«Оранжевый – хит сезона. Как я провела год в женской тюрьме» kitobidan iqtiboslar
Тюремная система учит, как выживать за решеткой, а не как жить на свободе, и эти знания не слишком конструктивны как для нас, так и для общества, в которое мы возвращаемся из тюрьмы.
Безумная концентрация людей приводит к безумному поведению.
Уэйнрайт стала соседкой работавшей на складе Лионель, которая прекрасно умела утихомиривать непокорных чернокожих. («Девочка, ты лучше научись себя вести, а то я тебе так по башке дам, что мало не покажется!
Я многому научилась за пять месяцев, проведенных в тюрьме: теперь я умела протирать пыль прокладками, чинить электропроводку, отличать лучших подруг от романтических парочек, к месту ругаться по-испански, понимать разницу между «дела ничего так» (хорошо) и «дела так себе» (плохо), быстрее рассчитывать сроки отсидки, за милю чуять продажных девок и проводить черту между нормальными надзирателями и теми, от кого ничего хорошего ждать не приходилось. Я даже освоила один рецепт из тюремной кухни: чизкейк.
Во многих американских тюрьмах женщинам-заключенным приходится рожать в наручниках, это жестокая и варварская практика
Я внимательно смотрела на Ларри, сидевшего напротив меня за столиком в комнате свиданий. Он казался усталым, под его глазами темнели круги. Я вспомнила, как йогиня Джанет однажды сказала о наших любимых: «Они мотают срок вместе с нами».
Некоторым тюремщикам особенно нравится обладать властью над другими людьми. Их превосходство над заключенными так и сочится из всех пор. Они считают своей привилегией, правом и обязанностью сделать тюрьму как можно более мрачным местом, угрожая заключенным, унижая их и при первой же возможности лишая их и без того немногочисленных прав.
Обычно в ответ на тюремные заявления о вере и рассуждения о религии я лишь закатывала глаза и быстро меняла тему. Я считала, что каждому должно быть позволено отправлять культ в соответствии со своими верованиями, однако огромное количество тюремных пилигримов лишь симулировали веру. В один месяц они носили на голове контрабандные салфетки, якобы исповедуя ислам, а в другой – появлялись на буддистской медитации, стоило им только понять, что таким образом можно увильнуть от работы
К некоторым заключенным никогда никто не приходил – они совершенно отгородились от внешнего мира. Их не навещали ни дети, ни родители, ни друзья. Некоторые из них сидели на другом конце света от своего дома, а другие и вовсе не имели дома. Были женщины, которые категорически не хотели, чтобы кто-то из близких видел их в таком унылом месте, как тюрьма. В общем, чем дольше ты сидел, тем реже к тебе приходили. Я переживала за свою соседку Натали, восьмилетний срок которой как раз подходил к концу. Она каждый вечер разговаривала по телефону со своим молодым сыном и получала много писем, но за тот год, что мы прожили вместе, к ней так никто ни разу и не пришел. Однако я чувствовала, что в нашем узеньком отсеке между нами стоит негласная стена приватности, и потому никогда не спрашивала ее об этом.
И все же я впервые поняла, что мой выбор сделал меня ответственной за их неурядицы. Я способствовала их зависимости.
Долгосрочная принудительная работа с наркоманами на воле, вероятно, привела бы меня к тому же выводу и стала чертовски более полезной для общества. Однако современная система правосудия не предполагает реституции, при которой правонарушитель лицом к лицу сталкивается с нанесенным им ущербом и пытается загладить свою вину перед людьми, которым он навредил.
