Kitobni o'qish: «Лес видений»
Пролог
Огарок свечи, размером не больше детского пальчика, едва мог осветить самую лучшую, самую большую светлицу, расположенную в передней части дома. За закрытыми ставнями бушевала непогода, словно все восемь ветров столкнулись между собой и начали биться не на жизнь, а на смерть, но здесь, в тепле и светле, было почти совсем нестрашно.
Батюшка уже почти дремал, сидя на краешке дочериной постели, однако Немила не собиралась его отпускать без ещё одной сказки, тем более что она была уверена: он и сам не прочь посидеть с ней ещё немного, пока есть такая возможность, пока не нужно снаряжаться в далёкий путь.
– Батюшка, не хочу спать! Хочу ещё сказку! – скомандовала она и незаметно зевнула.
Батюшка глубоко вздохнул, отчего его плечи сначала поднялись, а потом плавно опустились, и, пытаясь скрыть усталость в голосе, спросил:
– Хорошо, Немилушка, какую сказку ты желаешь услышать? О кикиморе и лешем? О водяном, о русалках? Или об одноглазом лихе?
Она скорчила рожу и высунула язык.
– Скучно, батюшка! Ты мне уже много раз о них рассказывал! Злоба сказала, что не существует никаких кикимор и лихов одноглазых! А если бы существовали, то я бы их обязательно встретила, правда же? Я же столько раз гуляла по полям, по лесам, у речки, и никого не видела!
Немила не упомянула, как испуганно переглядывались сестрицы, пока пытались убедить её, и как тщательно потом измеряла Злоба молоко в блюдце, а Нелюба пересчитывала иголки, думая, что этого никто не видит. Батюшка усмехнулся, погладил дочь по голове, натянул ей на плечи одеяло.
– Немилушка, так ты ж радоваться должна, что никогда их не встречала, а то лишился бы я тебя и плакал бы сейчас горькими слезами.
Немила заёрзала, села на постели, внимательно посмотрела в лицо, застывшее напротив, а потом хихикнула:
– Батюшка! Я вижу улыбку в твоих усах! Шутишь ты!
– Ты ведь тоже шутишь, а значит, и я могу, – спокойно ответил тот. – Все они существуют, духи леса, воды, полей и духи дома. А иначе, разве передавали бы люди из уст в уста сказания о них? Просто не любят они, когда любопытные люди суют нос в их дела, поэтому прячутся, и являются только плохим людям, которые их покой тревожат.
– А я тоже плохая? – спросила Немила. Не было для неё приятнее занятия, чем подластиться к батюшке, увидеть обожание в его глазах, получить очередное подтверждение, что он выделяет её из сестёр, и свой вопрос она задала именно за этим.
Но батюшка знал её как облупленную, поэтому настойчиво уложил в кровать и снова натянул одеяло, до самого подбородка.
– Ну-ка, ложись! И пообещай мне, что не будешь ходить в лесную чащу, – строго наказал батюшка. – И к речке не ходи в одиночку, а то русалки обязательно утащат такую милую девочку к водяному. Ты же не хочешь замуж за мокрого, холодного дядьку с хвостом? Будешь жить в тихой заводи, обматываться тиной, а старшие русалки будут помыкать тобой и заставлять выполнять разные поручения.
Немила только на миг представила себе такое будущее и резко замотала головой:
– Не надо мне водяного! И русалок этих, бр-р-р! Мне и дома хватает поручений!
Сёстры вечно гоняли её, младшенькую – то воды натаскай, то скотину накорми, то в доме прибери – а она мало того, что ненавидела любую работу выполнять, белые ручки свои марать, так ей ещё совсем не нравилось пренебрежение, которое она видела в каждом слове, каждом жесте сестёр. Кто они такие, чтоб ей указывать? Вот что думала Немила, но батюшка в любых спорах по поводу домашнего хозяйства ничью сторону не занимал, говоря, что все должны трудиться поровну.
