубары, за ними Огове была практически несудоходна. Это нежданное открытие, однако, не охладило их желания продолжить поиски дороги во внутренние области Африки. В своем верхнем течении Огове резко отклонялась на юг. Они же пошли на восток, на этот раз по суше, и в июне 1878 г. натолкнулись на небольшую речушку Нгампо, относящуюся к другой речной системе. Нгампо впадала в Алиму, которая, по словам носильщиков-туземцев, несла свои воды в могучую реку, откуда до них доходили европейские товары (де Бразза тогда не знал, что это Конго⁴²). Алима находилась под контролем воинственного племени апфуру, и, когда в начале июля де Бразза со своими людьми стал спускаться по ней, апфуру преградили им путь и атаковали со всех сторон. Отряд был вынужден, побросав лодки, спешно покинуть эту негостеприимную землю, совершив нелегкий ночной переход по болотистому берегу. Враждебность апфуру объяснялась тем, что в феврале 1877 г., незадолго до появления французской экспедиции, по их владениям с огнем и мечом прошелся знаменитый Стэнли⁴³, и поэтому в каждом белом они видели врага.

Оказавшись на дружественной территории, путешественники решили повернуть на север. Поход этот оказался чрезвычайно тяжелым. Хотя местные племена были настроены миролюбиво, они не могли предоставить им продовольствие – страна голодала после страшной засухи. Из-за болезней и недоедания отряд терял последние силы, и де Бразза пришлось разделить его на две части: самые слабые под началом Балле и Амона вернулись к прежней стоянке у Пубары, сам же де Бразза с шестью сенегальцами и десятью носильщиками продолжил разведку в северном направлении. В июле 1878 г. они вышли к бассейну Ликвалы, правого притока Конго, и в начале августа пересекли экватор, но приближение сезона дождей заставило путешественников повернуть обратно, к месту слияния Огове с Пассой, где их ждали Балле и Амон. Вновь объединившийся отряд без труда добрался на пирогах до устья Огове и вскоре достиг Либревиля.

Уезжая на родину, отважные исследователи увозили с собой ценные сведения о природе Экваториальной Африки, ее богатствах и ее народах. Их с нетерпением ждали в Европе; в течение трех лет пресса подробно информировала читателей о перипетиях экспедиции – в газетах и научных журналах оперативно печатались отчеты и письма ее участников. В общественном мнении де Бразза воспринимался как герой, жертвующий собой ради славы Франции: власти готовили посвящение его в рыцари Почетного легиона. В конце декабря 1878 г. на Орлеанском вокзале прибывших встречали друзья, официальные лица, члены Парижского географического общества, многочисленная толпа. Правда, главный триумфатор был настолько истощен, что сын адмирала де Монтеньяка Пьер еле узнал в этом покрытом лохмотьями скелете своего друга детства.

Не успел де Бразза восстановить свои силы, как снова стал рваться в Африку. Его звали туда не только открытия и исследования. Торопить события заставляла необычайная активность Леопольда II⁴⁴, претендовавшего на свободные территории в Экваториальной Африке. В 1876 г. бельгийский король инициировал созыв в Брюсселе Международной географической конференции. Результатом ее стало создание в 1877 г. Международной Африканской ассоциации, которая провозгласила своей главной задачей приобщение к «цивилизации» народов Экваториальной Африки. В 1878 г. под покровительством короля был организован Комитет по исследованию Верхнего Конго, ставивший перед собой, прежде всего, коммерческие цели. Для их осуществления Леопольд II привлек на службу Стэнли. Он предложил сотрудничество и де Бразза, но тот решительно отказался: «Я французский офицер, и если Его Величество желает что-либо от меня, Ему придется договариваться с правительством моей страны»⁴⁵.