Страшно обидно было Немиле это слушать, ведь ей вечно казалось, что сёстры взваливают на неё слишком много, специально нагружают, чтобы отомстить за то, что она у батюшки – любимица, и как будто этого мало, так она ещё и гораздо красивее их, и милее; Немила всем нравилась, всем – но не сёстрам.
– Батюшка! – воскликнула Немила, озарённая догадкой, и спросила, постепенно понижая тон голоса, пока тот нет перешёл в шёпот. – Так ты, значит, и правда потому не пускаешь меня гулять, что боишься, как бы меня водяной или леший не украл? А не потому, что я могу заблудиться в лесу дремучем?
– Да-да, именно поэтому… – с убедительным видом закивал головой батюшка, продолжая при этом клевать носом. – Доченька, раз ты не хочешь слушать сказки, тогда, может быть, я расскажу тебе историю про братьев Кия, Щека и Хорив и их сестру Лыбедь?
Немила слышала эту быль много, много раз, но она была не против выслушать её снова, не в последнюю очередь оттого, что царица Лыбедь вызывала у неё искреннее восхищение своим умом, неземной красотой и смелостью, а также умением перевоплощаться в прекрасную белую лебёдушку, которое было даровано ей богиней Марой. Не одна Немила восхищалась легендарной основательницей: все девочки в деревне любили царицу Лыбедь, а потому во время игр не находили лучшего удовольствия, чем завернуться в кусок белоснежной скатерти, которую взрослые приберегали для особых случаев, и расхаживать в таком виде, подметая полами своего «платья» дорожную пыль и грязь. А чтобы образ был полный, тащили девочки у матушек своих и сестёр старших разные украшения: бусы, ленты, а однажды Немиле даже удалось стащить у мастерицы Нелюбы недоделанный кокошник. Вот тогда-то она стала точь-в-точь Лыбедь! Только, к сожалению, ненадолго, потому как выловила её потом средняя сестра и надавала тумаков. Но с какой радостью Немила вспоминала, как смотрела на своё отражение в отполированном блюдце! на русые волосы, что выделялись на фоне белых кокошника и скатерти, на нащипанные до румянца щёки и облизанные до блеска губы, на голубые глаза с белёсыми ресницами, как у лошади. Загляденье! И предпочитала она не вспоминать о том, что последовало далее, о том, как оттаскала её Нелюба за косу да прутиком по рукам отхлыстала. В тот раз не побежала Немила жаловаться батюшке, потому что знала – за дело получила. И оно того стоило.
Батюшка с молчаливого одобрения дочери начал свой рассказ:
– Давным-давно жили трое братьев, Кий, Хорив и Щек, и их сестра Лыбедь. Кий и его братья не могли долго усидеть на месте, такие уж они уродились на свет. Все вместе много странствовали – смотрели, как люди живут в разных частях света, где нравилось, там ненадолго оседали, но потом снова пускались в путь. Но не праздно они шатались, а с целью благой: искали место определённое, чтобы собственный город построить. Сестрица Лыбедь братьев везде сопровождала, поскольку не было у них в целом мире никого больше – только они четверо.
Однажды пошли они от Славутича на запад, в земли неизведанные, по правому берегу речки небольшой, но полноводной и богатой рыбой. Шли они несколько дней, пока не вышли к тому месту, где речка та обратно в Славутич впадала, и решили тут остановиться. Место было удобное, земля – плодородная и жирная, а с севера надёжной защитой служили два больших холма, на одном из которых сразу захотелось Кию поставить терем, уж очень оттуда обзор был удобный и радующий глаз.
Собрал Кий народ, привёл в земли новые, и началось заселение. Потихоньку отстроили град, а на холме, как хотелось Кию, вырос белокаменный терем, где и зажили все вчетвером: три брата и сестра. Но тучи несчастья сгустились вскоре над городом, ибо одним солнечным летним днём прогуливалась Лыбедь по саду, который разбила на вершине холма, как вдруг над нею и над всем замком нависла чёрная тень, которая стремительно приближалась и росла. Всего пару мгновений прошло, а Хорив и Щек, ставшие свидетелями ужасного события, и двух шагов не успели ступить, как упал на землю змей трёхголовый, схватил когтищами хрупкую девицу и обратно в небо взмыл.
Страшную тень увидели и внизу, в долине. Ёкнуло сердечко у Кия, домой он поспешил, но к тому времени, как на вершину холма ступил, фигура змея превратилась в тёмную точку и почти растаяла вдали. Загоревали братья, но Кию единственному достало смелости признать, что нет у них иного выхода: только отправиться в края дальние, чтобы вызволить из лап змея крылатого любимую сестрицу.
И ответил Щек:
«Негоже город бросать без присмотра, так ведь можно вернуться и обнаружить, что терем твой уже кем-то занят. Лучше я останусь, пригляжу тут за всем».
И возразил Хорив:
«Негоже нам, братец, сестрицу вызволять, чай, не женихи мы ей. Лучше объяви на весь белый свет, что тот, кто освободит прекрасную Лыбедь из лап змеевых, тот на ней и женится. Авось кому и повезёт одолеть змея».
Не послушал Кий Хорива, в путь дальний снарядился, а братьям обоим наказал за градом присматривать.
«И ежели не вернусь, то служите здесь честью и правдой до конца дней своих. А пока не отбыл, нарекаю я град этот по имени нашей сестры драгоценной, Лыбедью».
Пустился Кий в путь и пропал. Времени уж много прошло, когда Щек и Хорив стали беспокоиться о брате, и то с подачи жителей, которые начали роптать, мол, уже двое пропали из-за змия, надо бы что-то делать, пока тот ещё кого не утащил.
«Надо бы по следу пуститься», – с намёком сказал Хорив, а Щек ответил: «Давай же, иди, а я тут подожду, пригляжу за всем».
На то возразил ему Хорив: «Ты, братец, второй по старшинству. Тебе и идти».
А Щек в ответ тоже нашёлся: «Вот именно, я второй, мне и править после Кия вторым. Так что ты иди».
Долго они спорили, кому на поиски брата идти, да так и не порешили. Каждый боялся, что за время его отсутствия другой брать всю власть себе заберёт. А одним утром произошло поистине чудо: на пороге замка возникла красавица писаная, в нарядах дорогих да в каменьях драгоценных, на голове у неё шапочка, отороченная мехом, как влитая сидела, а за поясом меч торчал, с остриём блестящим и рукоятью, каменьями усыпанной. Узнали в той девице братья сестру свою, и в ноги ей упали с извинениями за то, что не спасли её.
А Лыбедь снисходительно ответила:
«От вас-то я многого не ожидала, но как мог мой любимый братец Кий бросить меня на произвол судьбы?»
Тут побелели Щек и Хорив лицами, и тогда Лыбеди без слов стало всё ясно: раз не дошёл Кий до пещеры змиевой, значит, беда его в пути настигла. Загрустила она, в думы свои погрузилась, а Щек и Хорив на бедную сестрицу с вопросами накинулись: «Скажи-как нам, Лыбёдушка, как ты от змия ушла и откуда на тебе наряд такой ослепительно-прекрасный?»
Ответила Лыбедь голосом тусклым: «Сам он меня отпустил, когда понял, что никто не будет с ним за меня биться. А ценности я у него в игры азартные выиграла, от скуки».
«И много у змия богатств ещё осталось?» – спросили братья.
«Много. Но вы роточки свои не разевайте. У змия того три головы с тремя огромными пастями. Только подойдёте к нему, как он вас сцапает острыми когтями и съест».
Трусливы братья были, испугалися они сами к змию трёхглавому лезть, и тогда каждому из них другая мысль в голову пришла. И сказал Щек:
«Сестрица дорогая, а зачем тебе этот меч? Подари мне его, как своему будущему царю».
Рассмеялась Лыбедь горьким смехом:
«Ты глуп, как бревно, братец! Мой это меч, и владею я им получше любого из вас! А царём тебе не стать, покуда Кий жив. Я знаю, что жив он, и я его найду. Ежели в вас совесть проснётся – догоните меня».
Щек и Хорив снова принялись спорить, кому Кия идти искать. А Лыбедь махнула рукой на спорщиков и в тот же день в путь обратный пустилась. Дюже волновал её вопрос, где же они с братом разминулись. Пошла Лыбедь куда глаза глядят, избегая дорог протоптанных, да не заметила, как в чаще дремучей заплутала. Кричала она «Ау!», звала Кия, но ответом на её клич служили лишь крики лесных птиц. Долго плутала она, пока не вышла к избушке – маленькой, неказистой, во всём виде которой скользила заброшенность и одинокость. На всякий случай постучала Лыбедь, и на её удивление изнутри отозвались. Старушечий голос проскрипел: «Входи, гость незваный», и она вошла.
Немила невольно хихикнула, когда батюшка изобразил голос старушечий, и с большим интересом принялась слушать дальше, тем более что самое интересное было ещё впереди.
– Внутри домика сидела сухая невзрачная старушка, которая выглядела под стать своему жилищу. Лыбедь сразу поняла, что добродушия ей ждать не стоит, но попыталась выведать у старушки, не видела и не слышала ли та чего о Кие.
«Подойди-как поближе и присядь, – проворчала старуха. – Надоть мне тебя получше видеть и слышать».
Послушалась Лыбедь, присела напротив старухи, а та заинтересованным взглядом по мечу скользнула и шапку соболиную принялась разглядывать с нескрываемым интересом.
«Говоришь, брат возлюбленный пропал? Что же, могу я быстренько найти его, но сделаю это не за просто так. Шапку свою отдай, тогда получишь, что просишь».
Лыбеди старуха не шибко понравилась, но она не раздумывая и без сожаления рассталась с вещью, которая ей особо и не принадлежала.
Старуха надела шапку на голову, повернула её набекрень и исчезла, а спустя несколько мгновений снова на том же месте появилась, сияя широченной улыбкой. Оказалось, что шапка та не простая, а невидимка, однако, Лыбеди не было жалко потери: переживания о Кие заполняли все её мысли.
«Бабушка, а теперь помоги, пожалуйста!» – взмолилась она.
«Вижу, меч ты свой теребишь от нетерпения. Смотри не махни им ненароком, – едко заметила старуха. – И не бабушка я тебе. Называй меня Баба-яга. А теперь бери корзинку, вон ту, самую большую, и пойдём братца твоего искать».
Ужасное открытие ждало Лыбедь. Корзинка, как выяснилось, не для ягод и грибов предназначалась, а для косточек киевых. «Любопытной твой братец смертью погиб, смотри-ка, какая вмятина на черепе. Ох, жаль, эту историю он уже не расскажет», – Баба-яга покачала головой и ухмыльнулась, и от этой ухмылки Лыбедь выронила корзинку, бросилась наземь и зарыдала горькими слезами. Яга не мешала, сидела себе рядом, косточки перебирала и складывала их обратно в корзину. А когда рыдания стали потише, она вкрадчиво шепнула:
«Хочешь, чтобы Кий снова ожил? Отдай мне меч свой, и тогда я научу тебя, как вернуть его с того света, вырвать из лап самой Смерти».
Лыбедь не думая согласилась с предложением Яги, сняла с пояса меч и кинула на землю. А Яга ловко наклонилась, подобрала его, вынула из ножен, потом засунула обратно и застегнула на поясе. Затем она громко свистнула, после чего настигло Лыбедь ещё одно потрясение: отовсюду к Яге стало стекаться зверьё разное, от белки до лося, и каждый нёс, за щекой, меж зубов или в лапах, куски тела человеческого. И когда корзина заполнилась доверху, то Яга скомандовала: «А теперь неси своего возлюбленного ко мне домой, сейчас самое сложное начнётся».
В избе первым делом затопила Яга печь, а потом вывалила кости Кия на хлебную лопату и туда же, в печь, засунула, закрыла заслонку и велела ждать, пока с той стороны стук не раздастся. Не могла Лыбедь поверить в происходящее, но скоро из печи и правда стук раздался, а когда Яга заслонку открыла, то явился на свет божий сам Кий, живой и здоровый. Бросилась Лыбедь его обнимать-целовать, а Баба-яга вежливо отвернулась, дабы не смущать вниманием две родственные души.
Оделся Кий в свою невесть откуда взявшуюся старую одежду, и усадила их Яга отвары травяные пить, да историю свою рассказывать. И узнали Яга с Лыбедью, что со смертью Кия дело было нечисто. «Напала на меня целая банда, – вещал Кий, полулёжа на лавке. Он ещё не оправился после возвращения, а потому говорил медленно, через силу, постоянно прерывая свой рассказ, чтобы перевести дух и вспомнить пережитое. – Разбойники с лицами страшными, коих вовек я не забуду. А самое ужасное, что по разговорам их я понял – мои собственные братья, моя кровь и опора, они подослали моих убийц». После этого откровения Яга, единственная, кто пребывал в приподнятом настроении, предложила брату и сестре переночевать.
«На ночь глядя я вас всё равно не отпущу. А уж с утра идите на все четыре стороны», – добавила она. Лыбедь с Кием только рады были. В лесу ночью особенно страшно, а уж когда защитить себя нечем – тем более. Одна проблема – не спалось им в ту ночь ни в какую. Легли они, дождались, пока Яга не захрапит, и шёпотом принялись обсуждать своё возвращение. По виденью Кия всё было очень просто: решил он, что не будет братьев убивать, но изгонит непременно. «Их двое, а ты один», – робко заметила Лыбедь.
«Нас тоже двое, – возразил Кий. – И ты сильна, как ни одна из женщин, что я встречал в своей жизни. Вдвоём мы их легко одолеем».
Но уверенность Кия не добавила Лыбеди душевного спокойствия, и разработала она план коварный, чтобы наверняка от братцев избавиться. Предложила Лыбедь выкрасть у Бабы-яги шапку-невидимку и меч в придачу, да уйти с этим добром затемно, пока та не проснулась.
Поначалу не понравился Кию план, воспротивился он, напомнил Лыбеди, что только благодаря Яге он жив, но и Лыбеди было, что на это ответить:
«Киюшка мой, так мы только попользоваться возьмём, а потом всё вернём. Не забывай, эти вещи были когда-то моими».
В конечном счёте уговорила она брата на подлость. Вдвоём они аккуратно стащили с печи обе вещицы – Лыбедь взяла себе шапку, а меч достался Кию – и пошли они быстрым шагом через лес, Кий первый, а Лыбедь вслед за ним.
Уже к рассвету добрались они до града своего спящего. Тихонько пройдя по улицам, взобрались на холм и в терем свой царский пролезли, где разбудил Кий братьев-предателей и предложил им честный поединок устроить.
«Кто выиграет, тот и останется в замке, а остальные пусть выметаются и новое место себе ищут», – так он и сказал, сурово сдвинув брови.
Братья испугалися. Знали они, что в честном поединке им не выиграть, поэтому напали на Кия вдвоём, злясь про себя, что разбойникам на слово поверили и не проследили, чтобы те честно свою работу выполнили.
Началась битва нечестная, двое на одного. Но не знали братья, что и Лыбедь тут как тут была, одетая в шапку-невидимку. По-своему помогала она Кию, исподтишка давая Щеку и Хориву тумаков знатных: то толкнёт, то подножку подставит, то предметы в комнате передвинет, так, чтобы те их пути мешали.
Добились Кий и Лыбедь желаемого: вымотали они вдвоём братьев смертельно, так, что о пощаде те взмолились слёзно.
«Сей же час мы уйдём, только отпусти нас, Кий, перестань лупить мечом этим плашмя, уже все бока отбиты, спины не разгибаются, ноги едва шевелятся».
Сжалился Кий над братьями, решил, что достаточно с ним, но тут неприятность одна обнаружилась: меч тот не простой, а волшебный был, и остановить его было не так-то просто. Вскричал Кий братьям: «Бегите! Не я мечом управляю, а он мной!» И побежали братья, а меч за ними кинулся, из комнаты в комнату, оттуда на улицу, на гребень холма покатый. Оступился Хорив, вниз кубарем покатился, и Щек за ним. А Кий бежит, меч его тоже вниз тянет, и не отпустить рукоять никак, рука словно прилипла. Лыбедь тоже из замка выбежала, за Кия схватилась, но не удержать ей прыть меча заколдованного, ещё чуть-чуть, и они бы тоже вниз полетели.
Тут свист раздался на весь свет такой, что уши заложило у всех, кто ближе чем за версту от холма находился. Подняли Лыбедь и Кий головы, а над ними старуха в ступе парит, метлой угрожающе размахивает.
«А ну, вернись, что мне принадлежит!» – приказала она, и вмиг меч из руки Кия выпрыгнул, в ступу Яги запрыгнул. Шапка тоже с головки девичьей слетела, на седину Яги приземлилась. Цыкнула старуха, сверкнула зубом золотым, противно захихикала.
«Ух, до чего противные вы, люди-человеки! Ворюги проклятые, никакого доверия вам быть не может! Больше ни одному из вашего племени помогать я не стану, и не попадайтесь мне на глаза никогда, а не то съем!» – напоследок щёлкнула она зубами громко, а потом улетела на своей ступе, помелом размахивая во все стороны, и никто её никогда с тех пор не видел.
Устыдились Кий и Лыбедь, поняли, что поступили недостойно, спустились вниз, чтобы братьев проверить, а тех и след простыл. Только много позже они узнали, что Щек и Хорив в соседние земли бежали, а по дороге так сильно рассорились, что никогда больше друг с другом не разговаривали.
Сами Кий с Лыбедью поженились и стали править вместе, но град переименовывать не стали, и так закрепилось за ним сестрино имя. Постепенно владения их расширялись, и вместо одного града появилось целое Лыбедское царство.
А Щек и Хорив тоже времени зря не теряли, каждый из них собственное государство создал, где и воцарился на престоле. Так были образованы Щекское и Хоривское царства, которые испокон веков воевали между собой по любому поводу. Лыбедское же царство держалось в стороне от этих конфликтов, его с тех пор будто бы не замечали, благодаря чему, в отличие от соседей, оно быстро развивалось и процветало.
А Бабу-ягу с тех пор, как и прежде, видели нечасто, и ужасно боялись – гораздо сильнее, чем других жителей леса. Она, говорят, только увидит человека в окрестностях своих владений, так сразу начинает выть, и улюкать, и гонится за этим несчастным, помелом помахивая и широко раззевая зубастый рот, и неизвестно, что сталось с теми, кто не смог убежать от неё, а поговаривают, что лучше этого и не знать, особливо маленьким девочкам! Но тебе, Немила, я могу и рассказать, коль ты такая смелая, что одна не боишься везде гулять.
– Не надо, батюшка, я всё поняла, – сонным голосом проговорила Немила. – А ты свозишь меня в Лыбедь-град, посмотреть на холмы и на терем белокаменный своими глазами?
– Обязательно свожу, – пообещал тот. – Но только когда подрастёшь немного.
Немила промычала в ответ что-то невразумительное и уснула. За окном всю ночь продолжала свистеть вьюга, и снилось девочке, что царица Лыбедь – это она сама, что лежит она на своей большой мягкой кровати в белом тереме на холме, и что летает по ночному небу над теремом сама Баба-яга, предупреждая людишек-человечишек, чтобы не смели высовываться из своих домов.
